White R

***

      Майк осматривает его недоверчиво, как собака настороженно обнюхивает хозяина после долгой разлуки. Иногда Хайдигеру кажется, это уже и впрямь не он, а кто-то чужой, захвативший его тело. Наверное, что-то подобное чувствует Доберман и даже учится с этим жить.       Гостей в штаб квартирах почти нет — сезон не начался. Только обслуживающий персонал — готовый помочь первым хозяевам, неугомонным ранним пташкам, вроде Хайдигера, лично навестившим арену проверить, как идёт подготовка к сезону у их команд.        Тихо медитативно-усыпляюще журчит вода фонтанчика у окна: «Все в порядке». Искусственный камин не греет, но все равно радует глаз, особенно сейчас, когда погода — дрянной ветер и снежная слякоть. С ресепшена доносится мелодия хриплого джазового блюза — среди розово-позолоченных интерьеров терпким привкусом коньяка в бисквитной сладости. И от Майка в кои-то веки не пахнет алкоголем. Словно он решает соответствовать.       Хайдигер, не присаживаясь, просит: — Давай сразу к делу. Мне нужно… — Я знаю, — перебивает Майк, тушуется под удивленным взглядом, торопливо поясняет, — про пресс релиз. Мне мистер Хайдигер звонил. То есть… Не вы, а ваш отец. Ну и не сам, конечно, передали просто…       Не доверяет, значит. Хотя, с чего бы. Да и не изменится ничего, попробуй он сейчас взбунтоваться. Хайдигер спокоен. Ещё не время. — Тогда, давай сразу к моему делу.       Майк садится прямо, как послушный школьник, складывает руки на коленях и многозначительно тянет: — Ага-а-а.       Блеф. Ни черта он не знает. Хайдигер улыбается. Из всех эмоций, раздирающих душу, пожалуй, только мертвую застывшую улыбку и можно показывать. Остальное — сплошное убийство и ненависть. — Подготовь вольную на Добермана. Дату ратификации поставь через неделю. И в КОКОН копию отправь отложенным письмом заранее. Чтобы в тот же день им дошло. — Ага, — повторяет Майк, на лице у него расцветает озарение. — Не хотите связываться? Когда шумиха начнется, лучше чтоб он уже не ваш гладиатор был, а сам по себе?       Интересно, какое лицо будет у Добермана, когда он услышит? Почему-то Хайдигер уверен, Алекс не обрадуется. Иногда понимать его сложно, словно они разговаривают на разных языках. И стоит заикнуться о том, чтобы снять его с боя, как Алекс разъярённо ругается и смотрит с дикой ненавистью на всех вокруг, будто у него отбирают что-то важное, а не дают лишний шанс прожить ещё один день, не словив пулю. Алекс точно разозлится. Хорошо если разозлится. Хуже, когда он смотрит равнодушно, называет «мистер» или «хозяин». Становится вежливым и послушным как кукла. Ярость погасить проще, чем расковырять броню отстраненности. Хайдигер нарочно не садится, так отвязаться от Майка будет проще — вроде как переброситься парой фраз на бегу мимоходом и свободен. — Конечно. Не хочу связываться. Точно. Хорошо, что мы как раньше понимаем друг друга.       Майк улыбается. Радуется, что хватку не потерял. Выплывет Хайдигер — выплывет он и без работы не останется. А Доберман где-то там: на арене, в боксах или на тренировке. Дэниел уже наверняка послал за ним, хоть никто его об этом и не просил, Хайдигер так и вовсе банально не успел распорядиться. Но Дэниел — не Майк, он по настоящему понимает, и ему-то не приходит в голову улыбаться, потому что на самом деле всем им везёт как утопленникам — оказаться затянутыми в этот водоворот. — Ещё кое-что, — говорит Хайдигер, и Майк подаётся вперёд, всем видом показывая, что ловит каждое слово, — договорись на завтра с нотариальной конторой на углу 57ой около офиса. Я заеду к ним после обеда. Будешь бронировать время, скажи, я хочу составить завещание.