White R

***

— Ты как? — Нормально. Нет, правда. Вполне… — Микки блуждающим растерянным взглядом шарит по комнате. — А что? — Ничего. — Стиву трудно влезть в чужую шкуру. Говорят, горе у всех разное. — Мне жаль, что Криста уехала, но я рад… — Рад, что она уехала? — Что ты держишься. — Вторую ночь не могу заснуть. Это считается?       У Микки темные круги под глазами и нетронутая чашка с чаем перед ним. — Я понимаю. — Ты думаешь, мне все равно. — Нет… — Вы все так думаете, — Микки трёт виски морщится, словно глотнул горькую пилюлю, — и ты, и полиция… Мне коп, знаешь, что сказал? Не понимаю, говорит, как вы можете спокойно ходить на работу. — Дурак, — облегчённо выдыхает Стив: тут уж точно вариант один. Не ошибиться. — Дурак? Он — человек. Мы работаем, Стив, днём и ночью, сутками, ради таких дураков. Я работаю ради них. Все жертвы ради… — голос Микки ломается. — Ладно, — говорит Стив, и надо же было проколоться на такой легкотне, — ладно. Полицейские сказали, Криста болела? — Мелочи. Лёгкая степень эпилепсии. Ничего серьезного. Я бы ей помог. Сделали бы пару энцифолограмм… Куда она уехала? Почему сейчас? К кому? Почему не сказала никому ничего? Записка эта дурацкая…       Стив чувствует себя слоном в посудной лавке. Лучше бы вокруг стучали пулеметы, летали снаряды. Он закрыл бы Микки собой, и дело было бы в шляпе.       От всей истории с пропавшей невестой, бросившей на стол записку, что едет лечиться на Восточный берег, ближе к бывшему Мэриленду, и дружба — великолепна, так почему бы не остаться друзьями, дурно пахнет. И гадать нечего — на ум просится только одно. — Она вернётся, — врет Стив, — она тебя любит. Свадьба на носу. Куда ж ей деться?       Микки закрывает лицо руками, так, что глаз не видно. Непослушная каштановая челка торчит между растопыренных пальцев. — Ты правда так думаешь?       Стив уверено сдвигает брови. Тут даже говорить нечего. — Ты правда так думаешь? Что это Микки… Кристу?       Фишборн смотрит на улицу, заложив руки за спину. Чего он ждал у пыльного окна в гладиаторском лазарете? Почему не ушел после разговора с Доберманом? Второй раунд? — Думаю? Это факты, Стив. Факты. Мы только начинали. Первые шаги, первые попытки. Шансы были минимальны. Но разве Микки это могло остановить? — Тебе это нравится, — говорит Полковник и даже мысленно не поправляется, назвав председателя КОКОНа на «ты». — Нравится? Нет. Это вызывает у меня восхищение. Черт побери. Я достаточно умён, чтобы осознать грустную истину, Стив: я не гений. И никогда им не был. Я могу купить самое новое оборудование, получить гранты, нанять персонал, и все это в моих руках становится мусором… А чтобы дело зажило, задышало, начало шевелиться, двигаться… Нужен был такой, как Микки. — Он любил Кристу, — уверено говорит Стив. Наверное, зря. Слова даже не глупые — они жалкие. И единственный шанс, если уж начал мямлить, жать до конца. — Микки был убит горем, когда Криста пропала. Я виделся с ним. Он спать не мог.       Фишборн смотрит с жалостью и лёгкой брезгливостью, как на слабоумного, и молчит. — Любил, — повторяет Стив в пустоту. — Они хотели пожениться. — Недолго только жили-были. — Фишборн подходит ближе, готовится сказать что-то еще, но заглядывает Полковнику в больные, уставшие глаза и закрывает рот.       Санитар в застиранном халате тащит мимо них тележку с жуткими скрипом, уставленную штативами с пробирками анализов. Скоро сезон. Не все будут допущены умирать. Больной гладиатор на арене — не спортивно. — Тебе повезло, Стив. — Повезло? — Что у тебя не нашли ничего этакого. Интересного. Подходящего. Что не подвернулся под руку. Как Криста. — Фишборн виновато поджимает губы и добавляет, словно нехотя: — Ты ведь Микки тоже верил. — Заткнись, — шепчет Полковник. — Микки нужен был материал. — Заткнись. — Министерство не разрешало такие эксперименты. Не позволяло набирать испытуемых. Приходилось выкручиваться. — Иди на хер. — Выбора не было. Нужны были подопытные, но кто б захотел по своей воле под нож? — Фрэнк… — Так что да, Микки знал, Стив. Он все знал, знал судьбу Кристы с того момента, как ей поставили диагноз, до дня, когда лично ввел метаморфиновые блокираторы перед операцией. Он был расстроен, потому что попытка, его первая попытка, провалилась. Микки всегда тяжело переживал неудачи. И да, меня это восхищает, Стив! Его упорство и преданность делу! А помнишь Каар-Азис? Как командование послало взвод — прикрыть отход штаба и госпиталя. Положить тридцать человек, чтобы эвакуировать две сотни? Мы видели с тобой, Стив — как работает эта жизнь: ты даешь что-то и что-то получаешь взамен. Вопрос цены. Десяток неудачных попыток за шанс дать вторую жизнь тысячам людей. Десяткам тысяч. Думаешь, это делает Микки безжалостным? Убийцей? Нет. Это — правильная сделка. И слава богу, что существуют люди, способные принимать такие решения, Стив. И мы с тобой тоже не должны колебаться. Ты не должен! Или думаешь, постная рожа этого идиота — Хайдигера и искалеченное умирающее сознание паразитической субличности, которая и существовать-то не должна… Не равноценный обмен за шанс спасти лучшего друга, которому ты сам обязан жизнью?       Фишборн вздыхает — бесчетный раз за день. И Полковник внезапно видит — словно загораются лампочки под потолком, как в мюзикле, когда в разгар представления ударные бьют по нервам перед заключительным, самым высоким аккордом номера — правильный ответ. — Заходи.       Дьюк заходит боком, крадучись. В кабинете главного распорядителя ему неуютно, как в ловушке, которая манит приманкой, но может захлопнуться в любой момент. А за приманку тут Доберман.       Гладиаторы могут считать себя умными. Могут думать: распорядители — болваны, видят лишь плавающее на поверхности.       Полковник знает Дьюка: он большой, широкоплечий, вполне сойдет за тяжа. Но только слепой назовет Дьюка неуклюжим. И только слепой поставит его против Добермана на арене, потому что Доберману не пришлось бы даже стараться: Дьюк слил бы ему бой, как бракованная кукла. — Садись. Слушай. Команды ещё не было, но сезон на подходе. Хайдигер тебя забирает, так что переходишь с завтрашнего дня в его боксы.       Дьюк сосредоточено кивает, сцепив зубы. — Гатлинг у них за старшего. Не нарывайся. Перед открытием сезона загремишь в больничный отсек — с тебя сначала хозяин шкуру спустит за подставу, а потом команда. Сам знаешь. — Знаю. А… — И учти. У Хайдигера с дисциплиной строго. Не хочешь по карцерам отсиживаться — про запрещенку забудь. Карты, спиртное… Сигареты. Знаешь оттуда кого-нибудь? — Факела. — Факела…       Дьюк ждёт: вежливо и настойчиво. Он сюда пришел не ради того, чтобы слушать ерунду, которую просек бы и сам за один день в новом боксе. — Факел тебя прикроет. Да и вообще, команда крепкая. Новое «перо» только — Доберман. С ним — сам знаешь. На «связку» лучше не полагаться.       Дьюк оживляется, ёрзает, жуёт язык — невтерпёж ему. Чует — самое интересное, что он и надеялся узнать — близко.       Все они — хищники. Живут на чуйке, в командах будто в стаях, доверяют инстинкту, подчас больше чем сокоманднику. Кто-то играет в людей. Кто-то, как Доберман, даже не пытается скрывать. Новые пусть и приходят людьми — перековываются быстро. Самых упорствующих арена сжирает.       Полковник знает, почти все списанные по выслуге лет гладиаторы пытаются накопить денег на операцию и выдрать импланты. Будто мечтают вырезать кусок искареженого животного нутра, которое поневоле носят в себе после стольких лет на арене. — Доберман выходит из больницы завтра. В Коптильне возьми «зажигалку» помощнее и держи при себе. Будет буйным — вырубишь. У Добермана с мозгами сейчас… — Проблема? — угадывает Дьюк. Словно в этом для него нет ничего нового. — Но он в порядке? В боксе трепались, его хотят на «успокоение» определить.       Доберман вечно в каком-то дерьме. Дьюку пора бы выучить. Полковнику Дьюк не нравится — слишком сильно напоминает его самого в молодости, ошивающегося под окнами палаты Микки. Картинка со стороны злит и режет глупостью глаз. — Врут. Раскинь мозгами. Неужели Хайдигер отдаст Добермана на успокоение?       Дьюк думает пару секунд, потом выдыхает, облегченно сдувается. — Да, конечно. Вы правы.       Правильно ли говорить о таком с гладиатором? В чем Полковник уверен абсолютно точно, так это что он ни черта не понимает в «правильном». И когда отдает приказ младшему распорядителю, дежурящему в караулке на КПП, доложить сразу же, когда мистер Хайдигер прибудет на арену, Полковник тоже колеблется, хоть и старается держаться. Это считается? — Еще. Скажи, когда Доберман отберёт у тебя «зажигалку».