White R

      Ремнем Лерой скручивает Доберману руки за спиной, сажает к стене и для верности держит за шиворот. Доберман не шевелится, только хрипит. Лерой держит крепко — костяшки выступают буграми на сжатой в кулак руке. Не верит. Это как играться с манекеном, усаживать в разных позах и притворяться, что он живой. — Шестнадцать процентов хватило. Это точно Доберман? — Шестнадцать?       Хайдигер находит единственное объяснение. — Ты гладиатор. — Был, — сразу же поправляет Лерой. Словно поднимает с пола упавшее печенье: быстро поднять — считай, не ронял; быстро откреститься — считай, не было. — Семь лет, как списали. — Тяж, пилот, снайпер?       Кому не плевать. Хайдигеру — точно. Но он тянет время, собирает мысли в кучу. — Шашечник, — так же быстро говорит Лерой.       Доберман хмыкает, не поднимая головы, как будто выплёвывает смешок себе же на грудь. — А здесь?.. Следил за мной? — Меня мистер Хайдигер послал, — уточняет Лерой. — Ваш отец. Попросил проследить, чтоб вы не вляпались. — Попросил? — Да. Сказал, вы и охотничий ствол — коктейль для суицида.       Доберман хмыкает второй раз.       Лерой напрягается. Вроде не двигается и не меняет позы, но словно наливается угрозой. — Не бей, — говорит Хайдигер, — хватит с него. — Хватит с меня, — подтверждает Доберман. — Списанный шашечник… Семь лет на свободе… И не убил никого? В мозгах голоса не верещат?       Лерой сжимает плотно губы. — Мы разберемся, — говорит Хайдигер.       Это как пытаться сдержать волкодава на поводке. И держит то по сути не веревка, а лишь собачья вера, что человек главнее. Хайдигер молится, чтобы за семь лет вне арены Лерой не стал неверующим. — Майкл? — Майкл тебе в зад, — рассеянно бормочет Доберман. — Микки. — Микки. А… Алекс?.. — Алекс… Да там же, где и Майкл.       Момент не для эмоций. Хайдигер пристраивает приклад на локте. Хорошо, что спокойный голос или мертвый — разница невелика. — Верни его. Верни Алекса. Дай мне поговорить с ним.       Доберман скалится и становится собой, жаль только на мгновение. Неверный лунный свет рисует у него черные круги под глазами. — Мы же не в магазине… — Верни.       Хайдигеру хочется вывернуть неДобермана наизнанку. Вывернуться самому. Встать на колени и умолять. Или повалить его на пол и бить по лицу, пока тот не скажет голосом Алекса: «Хватит, Йен, не психуй». — Что ты хочешь? Что мне сделать, чтобы ты исчез?       Хайдигер бессилен — не первый раз в жизни, но впервые так отчаянно безнадежно. — Микки… Микки, Микки, Микки… Что ты делаешь? Зачем тебе это? Что ты хочешь?       Доберман поднимает голову, и глаза у него блестят, будто его сжирает лихорадка. — Жить, наверное. Не очевидно? — Нет.       Тоска крутит в животе тугой узел. — Хотел бы жить… Не стал бы разводить эту грязь. И поножовщину. — По-моему, наоборот. Не хотел бы — сидел бы тихо и ждал, когда за мной придут. Вот это было бы странно, — тянет Доберман. — Ты же про того старика сейчас? Рашшфорда. Ещё одна шестерка Фрэнки. Он все знал. А Фрэнки пришлёт новых. Зачем это ему? — Я не знаю.       Слова наслаиваются шелухой. Снежный ком из слов. Под ним можно похоронить кого угодно. Хайдигеру хочется залепить пощечину самому себе. — И я не знаю, — Доберман пытливо наклоняется вперёд. Лерой тянет вверх и назад. Рубашка трещит, ворот натягивается, душит Добермана. — Зачем они пришли сюда? Вошли, выволокли меня, а потом убили. Смысл? — Я думал… — Хайдигер запинается о щекотливость ситуации: каким тоном говорить со вчерашним мертвецом? — Мне казалось, ты… Сам… — Что? Сдох? Не ври! — зло выплёвывает Доберман, ждёт взрыва, наверняка высматривает ложь на лице, но Хайдигер молчит. — Или не врешь… Фрэнки тебя вслепую втянул, да? Что-то пообещал или… Конечно, ему не приснилось даже тебе признаться. Пешки не для исповеди. Пешки, как ты, для приказов… Так вот — давай я тебе расскажу. Не сам. Они пришли ночью. Такой же зимней ночью как сейчас. Выбили замок. Выволокли меня из кровати, посадили в кресло и убивали. Медленно травили дрянью, пока не отказало сердце. А теперь ты — пособник. Их пособник. — Я не знал, — говорит Хайдигер и сам удивляется, насколько отстранено звучат его слова. — Стивен Райен сказал, это было самоубийство. Поэтому он загорелся дать тебе второй шанс. — Стив? — Стивен Райен, — повторяет Хайдигер.       Пол в комнате качается все сильнее. Если раньше смахивало на лодку, идущую по мелкой волне, то теперь сошло бы за семь-восемь баллов землетрясения. Хайдигеру становится тяжело стоять прямо, хочется опереться, может, о тот же пол — сидеть и говорить было бы удобнее. Не так презентабельно. Но получалось бы лучше думать, не упустить важное. — Вы в норме? — уточняет Лерой наигранно легкомысленно, вроде как мимоходом, чтоб не нарваться на отповедь. Никому не нравится, когда его уличают в слабости. — Вас шатает.       Нет ничего нормального в кровавых пятнах, плывущих перед глазами, Хайдигер почти уверен. Стена, освещённая луной, все сильнее окрашивается в розовый. Пятна тьмы и крови перетекают друг в друга, соревнуются за палитру. Неоново-красный и угрюмо-синий.       Голодное завывание доносится все громче, назойливое, ввинчивается в уши. Хайдигер надеется, следующим в его голове не поселится глас божий, поющий псалмы. Иначе придется сдаться в психклинику и признать себя сумасшедшим идиотом, как подсказывал отец.       Лерой дёргается, делает быстрый шаг в сторону, выглядывает в коридор вполглаза из-за косяка. Доберману не остаётся ничего, кроме как вприсядку перебраться следом, падая на колени и ругаясь сквозь зубы. Лерою хватает мимолётного аккуратного взгляда оценить масштаб. — Полиция. Это полиция, мистер Хайдигер. — Ещё спасители? — шипит Доберман. — Решили помочь и спасти меня вместе с копами, мистер Хайдигер? — В вашей машине шуруют, — докладывает Лерой. — Две минуты, и будут здесь.       Рон был прав с самого начала. И в том, что ехать не стоило. И в том, что не поверил. И в том, что выбрал друга вместо взбесившегося гладиатора. Кто тут осмелится спорить? — Твоя где? — В лесу, футов триста на объездной, — четко докладывает Лерой. Как метку на карту ставит.       Доберман — старый Доберман — называл это «рывком». Хайдигер «рвет» сознание как гладиаторы синхронизацию — на максимум сразу, без ограничителей, к максимальной собранности. И чувствует запоздалое удовлетворение от самого себя, что способен на подобное. — В твою машину. Быстро. Тащи его.