Ты заставляешь меня чувствовать себя как-то так

Утром Персиваль мог только предполагать, что каким-то образом добрался до дивана в сонном и лихорадочном состоянии. Он был рад этому, потому что даже после сна на горизонтальной поверхности его тело болело от перенапряжения. Он уже не чувствовал холода, как в начале ночи, и это было небольшим утешением. Подхватить лихорадку как ребенок в его возрасте было так глупо. Довести себя до галлюцинаций, что кто-то находится рядом с ним… По крайней мере, здесь не было никого, кто мог бы стать свидетелем его возможных бредней. И это напомнило ему, что нужно написать матери, озабоченной его нечастыми письмами в последние месяцы. Он не хотел ее беспокоить, но между работой и попытками не сломаться он просто не мог. Но сначала ему нужно было привести себя в надлежащий вид. Быстрое заклинание помогло, и он успел как раз к тому времени, когда в дверях появился человек. Это был Ньют. Вот так сюрприз! — Добрый день, Персиваль. Вижу, ты уже на ногах, — поприветствовал он. И Персиваль, слегка шокированный, спросил: — Уже день? — Да, на самом деле уже прошел обед. Полагаю, ты уже проголодался, вот я и решил спросить, не хочешь ли ты присоединиться ко мне. О нет, вот это дела. Проигнорировав предложение Ньюта, Персиваль быстро подошел к своему столу, чтобы поискать свои записи, и нашел их, а также аккуратно сложенный отчет по делу, над которым он работал. Очередной стук привлек его внимание к двери. — Войдите, — рассеянно ответил он, гадая, что случилось. Вошел Фонтейн, бросил быстрый взгляд на Ньюта, а затем решительно направился к его столу. — Преступник задержан и находится в камере, сэр. Его поймали сегодня рано утром. Благодаря Вам мы успели как раз к моменту обмена, — сообщил он. Персиваль едва не вздохнул с облегчением, но вместо этого лишь кивнул и одобрительно посмотрел на него. — Вы все отлично поработали, — сказал он. — Отличная работа. Фонтейн улыбнулся в ответ — в последнее время они улыбались ему все чаще и чаще — и кивнул. — Спасибо, сэр. — Было бы неплохо, если бы в будущем все отчеты попадали ко мне на стол так же своевременно, как этот. В конце концов, не стоило показывать себя мягким. Фонтейн нахмурился, но Персиваль почему-то подумал, что он это не всерьез. — Действительно, мистер Грейвс? Это все, что Вы можете сказать? И Персиваль не смог удержаться от легкого смешка. — Пойдите и купите себе пирожное в той пекарне, которую вы все так любите, и скажите, чтобы они записали это на мой счет. Я угощаю. Хмурое выражение лица исчезло так быстро, а Фонтейн ухмыльнулся так широко, что Персиваль подумал, не болит ли у него лицо. — Вы лучший, босс. — Да, да, не нужно лести. Я и так это знаю. — А еще Вы такой скромный. Когда Фонтейн ушел, он понял, что совсем забыл о Ньюте. Мужчина смотрел на него с теплой улыбкой, и Персиваль смущенно прочистил горло. — Ты что-то говорил об обеде? — спросил он, перебирая бумаги, просто чтобы было чем заняться. Ему хотелось, чтобы Ньют немедленно перестал так на него смотреть. Персиваль услышал, как тот подошел ближе, и вдруг почувствовал руки в своих волосах; он замер, когда их откинули назад и завязали. — У тебя довольно длинные волосы. Может, в следующий раз я их подстригу? Персиваль поднял голову и обернулся туда, где стоял Ньют, и, оказавшись так близко, снова поразился тому, какой он высокий. Он убрал руки, которые теперь распутывали пряди с пылающими ушами. — Может быть, в следующий раз, — уныло повторил он. — И ты снова это делаешь; я же просил тебя не делать этого. — Что именно? — слишком невинно спросил Ньют, растерянно моргая. — Вот это. Заботиться обо мне и так просто прикасаться ко мне. Я же твой босс, ты знаешь. Персиваль знал, что говорит со смущением, а не со строгостью, потому что именно так он себя и чувствовал, и ему было трудно быть тем, кем он не был, когда дело касалось Ньюта. Черт. — Да, — медленно произнес Ньют, в его глазах появился блеск веселья. — Ты также мой друг, Персиваль, а друзья заботятся друг о друге. И тут он, как ни в чем не бывало, приложил тыльную сторону ладони ко лбу Персиваля, чем так удивил его, что тот не сразу отреагировал. — О, лихорадка прошла. Это хорошо. Теперь давай поедим. Затем он ушел. Персиваль остался на месте, с быстро бьющимся сердцем и в полной растерянности. Подождите. Значит, у него все-таки не было галлюцинаций? *** Тот, кто сказал, что Ньют Скамандер — застенчивый, тихий парень, — наглый, мерзкий лжец. По крайней мере, когда речь идет о существах и друзьях. Мерлинова борода. Что-то изменилось в тот день, когда Ньют вторгся в его личное пространство, завязывая волосы и проверяя температуру, а Персиваль стоял в ожидании и ничего не предпринимал. Он уже пришел к выводу, что Ньют действительно снова нашел его без сознания, на этот раз за рабочим столом, и перенес на диван (как? Левитируя?). Это уже становилось закономерностью, и Персивалю это не нравилось. После этого Ньют продолжал похлопывать его по плечу, проходя мимо, клал руку на спину, когда они вместе обсуждали дела, всегда стоял рядом, проводил рукой по руке или груди под предлогом поправить складку на рубашке, ведь директор всегда должен выглядеть безупречно. А Персиваль сурово смотрел на него и отмахивался от его попыток, хотя и не слишком активно. Его подчиненные считали это милым, говоря, что омега Ньюта признает силу Персиваля и наслаждается его присутствием, что это раскрывает его тактильную сторону. Ньюта и Тины, к счастью, не было рядом, когда они это говорили. В какой-то момент Персиваль стал настаивать на своем и даже пригрозил Ньюту, оттолкнув его руку. Он не чувствовал себя виноватым, когда Ньют обиженно опустил глаза и извинился. С тех пор Ньют уважал его личное пространство. Хуже всего было то, что Персиваля это не очень-то беспокоило. С тех пор как он был мальчиком, никто не прикасался к нему без сексуальных или злых намерений, за исключением его матери. Он всегда держался на расстоянии, отчасти из страха быть разоблаченным, отчасти потому, что если бы омега привык к подобным вещам, он стал бы казаться слабым, постоянно нуждающимся в добром прикосновении. Как сейчас. Он почти пожалел, что сказал Ньюту остановиться. Но упрямо не хотел подтверждать, что все в порядке, после того как сказал, что это не так. Все эти мысли приводили его в состояние, недостойное взрослого человека, поэтому он решил выйти на свежий воздух. Если кто спросит, это из-за последнего кошмара, который заставил его почувствовать приступ клаустрофобии в собственном доме, и он выбрался на улицу. Это было правдой, но лишь отчасти. Кроме того, у него уже вошло в привычку прогуливаться по улицам перед самым рассветом, чтобы посидеть в парке. Однако на этот раз он продолжал идти, и ему было вполне комфортно и не тяжело дышать, когда он проходил мимо парка. Он прошел в другой район на противоположной стороне и задумался о том, как найти ту пекарню, о которой он много раз забывал спросить по разным причинам. Он помнил, как Голдштейн шла через парк по этой стороне с коробкой, и решил, что это правильное направление. В последнее время он ее не видел. К его удивлению, найти ее оказалось несложно. Выяснить, какие заведения открыты в это время, было несложно, поскольку работать приходилось рано, но он не ожидал, что пекарня окажется единственным заведением на одной из главных улиц. К тому же перед магазином с самого утра уже образовалась очередь. Качественная выпечка Ковальски. Странно знакомое название. Когда подошла очередь Персиваля, солнце уже взошло, и он смог разглядеть симпатичную витрину со всей выпечкой. Поскольку он был последним покупателем в утренний час, то решил не спеша осмотреться и насладиться всеми этими восхитительными ароматами. И тут он понял, что некоторые булочки ему знакомы. Он увидел эрумпента, демимаску, единорога и других существ, которых опознал по книге, которую Ньют читал в свободное время. Он был уверен, что это маггловская пекарня, но как такое может быть? — Простите, — обратился он к продавцу, — могу ли я поговорить с владельцем этой пекарни? — Конечно, сэр, — ответила молодая бета. — Вы, наверное, хотите услышать эту историю? Мы часто ее слышим. — Затем она повернулась и крикнула: — Мистер Ковальски! — Я сейчас подойду, минуточку, — раздался голос из подсобки за кассой. — Мне нужно поставить следующие партии. — Вы слышали его, не так ли? Не хотите ли попробовать что-нибудь, пока ждете? — На самом деле, я бы хотел… — начал Персиваль, но был прерван, когда дверь позади него открылась. — О, здравствуйте, мисс Голдштейн! Голдштейн? Персиваль обернулся и увидел не ту Голдштейн, которую ожидал увидеть, а младшую омегу. Куини Голдштейн замерла при виде него и побледнела. — С-с-сэр, — заикаясь, пролепетала она, не поднимая на него глаз, — что привело Вас сюда? Персиваль, озадаченный ее реакцией, ответил: — Ну, вероятно, та же причина, что и Вас, я полагаю? Она просто уставилась на него в полном недоумении, а в ее глазах читалось что-то похожее на страх. Персиваль не знал точно, почему, ведь он ничего ей не сделал, но, должно быть, когда-то косвенно причинил ей боль. В чем-то это была его вина. — Мисс Голдштейн, я… — Дорогая! Персиваля снова прервали, и он повернулся, чтобы увидеть полного мужчину с обожающей улыбкой, выходящего из задней комнаты. Это был Якоб. Якоб Ковальски, магл. Магл, лишенный памяти. И когда они встретились взглядами, он тоже побледнел, узнав Персиваля, его лицо. — О, — слабо воскликнул он. Почувствовав, что его слегка дергают за рукав, он снова обернулся. Куини смотрела на него снизу вверх глазами, полными слез. — Мистер Грейвс, пожалуйста, я могу все объяснить, — мягко, но отчаянно умоляла она. Дверь снова открылась. — Куини, я понимаю, что ты рада его видеть, но это невежливо — вот так бежать вперед… Они оба обернулись, и тут в магазин вошла еще одна из сестер Голдштейн, а за ней Ньют. И даже они побледнели при виде его. Если бы Персиваль не чувствовал себя настолько выбитым из колеи, он мог бы найти их реакцию забавной. — Д-директор, — начала Голдштейн, затем, решительно покачав головой, подошла к нему и потянула младшую сестру за собой, защищая. — Это не их вина. Я беру всю ответственность на себя. Персиваль в недоумении посмотрел на нее, потом на ее сестру, потом на Якоба и, наконец, на Ньюта. Все начинало становиться на свои места. С тех пор как Ньют приехал со своей книгой и существами, щедрая выпечка от Голдштейн куда-то исчезла, и каждый раз, когда он пытался расспросить кого-нибудь о пекарне, чтобы посетить ее лично (ведь до сих пор у него не хватало смелости выйти за пределы парка в одиночку), его просто сбивали с толку. Каждый раз, когда ему казалось, что он чувствует запах выпечки из своего кабинета, он находил лишь пустую коробку на чьем-то столе. И все остальные авроры тоже знали об этом, ради Мерлина. А дружелюбие Ньюта — его прикосновение — лишь отвлекало от всего этого. Каким же дураком он был. — Это… — выдавил он как можно спокойнее, но Голдштейн все равно вздрогнула. — В чем дело, Голдштейн? — Это… — Это нарушение безопасности, нарушение закона. — Я понимаю, сэр… — Тогда что же это за панибратство, свидетелем которого я сейчас являюсь? — Персиваль резко прервал ее. — Вы помогли спасти нас от разоблачения, а потом разворачиваетесь и предаете нас… — Персиваль! Ньют бросился вперед, встав между Персивалем и женщинами. Его брови были нахмурены, а губы плотно сжаты. — Тина не сделает ничего подобного, — сказал он тихо, но твердо. — Ты же знаешь, что она не сделает. Она никогда бы так не предала тебя или МАКУСА. Выслушав защиту Ньюта, Персиваль только еще больше разозлился. — Вы тоже соучастник, мистер Скамандер, — выплюнул Персиваль и с жестокой радостью заметил, как тот вздрогнул. Но Ньют не отступал. — Он мой друг, мистер Грейвс, — ответил Ньют, оказавшись выше, чем обычно. — Он рисковал жизнью, чтобы спасти моих существ, когда я чуть не потерял их из-за темного мага, и я буду продолжать оставаться его другом, потому что он хороший, верный человек, который унесет наш секрет с собой в могилу. Персиваль попятился назад, уязвленный упоминанием Гриндевальда. Он ведь тоже был виноват в том, что Ньют едва не лишился своих созданий. — Мистер Грейвс, — вмешалась Голдштейн, подходя к Ньюту, — мистер Ковальски — спутник моей сестры, и они счастливы вместе. Даже после того, как ему стерли память, он помнил о ней, помнил о нас. Они действительно созданы друг для друга, и даже если меня накажут, я буду их защищать. Я не могу позволить Вам причинить им боль. И это сделало его еще более чувствительным. Да, он был зол, немного обижен из-за этой тайны, но их объяснение имело смысл, и он был бы последним, кто разлучил бы эти пары. Услышать, что они считают его способным на такую жестокость и несправедливость… Он думал… думал, что он выше этого. Все это время он старался быть тем директором, которого заслуживали его авроры, боролся с их демонами, и впервые за все время работы в МАКУСА, за последние несколько месяцев, он почувствовал, что они товарищи, даже, возможно, друзья, а не просто начальник и подчиненные. Но все это время они ходили вокруг него на цыпочках, наблюдая и ожидая, что он станет таким же, как Гриндевальд. Тишина душила его. — О, дорогой… — произнесла младшая Голдштейн, и глаза Персиваля рефлекторно повернулись на звук. Она плакала, и в ее глазах было что-то похожее на сочувствие, когда она смотрела на него. Персиваль мысленно выругался и резко поднял щиты, мгновенно отсекая ее от своих мыслей: он и забыл, что она легилименс. Вздохнув, он отвернулся, стыдясь своей уязвимости, которую нечаянно выдал. Он заметил, что его руки дрожат, и спрятал их в карманы пальто. — Персиваль… — воскликнул Ньют, и, должно быть, что-то отразилось на его лице, потому что выражение Ньюта изменилось, и он потянулся к нему. Персиваль резко отпрянул, сделал шаг назад и направился к выходу. Он почувствовал онемение, и это было хорошо, потому что чувствовать что-либо сейчас было бы для него глупостью. — Делайте, что хотите, — равнодушно сказал он, — и постарайтесь, чтобы я больше ничего об этом не слышал. Меня здесь сегодня не было, я ничего об этом не знаю. Он достал свою палочку, решительно игнорируя удивленные возгласы и резкие движения остальных, и стер воспоминания кассира, который наблюдал за всем этим изумленным взглядом. Затем он развернулся и вышел с максимальным достоинством, не обращая внимания на окликнувших его людей, и поспешил к ближайшей точке аппарации, как только скрылся из виду. *** Уединившись в своем доме, Персиваль поднялся по лестнице к своей спальне и вошел внутрь. Все было точно таким же, как во время его последнего визита сюда, и он не был уверен, почувствовал ли он облегчение или разочарование. Если бы здесь был беспорядок, он бы не отказался от уборки и перестановки. Он глубоко вздохнул, но остаточного запаха Гриндевальда, которого он опасался, здесь не было. Персиваль подошел к своему столу в дальнем углу, сел и нашел лист пергамента. Дождавшись, пока дрожь в руках утихнет, он начал писать ответ матери, сообщая ей, что все в порядке, что он в безопасности и, возможно, скоро приедет. Когда письмо было отправлено, ему ничего не оставалось, как вернуться к работе. Он не был жестоким человеком, поэтому не собирался говорить или делать что-то лишнее. Его авроры действовали в интересах своей подруги, а она, в свою очередь, — из любви к сестре. Омега редко вступает в отношения по настоящей любви, а не по договоренности, и Персиваль мог ценить существование таких уз. В конце концов, его собственная почти брачная связь была катастрофической. Когда откладывать стало невозможно, Персиваль освежился и посмотрелся в зеркало. Он увидел усталого, измученного человека. Все, что ему нужно сделать, — это вести себя так, будто все в порядке, будто его не ошарашили сегодня утром раскрытием огромной тайны. Если Гриндевальд может быть Персивалем Грейвсом, то, возможно, и Персиваль Грейвс может быть самим собой.