За день до нашей смерти: Lost

Имя даёт ощущение привязанности, важности.

И не только тому, кому его дают, а и тому, кто это делает.

От меня ты этого не дождёшься.

Мы здесь для того, чтобы ты смог пойти своей дорогой, а мы — своей.

Не значит ли это тогда, что имя, данное нами тебе, будет ни к чему?

Вот, как всё можно сократить: я этого не хочу.

А ты этого не заслуживаешь.

Уильям «Из Джонсборо» Хантер к Четвёртому

— Сюда. Давай чуть правее… — К-к-куда «правее»? — еле выдавил Джонс через прочно сомкнутые челюсти. Перебежчик вслепую переступал через липкий хлам и разбросанные просыревшие тряпки, таща на себе бессознательное тело Альвелиона. Глаза слепило даже от слабого света, так что проще было довериться чутью и брести по знакомым коридорам туда, куда брелось. Мимо троих пьяниц с опаской проходили последние бабочки, которым не посчастливилось найти того, кто оплатил бы им ночь. Виски стучали с обеих сторон черепа, покрываясь артериями от давления словно земля укрывалась червями после дождя. Каждая жилка на теле вздувалась от по-звериному быстрого кровообращения, только повышая тот жар, что давал алкоголь. — Да от тут — пчти… Почти дотопали уже, — пошатывающийся Вик явно ощущал себя лучше. Относительно, по крайней мере. — Отут рядом. — «От тут рядом»… Ты же… Понимаешь… — срывался Эммет временами на настоящий рык. — Я, блядь, не вижу! Позади Виктора раздавалось тяжёлое, очень хриплое дыхание. Если бы не место и обстоятельства, такое вполне можно было бы принять за загнанного охотниками хищника. Однако нет — то шёл «сам» Ворон. Перебарывая своё собственное сердце, скрипя зубами и жилами — Ворон. Услышал отдёргивающуюся занавеску — «дверь» в одну из комнат любви, он тут же ввалился на звук. Обычно, такие комнатушки были до неприличия малы. Построенные в пеших тоннелях, они занимали всего футов шесть-восемь в длину и, максимум, пять в ширину. И большинство из того занимало то, что в Новом мире называли кроватью. Да — фанерные или, в лучшем случае, деревянные стены, не удерживали всё то обилие эмоций, что било по ним вибрацией, но никого то не волновало. Работники привыкли. Клиенты плевать хотели и плевали. Только Эммет оказался внутри, ему в нос тут же ударил странно-приятный запах эфирного масла. На полочках тех самых стен часто ютились личные вещи ночных мотыльков и бабочек — зеркальца, масляные фонари, одежда, фотографии или «игрушки», но то масло… Он уже чуял его совсем недавно. И название цветка было слишком красивым для откровенно засранного подземелья, слишком изящным для его опьяневшей головы. Под ногами едва-едва слышно даже для мутанта треснули осколки тонкого стекла. Если бы не то состояние, в коем прибывал Джонс, он вряд ли бы услышал треск, однако нет — в том пьяном бреду, в той битве с собственным телом и разумом он слышал даже то, как где-то в футах шестидесяти от них хозяйка борделя шёпотом отчитывала одного мальчишку за то, что не нашёл общего языка с клиентом. И тот треск — о, он отлично напоминал собою, чья то была комнатка — именно здесь его держал Уильям из Джонсборо. Однако было поздно. Упёршись носками в диван, tsitsimime повалился вместе с Альвелионом на спине на ложе, что и занимало большинство той тесной любовной коморки. — Хуоаая омата… — пробубнел он что-то под весом тела. — Шо? — Говорю, комната хуёвая! — очнувшийся от крика Альв промычал что-то и вновь отключился. — И, блядь, ты бы знал, насколько. Утром… — Зранку один хуй… один біс… Похєр. Никто не придёт утром, говорю, — поставив стакан рядом с диваном, Виктор снял с плеча кучу винтовок, достал из карманов кучу барахла и, бросив всё за диван, плюхнулся рядом. — Вроде… Как её… Хльорка?.. Лоретка?.. Бабочка… отсюда ушла по сёдня вечером. На… Сколько… Два? Два дня, вродь, — Эммет вопросительно мыкнул. — Встретил её перед «вечером». Она и предложила тебя сюда оттащить, если что… Вось. Плюс — Марічка настаивала, чтоб я убрал тебя куда-нить, — Эммет оскалился, сбрасывая Альва с себя на край дивана. Может, он и был пьян в стельку, но то, как Госпожа Мария — действительно местная «госпожа» — подослала к нему свою личную бригаду охраны «на поговорить», он помнил хорошо. Отношения с ней у перебежчика в принципе были не самые простые. Впрочем, как и у Виктора. — Ты же понимаешь, что она?.. — приподнялся Джонс немного на одной руке, расстёгивая кобуру с парой пистолетов. — Понимаю, — старик хлопнул того по спине, и Ворон вновь слёг на диван. — Дрыхнуть тебе один ляд где-т надо. А убить — так Марічка тебя не прибьёт. Пока ж я ещё не дохлый… А как есть какое-то западло у неё — дело, то бишь — так она придёт к тебе сама, только я уйду отсюда. И, это… Мне надо уходить отсюда? Далеко? — Джонс одними лишь бровями выразил вполне очевидное удивление подобному вопросу. Пускай Виктор и его решения не были последними в жизни демона, но вот в тот момент и в тех обстоятельствах старик, ненавидящий оружие, мало что смог бы сделать. — Не строй и себя мамочку. Не идёт тебе… Дай повязку, — буркнул мужчина, и на его тело тут же упала какая-то тряпка. — Хорошо… Чеши, — Виктор молчал, не двигаясь. — Вик. Не думай, не вмешивайся, а чеши. Поверь, в рано или поздно наступивший момент… ты всё равно предпочтёшь смерть пистолету. И это будет правильно. С твоей я как-нибудь разберусь сам. В темноте Эммета «Ворона» Джонса на короткие секунды наступило затишье. Он прекрасно знал: его попутчик просто сидел и перебирал те варианты, что могли произойти после его ухода, чтобы потом всё равно уйти. Что ни говори, а тот Виктор, что пришёл в Монреаль, не был хорошим стрелком или бойцом. Тот, что приплыл на континент — уже не был хорошим, идейным убийцей. Всё это он вполне мог оставить остальным. И шум отдёргивающейся шторы да звук удаляющегося сердцебиения говорили, что так он и сделал. — …Кизил*? Нет, точно не он… — минута за минутой перебежчик лежал на спине, пялясь во тьму век, и всё пытался вспомнить название растения, чьим маслом была пропитана комната. — Ромашка?.. Чёрт, знал бы я ещё названия… Лилия?.. Нет… Хризантема. То-о-очно… Та девчушка и была похожа голосом на хризантему… Перед глазами встал образ испуганной бабочки, стоящей в этой же комнате рядом с Уильямом и Айви. Мысли в голове крутились вокруг того, сколько бы разные люди изменили в своём прошлом, если бы могли поменять хоть что-то. И Виктор, и Ней, и Уильям, и он сам — те, что в какой-то момент просто жили дальше не ради достижений чего-то, а ради отдалений от уже сделанного. Меж тем, где-то вдали раздалось точное и острое эхо от шагов. Обувь явно была была женской. Вызывающей, громкой и предвещающей. Шаг же — чётким и медленным. — «Госпожа»… Что, поговорить со мной хочешь?.. — и эхо того шага явно усиливалось, однако распластавшемуся звездой Джонсу было всё равно. — Угрожать будешь?.. Или нет… Ха-ха-ха… Неужто хочешь со мной поболтать по… «по-человечески»? Ха-ха-ха-ха-ха… Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! — смех низким и протяжным хрипом обволакивал тоннели, шершавил стены хрипом, царапал доски комнатушек истерическим и неестественно глубоким надрывом. Так было всегда, когда что-то вскрывало в пьяных теле и душе «демона» старые раны. — Думаешь, я не слышу тебя?! — когда Эммет утих, он понял, что шагов не раздавалось вовсе, а чьё-то сердце, чья-то очень быстро бьющаяся жизнь стояла прямо за дверью. — Думаешь, я не чую тебя?! Ну, давай, Госпожа, — Альвелион буркнул какое имя и, чуть не свалившись, отвернулся, — заходи, — однако всё вновь осталось тем же — те же шторы, разваливающиеся стены, масло на полке, тот же бесящий очень-очень тусклый, безумно яркий свет. Заходи!.. Думаешь, мне будет впадлу подняться?! Ты!.. Стоило ему кое-как подняться и отдёрнуть занавеску, как он увидел лишь чей-то испуганный силуэт стремительно отдаляющийся по ослепительно-жёлтому тоннелю. Зажмурившись от боли да прикрыв глаза ладонью, Ворон болезненно, очень надрывисто смеялся сам по себе. Смеялся жутко. — Вот ведь придурок… И вправду подумал, что… Но вдруг Эммет затих. Ведь, оглянувшись, он увидел в дальнем конце тоннеля, на лестнице, ведущей к кабинету, ту самую Госпожу Марию. Взгляд её, острый, словно лезвие, был направлен прямо на перебежчика. Мало кто мог сравниться с красотой той женщины. Словно алмаз, гранёный мастерами и временем, кожа Марии была гладкой, а лицо, украшенное безумно редкой, далеко недешёвой косметикой — властным, строгим, но одновременно прекрасным, овладевающим той красотой над человеком. Стрелки на её слегка затемнённых веках ровно да остро оттачивали то холодный, то жаркий взгляд. Ни один мужчина Нового мира не смог бы угадать её возраст, и ни один живой человек — насколько холодными или горячими на самом деле были те серые глаза. Джонс не произнёс ей ни слова — лишь медленно наблюдал, будучи ослеплённым блеском небольших серёжек, мелькающих в бледно-каштановых волосах, как фигура женщины плавно опускалась по ступеням. Да — тот шаг нельзя было сравнить по громкости и чёткости с тем, что был секундами назад. Госпожа шла на удивление тихо, её обувь — самая обычная, далёкая от того, что носили бабочки, даже не имела на себе каблука. Но то, насколько ровно шла та женщина, насколько спокойным, только Эммет услышал, было её сердце… То всё говорило лишь о том, что либо она была до жути неосведомлённой, либо о том, что в её жизни бывали моменты пострашнее. Мария встала прямо перед Эмметом и долго молчала, всматриваясь в холодные глаза с кровоподтёками в белке. Отводила взгляд то на кровоточащий дёснами оскал, из коего лёгкой дымкой вырывалось разгоряченной дыхание, то на синеющие по всему лицу вены. В полутьме угасающей станции, полной любви, она, главная её жрица, стояла у самого настоящего чудовища и молчала. Перебежчик знал, что она могла бы сказать. Также знал, что он на то бы ответил. Понимал, к чему бы привёл их разговор, и знал то, что она — та женщина, молча играющая подле него в поединок глазами — что она осознавала это всё тоже. Так что им было проще так — по-честному. — Госпожа, — заговорил Эммет первым. Мария кивнула в ответ, словно давая разрешение сказать. — Интересно мне смотреть на тебя. И странно. Скажи, Госпожа. Ответь честно. Ты боишься смерти? Перебежчик, выговорив свой вопрос, замер неподвижно в ожидании ответа. Он ждал так, будто чувствовал правильный набор слов для своего любопытства. Будто в мире все слова резко поделились на пустой набор звуков и на душу, имеющую значение. Но всё же Мария молчала. Долго. И то не было похоже на опоясывающий параличом страх или онемение. Госпожа смотрела мимо блестящих глаз, словно в едва-едва колыхающейся шторе обрела смысл всего и сразу. Словно над тем вопросом она, как и Аид, царствующий на земле уже умерших, никогда серьёзно не думала. — Для того, чтобы решить проблему с тобой, мне не нужно не бояться смерти, — медленно и вдумчиво проговорила она в ответ ровным да мягким голосом. — Мне нужно не боятся тебя. Тебя я не боюсь. Джонс приподнял взгляд, смотря на собеседницу с определённой долей презрения. Демон внутри Эммета наверняка сказал бы Марии, что вот она — пришла просить его, требовать. Жалкая и беспомощная, потому что сама первопричина и её нахождения там, и самого разговора была в том, что ни на что больше она не была способна. Две недели назад её личная охрана попыталась разобраться с выродком, а оттого теперь была недееспособна и обезглавлена. Репутация самой Марии оттого — пошатнута и ослаблена. Охрана верхнего уровня станции подчинялась общим правилам и, кажется, уже смирилась с «выродком», время от времени заходящим к ним. А люди — людям было всё равно. Людям было нужно их развлечение. Демон высмеял бы саму попытку поговорить с ним, хотя вполне был согласен на такое, но… нет. Громче любых слов, угроз и обращений было то самое молчание — молчание подумать и решить самому; молчание, позволяющее дать шанс обратиться к себе и как к животному; и как к человеку. — Весна, — отрезала она. — За всё, что ты сделал для Виктора, это — твоё время здесь. Люди Тима получат моё слово, — отсылала Госпожа ко главе охраны, что был убит в массовой потасовке в баре. — Многие прочие, чьи имена, уверена, ты знаешь, получат моё слово. Они будут думать, решать ли их проблемы с тобой, исходя из полученного. Не более и не дольше. — Благородно… — пробубнел Джонс, прикрывая напряжённый оскал от слюны. — Должно быть что-то ещё. — Конечно, — коротко ответила она. — Но остальное ты и так понимаешь, — Джонс для себя пьяного понимал мало. Но Мария наверняка не хотела больше крови в своём баре. Да… наверняка. — Что же до Уильяма, то слух, который ты пытаешься распространить, тебе придётся объяснить, если хочешь его распространения. Зачем? — Ты крепко спишь, Госпожа? — смотрел Эммет женщине в глаза, слушая биение сердца. — Видишь сны? — Мария же сохраняла молчание, не понимая смысл вопросов. — Думаю, нет. Тебе же было бы проще, если бы там не было ничего. Так же, как и у меня. Простой ответ на «зачем»… Чтобы получилось иначе. Всё остальное… я из себя сейчас не выдавлю. Несколько секунд выжидая и всё смотря бывшему убийце Эволюции в глаза, Мария будто перебирала для себя все возможные варианты слов, но не сказала ничего более. Прищурив глаза, Госпожа кратко и утвердительно кивнула на непроизнесённую просьбу. Эммет смотрел ей в спину и не мог избавиться от какого-то странно-знакомого чувства — такого, будто бы он сам только что говорил со вполне настоящим призраком. Смерти, на его памяти, действительно не боялись только глупые или отчаянные люди. Но что могло быть такого за спиной у женщины, имеющей, относительно других, почти всё?.. Впрочем, на самом деле ему было плевать. Как и должно было бы. «Весна?.. — Джонс скалился на женщину, не понимал он сроков. — Думаешь, я вернулся сюда из отчаяния? Скулить как псина? Просить крыши из-за холодов? Думаешь, я пришёл просить тебя?! Я!.. Погоди… — вдруг понял Ворон, что кое-что изменилось не только в Картрайте. — Погоди…». — Госпожа! — крикнул Эммет на уже пустой коридор. — Ты сказа, «не боишься»! Тогда… — осел он на дверной косяк. — Тогда тебе придётся не бояться не только меня! — эхо от отдаляющихся шагов в темноте замерло. — Рая больше нет! Разорван мёртвыми и сожжён дотла теми, кто был ещё более-менее жив. Молодняк уехал сюда. Некоторые раньше пытались ограбить Сувенир и вернуться. Не получилось, как знаешь, — Ворон говорил, закрыв глаза от света и опустив голову. Мария же молчала. — Вик не пойдёт со мной, Госпожа. Это значит, ему придётся где-то остаться. Ты можешь из гордости сослать его на то пепелище доживать свои дни. Но тогда позови меня посмотреть на это. На то… что я всё-таки прав. За долгим и тягучим молчанием не последовало ничего. Лишь шаги — всё те же стальные и холодные, ничего не говорящие, возобновились отдаляющимся эхом. Уже более медленные. Более сбитые и напуганные. Ширма резким движением отдёрнулась. Молча подтянув Альвелиона, медленно скатывающегося по дивану на пол, Джонс услышал от него очередное «Оивиа» и, тоже плюхнувшись на диван, вновь погрузился в свои мысли. «Да… Картрайт, Монреаль, это чёртово метро… Всё это точно скоро станет тем, что я больше никогда не увижу… Блядство». Ровно так же, как безразличие и жестокость Ворона лишали мир хороших людей, а хороших людей — цели, безразличие Братьев привело к тому, что в захолустном домишке давно позабытого Картрайта больше не осталось ни достойного искупления человека, ни причины возвращаться для самого Эммета. Только одно пустое обещание живому мертвецу — Уильяму из Джонсборо, что и остался новым «смотрителем» забытой деревни. Если верить всё тому же Чёрному Золоту, так пытавшемуся остановить Уильяма с Четвёртым, то куча наёмных собак уже была на пути в Старую Канаду. Непривередливых, голодных инструментов… Вряд ли потерявший всё старик нужен был им живым. Вряд ли живым он им сдастся сам. Как связной Гренландии на материке, Ней Зильбер при жизни не был кем-то большим или значимым. Давать «зелёный коридор» для кого-то такого же незначимого, как и он сам — да нет, тоже не мог. Лишь раз в году — когда связные должны были бы меняться, он мог бы исчезнуть из Картрайта, забрав с собой какого-нибудь «избранного». Кого — это должен был решать сам Эммет Джонс, которому Ней дал то исключительное право, скреплённое кровью. «Найди того, кого отослал бы туда на её месте. Или на моём. Или на своём, если будешь с собой честным». И Эммет Джонс искал. Эммет Джонс, в отличие от Ворона, заявившегося на порог связного в семьдесят шестом, не позволял себе просто так упасть в грязь лицом и потребовать от Нея и Тамары выбрать самого себя — нет. Раз за разом он всё отчаянно пытался увидеть в тех редких ведущих или везущих его к Зильберу хоть что-то достойное, лучшее, чем он сам. Чтобы понять для себя, чтобы дать увидеть Нею то, что он и его отчаяние могли завершиться достойно. Но это всё было неважным с самого начала. Эммет Джонс так никого и не выбрал. И правда была в том, что выбрать бы не смог. Потому что это означало бы отпустить Нея вместе с этим «избранным». А отпустить Нея всегда означало отпустить и всё, что было положено на плаху Ворона. Дать себе утонуть в море крови, пока старый лодочник перевезёт светлую душу на тот — совсем другой свет. И Ворону было страшно так умирать. Но то продолжалось только до поры, пока не появился Четвёртый — тот, что должен был и вогнать последний гвоздь в гроб Эволюции, освободить обоих призраков Картрайта от бесконечного последнего разговора. Он должен был бы стать тем, ради кого Ворон попросил бы старика осуществить тот путь, ради кого оставил бы всё то, что считал своей свободой. Но случилось то, что случилось. Но когда же в его жизни бывало просто?.. «Ты всегда найдёшь причину вернуться сюда, — повторял всякий раз при жизни Ней Зильбер Эммету. — Но никогда не осмелишься молить меня о том, что приказывал моей жене. Ты застрял здесь точно также, как и я». В итоге, остался только ведущий того Четвёртого — Уильям. Уильям, ведущих их всех. Лёжа там, на осевшем да давящем на все кости диване, Эммет Джонс понимал: если Уильям выберет жизнь — он должен иметь шанс оставаться в живых. Чтобы рассказать Гренландии о большом обмане. Чтобы так же, как Эммет Джонс, искать кого-то лучше. Чтобы бороться тогда, когда лучшего, казалось бы, может уже и не быть. Чтобы найти следующего «Четвёртого». Чтобы так же, как и Ворон, ненавидеть. Потому что так было бы… Нет — не «правильно». Потому что так поступил бы и сам Ней. Ней отдал бы всё, чтобы дать Потерянному шанс на искупление. Но — только один. «Твои дружки не получат, чего хотят», — буркнул про себя Эммет, смотря на Альвелиона, дрыхнущего рядом. Осознание же того, насколько всё на самом деле будет непросто, приходило к перебежчику даже в полумрачном состоянии, в котором он перебывал в ту ночь. *Flowering Dogwood (англ.) — Дерен Цветущий или же Кизил Цветущий, растение-символ Северной Каролины.

***

Сквозь закрытые веки и абсолютную темноту доносился лишь треск огня и крики мёртвых вдали. Старый домик на краю Ла Клоча, что у самой Рио-Гранде, ограждённой от Старой Мексики Стеной, медленно догорал. Запах смога от горящего тяжёлого дерева доносился даже в выгребную яму, куда инквизиторы недавно присвоившего себе весь Техас Чёрного Золота по одному скидывали трупы. Впрочем, запах жжённых волос смог не перебивал. Нужно было слушать отца. Нужно было хоть раз в жизни поддержать его и бежать в остатки Сан Винценто, что были не так далеко в Старой Мексике. Пара трещин в бетонных блоках Стены, пара обходных путей на реке, и — жизнь. Отец ведь знал те места. Отец мог бы что-нибудь придумать, чтобы сохранить и семью, и детей, и свободу. Но нет. Тлеющий дом говорил, что уже — нет. Где-то вдали слышались подлые голоса. Жестокие и беспринципные, они были там только для того, чтобы выполнить свою «священную миссию», свой приказ. За те два десятка лет, что Золото правило штатом Нового Техаса, оно сформировало и укрепило достойную, очень авторитетную среди всего континента руку силы. Оно превратило опытных наёмников, сталкеров и убийц в инструмент войны. Уже в семидесятые редкими были случаи, когда всякая шваль могла пробиться в лавы священных прислужников Золота, именуемых «инквизиторами». Редкими стали прецеденты, когда методы животных пробирались в ряды людей. Но — не в то время. Когда в шестьдесят первом Отец и его Кардиналы объявили территорию первого штата своим домом, Стену — своей обязанностью, а всех, находящихся в Техасе — своими «звёздами», Золото нуждалось, требовало только одного — руки силы, руки жестокой, неразборчивой власти. И требовало оно её быстро. Методы же для демонстрации той самой силы… всегда были известны. — Оливия. Как ни странно, но именно то имя приходило в голову. Вовсе не отца, не матери, не даже старшого брата, что тоже не хотел бежать в Старую Мексику, но и правилам, в отличие от отца, следовать не желал. Именно оно. То, что останется через года. То, что не засыплет в пепле, забравшем всё и сразу. Открывать слипшиеся от крови глаза очень не хотелось. Мозг отлично знал: как только взору откроется медно-огненное небо, немного засыпанное пылью прерий; как только маленькие частички пепла заставят чуть зажмуриться, обжигая и без того еле живое тело, придётся встретиться со своими страхами. Сложно винить других в собственной беспомощности, будучи единственным выжившим. Сложно не винить, будучи тем, кто остался. Но лишь холодные взгляды брата, отца и матери, по очереди падавшие прямо в ту же самую яму, останутся ему, как единственному выжившему, на всю жизнь в качестве ответов — простые, пустые, отнятые. И что делать с ними да как — лишь его решение. Остальным всё уже всё равно. Удар. Альвелион резко выдохнул, почти полностью почувствовав груз первого тела. «Почти» — потому что, к его же счастью, в его полуоткрытых глазах виднелось вовсе не то, что должно было бы быть. Да и голова потяжелела на четыре десятка пудов не от того, чего он ожидал, а, скорее, от похмелья. — Где… Кх-кх-хк!.. Puta mierda… Где я?.. — как только к телу начала возвращаться чувствительность, парень ощутил, что вовсе не лежал, а сидел в каком-то забросанном лохмотьями кресле. Он раскинулся в нём словно барон — мягко и вальяжно, всю ночь так и пролежав в отключке лицом книзу. Благо, его хотя бы не вырвало на себя же. — Де-де… — раздался хриплый голос Виктора, лежащего на тряпках. — Там же, где рано или поздно заканчивают все такие, как мы — на Пилах. — Пилы?.. — парень открыл глаза и увидел вполне знакомые картины. Слева от него какой-то старик в полусознательном состоянии пытался уснуть, то и дело просыпаясь весь в поту. Ещё дальше мужик перевязывал себе ногу, явно идущую гангреной. Левая рука онемела до плеча из-за ремня винтовки, затянутого до предела на теле. «Хотя бы не украли». — Пф… А ты, бач, выпил куда больше, чем тебе нужно было, — инквизитор, слушая, провёл рукой по шероховатой тряпке, словно в десятый раз убеждаясь в реальности происходящего. «Только бы это всё не оказалось сном, а я не был на дне той ямы» — боялся он. — Думал, пара лишних шотов не сделают хуже, а? Будешь эдакий бравый парубок, вливающий в себя литрами? — Я… Кх-хк!.. Нет, — будто решая сам для себя, ответил тот, пытаясь совладать с режущим всё горлом. — Давно не пил. Где Ворон, стар… — «старик» — хотел было сказать он, но запнулся. — Виктор? — Вик молча указал наверх. Перебежчик стоял на верхнем уровне Пил. Нависая над всеми нищими, брошенными да спившимися вороной тенью, он вёл с кем-то диалог, беспечно опираясь на ржавые и облезлые перила платформы. Его собеседник стоял в паре футов от него. Судя по голосу и силуэту, то был всё тот же странный темнокожий мужчина в плаще, что приветствовал Джонса в первую ночь на этой станции. И хоть самого незнакомца инквизитору видно не было, звучал тот удручающе, если не оправдывающееся. — …то, о чём ты говоришь, лишено всякого смысла, Калеб! Неужели не проще просто перестать им платить?! — до Альвелиона долетали лишь обрывки слов, половина из коих превращалась просто в гул в ушах, а вторая сливалась с местными шорохами да болезненными стонами. Однако то, что собеседник объяснялся перед tsitsimime, инквизитор всё же понимал. — Всё, что я хочу день за днём и неделя за неделей — это нажраться до такой степени, чтобы я мог нормально спать, — голос Джонса говорил устало и зло. — Всё, что я могу себе позволить на мою бытность — это каждый четверг ублажать своё желание. И всё, что мне дала кучка слюнтяев за то, что я им заплатил, это одно сплошное нихера. Единственная причина, по которой тебе стоило бы бояться, «Эммет», была бы в том, если бы ты сам не сильно-то держался оговорённой между нами сделки. Почему ты так убеждаешь меня, что чья-то требуха не должна украшать собою всю станцию? Не от того, что на очереди будет и твоя? Эммет проснулся в относительно живом состоянии, встретив самое ранее утро. Спустя два часа от пробуждения, когда на Берри-ЮКАМ уже начинали сходиться бабочки, он был ещё «под мухой», полусонно валясь на диване. Через четыре — когда все комнаты были прихорошены, все люди — причесаны, а все их личные качества — приукрашены, он был уже трезв, хоть и до жути бессилен. Через четыре часа и минут сорок — когда из комнаты его погнала вовсе не хозяйка комнаты, а какой-то крупный темнокожий мужик, он всё ещё был недостаточно свеж, но уже достаточно «жив», чтобы подняться самому и унести Альвелиона на себе. В таких ситуациях в его ускоренном сердцебиении был и плюс: яд — алкогольный или вполне реальный — завершал своё действие куда быстрее, выводился куда проще и действовал, как правило, гораздо меньше либо гораздо слабее. Похмелье перебежчик встречал редко. И часто этим пользовался. — …Дело в том, мой не по мере агрессивный друг, — продолжил старик после долгого молчания, — что я всё ещё выполняю свою работу. Я имею больше сделок, чем только с тобой. Как в картах. Но менее честно. Мне сложно упомнить, перед кем я выполнял своё слово или нет, но заверю тебя: почти все, имеющие со мной дело, уходят довольными, — Альв поднялся повыше, и его взору открылось место разговора. Старик опирался о перила, едва-едва держась на шатающихся ногах, и нещадно кряхтел. Его тело едва-едва выдерживало вес дырявого болотно-зелёного плаща, покрытого пятнами и дырками. — Что же до твоей просьбы… Как ты и предполагал, Безумный Лин не желает видеть тебя. — Э, как? Слишком он пиздабол для мелкого царька. И слишком любит повыделываться, — от той фразы глаза проводника стали округлились, а волосы стали дыбом. — Ты… Тебе не стоит… — Зато узнаю, человеческой у тебя всё-таки длины язык или собачей. Письмо. Старец, чуть оклемавшись, полез в один из десятка шитых, подшитых, нашитых и даже перешитых внутренних карманов своего плаща. Какие-то — на пуговицах, какие-то — на молниях, какие-то — просто закрыты куском ткани, а какие-то — вовсе надеющиеся на удачу, они все были полны всякого разного. Странные монеты, записки, амулеты и, разумеется, письма. Одно из таких старик, которого его хозяин называл просто «проводником», и должен был отдать перебежчику. Когда Ворон прибыл в Монреаль и стал подкупать самых разных людей, чтобы те представлялись Эмметом Джонсом всякому чужаку, ему повезло лишь дважды. В первом случае, когда один из Эмметов, что был сталкером почти всю свою жизнь и позже погиб от невесть чего у какой-то огромной каменной глыбы, свёл Ворона с Паромщиком. И во второй, когда Проводник, по глупости своей (как он сам наверняка теперь думал), представил Эммета одному из «лордов» подземного Монреаля — Лину Шелдеру, со страхом и уважением прозванному в народе «Безумным Лином». И Безумный Лин писал следующее: «Я помню, что ты. Я знаю, кто ты. Я говорю следующее: Я, Лин Шелдер, не исполню твою просьбу. Люди, хранящие уважение к моему слову, Не исполнят твоей просьбы. Если диверсия, что ты планируешь, Придёт к моим дверям, Лина Шелдера, Ко дверям верных мне людей Или моих партнёров с далёкого юга — Твои дни, как человека, будут сочтены. А жизнь твоя закончится смертью выродка. Лин Шелдер к Первому». — «Лин Шелдер к Первому», — дочитал вслух Ворон письмо, полное интересных и слишком уж красивых курсивов на некоторых буквах. — Говорил же — любит повыделываться, — Джонс без объяснений вытянул вторую руку и тут же получил спички. Листик занялся легко, а сгорел воздушно, словно никогда и не существовал на самом деле. — Твои деньги, Проводник. — «Эммет», — поправил того собеседник, выставив указательный палец. — Уже нет. Да и не шло тебе, — лже-Эммет положил в основной наружный карман небольшой мешочек, полученный от Ворона. — Что со второй задачей? Если твой «хозяин» решил мне не помогать? — Это верно. Однако, кроме Обезумевшего Лина, есть и ещё люди… — многозначительно ухмыльнулся старик. — И я проведу в их головы твою мысль. — «Ещё люди»? Тогда почему бы не спросить ещё людей и о том, готовы ли они заблокировать проезды, «Эммет»? Боишься, что не возьмутся? — Боюсь, что быстрее вздёрнут меня за само предложение после краха в Альберте. «Пойдите против южан, снабжающих вас топливом через весь мир», — эти люди будут правы, оставив меня на ветке, — Джонс презрительно покосился на «покорного слугу». Говорить что-либо, что не соответствовало «изначальному» смыслу письма от Безумного Лина, не было желания. — Что же до поиска всех твоих людей, то будь уверен: всё будет сделано уже в ближайшие несколько дней. За дело возьмутся самые верные и шустрые бегунки, кот… — Сколько? — Двести восемьдесят, — коротко отрезал он. — Хера. Шестьдесят марок* сверху, и некоторые из твоих людей мне не только найдут, но и принесут головы двоих из этих семи. — Это я знаю. Но поиск всех семи обойдётся в двести восемьдесят. Сегодня. Сорок гильз на одну правильную пулю — это не так много. Эммет на то не сказал ни слова. Торговаться валютой, что совсем скоро может ему уже никогда не пригодится, было фарсом. Но — только с одной стороны. С другой же надменность Проводника вызывала вопросы о наличии у него излишне целой челюсти. Вызывала громко и часто. — Если же возжелаешь узнать мою мысль… — Ворон молча вложил мешок из рук Проводника и, развернувшись, направился прочь. — Лин Шелдер, Бордовый Князь и Правящий Поле Боя, прав в своём ответе! — продолжил Проводник вслед уходящему «демону». — Никто в своём уме не станет перечить воле Чёрного Золота! — Альвелион, подобравшийся поближе по лестнице, даже из тысячи неразберих разобрал бы то словосочетание. — Которое всё равно будет здесь! И всё равно сделает то, что ему нужно! Найдёт «Уильяма», — Эммет остановился, оглянувшись и не понимая, работал ли так хорошо Джордж, или Мария была с Проводником на короткой ноге. — И Уильяма — настоящего — его тоже найдёт. А все эти сложности, эти траты… Зачем тебе так сильно напрягаться? Ради чего? — Запомни, Проводник: я найду тебя, где бы ты ни был, — рыкнул перебежчик. — В случае чего, тебе некуда будет бежать. Сделай свою часть работы. А не повезёт — свидимся. «Зачем такие сложности? — Эммет уже чуял запах зимы, надвигающийся с выхода станции. — Затем, что на то только твой хозяин и «Ёбнутый», что оставляет место случайности и риску, а это всё равно работает. Я люблю случайности только в меру и риск только в меру. «Другие люди»… стоило бы двуличной крысе проявлять меньше лицемерия. Стоило бы не пиздеть, а делать». Однако не успел Джонс сделать до выхода из станции и пары шагов, как позади него раздался голос инквизитора. Голос, звучащий демону очень лишним в этот день: — Ты решил… кх… Решил искать проблем с Чёрным Золотом? — инквизитор хотел звучать громко и грозно, но голос вышел сиплым и подавленным, словно зажатый меж скалами зверь. — Ну, побудь верной собакой и останови меня, — Альв лишь презрительно хмыкнул, понимая попытку побега от ответа. Эммет же больше смотрел в сторону Проводника и его длинных ушей. — Ебать тебя не должно. — Я — Золото, — парень смотрел исподлобья, отвечая громко хрипло, пока безразличная улыбка Джонса только добавляла гнева в его кровь. — Так что должно. Что ты собираешься… Кх-х!.. Что собираешься делать? — перебежчик язвительно захихикал. — Отвечай, pálido cabrón! — Да шляться где-попало, пока ты раны зализываешь. Стреляться. Бухать. Трахаться. Всё то же, что я тебе и советовал, — Джонс чуть обернулся, наблюдая и за собеседником, и за лишними ушами. — На горло-то твоё похуй, но с такими руками, благослови тебя ваш Папаша, хотя бы нормально вилку держать. Не говоря уже о том, чтобы стрелять драться, — «демон» зорким глазом заметил, как руки инквизитора тянулись к винтовке на плече. — Я уже говорил, красавица: не мни себя бессмертной. Это ощущение длится ровно до той поры, пока ты не начинаешь дохнуть. — Я сказал: это моё дело… Не увиливай, — пальцами Альвелион уже чувствовал холодную сталь оружия. — И не пизди! — От вы заебали, господи боже ж… — но не успел он дотянуться до пушки, как на лестнице позади раздался голос Виктора. — Шо-т мне кажется, вы двое слишком много выделываетесь и собираетесь сейчас позря стволами тыкать. Стрельнёшь в него, — обратился старик к Альвелиону, — всё равно ж ничерта не узнаешь. Стрельнёшь в него, — уже — к Ворону, — ха… Хотел бы я на это посмотреть… Альвелион обернулся и увидел, что под тканью накидки Эммета едва-едва начал проступать контур, похожий на ствол одного из пистолетов. Перебежчик кивнул и Виктор словно по заранее обговорённой команде сделал то же самое — второй спрятанный под тканью и темнотой станции ствол был направлен прямо на инквизитора. Вся троица замерла в напряженном ожидании. Инквизитор вовсе не намеревался изначально стрелять. Но вот то, собирался ли теперь палить кто-то из двоих любителей залить глаза, он не был уверен. Сдохнуть в сером, сыром и пыльном подземном городе ему не особо хотелось. Но и терпеть то, что происходило, он тоже не намеревался. Пока он ехал от Техаса к Раю, все отношения с выжившими у него сходились либо к кооперации, либо к перестрелке, а здесь же… Здесь словно была монета, что слишком долго стояла на ребре. «Просто так приставлять лезвие к горлу, направлять оружие, оскорблять то, что должно было быть неприкасаемо! Невозможно! Недопустимо!..» — впрочем, вместе с этим были и другие моменты. Моменты спасения жизней, совместной выпивки и преодоления испытаний, которые Альвелион не желал произносить даже мысленно. Настоящий инквизитор не допустил бы братаний с таким человеком, как Эммет «Ворон» Джонс. Даже для общих целей. Однако долг за спасённую жизнь всё же оставался, и оставался он железным. Ворон же… просто старался держаться спокойно. — Pendejos, — прошипел Альв, первым убирая руки от винтовки. «Всё равно пока вскинул — пристрелили бы», — утешал себя он. — Значит, постреляемся позже. Как повод получше будет, — Ворон якобы убрал ствол от накидки. — Да и… — на фоне послышался ехидный смешок Виктора. — Было б мне сейчас, чем, — из-под плаща Эммет Джонс вытащил всего пару сложенных пальцев, выставленных в подобие пушки. — Мои пистолеты остались в комнатушке той шлюхи. Бывает, — вскинул он плечами и, не обернувшись, улыбаясь отправился прочь. — Если ты ду!.. — Альв возмутился, но договорить горло ему не позволило. Больше возмущения мозг терзало то, что он не смог распознать под накидкой не настоящий пистолет. — Я мог тебя и пристрелить! — прокричал он через боль. — Долбоёб! — Знаю, — сделал Джонс ещё несколько шагов по направлению к выходу, наблюдая, как скрывается фигура Проводника на нажнем уровне станции. — А теперь пошли. Уберёмся из этой помойки подышать свежим воздухом. *Марки — тоннельное прозвище для валюты Монреаля, маркированных специальной штамповкой гильз различного калибра

***

В Монреале над землёй светило остывшее солнце. Бледный и очень размытый помутневшими тучами свет едва-едва освещал ранимый влажный снег. Всё казалось немного грязным и немного сероватым. Словно ржавчина сошла с машин, мох — со стен, а кровь — с асфальта, чтобы перенестись теми странными и сливающимися оттенками на белизну уже наступившей зимы. И даже деревья — чёрные стволы елей, покрытые тёмно-зелёным камуфляжем, протыкающим покрывало насквозь… Не знай Ворон, вылезший на поверхность, места и времени года, он наверняка подумал бы, что находился в подтопленном Чикаго. Поверил бы, что ещё немного, и точно пошёл бы дождь. Вдалеке маячили голые деревья, хаотично раскиданные вдоль дороги и проросшие кое-где даже сквозь асфальт. А серые здания наоборот — рядами сливались в однообразные стены, закрывающие горизонт. — Что с тобой? — оглянулся Джонс, увидев, что парень замер на месте. — Чувствую, что наконец-то могу дышать полной грудью, — прошептал Альвелион, застыв ещё на несколько секунд. Воздух на улице холодил гудящую голову инквизитора свежестью и прохладой. Только двое вышли из мрачных и едва освещённых тоннелей Пил, как по глазам тут же ударил яркий бледно-белый свет зимнего утра. Холод веял странным, едва-едва ощутимым ветерком. Словно лёгкая плёнка, он и застывал, и двигался одновременно в пространстве, давая почувствовать как прохладу со свежестью, так и слабый, ослабевший перед приходом зимы солнечный свет. Снег рассыпался от одного касания той плёнки, словно пепел. Часто падая с крыш старых, разбитых да разграбленных домишек и магазинчиков, он едва-едва рушил вязкую иллюзию о том, что мир и не жил вовсе, замер. — Ну, да… С наступившей зимой, кстати говоря. — Сей… кхм… Уже декабрь, да? Да, должен быть. Присутствие человека очень слабо ощущалось наверху подземного города. Нечастые следы подошв, намертво впечатавшиеся в придавленный снег; редкие входы на станцию, в коих только пара глаз, смотрящих из ДОТа*, выдавала жизнь; одинокие странные бугорки у дорог и домов, прятавшие в себе тела; и лишь один, один-одинёшенек след от четырёх колёс машины на дорогах Монреаля примерно на пять тысяч тоннельных жителей под ним самим… Впрочем, может выживших стало и меньше. — Так на кой ты меня позвал? — инквизитор говорил шёпотом, будто бы стараясь не нарушать тишину. На самом желе деле — чтобы не хрипеть и не кашлять. — Джонс? — Эх… — перебежчик тяжело вздохнул. — Закройся на минуту, красавица. Давай дойдём сначала, — Альвелион открыл рот, хотев было спросить хотя бы простое «куда», но не стал. Всё равно так было проще — молча. Они шли молча, бродя покорёженными дорогами помеж парков и аллей, высоких, пустых и холодных зданий. Вдалеке на городских баннерах, уединённо догнивающих то среди домов, то на самих домах и у тех же дорог, маячили старые-новые надписи. «Сопротивление» с каким-то цветком, «Бродяги», непременно в светлых тонах — названия двух самых крупных группировок города, расписанные как-попало и где-попало. А также «Сопротивление Свободного Монреаля» — то, во что последние два в итоге объединились, пускай и не полностью. Перечёркнутые; с висельником, качающимся рядом на столбе на гниющей верёвке; свисающие с редких небоскрёбов; разрезанные или наоборот — наведённые. От чего-то Альвелиону казалось, tsitsimime шёл тем маршрутом специально — чтобы показать эти «метки власти» среди монументов хаоса, безликие символы на поверхности пустынного да замёрзшего города. Вместо кардиналов — князья или же герцоги. Вместо одного Отца — два «лидера». Вместо территории двух штатов — одно грязное и больное метро с призраком жизни над ним. Чем-то мысли, приходящие в голову, инквизитору не нравились. В них было что-то правильное. Но и нечто противное. — Помогите! Помогите! Когда двое проходили у самой станции Плес-дес-Артс, огороженной от их взглядов редкой да сухой полосой деревьев, кто-то вдруг закричал. Прямо рядом с ними — из когда-то мазагинчика запчастей для всяких электроприборов, как понял инквизитор по решёткам меж стёклами, а также выцветшей вывеске с французской, но всё ещё более-менее понятной надписью. Крик звучал из-за наружного окна, вместе с чьими-то грязными пальцами пытался пробиться через решётку, дозываясь до окружающего мира. — Я бы не стал, — отрезал Эммет, только Альвелион сделал шаг в сторону крика. За кучей пыли поначалу было мало что видно. Лавочка была в низеньком здании среди простора и небоскрёбов, давящих сверху, и казалась лишь одним тёмным склепом из многих, расположенных вокруг. Лишь с тем отличием, что там что-то забыли живые. Но до Альва быстро дошло, что что-то было всё-таки не так. «Это вовсе не пыль внутри здания, — дошло до него. — В магазинчике образовалось лежбище мертвецов, а темнота внутри лишь окрашивает облака паразита в цвета потемнее. Там… уже и нет живых». — А я думал, мы молчим, пока не дойдём до «места», — однако парень всё же остановился, смотря, как из смертельной западни к пыльному наружному окну рвался изо всех сил едва различимый силуэт. Задыхаясь, кашляя. Уже наверняка находясь там не первый час. — Почему ты бы не стал? — Потому что это не похоже на неудачу — залазить хрен пойми зачем в заколоченное здание, — окинул Эммет взглядом здание. — Расправа или казнь… поизощрённее. И ты не знаешь, кто к тебе говорит. Человек. Или уже бешеный, — окинул и так же безразлично пошёл дальше. — Оставь его там. — Помогите! — голос хрипел, пробиваясь через глушащую тишину пустого города. — Эй, там! Пожалуйста! Эммет прошёл с два десятка футов дальше, а затем услышал выстрел, наверняка гулким звоном отдавшийся в похмельной голове стрелка. «Упёртый, — подумал он. — Но это даже хорошо… И место хорошее. Нужно бы запомнить, если на выстрел не набежит слишком дохрена дохлых». Инквизитор быстро нагнал перебежчика, завернувшего куда-то направо — в сторону, от ветра из которой веяло свежестью. «Твоё», — протянув руку, Альвелион отдал Ворону одну маркированную гильзу. Перебежчик улыбнулся, но ничего не ответил. В его голове витала мысль о том, что иногда тот паренёк, идущий рядом, делал гораздо более умнее и глубже, чем говорил. С каждым кварталом домики всё меньшали и меньшали в высоте. Через три перекрёстка путники вышли на железную дорогу и пошли дальше по ней на север. Здания по правую руку быстро исчезли, открывая инквизитору вид на холодную реку, чей свежий ветер тут же нахлынул воздушной волной. Перебежчик, шагнув с путей, повёл ещё правее — к одинокой башенке, стоящей на косе посреди самой. Совсем невысокая, она, кажется, была лишь соседкой башни повыше, что должна была привлекать туристов и местных сойти к ней с когда-то ровной кладки на песок. Но старшая башня, кажется, обвалилась давным-давно, отдав верхушку себя в ту самую реку. Инквизитор, сойдя на косу, на миг почувствовал себя будто в очень охолодевшем доме. Лагуна Мадре, что на восточном побережье Нового Техаса, подарила ему одно из самых красивых зрелищ в его жизни. Ограждённая от океана очень длинным и тонким, словно волос самого бога, островом, она была красивой и загадочной. Но тот, кто осмелился бы перейти на остров, названый, по иронии жизни инквизитора, островом Падре, смог бы почувствовать себя вне земли побывать посреди двух миров одновременно, где по одну руку была бы лагуна и континет за ней, а по другую — бескрайний океан. Теплота солнца, окутывающая кожу, приливала обратно к Альвелиону каждый раз, когда он вспоминал те места и те редкие вылазки с братом прочь из дома. И даже названия лагуны, острова — они веяли ему знакомой свежестью дома, комфортом. Всё было… совсем не так, как здесь. Альвелион открыл глаза, смотря на холодную серо-чёрную реку, пока в лицо дул режущий ветер. Они с Эмметом стояли на песке у руин башни и смотрели на север — туда, где словно двумя обрубками конечностей гигантского колосса виднелся разрушенный мост. Мертвец-самоубийца, забравшийся на косу и застрявший среди обвалившихся руин башни, сухим трупом маячил в боковом зрении. — Сойди вниз, — перебежчик спрыгнул обломленного бетона причала на руины башни, что течение так или иначе прибило к последнему. Несколько крупных обломком маячили над водой, на некоторых можно было даже присесть. Инквизитор, чуть помедлив, спрыгнул следом. — А теперь умойся. Поможет, — показал он на голову. — Проснёшься быстрее, в башке проясниться всё получше. Давай. Видел бы ты свою морду — не смотрел бы на меня сейчас так. Тебя и со спины на отсос с таким видом приглашать не станут, а это о многом говорит. Альвелион не без подозрений взглянул в реку, увидев грязного побитого парнишку. В волосах были то ли куски еды, то ли куски засохшей рвоты. По лицу цветным мазком проходила линия того, насколько же ему вчера было плохо после выпитого. На горле красовалась окровавленная повязка, а под глазами были мешки. «Да… Наверное, дело не только в том, где я, — не без грусти в глазах заключил он про себя. — От того парнишки, что улыбался на Лагуна Мадре… Дело не только в доме». Парень осторожно снял повязки с рук и, обмыв чуть ладони в холодящей воде, умылся. «Ух, чёрт! Полегчало быстро, — думал он, омывая лицо, руки, предплечья и горло. — Словно душу в тело вернули. Но и холодно, мать моя…». Когда же Альв закончил, они вместе сели и молча смотрели на руины моста какое-то время. Оборванные тросы редко еле-еле болтались по ветру. Ещё немного и, казалось, с края обязательно упадёт какой кусок бетона, размером с человека. Но ничего не происходило. Было тихо. Было спокойно. — Мост… Кхм!.. Мост, говорю, не рухнул сам, да? — спросил Альв первым. — Монреальцы подорвали его… когда отогнали Крыс с метро. Верно? — Йеп, — коротко ответил Эммет, смотря на бегущую к ним воду. — Ясно. Хочешь сказать, что в этом и есть природа местных — в уединённости. Что поэ… Кх-кх!.. Поэтому Чёрному Золоту не стоит соваться сюда. Или что ты поступишь так же, как местные, когда они были вынуждены подорвать мосты? Но Эммет молчал. Если бы Альвелион видел или слышал достаточно много, то точно уже всполошился бы — заметил, что рука Ворона крепко сжимала небольшой охотничий ножичек за неимением огнестрельного оружия на поясе и расплавленного тесака. Впрочем, отчего-то последний медлил. Наверное, из-за небольшой гильзы во второй руке. Из-за мыслей, от неё идущих. — Я собираюсь убить Чёрное Золото. Тех, что приедут сюда, — говорил он медленно и холодно. — Они приедут в поисках Уильяма и Айви, надеясь добраться до Картрайта и уничтожить всё, что от него осталось. Они найдут только меня. А я не привык разговаривать, — перебежчик перевёл взгляд на инквизитора. В голову лезли морали о том, что сентиментальным он стал в последнее время. — Если и правда хотел постреляться — сейчас самое время. Отступать от задуманного я не собираюсь. А здесь красиво. И умереть не жалко. Альвелион же глядел на Джонса и задавался вопросом о том, действительно ли он видел Эммета Джонса. Холодный. Краткий. Беспощадный. Решительный. Совершенно иной. «Если под маской пьяницы с саркастичным и язвительным юмором скрывается холодный убийца, то что скрывается дальше?» — впрочем, ответа он не искал. Честность ему льстила и даже трогала. Более того: честность с самим собой также напоминала ему о долге, что он не имел права не вернуть даже врагу. Так что руку к оружию инквизитор не подносил. — Серо. Но красиво… — подтвердил он. — У нас… в Чёрном Золоте… Я подчиняюсь двум людям. Своему кардиналу. И Отцу Чёрного Золота. Что же до всех остальных… Кх-кх-кх! — Ворон открыл рот, но инквизитор перебил. — Я буду рад закопать тех ублюдков, что подставили Padre, поглубже в землю. Они мне — никто. Даже меньше. Кхм… Ведь, не будь всех их игрищ… Гиен, грифов, схем… Ничего бы этого не было бы. И меня здесь — тоже, — Джонс слабо улыбнулся. — Я тебе должен жизнь. И я помню это. Так что стреляться мы сейчас не будем. — А если ты увидишь среди приехавших своих? Тех, кто тебе «не никто», красавица? — Si hubiera algo para elegir. Я приму твоё предложение. Ветер загудел сильнее, завивая волосы назад. Ворон смотрел на стремительно ускорившийся поток воды и ничего не говорил. Да — этот парнишка ему точно кого-то напоминал. Упёртый. Идейный. Думающий, что делает меньшее зло ради большего блага. И закончил тот кто-то всё так же плохо, как может закончить этот. — Договорились… На, — Эммет снял один из мешочков на поясе и бросил парню. Не двинув ни мышцей лица, Альв схватил мешок и тут же выронил, совсем забыв, что в хватающей руке ещё вечером было лезвие тесака, а до этого — нож. Гильзы с завлекающим цоканьем посыпались из джутовой ткани прочь на холодный порт. — Раз уж ты решил зализывать свои раны здесь. Сиди бухай. Трахайся. Не знаю… Влипни в какие-нибудь неприятности, если подбирать развлечения, свойственные тебе. Развяжи язык до пола и покажи девочкам, что ты можешь им орудовать не только вербально, но и буквально. Пока не отрезали полностью. Теперь пошли. Задница уже мёрзнет на этом холоде. — Куда? — На Берри. Мне нужно забрать свои пушки. А тебе — всё то добро, что я выронил с тебя по дороге. *ДОТ — долговременная огневая точка; чаще всего — малое капитальное фортификационное сооружение из прочных материалов с небольшими окошками для ведения огня.

***

Только нога инквизитора ступила в метро, как ощущение времени суток вновь потерялось в толстых стенах с тёмно-жёлтыми отсветами на них. Более того: после оплаты входа на станцию, Альв, казалось, спустился в то же самое место в тот же самый прошлый четверг. Одинаково тёмные закутки, одинаково нетрезвые выпивалы, одинаково полуголые шлюхи — бар не пустовал даже среди белого дня, который был по крайней мере снаружи. — О, девочка! Эй, Пенни*! Пенни! — присвистнул кто-то, завидев инквизитора. — Отработала всем, чем надо, или только задом?! — пара соседних столов засмеялась. «Вот, почему улыбался охранник», — подумал Альв. — Хорошая у них тут память, — буркнул он, скалясь в полутьму на залей-глаза мужиков и потирая горло. Да — после вчерашних криков оно разошлось не на шутку, но хоть говорить было попроще. — Они нечасто видят таких, как ты А во время ора с твоим-то голосом испанская брань звучит до усрачки весело. Так что ко вниманию ты привыкай. Будешь на время вторым после Вика, говорящим так, чтоб даже они не понимали, хер ли ты там сказал. — «Как я»? — не совсем понимал Альв. — А откуда он? Виктор? — инквизитор взглянул на стойку, словно ожидая увидеть там старика. Однако его место и место «живого мертвеца» были свободны, несмотря на занятость остальных. — То есть: я не знаю его языков. И никогда не слышал названия. — Сам его и спросишь на своём. Можете, методом тыка найдёте общие. Я тоже не слышал такого до того, как встретил его. Но я в принципе их слышал немного. Вик говорит, он из-за океана. — Да ну? Я слышал… Кх!.. Слышал, за океаном все умерли давно. — Я тоже. Только вот, чем больше читал и слышал про этот континент — «наш», тем больше понимал, что для Северной Америки за океаном все были мертвы почти всегда и уже очень, очень давно. Так что… хер его знает. Это как с Интернетом… — Эммет сказал половину фразы но, обернувшись, замолчал. — Я думал, ты не читал книги. — Да? — улыбнулся tsitsimime, смотря куда-то за инквизитора. — А мне послышалось, это ты жаловался на слишком хорошую память. Хм… — Альв оглянулся сам и увидел какого-то седеющего мужчину всего в шрамах, стоящего посреди бара да палящего прямо в глаза Джонсу. Ничего примечательного в том не было. — Сделай мне одолжение, красавица, сходи и забери наши шмотки. Я пока поболтаю с Джорджем. А встретимся на Пилах потом. И… ты же запомнил, что такой Джордж, да? — Что за вопрос? — кивнул парень в сторону стойки. — Это этот парень. Как его… барщик? — Парень, которого ты вчера как только ни называл. «Барщиком» — да, было такое. Но — не «Джорджем». Кстати… кроме моих пушек. Из тебя, вроде, тоже что повыпадало. Железки какие-то, — пренебрежительно оскорбил валюту Нового Техаса tsitsimime, — и бумажка. То ли записка, то ли письмецо там какое… — но дослушивать Джонса было уже некому. Стиснув зубы от собственной беспомощности, Альв, пошарив по карманам, бросился что есть мочи вниз. — Зелёная линия! — прокричал тому вслед Ворон. — Комната с бордовой шторой! «Блядь! Не может быть! Позорище! Грёбаное позорище!» — парень рванул с места бежал, что было силы, надеясь застать письмо в запечатанном состоянии. Из двух его задач, данных перед поездкой через весь континент, он уже подставил под риск одну и полностью проебал другую. Нет. Нельзя было и здесь падать в грязь лицом. Нельзя было. Однако для Альвелиона было уже поздно. Инквизитор застал двоих завсегдатаев комнаты «с бордовой шторой» в самой, что ни на есть, интимной позе. Учитывая то, что вся станция была борделем, он предполагал, что ему придётся вваливаться в комнатку прямо посреди процесса искренней любви. Угрожая пушкой, выводить и нагую «девочку», и обнажённого клиента, кем бы он ни оказался. Да и вообще, что вот такой момент — той самой любви — это наиболее интимное событие, которое он смог бы потревожить. Но нет. Альв рывком отдёрнул занавеску. Скрипящий звук рвущейся ткани у не поспевающих колечек заглушил весь шепот. Прямо перед парнем на том самом диване, что он помнил лишь образами, когда редко открывал глаза, сидела полуголая девочка лет тринадцати-четырнадцати с абсолютно поплывшим во все стороны вызывающим макияжем, а также старыми синяками по всему телу. Рядом с ней же стояла «одетая» по цветам комнаты девушка, чьё ровное и сухое каре смотрелось неопрятно на фоне ярких серых глаз. Обе были бледны, худощавы и немного замурзаны. В руке «бабочки», что была помоложе, было открытое письмо Чёрного Золота и Генриха «El Padre» Гаскойна лично. Письмо, которое инквизитор должен был защищать и беречь. — Письмо, — пускай одна рука Альвелиона всё ещё держала штору, но вот вторая, что была отведена за спину, крепко держала тот самый нож, что Джонс отдал ему в Раю. — Быстро. Девушка постарше секунду таращилась на парня, а затем, переведя взгляд куда-то за диван ровно на мгновение, дёрнулась с места. Конечно, инквизитор помнил про пистолеты Джонса. И именно из-за этой информации нож влетел в стену по направлению движения старшей быстрее, чем та успела развернуть полностью корпус тела. Затем же, не сказав ни слова, Альв снял винтовку с плеча, но нацелил уже на младшую девочку. «Никаких полумер. С тем, что выше тебя и ценнее тебя, не шутят», — вспоминал он слова всех тех людей, кто учил его. И Гремучий, и Девятая, и сам Генрих — все они… Подобной халатности не допустили бы изначально. — От лица того, кто держит член в руках чаще… Кх-кх-хк!.. Чаще, чем оружие… это был очень глупый ход, — погрубел инквизитор, а голос сделался ещё ниже. — Я сказал: письмо, — и взгляд его, несмотря на прицел винтовки, был чётко сконцентрирован именно на старшей «бабочке». — То, что там написано?.. — девочка держала письмо и смотрела на человека Чёрного Золота. — Не имеет к вам никакого отношения. — Не имеет, да?! Да как так можно?! — пускай старшей руководил адреналин и страх, но Альвелиону тот крик пришёлся не по душе. — А к кому имеет?! Стоило опять появиться этой твари, этому животному здесь, как!.. — в один из моментов девушка поймала чёткое послание во взгляде инквизитора и утихла. — «Четвёртый мёртв», — вдруг повторила младшая. — Почему это здесь написано? У Айви был шрам в виде че… ри… Римской четвёрки, — хмыкнула она. — И после того, как он ушёл с этим… С Эмметом, Ав? — посмотрела девочка на «Ав», та кивнула. — И его Уильям… А Эммет пришёл обратно один… Почему здесь это письмо? «Четвёртый мёртв», — именно всего из тех двух слов и состояло то самое письмо. Запечатанное одной из уникальных печатей кардинала Чёрного Золота. Оно принадлежало Альвелиону, и оно должно было быть отправлено им к Отцу в том случае, если смерть Четвёртого — «Айви», как он сам себя называл или как его назвал Уильям «Из Джонсборо» — если бы действительно имела место быть. Но… оно, вероятно, потеряло своего получателя. Оно опаздывало, и опоздание то оказывалось губительным. — Да понятно же! — вскричала Ав. — Этот ублюдок!.. Этот… Этот выродок! — Нет, не понятно, — перебил девушку Альв. — Это письмо принадлежит мне. На несколько секунд в комнате повисло опустошающее сами мысли молчание. Конечно — откуда две обычных девушки из Монреаля могли знать, что затевали на востоке бывших США Эволюция при поддержке от южного Чёрного Золота, а также медикаментами далёкой да северной Гренландии. Для них всё это, вся история старика, мальчишки и «демона»… была куда проще. Куда человечнее. — Ты работаешь с ним? — осторожно спросила девочка. — На Эммета? — Ты задаёшь слишком много вопросов для той, на кого направлено оружие. Письмо, — та осторожно протянула распечатанный лист бумаги Альву. Рывком выхватив последнее из рук, инквизитор перевёл ствол на Ав. — Пистолеты. Звёзды. Нож, — та повиновалась молча. Почти. — Бросил в стену, чтобы потом просить обратно… — когда всё было собрано, бабочка схватила нож, встрявший на добрую половину лезвия насквозь тонкой «деревянной» стены и попыталась вытащить. — А ты предпочла бы, чтоб сразу в голову или в задницу? Привычнее? — Ав опешила. — А у вас всех… — хруст дерева. — чужаков… — скрип лезвия. — юмор одинаковый… — мудацкий. Я — Аврелия, — сказала девушка, передавая нож. — Она — Лилия, — указала Аврелия на полуголую девочку. — Ты?.. Но инквизитор молча забрал пожитки, оставленные tsitsimime по-пьяни, и развернулся прочь. Ни к чему было ему заводить новые знакомства. «Вскрыли моё письмо, пытались дотянуться до пистолетов и ещё открывают свою!..» — однако затем он остановился и, тяжело вздохнув, решил подумать о решении прежде, чем уйти. Да — ему не стоило бы говорить ни слова чужакам. Да — то, какие выборы они сделали для себя во всей цепи этих событий, не оставляло им шанса. И время поджимало. Но Альвелион также и чувствовал, что знай кто — хоть кто-то в этой мёрзлой ракушке, что сейчас происходит с Padre и его домом, то инквизитор хотел бы, чтобы этот некто ему рассказал. Правда иногда действительно слишком ценна. Тем более, если речь идёт о человеческой жизни. Он сделал шаг обратно в комнату и продолжил после неловкого молчания: — …Лиам, — кивнул он. — Меня зовут Лиам. И подумайте обе прежде, чем соглашаться слушать то, что я могу рассказать. И обе действительно подумали. Ответ, однако же, был известен всем троим ещё до этого. Сев на скрипучий диван, «Лиам» рассказал двум «бабочкам» конец той истории, что он смог видеть. Начиная с самого Рая, в котором он ждал свою «цель» — Уильяма и Четвёртого, и продолжая всем остальным. Рассказал о паре дней пути в Картрайт, о роковом решении, о его последствиях. Часть истории о Уильяме и Четвёртом он говорил так, как было — не утаивая и не скрывая. Что же до их миссии, до Гренландии или до того, что делали там он с Вороном — о том инквизитор просто и чётко молчал. Молчание было ему всегда проще, чем какая-либо ложь. Молчание казалось ему просто несказанной правдой. — …я услышал единственные чёткие слова из-за стены, где мы стояли в засаде, пока Уильям и Айви вели переговоры: «Я не верю тебе». Спустя пару секунд произошёл выстрел. И… Как бы вам ни хотелось винить Джонса… Или как бы он к этому ни располагал, но это был не он. В Айви выстрелил Илай — старший из двоих. И с этим выстрелом мой путь куда-либо кончился. Уильям остался в Картрайте. Я не знаю, что с ним будет или уже стало, но последний раз я видел его живым. Что до Братьев — уверен, и Илай, и Чарли уже оба мертвы, — перед взглядом Альва пронеслось видение Уильяма из Джонсборо, ползущего к Илаю даже с простреленной ногой. Ползущего к крови из мести. Инквизитор поднялся с места, закончив говорить то, что считал должным. — На этом у меня всё. — А письмо? — отдёрнула его Лилия. — И то, что там написано про Айви? — Письмо связано со мной. Со мной и тем, откуда Четвёртый родом, — девушки молчали, будто ожидая ответа. Ответа не последовало. — А что… — Аврелия хотела было наверняка спросить о том, что же забыли южане из «Нового» Техаса в единственном живом городе на севере, но, увидев неодобрение «Лиама», оборвала вопрос на полуслове. — Ясно… Спасибо. Что рассказал нам. — Благодари того, кто меня в эту комнату принёс. Девушка застыла, не зная, что сказать на это. Девочка скрытого намёка в предложении не уловила. Инквизитор же, поняв, что разговор не желает продолжаться и не имеет в том особого смысла, поднялся и направился к выходу. — Подожди! — вдруг окликнула того Аврелия. — Может, тебе нужно что-то взамен? Я могу… Что-то сделать? Альвелион оглянулся. Что могла предложить такая, как Аврелия, взамен? Он не мог отрицать, что лицом и телом она обладала весьма симпатичным. Однако, смотря на разодетую в пошлый и явно не подходящий метро наряд девочку рядом, инквизитора одолевало только одно чувство, преследующее его везде в том месте — отвращение. И к месту самому за предложение таких услуг, и к себе. Однако кое-что она всё же могла сделать. — Вообще-то, можешь, — вдруг дошла мысль до Альвелиона. — Две минуты. Он поднялся на верхний уровень, чтобы вернуть Джонсу пистолеты, но ни Джонса, ни зеваки-незнакомца посреди бара не было. «Гадство, — процедил инквизитор, перекидывая кобуры через плечо. — Прошло же совсем ничего времени». Кроме пистолетов, парень также надеялся поделиться с перебежчиком своим планом — планом посмотреть вдаль и узнать, чей же отряд Чёрного Золота прибудет первым — чьего кардинала. Но, видимо, было уже поздно. Он вернулся на нижние уровни в комнату Аврелии. Оливия выходить из комнаты не спешила. — Вернулся? Хорошо, — как-то подобрела девушка, спеша снять с себя кофточку. — Тогда позволь мне… — Не так, — остановил её инквизитор. — И ты оденься, — рявкнул он своим низким голосом на Оливию. Простите уж меня, но я занят, — в глазах Аврелии понимания не было. — Хотите отблагодарить — лучше помогите мне. Здесь есть радиовышки? Средства связи с внешним миром? — А как они выглядят? — спросила Оливия, надевая кофту на голое тело. — Огромные высокие башни в красно-белые цвета. Треугольные вышки с металлом, идущим вверх крестом. Или старые антенны на ходу на каком небоскрёбе? На… Что-то, хоть немного на это похожее?

***

Только Альвелион скрылся из виду, побежав на зелёную платформу, Эммет, минуя и зеваку, и разговор с барменом, пошёл на самый нижний уровень. Оттуда — тёмными служебными тоннелями да норами дальше — прочь из станции. Нет — его вовсе не интересовал ни пялящий на него мужик, ни то, выполнил ли Джордж свою работу по разливке слухов. Вместо того Джонс брёл меж тесных да липких стен прочь с Берри-ЮКАМ. Да так, чтоб этого никто не заметил. Долгие блуждания в почти полной темноте навевали все чувства ориентации перебежчика на странный, словно загробный тон. В тишине редко освещаемой фонариком парочки из Рая бездны, он словно бродил по давно забытому склепу, тревожа местных призраков. Запах плесени, сырости от земли и гнили — вот то, что сопровождало его в том одиноком походе по тому, во что однажды превратиться подземный Монреаль, если проиграет. Ни наследия, ни истории, ни имён — одна огромная могила, одна гробница старых богов с их покорными слугами и давно заржавевшими вагонами. Не более. Минуя поблескивающие от влаги стены, перебежчик вышел в источающий слабый свет проход — путь к одной из огромных вентиляционных шахт метро. Зловонный запах, идущий из тоннельчика, не говорил ни о чём хорошем. Когда же Ворон дошёл до вентиляционной шахты, он увидел огромную пыльно-чёрную дыру. Диаметром около шестидесяти футов и квадратной формы, она была полностью завалена телами в самом низу. Там, где раньше наверняка крутились лопасти, теперь лишь гнили чьи-то трупы. Заражённых, незаражённых, монреальцев и Крыс, северян и французов — когда-то живых. Сам Эммет не знал истории появления того места, и оттого вид сгнивших, окостеневших и мумифицированных тел да костей вызывал у него сдавливающие чувства. Повязав свой тёмно-синий шарф на лицо поплотнее, он ступил на тоненькую лестницу, идущую вдоль диаметра вентиляции на самый верх, и зашагал. Нижние ступени были завалены гнилыми ошмётками. Верхние — окутаны тряпками, засохшей кровью и рвотой тех, кто те тела туда и скидывал. Воистину через тот «выход» наружу ни один сознательный человек не полез бы ни вверх, ни вниз. Но оттого перебежчик его и выбрал. Ни к чему были хвосты, если такие были. Ни к чему были и сюрпризы. А мёртвые внизу — они всё равно не рассказывают историй. Пусть смотрят. Запах окаменевшей в сырости смерти бил в нос даже тогда, когда Ворон уже вылез из вентиляции. Наверху светило яркое солнце, добивая в склеп лишь редкими лучами. Оно было безразличным и холодным как к мёртвым, спрятавшимся в тени зданий-гнёзд, так и к живым, использующим тот день, чтобы жить дальше. Солнце было холодным словно сама зима. Ворон спрыгнул и пошёл дальше узкими переулочками да незаметными для мёртвого города ходами, групп заражённых, бредущих к своей гибели почти тем же маршрутом. Привкус гнили на языке оставался с перебежчиком почти до самого конца дороги. — Защищённее у него тут стало. И мрачнее. Конечная точка пути Эммета лежала на землях Лина Шелдера. Перебежчик довольно легко добрался до одного из входов на территории бывшего Бордового Князя*, но теперь же стоял и размышлял о содержимом письма. До острова Иль Де Сьёр, отрезанного вместе с Монреалем от города Лонгуей, что на большой земле, вело три тропы в две тысяче восемьдесят четвёртом году. Одна из них была подземным метро фиолетовой ветки, настолько затопленным после взрыва одной из станций, что там приходилось передвигаться на лодках и шлюпках, а сам Лин в итоге так и не осел полностью под землёй. Остальные два шли по Pont de l'Île-des-Soeurs — автомобильному мосту и трамвайной линии, что вели от острова к острову и когда-то — дальше на большую землю. Последние были теми тропами, по которым обычно можно было спокойно передвигаться в оба направления. «Обычно» — потому что перебежчик стоял на трамвайных рельсах и наблюдал целые поля ржавой колючей проволоки, разросшиеся по мосту подобно терновым кустам. Блокпосты вдали, голодно смотрящие тёмными окошечками на Монреаль, напоминали ему странные силуэты тёмных башен, мелькавшие в мрачных книгах, что он читал в детстве. И даже обрушившийся на одном из пролётом Pont Clément — даже на нём маячили едва-едва движущиеся силуэты. Такие же голодные по крови, как и сами башни. «Ну, пошли, — подумал Эммет и ступил вперёд на узкую дорогу меж проволоки. — Пока можно», — и под ногами зашуршал лёгким да ржавый металл. Вне всяких слухов и россказней, Безумный Лин был необычной фигурой подземного Монреаля. Ещё будучи правой рукой Де Голля в последние годы его жизни — одного из основателей идеи о подземном городе, Лин отличался как своими радикальными методами решения проблем, так и тем, что всегда умел собирать вокруг себя людей, на те методы согласных. Он был необходимым типом офицера для любой организации Нового мира — беспринципным и упёртым. Всё, что было неразрешимо Де Голлю, Безумный Лин решал за считанные дни. Однако последнее своё прозвище, заменившее ему когда-то грозного «Бордового Князя», он получил далеко не за свою жестокость или, тем более, расчётливость. В завершающий этап войны с Крысами, как помнил бредущий по обветренному мосту Эммет из рассказов Виктора, во всю ползли слухи о том, что на Монреаль с юга надвигалась ещё одна огромная орда мертвецов. Словно ставя объединённым силам канадцев и французов ультиматум, эта новость твердила о том, что Монреаль был обречён так или иначе уже весной, если не сделать что-то, совсем из ряда вон выходящее. «Мёртвые пройдут сначала по Крысам, а затем — по всем тем, кто их выбивал», — так твердили тогдашние настроения в уставшем от крови подземелье. Лин Шелдер же уже помнил один Кровавый Год и не хотел повторений. Как говорили, именно он предложил использовать «Диалог Д’Арк**» — на последние доступные ресурсы от электростанций запитать несколько линий метро, чтобы пустить на переговоры с Крысами составы, начинённые взрывчаткой, и взорвать прямо под рекой. То означало был обвал тоннелей, а с ними — полную изоляцию островного Монреаля от юга; очередную, только в тот раз — спасительную смену путей миграции орд из США в Канаду и наоборот. То был рискованный и отчаянный план. Но большее безумие было в том, что на переговоры всё-таки нужно было кому-то прийти. И пришёл сам Безумный Лин. Мало кто может утверждать, что именно сподвигло человека, распоряжающегося другими, словно ресурсом, отдать свою жизнь. Но ещё меньшие — что сподвигло его выжить в тех взрывах, всплыв из одного из смертельных потоков воды. И никто совсем — что дало силы жить дальше. Будучи одним из покалеченных и оставшись лишь одним из многих. — Кто идёт?! — вскричал мальчишеский голос наверху тёмной башни, выглядывая окошка блеском автоматической винтовки. — Покажи лицо! — Скажи Бордовому Князю, что Первый пришёл! — крикнул Эммет, скрывая лицо шарфом да накидкой. — И скажи так, чтоб слышал только он! Автомат скрылся в окне, и на мосту вновь воцарилась ветренная тишина. Потоки воздуха скрипели колючкой, поигрывая странную мелодию металла. Блокпост, собранный из, кажется, кирпичной конструкции, выглядел прочно, а вот деревянные оконные рамы в нём с шатающимися стёклами наоборот — слишком хлипко и незащищённо. Где-то позади — в Монреале — звучали выстрелы, принесённые эхом. Где-то позади так же быстро и затихли. Голос за воротами не появлялся. Ещё на момент восемьдесят второго года, когда и Верн, как второй лидер старого Сопротивления Монреаля, и Радиссон, как единая голова Бродяг, были мертвы, Лин Шелдер уже обрёл и закрепил за собой ту самую репутацию, о которой так язвительно подшучивал Ворон перед Проводником — царька, герцога со своими прислужниками, верными ему ещё со времён войны. За свою решимость и верность люди Монреаля были благодарны ему и оказывали безусловное уважение. За жестокость и бессердечность отдавали свою неприязнь и страх. Но вот та часть метро, которая была утрачена навсегда из-за взрыва тоннелей, и та часть, которая ушла под воду, став непригодной для нормальной жизни — они и сделали Бордового Князя тем человеком, которому лидером подземного города не предлагали стать никогда. Слишком много боли испытывал люд, глядя на него. Слишком много он им своим лицом, оставшимся после взрывов, напоминал. Да и… какое понятие о жизни под землёй мог иметь тот, кто и не жил там вовсе? В конце концов, фиолетовая ветвь, врученная Лину Верном, стала лишь подводной рекой — проклятым Ахероном, изредка выносящим своими прибоями трупы ушедших в далёком сражении. — Эй, там! Первый! — вновь зазвучал голос немногим после. — Подойди к дверям! Преграждающий мост пост имел в себе, кроме башенки, также большие широкие ворота, непригодные для использования сейчас из-за всей колючей проволоки, и небольшие дверцы у самого края. Там — у этих дверей, Ворона встретил заурядный да замурзанный парнишка с криво накинутой на плечо винтовкой. — Вот, — сторожевой с опаской в глазах почти бросил Эммету короткую серую накидку с капюшоном. — Накинь на себя. — Модненько, — Эммет развернул ткань спиной и увидел старательно вышитую бордовую розу. На плечах — несколько полос. — Хотя бордовый — не мой цвет. Красный, алый, бордовый — надоели за жизнь они, — Джонс накинул капюшон поверх своих пожитков, став чуть нелепой, но всё же менее привлекающей внимание фигурой. — Что дальше, солдатик? Мальчишка же впереди высшего стоял и смотрел широко открытыми глазами на собеседника, не в силах сказать и слова. В слабом и беззвучном движении губ Ворон смог заметить только одно слово, но оно уже объясняло все последнему сполна: «Berserkir». — Будешь просто смотреть или наконец на свиданье позовёшь? — Эммет поравнялся со стражем тёмной башни, глаза перебежчика блеснули в полутьме прохода. — …Поведу… Но скажешь ты, куда, — будто поборов свои сомнения, продолжил парень. — Лин Шелдер приказал передать тебе эту записку с местом встречи, — Эммет развернул небольшую записку и, прочтя, чуть оскалился. — Сказал, он ждёт тебя. И… Куда идём? — Вперёд. Они оба прошли через блокпост и, спустившись через здание трамвайного депо, пошли по дорогам дальше на юг. Остров Иль де Сьёр примерно три мили длинной и одну вширь был полон монументальных прочных зданий по краям острова. Высокие и крепкие, они будто ограждали собою небольшие одно-двухэтажные домишки, коими был заполнен центр. И в каждом из таких — в Кампусе Белл, ЖК Симфония, Синдикат Дес Комметс и Садах Архипелаго — во всех расположились либо ключевые оборонные пункты, либо склады. Эммет шёл рядом со охранником блокпоста по улицам, наблюдая расхаживающих гражданских и солдат. На землях Бордового Князя редко расставались с оружием, но перебежчика удивляло, что почти каждый был неизменно с пушкой. «Дорого. Обычный овцепас такого себе позволить не смог бы, — смотрел Эммет на человека с пушкой у заграждения. Там, где раньше была, кажется, парковка у торгового центра, теперь стояли амбары, росла пожухлая от холода трава до бродили бычки. — Что говорить про того, кто в земле ковыряется». Повсюду было много разных ящиков, много тканей и вяленого мяса. Ещё немного, и Джонс подумал бы, что Безумный Лин запасался для чего-то. — А ты… А давно Лин знает тебя? — шепнул смотрящий. — Ты тогда уже… таким был, да? Когда вы пересеклись?.. И чего, много тебе осталось? Мне говорили, с этим… с состоянием твоим этим не живут очень долго, да? У некоторых зданий было полно людей. У некоторых складов — полно охраны. Эммет смотрел по сторонам, взирая будто бы непривычную и одновременно знакомую нетоннельную жизнь. Чем-то деревья и домишки напоминали ему те места, где был его дом. Чем-то привлекала перспектива вылезти наружу и, несмотря на холодные зимы, не бояться мёртвых. Наверное, из-за этого остальным в метро остров и не нравился ни остров Иль де Сьёр, ни его хозяин. — Ещё один седой говорил, что у вас зенки такие, мол, потому что темноты нет для вас почти. Правда? Говорил, что и в крысу вилкой можете в тёмном углу точно метнуть, — Джонс фыркнул. — Чего молчишь? Влом сказать, что ли? — А у тебя есть вилка?.. И крыса? — парень замялся. В конце концов, они дошли до края острова. У пустых полей для засева, раньше бывших невесть, чем, стояла небольшая церквушка. Сделанная из дерева, она выглядела чуть обшарпанной и пожухлой, но всё же ухоженной, насколько это было возможно. Небольшие амбары без фундаментов ютились вдали. Людей вокруг почти не было. — Не помню, чтоб он ударялся в бога, — смотрел Эммет на церковь, поравнявшись со смотрителем. — Забавно… Эй, парнишка. Если скажешь, как переводиться название острова на английский — отвечу на любой твой вопрос, — парнишка оглянулся, не зная, что ответить. — Ты можешь попробовать, — потёр руки перебежчик. — Я тебя не съем за неправильный ответ. — Я… — охранник блокпоста взглянул сначала на поля, затем — на церковь, затем — на самого Эммета. Во взгляде была юношеская растерянность. — С… Остров Святых? — Кха. Гляди, не совсем дурной. Неплохо. Значит, забавность понимаешь. «Святые»… Нет, здесь святых нят. Только идолопоклонники. И те — хер пойми, чему, — он кивнул на верхушку церкви и молча пошёл дальше. Парень не понял, на что показывал его собеседник. Собеседник же указывал на отсутствие креста, заменённого какой-то непонятной ему фигурой. — Эй! А вопросы?! Слышь?! — парнишка, увидев зашагавшего вперёд перебежчика, тут же кинулся следом. Джонс зашёл в абсолютно пустую церковь, и его ехидность тут же сошла на нет. Стройные ряды скамей давным-давно пустовали в пыли. Алтарь — такой же пустой и с непонятный мужчине, как и знак на верхушке церкви — оброс мхом и треснул по центру. Странное изображение в виде шипастой розы, вырезанной в древе алтаря, казалось ему отчего-то живым. Будто гниющим изнутри. Да и само место ему не особо нравилось. И лишь пара комнатушек для исповеди слева — лишь на них было видно присутствие человека. Туда Безумный Лин и приказал ему сесть, когда всё будет готово. — Пусто?.. — забежав внутрь, смотритель с удивлением для себя обнаружил, что ни Лина, ни ещё кого-либо в церкви не было. — Точно сюда? У нас есть ещё одна це… — Точно. Сядем, — коротко отрезал Эммет, усевшись на скамью да закинув ноги на соседнюю. — В записке было сказано ждать здесь. Вашему Князю тоже нужно обходными путями идти. — Много секретности, — сел парень на скамью, сняв винтовку с плеч. Пыль снова остыла и замедлилась, продолжив курсировать по своим хаотичным траекториям. Через грязные окна пробивался коричнево-зелёный, очень болезненный свет. Зима снаружи будто притаилась, засев потише да поглубже в шуме ветра, идущего из досок. И лишь старая скамья время от времени поскрипывала от каждого дыхания. — Так а то, что я спрашивал — ты мо?.. — Скажи мне сначала, — перебил того мужчина. — Berserkir — откуда это? Я слышу корни слова, но не особо понимаю. — А? Это… — всполошился собеседник, будто польщённый вопросом. — Это мне бабушка рассказывала. Berserkir… Как человек с кровью и яростью медведя. Она знала много старых сказок и легенд из-за океана. И эта, вроде, из толстых льдов — из… Из островов каких-то — не знаю, каких… Не помню уже. Бабушка говорила, что эти люди-медведи — тренированные войны все до одного — что они во время битвы впадали в такое бесстрашие и ярость, что забывали и себя, и своих, и всё вообще на свете. И оставалась только желание крови, — Джонс внимательно слушал, смотря куда-то в пустоту. — Были ещё U… Ul-fhe-ðnars, — изо всех сил старался вспомнить парнишка. — Да! Люди-волки. Как избранные из всех войны по праву рождения. Лучшие из берсерков. Они ходили в походы с самими богами и йотунами, но тоже забывались себя в боях… И… И я слушал как-то… И подумал: «Berserkirs — это же… вы». Такие, как ты. Повезло вам выжить или вы так захотели испытать судьбу сами — там… Потому что… как бы вы ни начинали, — тон рассказчика сменился на неуверенный и сдавленный, — а… а получается всё равно потом деретесь со всеми, пока не напьётесь крови. И кто-то попало в места з заразой тоже лезть не будет, и… Так и получается. — Красиво, — всё так же смотря на грязное стекло ответил Эммет. — И точно. Стоило бы почаще местным рассказывать — глядишь и перестали бы называть «выродками» таких, как «мы». — Ты не отсюда? — Нет, — цокнул мужчина. — Ты спрашивал, был ли я таким, когда ваш царёк увидел меня впервые. Был. Не знаю, сколько мне осталось, но то, что заразившиеся люди не живут с таким долго — правда. Не больше десятки обычно… Я такой, — обвёл он вокруг лица, — как ты меня видишь, всю свою жизнь, — на лице смотрителя выразилось резкое удивление и недоверие. — Уже куда более тридцати лет… Насчёт крысы не подскажу. Не пробовал. — Да ну… Ты!.. — Вру? Может, — обернулся наконец Эммет, всполошив парня парой поблёскивающих глаз. — Но вот тебе ответы. Такие, какие есть. — Ты!.. Да ну! Быть того не может! Мне ж ребята не поверят! А-а-а…. А от чего ты такой? То есть… Как? — Так получилось, — сухо продолжил он. — Сказал бы спасибо своей матери за то, что на сносях надышалась слишком много той хрени, которой дышать не следовало. Да поздно уже как-то. Но родить меня она успела, — перед глазами Джонса промелькнули белые коридоры. Странно, но даже сейчас говорить правду полностью у него не получалось. Как-то больно было. Даже слишком. — А остальные успели забрать до того, как она меня сожрала. — И «Первый» — это получается?.. Тебя Лин называет так из-за этого? Он знает? — «Первым» звали меня те, кто не знал, как называть иначе, — Ворон опустил ноги со скамьи и сел поудобнее, обернув тело полуоборотом к парню. — Там, откуда я пришёл. И о чём знает Лин. Там у меня было много имён. Я менял их шутки ради и назло всем тем, кто старался обернуть меня хоть во что-то понятное, — смотрящий внимал с искрой в глазах. — Свою жизнь… Важную её течения, я провёл почти в одних и тех же стенах. И там иначе от самого себя было не спрятаться. — Ты был в плену или?.. Или тебя?.. — «Изучали». Не только меня. Веришь или нет, а всего одна ошибка мужчины и женщины привела к тому, что сейчас между севером и югом через весь континент тянется одна очень жестокая в сути своей нить. Опыты над детьми, насильственное оплодотворение и мутации… тоже хер пойми, ради чего, — Эммет чуть отпустил голову, смотря в пол и словно стыдясь своих слов. — Я считал раньше, что ради чего-то хорошего. Лекарства, сыворотки или противоядия от… всего мира, наверное. А оказалось, что ради таких, как я. Ради крови, способной держать старых импотентов живыми подольше. Без болезней, которые избегают «нас», без… Единственная нить глобализации. И вот, какая она, — парень молчал, не зная, что ответить. — Я попытался всё это остановить в своё время. Искренне верил, что у меня получилось. Что все эти выродки из Эволюции отправились гнить в землю в семьдесят шестом году, а все оставшиеся результаты их работы спиваются в забытом богами гадюшнике. — В семьдесят шестом? — шептал про себя парень. Рассказчик делал вид, что не слышал. — Если семьдесят шестой год — это тридцать девятый, — перевёл он на «новый календарь», которым пользовались некоторые, исчисляя время от Дня Ноль, — то это уже восемь… — Оказалось, неправда, — взглянул Джонс на взволнованного слушателя. — И лицо одного парнишки — Айви, случайно нашедшего меня посреди блядства да блевоты — оно показало мне, что ничего на самом деле я не останавливал. Ни на секунду. Смотритель тёмной башни молчал, будто переваривая услышанное. Но волнение и непонимание на его лице… Они были не просто от незнания масштабов столь чужой для него жестокости — нет. Это был… «Страх, — учуял перебежчик, коротко заключив для себя. — Ты ведь уже всё понимаешь. Да, парнишка?» — но всё же перебежчик не спешил и тоже не говорил ничего. Лишь смиренно ждал. — То, что ты говоришь… — начал юный солдат. — Оно… Жуткое. Будто не человеческое совсем. Все эти… вещи. Люди. Но ты… зачем ты мне всё это рассказывал? — говорил он осторожно, будто не зная, что на самом деле хочет сказать. — Я ведь спросил только про… — Не виляй, — прищурился Эммет. — Времени не так много. — Ты — «Ворон». Правда ведь? — Ворон кивнул. — И если те истории о тебе… И ты здесь… Тогда… — парень чуть попятился на скамье. — Если ты… Зачем ты мне?.. — Я бы не делал этого, будь я тобой, — увидел Ворон тянущуюся к винтовке руку. «Да, быстро он понял, что я просто так ему это не рассказал бы». — Истории обо мне — ложь во многом. Но их есть, за что придумывать. Ты недурной парень. Подумай лучше, что ты хочешь сказать и кому. Я передам по возможности. — Я не… Вот, почему Лин… Вот, почему!.. Смотрящий тёмной башни схватил винтовку одной рукой, но чёрная тень чудовища тут же промелькнула в свете окна, ринувшись к нему. Тишина церкви была нарушена глухим и плоским ударом. Без лишних мыслей, без лишних вздохов, холодно и точно, словно сталь, Ворон вонзил нож в шею своей жертвы, второй рукой держа винтовку. Лезвие вошло быстро и чётко, а вот выходило плохо, назло непослушно. Под хруст сухожилий хлынуло много крови. Затем же последовал ещё один удар. Уже в сердце. Ни крика, ни даже всхлипа не раздалось посреди пустовавшего когда-то святого места. Только слабый стук. Только одежда парнишки медленно обагрилась. И только тёмные капли изредка постукивали о пол. — Не получилось сегодня без крови, — Эммет сел рядом, вытирая нож о форму умирающего солдата. — Печально… Ulfheðnar. Ul-fhe-ðnar… Я запомню. Хотя… Какая разница. «Остров Монашек», парень, — похлопал он тело по плечу и пошёл в молельню. — «Остров Монашек». Засев в темноте, Эммет «Ворон» Джонс остался один на один со своими мыслями и ожиданием. В тишине пыли слабо хлюпали капли крови. Во тьме сознания слабо пробивалось что-то, похожее на сожаление и ненависть к себе. «Миру всё равно, кем я могу быть, — повторял перебежчик. — Миру важно только то, кем я быть умею». Спустя около получаса двери церкви отворились, но никто не произнёс и слова. Лишь тяжёлое дыхание полошило пыль. «Хватит уже выёбываться, — процедил беззвучно сквозь зубы Ворон. — Заходи». Цок — вдруг стены ошарашило металлическое тонкое эхо. Цок — медленное, натруженное и болезненное. Цок — сопровождали же его скрипы двух старых поршней, уже давно едва-едва сгибающихся хоть в какой-то угол. Цок — а когда-то сильные руки придерживались за скамьи и полки, принципиально не желая носить трость или пересаживаться на коляску. Цок — именно так, медленно и тяжело и криво шагал лорд этих земель. Тяжёлое когда-то сильное тело отворило двери и село, практически ввалилось в молельню со стороны «святого отца». Да — Ворону точно не нравился тот пафос, что любил Безумный Лин, хрипло усаживающийся на месте. Особенно — в компании ещё стынущего тела. — Первый, — вконец поприветствовала тёмная фигура за другой стороной ставень. Тяжёлая, большая, израненная. — Прежде, чем мы начнём о деле, скажи: ты хочешь знать, кого ты убил? — Нет, — коротко ответил «Первый», передавая мятую записку обратно через небольшое окошко. — Ну, конечно. Тогда лишь скажу, что это был тот, кто имел с тобой одно важное отличие. Ты можешь следовать приказам, Первый. Он — нет, — Ворон взглянул на тело, кажущееся из молельни лишь тенью. — Дезертир, оставивший своих, он и не думал, что один из них… Впрочем, тебе ведь неважно. — Нет, — отвечал Эммет коротко и по делу. Так же, как старался говорить и с Госпожой Марией. — Но перебивать тебя я не стану. — Да. Именно об этом я и толкую. Приказ, отдача, уважение. Солдат — это инструмент офицера. И хороший молоток должен отбивать на себе царапины, неровности, но всё же забивать гвозди, — Эммет молчал. Следование приказам, наверное, имело в себе что-то хорошее. До той поры, пока не задумаешься. До той поры, пока не поймёшь, что редко, очень редко ты на полностью правой стороне. Где бы ты ни был. — Говори, Первый. По делу. — Твой тон изменился, Бордовый Князь. Ты и был по-солдатски построен, но сейчас… — Не юли. — Верно. Я вижу, что ты готовишься к чему-то. К войне, — промелькнули перед глазами солдаты, ящики, люди с оружием. — С кем? — Хм… — Безумный Лин потёр подбородок, тяжело дыша. — Вижу, наблюдательность твоя сохранилась. Верно, Первый. Со всеми сразу. Грядут перемены. Я слышу это в стенах подземелья. Голод заставляет герцогов делиться на друзей и врагов. Ненависть… Нет. Желание чужой крови как лёгкого выхода закипает в головах изнеможённых и нуждающихся. — Этот остров очень долго был спокойной точкой. Вряд ли кто-то сунется сюда. — Из наших — да, таких не будет и не было. Но я готовлюсь к тем, кто придёт за ними. Кто добьёт оставшихся. — Вот оно что… — вдруг всё желание Безумного Лина сотрудничать обрело в голове Ворона смысл — он боялся. Боялся и южан, и Чёрного Золота, и вообще всех. Если подземный Монреаль полонила грязная жажда крови, то вот Бордовый Князь, видевший её достаточно, страшился. — А теперь скажи мне, зачем тебе то, с чем ты пришёл. Зачем тебе южане? — Потому что… — Эммет коротко рассказывал о том, что он знал, и о своей части истории. — Они едут уничтожить всё то, что у меня осталось. Я был в шаге от того, чтобы со всем покончить, Бордовый Князь. С Картрайтом. С Эволюцией. С этим местом. Но я проиграл. И теперь остался только один человек, которому я обещал дать шанс рассказать правду. Они едут убить его. Убить и погрузить во мрак всю правду, которую он пытался принести. Я не могу нарушить своё слово. Кроме него, у меня ничего и не осталось. — Ясно. Я тебя услышал. Наши цели могут совпасть. Оттого я, Лин Шелдер, даю тебе свой ответ: я помогу. Мои люди расставят ловушки для машин по всем мостам Монреаля. Мои люди распространят слухи и мои люди будут следить. Официально, я не могу идти против юга. Как герцог и один из тех, кто решает судьбу этих мест, я стал бы врагом всем тем, чья рука этим югом омыта. Так что ты, Первый, станешь тем врагом, кого они найдут в этих местах. Ты и те, кого купишь ты, станете теми, кто их в этих местах оставит. — Благодарю, Бордовый Князь, — кивнул Эммет, хоть его практически и не было видно. — Прежде, чем я уйду. У меня есть ещё кое-что. Во-первых, я на знаю, сколько их придёт, — Лин отмахнулся, давая понять, что это не столь важно. — Второе — Проводник. Многие из тех, кому я платил за моё имя, не сделали своей работы. Многие из «двойников», в числе которых и твой человек, не брезговали наводить прямо на меня. Мне нужен твой человек мёртвым. Я прошу разрешения. Как ты и сказал: «Приказ, отдача, уважение» — я хочу отплатить молотку, бьющему мне ссадины на пальцах. Безумный Лин открыл рот, но замялся. Солнце изменило положение, и теперь свет больше падал в церковь, освещая молельни через просветы. Эммет «Ворон» Джонс видел перед собой лицо, полное шрамов и криво заживших ожогов. Видел, но почему-то обращал внимание лишь на взгляд. Прямой, чёткий, незамыленный. Точно так же, как и с Виктором. — С твоей речью в другой жизни ты был бы опасным змеем, Первый. Десять дней от сегодня. Мои люди найдут тебя сами, как только что-то выяснят. На этом у меня всё. Честь. Ворон кивнул и вышел из молельни, направившись прочь. На выходе из церкви он оглянулся на тело только что убитого им парня. «Был ли он действительно дезертиром?» — хотел спросить Эммет на прощание. Однако не стал. «Нет, шанс стоит использовать тогда, когда он у тебя есть». Молча выйдя, он побрёл прочь и из острова, и из города, как такового, направляясь в один из своих тайников. В запасе была как минимум пара свободных дней. Нужно было собрать как можно больше гильз и приготовиться как к встрече «гостей», так и к кончинам многих-многих «Эмметов Джонсов». *Бордовый Князь — в 2061м между двумя самыми большими группировками в Монреале, а именно: «Бродягами» и «Сопротивлением Монреаля» был достигнут шаткий мир, обусловленный равномерным и неоспоримым распределением территорий. Лидер «Сопротивления» по прозвищу Верн выбрал себе по одному представителю на каждую ветвь метро. За количество власти и влияния избранные люди меж простых «французов» назывались «герцогами» или же «князьями». Лин Шелдер получил в своё влияние фиолетовую ветку метро, примыкающую в то время к «большой земле», и смог сохранить своё влияние на ней даже после смерти Верна. Имея репутацию мясника и бывших «мускул» системы, Лин, как уважаемый, но нежеланный в качестве лидера человек, заработал себе одно из своих нарицательных имён — Бордовый Князь. **Диалог Д’Арк — название операции, утверждённое Сопротивлением Свободного Монреаля в 2073м году; финальная стадия операции «Мышеловка», возможной только благодаря заключению договора между Сопротивлением Свободного Монреаля и Чёрным Золотом.

***

Шорох острого снега под ногами инквизитора разбивал опустевшую, по-особенному глубокую тишину пустого зимнего дня. В позабытом людьми парке Маунт Роял, что в сезоны урожаев ставал прибежищем либо для фермеров, либо для отщепенцев, грабящих фермеров, было тихо и довольно умиротворённо. Для города, усеянного болезнями, заражёнными и дикими собаками — уж точно. Красно-белая радиовышка с одноимённым названием в честь «горы», на вершине которой она стояла, переливалась своими цветами в бледно-оранжевом свете умирающего где-то за деревьями солнца. В общем-то, если бы не ходьба постоянно вверх, Альвелиону в том месте даже нравилось бы. — Высокая, скажи? — спросила его Лилия, идущая рядом и показывающая дорогу от ближайшей станции вверх на гору. — Высокая. Парень кивнул, глядя на возвышающегося вдали гиганта, чей силуэт не могли перекрыть деревья. Холод пробирал тело до самой кости, пока полуголая девчушка щеголяла в его верхней одежде. Но вот вид завораживал сильнее. И мысли, мечты даже — они отвлекали лучше любого. «Неужели люди когда-то могли строить такое? Неужели просто… могли?». Как и те впечатления, что были у инквизитора, когда он впервые увидел El Muro, столь похожую на бесконечно длинную пустынную змею. Как и те мысли, что посещали его внутри огромных складов с нефтью, столь схожих с гигантской половинчатой консервой своей формой. Мысли о том, что родился он на руинах того, частью чего ему никогда не быть. — Думаешь, там что-то работает? Там же комплекс, а не просто вышка, да? — Наверное. Другого места нету, — беззаботно припрыгивая в нетёплой инквизиторской накидке отвечала девчонка-«бабочка». — Остальные такие… штуки… Посваливали их. Или они сами попадали. — Их свалили? — инквизитора удивляла подобная дикость, но он понимал: железные балки всегда были хорошими преградами для транспорта да хорошим материалом для опор и шрапнели. — Тогда же, когда и мосты? — Агась. Там где-то… Наверное. Или раньше. Мне мама рассказывала. И всегда добавляла, что я выбрала не самое удачное время, чтоб родиться. — Ха… Это правильно. Хотя… Так, давай обойдём, — увидел он опершиеся на стволы деревьев силуэты muertos. — Хотя подходящего времени и нет. Не в этом столетии. Я сам, когда родился… У меня было похожее, — Альвелион время от времени всматривался вдаль парка, покрытого неровностями да холмами, высматривая чужаков. Всюду было пусто и тихо, словно бы человека и не было вовсе. Всё замерло, и всё спало. — Чёрного Золота тогда ещё не было… Вернее, было. Но было совсем не таким, каким его знают сейчас. Маленьким совсем. И моё детство припало на время того, когда оно начало расширяться. На «Новый» и «Старый» Техас. — А это правда, что мне Айви мне рассказывал? Что у вас люди… как предмет? — инквизитор Чёрного Золота и одного из одиннадцати кардиналов Чёрного Золота лично замер, услышав те слова. — Что их можно продать и купить как… насовсем? «Мне это тебе не объяснить», — пронеслась мысль в голове Альва. И ведь действительно. «Даже если попытаюсь объяснить, что нужны руки для ухода за стеной… Что нужны люди для обслуживания складов, дорог, станций и вышек, как эта, — посмотрел он на тень Старого Мира. — Разве ты не спросишь, а почему бы это не делать добровольно, а? И… что мне тебе ответить? Что иначе нельзя? Что всё сложнее? Что раб всё равно может получить свободу и статус, равный статусу рождённого в Новом Техасе?.. Нет, — взглянул он на Лилию, ждущую ответа. — Всё это тебе всё равно не будет достаточной причиной. И ты всё равно понимаешь, в чём дело». — Да. Да, можно. Немногим отличается от того, чем заканчивают здесь. Или от того, что делаешь ты. Просто честнее. Стоя прямо под вышкой, спрятанной в деревьях, Альв наблюдал, как бело-красные балки уходили под самое небо. Тяжёлые и безмолвные тучи, опустившиеся почти до самой земли, казалось, царапались об острый шпиль радиовысотки. Ниже же, на самой земле расположились рядом с башней и несколько зданий, наверняка отвечающих за обслуживание и поддержку последней. А заодно — и за трансляцию. Однако… что-то говорило Альвелиону, что найти там хоть что-то не было возможности изначально. Место выглядело по меньшей мере обветшавшим. По большей — разворованным и заброшенным. Хаотично разбитые окна, погнутая ручка двери без замка, а заодно — подозрительно малое количество проводов. «Может, Монреаль просто желает быть забытым», — думал он себе. — Раньше тут охрана всегда стояла, — указала девочка на ржавый сетчатый забор высотою в восемь футов. — Потом забили потихоньку. А теперь просто закрыто. Можем во… Альвелион, взглянув на забор, ловко схватился руками за верхушку, затем, словно потеряв в весе добрую половину, подтянулся прыжком на самый его верх, перевесил тело через ограду и спрыгнул. Затем, отряхнувшись, он взял просыревшую доску в шесть футов длинной и перебросил её через сетку. «Подставляй и залезай», — кивнул он. Но Лилия лишь покосила недоумевающий взгляд и, подойдя к тому же забору, с лёгкостью сняла нижний левый угол сетчатого заграждения с трубы, держащей его. — Мальчики, — нарочито устало повторила она, загребая с собой доску. Как и увидел Альв ещё за забором, двери в первое из двух зданий, окружающих вышку вместе с сеткой, были незапертыми. В покрытом пылью служебном помещении с гулящим от свиста ветра эхом было холодно и довольно пыльно. Воспользовавшись фонариком на связке ключей, Альвелион посветил путь вперёд себя и пошёл. — А откуда ты знаешь Уильяма с Айви? — раздался голос девчушки позади и пошёл по зданию, подхваченный невесомым эхом голых стен. — Познакомились в клубе людей, не любящих расспросы. — Ну, ты… — Лилия шла вперёд, спотыкаясь о разный хлам. Здание было заполнено древесными материалами сверху-донизу, среди которых валялось редкое ржавое железо. От электроники — ни следа. — Так откуда знаешь? — Пересеклись по работе. — Уильям и Айви не работают с тобой, — уверенно ответила Лилия и вырвалась вперёд. — Нам сюда. — Верно. Но Уильям работал с теми, на кого работаю я. — Тогда почему ты следил за ним, а не работал с ним? — Потому что всё сложнее. Я тебе уже рассказывал, как было. И это то, что я хочу тебе дать. Не больше. Девочка тяжко вздохнула и молча указала на дверь с явно вскрытым замком. Инквизитор открыл дверь, и перед ним предстало то, что когда-то было радиорубкой — тесная комнатушка с небольшим окошком и столом почти от стены до стены. На столе том пылилось что-то, отдалённо похожее на когда-то хорошее оборудование. Радиопередатчики и коммутаторы окружали собою несколько антенн, брошенных прямо в середине стола. Приёмники коротких, средних и даже длинных волн, а также их составные части были разбросаны по всей комнате. Инструменты — базовые, необходимые, скорее, для починки или разборки оборудования, лежали прямо на просиженном старом стуле, на котором кто-то для удобства своего убрал колёсика. «Что скажешь?» — кивнула ему Лилия. — С этим… — парень подошёл к оборудованию и, проверив, не разобрано ли оно в хлам, помедлил. — Если повезёт, с этим можно работать. — «В отличие от этой бесячей девочки», — добавила она пародийно-серьёзным тоном. — Да, — улыбнулся инквизитор, — в отличие от неё. Поэтому она сейчас возьмёт вот это, — достал он гильзы из кармана, — и попытается поискать немного бензина. Хотя… Генератор? Он был же?.. — Был. Давно нету. — Понял. Тогда пойдём вместе. Они вернулись через несколько часов с небольшим генератором, заполненным доверху. За такое богатство инквизитору пришлось оставить в залог почти всё, что у него было. Но последний, только убедился, что генератор был рабочим, тут же согласился. Мало кто знал вне Нового Техаса и инквизиторов, но влияние Золота было распространено очень широко в бывших США. Настолько широко, по факту, что во многих штатах люди Золота облюбовали себе радиовышки для связи и поддерживали их на постоянной основе, включая каналы связи дважды в день — в двенадцать ноль-ноль полудня и полуночи по Гринвичу. Или же в шесть ноль-ноль по времени Нового Техаса и Новой Луизианы. В Монреале же время шло на час «быстрее», так что того самого времени было мало у инквизитора было мало. Нужно было всё подготовить до нужного часа, если он хотел связаться с Золотом в тот же самый день. Так что он готовил. — …Отвёртку, — время от времени просил он инструменты. — Нет, не эту. Вон ту. — Плоскую? — Нет. С жёлтой ручкой. Как и подозревал Альв, замок на двери не был сломан без причины — добрая половина приёмников и коммутаторов были разобраны на детали. Схемы же и платы, валяющиеся в качестве запасных деталей, часто были без части резисторов и проводников. Однако, кто бы ни заведовал этим местом, он, к счастью, предпочитал не выносить всё и сразу, а также явно чинил только коротковолновое оборудование. — А откуда ты знаешь, как работают… эти штуки? Ты и с ними работаешь? — Я не знаю, — честно ответил Альвелион. — Я знаю, куда что прикрутить, чтоб заработало. Теперь… — взял он длиннющий моток проводов. — Теперь надо наверх. Видел, антенны там ещё остались… Альв вышел наружу и, взглянув на вышку в сером закатном небе, действительно увидел на ней несколько антенн. Некоторые провода были на месте, хотя и чёрт сам не знал, за что они отвечали. Но выбора не было. Забравшись по пожарной лестнице, он уже приготовился взбираться по балкам, как увидел, что девочка забралась вслед за ним. Открыв рот, инквизитор хотел тут же отправить сорванку вниз, но по одному взгляду последней понял, что дело не пойдёт. «Ладно, — решил себе он. — В конце концов, Джонс прав в одном. Я здесь чужой. «Приблуда и выродок»… Небось, она уже даже была на этой высоте». — Будь осторожнее, — коротко скомандовал парень. — Ты — тоже. Холодные и балки с острой облезлой краской время от времени сменялись склизкими после мокрого снега участками. Башня, казалось, была высотой около трёхсот футов, но имела очень прямую форму — пирамидальное основание быстро сужалось, оставляя идти ввысь футов на семьдесят только цилиндрическое башенное основание с кучей антенн на самой верхней платформе. Туда Альвелион и лез. К его же счастью, балки быстро сменились лестницами. «Вот уж забыл я здесь… Чёрт! — израненные руки скользили по неудобному железу. — Не пойми, где. Не пойми, куда… Не пойми, зачем». На самом деле, инквизитора не раз посещала мысль, что многие его коллеги, с кем он имел более-менее обыденные связи, наверняка не узнали бы его, увидев снова в Новом Техасе. Закрытого, остывшего, молча бредущего меж метро и лезущего на всякие вышки посреди незнакомого югу холода. Многие бы… не поверили. Он и сам заметил то не сразу — как путь через полторы страны заставил его измениться. Как осознание того, что ему могло быть уже некуда возвращаться, заставила его повзрослеть. Лишь в Канаде, в момент почти достижения своей цели, стоящим перед Уильямом, Четвёртым и Вороном, он понял, что стал другим. В те самые секунды, когда он впервые произнёс «самому известному убийце», от которого, благодаря прошлым дерзости и любопытству, не отлипал бы, то самое «жалкое зрелище». Ему прошлому не хватило бы не то, что ума — желания понять и сделать вывод для тех слов. Да — странно было проживать те несколько месяцев. И страннее было оставаться с самим собой наедине после их завершения. Страннее было двигаться дальше. — Фух… — тяжело вздохнул инквизитор, оказавшись на вершине. — Хоть провода хватило. Que me aspen si tengo que volver a subir y bajar de esa basura otra vez. На верхушке вышки дул холодный и очень свежий ветер. Возвышаясь на горе Маунт Роял, вышка уходила своей высотой, казалось, выше всего города. Побитые небоскрёбы неровным и несмелым кольцом окружили вид инквизитора, одинаково тёмно-серые и холодные. Но за ними — там, где-то у темнеющего горизонта, виднелась бескрайняя даль. За городом. За рекой. За лесом. Огромные и далёкие, невозможные для восприятия человеком силуэты масштабов и мест, уже давно никем и никак нехоженных. И горы — они, казалось, были за всем и с каждой стороны, куда ни посмотри. Как El Muro — толстая и ленивая в своей природе змея из бетона… Нет — как куда более древний Уроборос, окружающий мир, эти горы то возвышались, то падали в реки, то вновь поднимались, то снова терялись в степях. И город… казался инквизитору таким маленьким на их фоне. Таким понятным. «А что бы я делал, если бы не было мёртвых? — вдруг спросил он себя, смотря то на чёрную тень, что была больше самого горизонта, то на улицы города, где бродили одинокие мёрзлые силуэты. — Не было бы Чёрного Золота, не было бы… Что бы я тогда?». — Красиво, скажи? Оливия влезла следом, и ветер, тут же подкинув инквизиторскую куртку, обнажил покрытое синяками и ссадинами от «клиентов» тело. Жёлтое, красное, зелёное, синее, покрытое самыми разными следами и пятнами, грубостью, жестокостью, похотью и безнаказанностью. «Кого я обманываю… Мёртв. Не было бы Золота — я был бы уже мёртв. Или хуже». — Красиво, — подтвердил Альв. — Много деревьев. Хоть и без листьев. Горы тёмные такие. И холодно. Не как у нас совсем. Там… — очередной порыв ветра подул и обдал морозом. «Да, — процедил парень сквозь зубы. — Там точно теплее». — Ладно. Давай за работу, пока пальцы шевелятся. Они вместе подсоединили одну из антенн к питанию и приёмщику сигнала, а затем полезли вниз. Солнце село. Пара ловких движений, и генератор загудел. Одна небольшая лампа на пыльную комнатушку засветилась жёлто-оранжевым грязным светом, радиоприёмник зашипел помехами. Альвелион настраивал частоты, попутно объясняя Лилии принцип работы радио. Но, кажется, юную «бабочку» он только больше запутал. — «Волны по воздуху», которые не видно?.. Ясно. Поняла. Тогда зачем мы сидим здесь? При ветре волны ж снесёт, — парень удивлённо покосился. — И стена ещё между нами и?.. А. Волны «ловит» тарелка, да? — Примерно так, да, — отмахнулся Альв. Чем-то ответы ему не нравились. Давили на него самого. — Читать хоть умеешь? — Конечно! Папа научил! — она тут же схватила небольшую мягкую книжонку со стола и принялась читать с потрёпанной обложки. — Радио-э… Радио-э-лек-троника для ча-й-ни-ков. Вот! — Лилия прочла, гордо улыбнувшись. — Да. Это мануал по радио, и… Ты слышала? — инквизитор же слушал шум на пустой частоте и понимал: не потеряй он всё и не окажись в Золоте — читать бы даже не умел. В такие моменты жизнь казалась ему очень странной штукой. — Не слышала. — Да… Да, я, наверное, тоже. В общем, это инструкция.Можешь забрать себе и прочесть, если хочешь. В итоге, в тот день им так никто и не ответил. И в примерное время для связи, и даже часом позже на нужной частоте была лишь тишина. Так что, спрятав генератор получше в одном из зданий у станции, Альв и Лилия спустились в метро да разошлись по разным сторонам. Оглядываясь на девчушку, идущую «работать» очередную ночь на Берри-ЮКАМ, Альвелиону всё казалось, что он чего-то не понимал. Или наоборот — что не понимали все остальные в том клоповнике.

***

— Солнце не движется ни на йоту, нету во фляге давно воды… Желая отдать пистолеты Эммета, инквизитор обходил вокруг все Пилы, переступая болезненные и иссохшие тела один за другим. До той поры, пока не наткнулся на Виктора. Сидящий поодаль от нищих и обделённых, вечно пьяный, как казалось, старик напевал себе под нос какую-то странную песню на неясном жителю Нового Техаса языке. — …Там — за Долиною Смертной Тени буде спокойна его душа. Буде спокойна его… О! Молодой! — завидел Вик Альвелиона в полутьме. — Здаров, козаче! Пернатого ищешь? — Здаров, — коротко отозвался тот самый. — Да, его самого. — Разминулись вы на минуты четыре. Вон — вышел уже, — кивнул старик на веющий холодом выход из Пил. Из-за того, что станция была плохо законсервирована от наружного воздействия, она и считалась прибежищем для тех, кто не может или не хочет позволить себе большее. — Да, съебался так скоростно, шо только я и видел… Быстро ушёл, то бишь. Сказал: пару дней его не будет. Ушёл готовиться пришить кого-то, небось… Как всегда. «Как всегда, да? — поднял голову инквизитор на ступеньки прочь из станции. — Видимо, не врал Джонс, что только и был тем, кем был… Чёрт, зачем бежал тогда? Всё равно ж сидел и… Будто ждал чего-то». — Ясно, — сел он рядом. — Хотел отдать ему пистолеты. — Успеешь, — махнул рукой старик. — Такой, как этот — такой всегда вернётся… У меня, от, дет его шляпа есть… Ток где?.. Отдать тож нужно будет. Как случай перепадёт. На, падай, — Вик перебросил пару тряпок с тёмного угла парню. Улёгшись на более-менее сухие ткани, инквизитор чувствовал лишь жесть бетона и недружественные взгляды местных. — Как ты меня назвал? Язык у тебя… звучит странно, — начал он, осматривая тёмную станцию, полную полуживых теней. — Как бы это?.. — собеседник открыл рот, но не успел сказать. — Джонс говорит, ты из-за океана. С другого континента. Как там? Что там? — …Не знаю, — Виктор вдруг помрачнел, словно на него самого накинулась какая-то из теней станции. — Так же, как ото и здесь. Наверное. Последний раз, как я там был… — голос старика сошёл на нет. — Когда это было? — Давно. Уж очень уже давно. «Бешенство»* тогда ещё было. Бушевало. Я тогда был… такой, как он, — указал Вик на выход. — Точно такой же. Думал, шо есть де-то цель, которая оправдывает вообще всё в белом мире. А получилось так, шо всё — хуйня. Шо робив, шо не робив — одна срака вийшла. І все задля того, щоб потім послали звідусюди, звідки можка… Ні задля чого… — Альв слушал, но не понимал и не знал, что сказать. — Ты прости, шо забалтываюся. Заносит как-то временами. — Забей. Ты бы слышал то же самое, но на испанском. У нас… Два языка, считай. Такое же, как у тебя, — Вик покосился. — Ты же используешь два отдельных, верно? — Ухо намётано. Да, два. Континент называется Евразией. Отчаливали мы… С жарких мест. Через три моря пошли. И через океан. Всё сюда. Всё думая, что здесь лучше… Или шо передохли все тут к матери сраной, и есть земля незанятая, — Альв засмеялся. — А тут… про нас думали то же самое. И про землю нашу. И хер пойми, кто прав, кто виноват. Да… Давно эт было. Уж забылось почти. И зря… Стыдно теперь. Перед теми, хто сюда не доплыл. Виктор обмолвился ещё парой слов о том, откуда он был, но говорил он явно через боль и сожаления. Он рассказывал о далёких землях, о больших войнах, о куче ушедших в никуда людских жизнях. О том, что человеческая природа в принципе была такой — жестокой, уничтожающей других и непохожих. «Оттого здесь ото и не могут на тебя спокойно смотреть, — говорил Вик. — Не всегда могут даж на меня — эти… Те, хто помнит ещё, кто я и откуда. Этот страх сидит глубоко, козаче.. Неуверенности. Незнания. Непредсказуемости. Он же ж и с твоим соседом есть. И от с братом. Или кем ещё. Только с чужим он гораздо сильнее. А жестокость — она ж есть всегда. Для выживания, денег или чего ещё». У Альва были подозрения о том, кем старик был в прошлом или что делал, но отчего-то парень будто побоялся спросить. Что-то не так было в тех разговорах. Тень чего-то страшного мелькала между строк. Откинувшись на бок посреди глубокой ночи, Альвелион улёгся спать в мыслях о завтрашнем и сегодняшнем днях. Пистолеты на поясе постукивали о бетон вопросы о том, куда же решил запропаститься Джонс. «Туда, где есть оружие, — звучал логичный ответ. — Либо туда, где пистолеты многого не сделают». Во снах же инквизитора преследовал всё один и тот же кошмар. *Бешенство — народное название для начального этапа Поколения Два, а именно — 2038й-2040й года; период ранней мутации смертоносного паразита, в котором лишь малая часть людей мутировала и приобретала симптомы заражения, визуально схожие с бешенством.

***

— А вот и он, — пар изо рта улыбающегося Эммета испарился в холодной дымке раннего утра. Пыльный ящик заскрипел всеми деревяшками, обнажая миру старый тайник посреди забытой деревушки, что у Монреаля. Покосившиеся заснеженные дома вокруг давно зачахли и вросли в мёрзлую землю по самые окна. Жестокий ветер расшатывал гвозди в досках, разрушая когда-то прекрасное всё больше и больше. Лишь деревья вокруг росли ввысь посреди когда-то дорог. — Сказал же тебе! А ты бухтел и бухтел. И хер ли? А? Именно. Ворон хлопнул по плечу стынущему рядом с ящиком телу и принялся перекладывать всё важное из тайника в большой рюкзак. Гильзы, патроны, старые пистолеты, крепкой настойки спирт и разные то ли наркотики, то ли лекарства — только самое ценное. «Да… — Джонс почесал грязные волосы и, обыскав труп, закинул на себя свой и чужой рюкзак. — Что-то даже поздно как-то мы с тобой попались на зуб этим «искателям удачи». С такой грудой барахла на спинах-то…». С момента его разговора с Лином прошло уже несколько дней блужданий вне Монреаля по тайникам. Впрочем, этот — один из последних, самых недалёких от города, предложил к себе ещё и небольшой бонус. Выходя на улицу, перебежчик беспечно переступил на пороге ещё похрипывающего лидера банды, преследующей «несведущих путников» почти всю ночь. Из-под куртки лысого подпухшего мужика на землю просачивалась малозаметная чёрная лужица, в которой и тонули все его хрипы о помощи. Сил на движение у последнего уже не было. Силы на жизнь иссякали. — Не подрассчитал ты, Томми*. Не того «Эммета» пристрелил, — Джонс присел рядом и принялся снимать с умирающего оружие. «Томми» не сопротивлялся. — В следующий раз попробуйте подождать, пока оба начнут выходить, а не пали по дому. Надёжнее. Да и проще, — мужчина открыл рот, пытаясь что-то сказать. Эммету было всё равно. — Пожадничали, скажешь? Долбоёбы тогда. А поспешили — тем более… Я подумал ещё сначала, что услугу ты мне оказал, — кивнул он назад. — Пришил этого обмудка наповал — он не успел даже до двери дойти, чтоб ваши «шумы» проверить. А теперь думаю: катился бы ты нахер. Я этого хотел убить сам. Той ещё сволочью был. Да и ссыклом — чего уж там. Поправив рюкзаки, перебежчик небрежно откинул руку мужчины, вцепившуюся в его накидку, и всё так же неспешно пошёл дальше. Где-то в соседних домах должны были быть ещё двое. Он в последний раз взглянул на дом, где уже стыло тело одного из «Эмметов Джонсов», и ни сказал ни слова. В конце концов, ни радоваться, ни печалиться ещё не стоило. Где-то в Монреале было ещё шестеро таких «Эмметов», а вне Монреаля — четверо тайников. «Прибыльно, — зло ухмыльнулся Ворон. — Но в следующий раз лучше так не рисковать». Уходя прочь из села, перебежчик разминулся с группкой заражённых во главе со «здоровяком». Не было сомнений, живых за ними точно не будет. *Томми — Подглядывающий Том, нарицательное для человека, ведущего наблюдение за кем-то

***

— И что мы тут делаем? — голос Оливии утопал в пыли радиорубки и радиопомех. — То же, что и вчера, — впрочем, как и хрип инквизитора. — То есть: и позавчера? — спросила Аврелия, сидящая на столе. — Да. Последующие дни Альвелион между попытками ещё раз поймать сигнал часто ютился в компании одной из двух бабочек. Чаще — Лилии, реже — Аврелии. Кроме походов по разным станциям и осмотра подземного метро, это время также было и временем историй. Рассказы Альвелиона, что он ведал днями — в то время, когда спрос на «бабочек» был ниже всего — почти не задевали той части, где было Чёрное Золото. О, нет — они были о нём самом. О том, как он в одиночку пересёк целую страну, гоняясь за призраком Уильяма из Джонсборо. Представившись девушкам старым боевым товарищем наёмника, он не уставал объяснять то, как по одним следам шин понимал, на сколько часов или дней он отставал. Ведал о том, как подбирался настолько опасно близко, что практически дышал старику в спину. Как благодаря Братьям — другим наёмникам от другого кардинала всё того же Чёрного Золота, смог не просто предполагать, а точно знать направление движения охотника. Всё те рассказы занимали многие и многие часы. Но более всего деталей, разумеется, он оставил северу. В то время, как Уильям и Четвёртым остались в Монреале, сам «Лиам» поехал вперёд. И в горящем Раю — там, где он провёл около двух недель, он и почувствовал дух севера больше всего. Дух места, что, в отличие от юга, пугало не мёртвыми, не кучей заражённых и их гнёзд, Адом заполняющих целые дома — нет. Но — самим собою. Жестокостью и одиночеством, холодом и голодом, отрешением от всего мира и, в то же время, болезненным принятием поражения перед ним. Таким был его север. Взамен же на истории о своём пути через полконтинента, инквизитор слушал от старшей историю Уильяма, что она знала от наёмника, а от младшей — историю Айви. Это были два рассказа о двух разных людях, сведённых неясной смертному человеку судьбой, что преодолели такой же путь, как и сам «Лиам». О людях, которые в поисках Эммета Джонса, столь желанного для Картрайта и старого смотрителя Гренландии, нашли и очень хорошо поняли то, кем же являлся «тот самый Ворон». Инквизитору подтвердили то, что каждый четверг tsitsimime действительно по прихоти своей «играл», спокойно позволяя себе покалечить или убить проигравшего человека на потеху публике, используя своей один из законов Монреаля. — …Однажды после одной из «подработок», — рассказывала Аврелия, — он пришёл сюда. Поговорил с заказчиком, получил деньги. А потом они вышли со станции, и он вскрыл ему брюхо буквально в сотне!.. Чёрт, в сотне футов!.. Вскрыл и заставил ползти, медленно преследуя того и подзывая криками бродячих мерзляков. Что бы там ни было, какой бы ни был заказ или размолвка… Люди так не поступают. Люди так не делают! Также ему рассказали о куче избитых и запуганных жителей да охранников станций, хранящих странные схемы и тёмные секреты как «Калеба», так и некоторых местных лордов. Разумеется, были и истории о пытавшихся охотиться на «Калеба». После — о без вести пропавших. Альвелион понимал: демон, быть может, и сбежал от своего прошлого физически, но вот буквально оно осталось не просто с ним — оно осталось им самим. И прошлое до две тысячи семьдесят шестого говорило только об одном Эммете: о том убийце, которого боялся всякий, кто о нём знал; о том, от коего нельзя было ни сбежать, ни откупиться. Прошлое говорило о демоне. — …Мария дала ему время только до весны, на кой-то чёрт ещё и выполняя его… отвратительное требование! — всякий раз, как речь заходила о мужчине, игривая Аврелия звучала даже слишком жестоко для самой себя. — И если он не уберётся после — поверь, она сделает всё, чтобы весь Монреаль сам желал его убить. Я бы и сама!.. Ещё в прошлый четверг, когда он завалился в мою комнату! Так хотела его этим… ножом! — указала девушка на старое ржавое лезвие, что она носила с собой вне «работы». — Но… Духу не хватило мне. Струсила. Сбежала. Как сопливая девчушка, ей богу. — А требование? — Чтобы «каждая собака, — продолжила Лилия, — каждая сволочь и каждая блядь знала, что в следующий четверг в баре будет пить Уильям из Джонсборо». — Ясно. Так и в тот день — в день среды, все они втроем сидели в радиорубке, слушая сигналы. У Альвелиона не раз уже проскакивала мысль, что, быть может, всё это было бесполезно. Что разговоры об «отрядах захвата», что он слышал от голоса по рации в Картрайте, были лишь блефом, чтобы заставить Уильяма сдаться и выдать Золоту Четвёртого живым, пока на самом деле в забытое село на востоке Канады никто спешить и не собирался. Но, с другой стороны, не верить он сам не мог. Как инквизитор, как тот, кто мог на что-то повлиять. Ведь он знал: Джонс поверил в те слова. Джонс собирался убить всех, кто явится в город. Или, скорее, умереть, пытаясь. «Ведь с кем, с кем, а с отрядом Золота, — был уверен инквизитор, — договориться не получиться. Пускай Джонс и ядовитее любой змеи прерий в своих шутках, но в одном он точно прав: рука силы Золота знает о верности. А на поиски Четвёртого и Уильяма… вряд ли пошлют кого-попало». — Один, — вдруг из всех радиопомех слух Альвелиона уловил чёткое и звучное «один». — Девять. Шесть. Точка. — Вы слышали это? — оживилась тут же Лилия. — Там — это!.. — Я уже начинала думать, что ты — неместный сумасшедший! — с облегчением вздохнула Аврелия, поставив руки на пояс. — Слушаем! Инквизитор подбежал к столу и тут же принялся вырезать на нём ножом послание. Сообщение состояло только из цифр, одиночных да очень редких букв и знаков препинания, отчего обе бабочки находились в, мягко говоря, смятении. Лишь одно слово прозвучало за всё радиосообщение, понятное им — «Герцог». Смысл всего же остального не знал и сам инквизитор — он лишь догадывался. И запоминал. — Знаешь… — покосилась Ав, завидев зрелище. — Забудь, что я сказала. Лучше эту мысль приберечь. — А что за цифры, Лиам? — дёрнула того Лилия. — Чего значат? «Значат… пиздец», — коротко заключил про себя парень. Только услышав радиосообщение, он понял шальной мыслью, что на самом деле получить ответа никогда не желал. Что всё это на самом деле было игрой в самообман и времяпрепровождением хоть с какими живыми людьми. А теперь… Теперь стоило разбираться с тем, что это сообщение в себе несло. «И Джонс. Он сказал… Он решит притвориться Уильямом, чтобы заманить того, кто приедет за самим Уильямом, на себя. Либо будет давать бой… Либо заставит поверить, что Уильяма уже взяли, и отменить охоту до Картрайта, — парень поднял глаза, когда Аврелия окликнула его ещё раз, однако всё ещё не говорил ни слова. — Но одно ясно: за Джонсом придут. И Джонс попытается убить того, кто за ним придёт. Вопрос только в том, когда — рано или поздно». — Где… Книги — где у вас можно найти книги?

***

Эммет вернулся в Монреаль в четверг и, недолго думая, направился в бар. Заняв место «Уильяма из Джонсборо» у стойки, он сидел, выжидая в полутьме станции то ли гостей, то ли их отсутствия. Ни испаночки, ни, что странне, Виктора, рядом не было. Если бы только перебежчик знал, что первый в тот момент сидел за страницами Библии, стараясь расшифровать послания по шумящему радио и узнать свою дальнейшую судьбу — посмеялся бы от иронии. Но если бы кто-то ему сказал, что Виктор, соблюдающий традицию уже долгие годы, задерживался из-за сантиментов по своей ушедшей жизни, которые в нём смог пробудить «холодный и расчётливый инструмент» Чёрного Золота — обозлился бы то ли от обиды, то ли от зависти. Когда же Вик пришёл, то их разговор был короток и полон печали: — Уходишь весной, значит? — коротко прохрипел Вик, спрашивая о том, была ли правда в словах Марии — что «выродок» покинет город навсегда рано или поздно. — Не делай вид, что скучать будешь, — Эммет, хоть и желал ответить колко и холодно, звучал самому себе избито да глупо. — Да и подзаебал я тебя уже, наверное. Да, старый? Виктор, кинув пару гильз на стойку, опрокинул стопку, не сказав ни слова. Затем — ещё одну. Поставив пару пустых рюмок рядом с Эмметом, он, спрятав взгляд, направился куда-то прочь. — Вот ты, как, значит… пернатый. «Думаешь, легко, а? — Ворон сидел и исподлобья смотрел вражим взглядом, казалось, на сам мир. — Или считаешь, я всегда мечтал здесь сбухаться?! А?! Нихера ты не понимаешь. Можно было бы сделать как-то иначе… Да нихера. Нихера нельзя сделать уже иначе. И ты это сам знаешь! Сам бы уже сдыхался от меня ещё восемь лет назад, была бы возможность! Ты!..». — Вик! — окликнул он старика. Рядом уже никого не оказалось. — Сука! В тот вечер и в тот четверг никто так и не явился. Выжидая почти целую ночь, перебежчик становился только озлобленнее и пьянее. В голову лезло только то, чему его учили всю жизнь — ненависть. К Монреалю, к Раю, к Вашингтону, к Чикаго, к Эволюции, к себе самому. Да и было, за что. Словно колесо Сансары в его жизни и судьбе только делало то, что при каждом обороте ломало ему кости. Словно подыгрывало тем выродкам далеко-далеко на болотах, которые не могли иначе, кроме как сделать всех вокруг такими же выродками, как они сами. Откатываясь назад всё дальше и дальше в своей жизни, перебежчик понимал, что тот шаг, где можно было бы сделать иначе, действительно был очень далеко. Что, быть может, это был даже не его шаг. «Скажи Люциус сразу… Или грёбаный Роберт, строящий из себя того, кому не похуй. Или… — в голове мелькнул образ седого и холодного мужчины в белом, образ до жути страшный. — Нет, не этот. Этот не был человеком изначально. Чёрт… Да хоть бы один из них. Только бы…». И только через пару минут он понял: чувство, что за ним наблюдают, шло вовсе не от Чёрного Золота, притаившегося за углом. Даже не от его совести или вины с ненавистью. Вместо того на него из тёмного угла бара пялил какой-то побитый мужик. Лицо того было явно знакомо перебежчику, только вот… как именно? Незнакомец, однако же, не говорил ничего. Покрытый весь шрамами, ссадинами и синяками, с грязными седеющими волосами и выразительными карими глазами, он лишь молча смотрел. А затем также молча достал пушку. — Уже интереснее, — шепнул под себя перебежчик, осушив одну рюмку. — Хер ли тебе надо?! — прорычал он, высоко задрав голову. Да, кажется, именно этого чудака он видел в последний раз — когда приходил якобы за своими пистолетами. — Моё имя Эйден Нир! — прохрипел так же громко мужчина на вопрос перебежчика. — И я вызываю тебя по имени! В тот момент Ворон и понял, кого он видел перед собой. То побитое и грязное лицо принадлежало одному из людей Тима Хукера — бывшего главы частной охраны Марии. Когда две недели назад Тим почти поймал Эммета за горло, тому удалось улизнуть из-за начавшейся в баре драки. Однако все те, кто был рядом — и люди Тима, и Вик, и Уильям с Айви, знали, что на бойню с «привилегированной охраной» Госпожи довольно плотно забитый бар подбил именно Ворон, соврав всем, что не воевавшие в войне охранники начали покрывать дерьмом и солдат, и военных, и саму войну. Кажется, Эйдена это задело. — А у тебя есть свидетели моих преступлений, Эйден?! — подло улыбнулся Эммет и развел руки в стороны. — Полон бар импотентов и трусов. Вам есть, что сказать, свидетели?! — окинул Эйден взглядом посетителей и работников в центре бара. Первые молча наблюдали за шоу. Вторые с опаской отходили в тени. — Как и обычно. Сидите… Нажираете свои обвислые туши и тратите деньги ради десятиминутного перепихона. На чью сторону вы стали, а?! На сторону выродка?! «Ребёнка войны»?! — голос мужчины молотом бил по стенам бара. — Вшивые твари. Ладно, жизнь человека. Вам ведь и честь солдата — только лист, чтобы подтереть жопу! Вы не знаете, что это такое! И Мария вместе с вами! И он! Альвелион, завидев или, скорее, заслышав издали ситуацию, уже прибежал с нижних уровней на крик. Достав один из пистолетов Джонса из кобуры, он прицелился в незнакомца и стал выжидать момента, скрытый темнотою станции. «Только дёрнись, — думал инквизитор. Попасть в такого ему было довольно простой задачей. — Не для того я два часа сверял страницы, чтобы этот распиздяй тут помер». — Подожди! — вдруг раздался голос Лилии позади. Девочка попыталась убрать руку парня, нацеленную на Эйдена, но почти повисла на ней. — Лиам! Не! Вмешивайся! — дёргала она руку вниз всем своим весом. –– Это он вызвал Эммета по имени! — «По имени»? Что это значит? — Альв спрашивал сухо, ни на секунду не отлипая от прицела. — Опусти пистолет и смотри! Кому говорю! Тем временем речь Эйдена, исполненная ненависти, поведала всему бару и инквизитору о том, сколько раз от Джонса пытались избавиться неофициально. Что Госпожа Мария — некая повелительница этой станции, иногда самолично запрещала разобраться с «безымянным» Тиму и его людям. Что tsitsimime — на деле никакой не солдат, не воин, не охотник и даже не монреалец. Лишь чужак и приблуда, что порочил солдатскую честь, врал и убивал. Мужчин, женщин и детей — всё равно. Иногда делал это часто и без оплаты — «забавы ради». Рассказал, что из всех честей, правил и законов, Эммет знал лишь один — Закон номер Пять. — Вы никогда не задумывались, какого Дьявола этот мутант ещё жив здесь?! А?! Почему — не думали?! Отец тот старый алкаш нашей Госпоже или не отец, а его я прибью за тобой, безымянный! — обратился Эйден к Эммету. — Только благодаря ему ты спокойно ходил эту землю! Или кто-то против?! Ты, По! — крикнул он какому-то мужику. По совпадению, одного из группы Тима также звали По. — Что ты сидишь, как обосравшееся дитя, а?! Или тебя не мудохали все те, с кем ты сейчас выпиваешь?! — По молчал. — Трусы. И ничтожества. Все в этой дыре, — взвёл он затвор. — А мне хватит. Хватит уже. Эммет же сидел и слушал, не перебивая и не язвя. Альвелиону не было до конца понятно, было ли это молчаливым согласием или же просто позволением на «геройскую», наверняка последнюю речь, но было, как было. «Странно. А где Вик? — вдруг понял для себя инквизитор. — и какого лешего… этот ещё трезвый?». — Ты закончил? — поднялся наконец с места Ворон. — Отлично. А теперь… Уважаемые! — улыбнулся он, закричав на весь зал, — Кто-нибудь, пожалуйста!.. Дайте «вшивому выродку» оружие с двумя пулями. — У меня есть для пушка, — проговорил Эйден быстрее, чем Альв открыл рот. — Пошли. Двое мужчин поравнялись и медленно пошли к выходу из станции. Инквизитор хотел было ступить вперёд, но его остановился сначала Лилия, а затем — и какой-то мужичок, в котором Альв лишь позже узнал того, кто подлизывался к нему в прошлый четверг. — Ты! — шикнул инквизитор. — Убери от меня!.. — Не надо тебе туда, мужик, — от замурзанного выпивалы, как и раньше, несло перегаром. — Их это дело, — Лилия кивала в такт словам. — Ты ж, эт… Неместный, да? От сядь давай сюда, ага. Сядь. Я те тему проясню пока. «Закон номер Пять» — именно так, коротко и чётко, местные обращались последние два десятка лет к кровавому праву, и именно о нём рассказали Альву оба сразу Подписанный лидерами Собрания города Монреаль вскоре после принятия актов «О перемирии и сотрудничестве» от 2061-го, а также «О распределении ответственности и влияния» от 2062-го, Закон номер Пять был частью акта «Права и с свободы гражданина Монреаля». Пятое положение — «О защите индивидуумом собственного имени, чести и достоинства» в своё время давало право обвинителю вызвать отвечающего на публичный дуэль при наличии хотя бы одного свидетеля. А отвечающий мог либо согласиться, либо попытаться сбежать, либо просить передачи дела в Гражданский Суд. Только вот последний просуществовал стабильно всего несколько лет после принятия акта, а после война Крыс уничтожила и его, и некоторые станции с институтами вместе с ним. Из-за этого большинство «дел чести» стало решаться либо судилищем толпы на месте, либо на дуэлях. Со смертью лидеров Верна и Радиссона частично распалось Собрание, а принятыми законами начали массово злоупотреблять. Пятое положение или же «Закон номер пять» стал нарицательным в народе для банальных разборок и кровопролития, а вся его сила — сводиться к вопросу о том, кто был лучшим стрелком. «Безумие, — думал себе Альв. — Просто так взять и пристрелить человека. Я думал, только Джонс этим помышляет. Но нет. Только он с этого смеётся». — Есть, что сказать?! Эммет стоял в темноте ночи за пару минут ходьбы от станции. Видимость была паршивой, как ни посмотри — ни человеку, ни перебежчику. Хорошо ещё, что Луна светила без туч в небе. До Эйдена оставалось сорок футов. «По-старинке играет, — покрутил в руках Джонс один из пистолетов Нира — Colt Homelander 32-го года выпуска. — Ему же хуже». — Нет! — крикнул Эйден за четыре десятка футов. — Тебе?! — Нет! — крикнул он. — Счёт нужен?! — К чёрту! Стреляем без счёта и по скорости! Давай! В тот же момент, как Нир закончил говорить, прозвучал выстрел. Руку Эйдена отбросило ударом пули от кобуры вместе с правой частью груди, в которую и встряла пуля. Счёт секунд пошёл. Эммет же приблизился из темноты размеренно и вальяжно. В какой-то мере, он смотрел даже не смотрел на своего противника, что всё ещё мог потянуться за пистолетом, но — на само оружие. Хоть у Ворона и был старенький дамский револьвер за пазухой, то, что сам стрелок предложил свою пушку, ему даже льстило. Но вот то, что мужик оставил себе пушку хуже, как увидел перебежчик. — А теперь тебе есть, что сказать?.. — присел Джонс рядом с упавшим оппонентом, достав из кобуры того еле-еле живой Кольт. — На кой хер тебе так хочется сдохнуть? — Эйден улыбнулся окровавленными зубами, стараясь хоть как-то подняться и сесть. Не получилось. — Сдох бы я сейчас или позже — не так важно. А только в глаза тебе смотреть не могу. Ничего не боялся в этой жизни. Ничего не ненавидел чтоб прям по-правде. Но как первый раз Тим привёл нас выдворить тебя… — опёрся он на локти и попытался сплюнуть кровь, что только повисла струёй на грязном подбородке. — Короче, так меня мурашками и берёт твоя рожа. Думал, хоть страх переборю прежде, чем загнию… Нихера, — Нир откинул рубаху и тут же упал на землю. Эммет склонился над умирающим и увидел под тканью тело, полное гнойных рубцов и гангрен, часто предшествующих болезни или заражению. — Не человек ты, безымянный, — шептал мужчина. — Но страшно мне… точно не оттого, что выродок. И не таких гонял… Не знаю, как тебе сказать. Зверь будто в тебе сидит, — взгляд Эйдена остановился прямо на взгляде Ворона. В тех глазах «демон» не видел уже ни страха, ни ненависти. — А я люблю этот вшивый клоповник. И такому, как ты… в этом городе не место. — Ясно, — Джонс поднялся на ноги, но мужчина тут же схватил последнего за накидку. — Добей. Добей только. Не хочу… чтоб ещё прибил кого-то, как сдохну. — Не переживай, — навёл Ворон оружие на голову. Таким пистолетом можно было особо не целиться. — На то я и попросил пушку с двумя пулями. Альвелион завидел Эммета, спускающегося вниз. Ничего не сказав, он бросил пару гильз на стойку, залпом выпил ещё одну рюмку и, поставив ещё с чьими-то пустыми рядом, ушёл, не замечая никого ни перед, ни за собой. Чего парень не увидел, так это подложенной барменом под дно стакана записки. «Тобой уже интересуются. Лин», — прочёл Ворон и, тут же смяв, выбросил прочь. — В чём-то ты прав, Эйден, знаешь… — бубнел под себя Ворон и шёл по бару. — В чём-то ты прав. Кинув сначала пару звёзд, а затем уже пару гильз мужичку на выпивку, Альв распрощался с Лилией и побрёл следом за Джонсом.

***

Там — на Пилах, он и нашёл его. Как и всегда, среди разящих болезнью да дерьмом телами, среди влаги тряпок, дизентерии и чей-то рвоты, пьяного и безразличного к миру всему. — Джонс! — окликнул Альв того среди тел. — Где тебя носило? — Ты… — tsitsimime лежал на тряпках и бездумно смотрел в чёрный потолок станции. Рядом с ним стояла чья-то бутылка. — Какого хера?.. Я думал, ты уже давно съебалась отсюда, красавица. — Я получил сообщение, — показал инквизитор лист с расшифровками. Перебежчику было всё равно. — Мне кажется, это только часть сообщения, потому что я не совсем могу понять смысл про несколько групп и про того, кого ещё нужно будет остановить, но… — Похуй. Они ведь едут, да? — парень кивнул. — Значит, ты останешься здесь. До той поры, пока не увидишь, как они дохнут? Альвелион вдруг призадумался, что за всю ту прошедшую неделю, когда у него была возможность уехать, он действительно этого не сделал. Но почему? Потому что был уверен, что Джонса стрелять ему не придётся? Или потому что был уверен, что никто не приедет совсем? «Долг не отдать, если мне придётся его пристрелить. Atrapado entre dos culos» — однако то, в чём сам себе парень не признавался, было желанием не столько отдать тот долг, сколько пристрелить хоть одну сволочь, виноватую в совершившемся. Сколько обрести хоть немного уверенности в правильности следующего шага. «Ведь… что делать? Возвращаться? Бежать? Забыть? Умереть?». — Тебе-то какая разница? — поднял инквизитор высоко подбородок, глядя на лежачего. — С того, что я о тебе слышал за эту неделю, тебе в принципе на людей… — Не хотелось бы тебя пристрелить, — то ли в пьяном состоянии, то ли от усталости, но Эммет говорил чистую правду. — Если до этого дойдёт… Не твоё оно — это всё, — продолжал он, всё так же смотря в потолок. — Ты не!.. — Старый хрен твой отправил тебя сюда наверняка не просто так. Столько зная… Нет. Это потому, что ты остался один. Кому он верил. Отправил в отчаянии и с расчётом на то, что ты всё-таки сделаешь так, как посчитаешь правильным, а не будешь просто смотреть… и отсылать обратно письмо на туалетке. Кто его доставит-то, а? И зачем? Тебе ведь всё равно ехать обратно. Нет — это письмо нужно не ему… Хер знает, зачем, — Альв молча слушал то, о чём никогда не думал по-честному. — Ляг сюда, — указал он на пол. — Зачем? — Сделай это, — парень непонимающие окинул взглядом пол и сел. — Ляг, блядь! — дёрнул того Ворон. — И смотри. Видишь? — поднял он палец к «небу». — Нет тут нихера. Ни звёзд. Ни золота луны. Только копчёный потолок. Нехер тебе здесь делать. На самом деле. Нихера ты не знаешь. И нихера тебе здесь не нужно. Приблуда и выродок лежали посреди тёмной станции пяля в чёрный, покрытый гарью потолок. Видно было достаточно. Или даже слишком много. Альвелион достал распечатанный конверт и протянул Джонсу в руки «Нет, наоборот, — думал он. — Это письмо как раз для него. El Padre не хотел, чтобы я приносил ему это письмо. Но хотел, чтобы его нашли. И чтобы оно было доказательством, что он хотел извести всех разбежавшихся по свету «меченых» со свету, как и должен был. Лишь очередное оправдание». — «Четвёртый мёртв». Сухо. И мало как-то, — отбросил Ворон письмо обратно в руки инквизитору. — Да. Приказы всегда такие, — Эммет подло ухмыльнулся. — Так что там по радио передают? — Суть послания… не так важна. Если я смог уловить сообщение — они будут здесь где-то через неделю. При такой скорости. Может, больше. И будет их неясно, сколько. И неясно, кто это. Сообщение странное, — Альв смотрел в потолок с непониманием, будто он действительно упускал что-то. — Что будешь делать? — В смысле, эти семь дней? У меня есть пара хвостов, которые нужно подвязать. Моя система маскировки — все эти «Эмметы Джонсы» … больше ни к чему. О, кстати! — вдруг улыбнулся Эммет, — Ты проиграл. — Где? — Не где, а в чём. И не в чём, а в попойке. Будем считать, что тот момент, когда я тебя нёс, чтобы нежно уложить на диван — это тот самый, когда я мог бы стоять над твоим бубнящим всякую хуйню телом, взводить курок и — пиф, — поднёс он пару пальцев к своему виску, отклонив голову после «выстрела». — Снёс бы тебе половину твоей мордашки, а потом сам выключился бы после прямо в твоих мозгах. Как я и выключился… Без части про мозги, — всё ещё не отводя последнюю от «отдачи» продолжил демон. — Но ты упал первым. И теперь… Не знаю… Угостишь меня выпивкой в следующий четверг? А заодно — расскажешь про свою Оливию. — Как ты?! Mierda… — Альвелион резко обернулся. Лицо его выражало то ли гнев, то ли смятение. — Откуда узнал? — Сам распиздел. Повторял всё время это имя в перерывах между матами и рвотой. Я запомнил. Больно интересно знать, если у тебя стояк на хоть что-то, кроме чёрно-золотых звёзд. — Пф… Вот ведь ублюдок, — пнул того парень. — Мог бы это не запоминать. — Мог, — пожал плечами демон. — Было бы невесело.

***

Утром субботы Эммет «Ворон» Джонс отправился в свой кровавый путь. Найдя Проводника, он выведал у него собранные данные о шести Эмметах, разбросанных по всему Монреалю. Шесть одинаковых имён. Шесть настоящих перевёртышей. Шесть безымянных. И ни одного человека. — Красиво здесь… Даже слишком. Медленно бредущий через тишь, он чаще всего ощущал это странное веяние, которому так сложно было дать имя, в городах-призраках. Ещё где-то далеко на юге, он замечал то, насколько странным ощущался мир после человека — действительно Новый мир. Словно мираж самого себя, каждый город, каждый переулок казался неестественно-опустошённым. Переливался сотнями тысяч оттенков тишины так, будто бы точно должен был быть живым. Будто бы ещё секунда, и со всех дверей хлынет разношёрстная толпа. Неприспособленные, вечно занятые, многочисленные. Джонс не до конца решил для себя, правильным ли был тот образ Старого мира, что он черпал из старых книг, фильмов, иллюстраций и прочих забытых творений человека. Даже не решил, а лучшим ли был тот мир вообще — от которого так часто пытались избавиться сами люди. Он лишь знал то, что дух этого… отличия, этой разницы — он крепко засел в самом цементе каждой стены. Вцарапался сожалением в каждую клетку памяти на рекламных билбордах. С каждой секундой для всё большего процента выживших становился той самой ностальгией ни о чём. О времени, в котором всё больший процент никогда не побывает. Лишь фантом самого себя, что привыкает к новым обстоятельствам. Человек не просто проигрывал Новому миру — человек уже проиграл. Ему осталось только принять это и исчезнуть. — В мире белом был муж, что держал на плечах мира тяжесть… — чувствуя единение и спокойствие в безлюдной тишине вокруг себя, демон запел пустому городу одно из того, что любил. Люди Безумного Лина, тем временем, тоже не сидели без дела. «Ищи белые тряпки», — сказал Эммету один из нищих на Пилах поутру, затем быстро растворившись в толпе. Искать долго не пришлось. Первый «символ» работы Бордового Князя стоял не столь далеко от входа в подземные тропы и, словно знак сдачи врагу, печально колыхался по ветру. Сливаясь с крышами прилавков, с заснеженными парапетами и карнизами, он говорил только тому, кто точно знал, как и что слушать. Говорил о том, что мимо него лучше не проезжать и иногда даже не проходить. А если и рисковать — только по пешеходной части. Старые да проржавевшие шипы; просто «колючка», так или иначе выровненная и присыпанная снегом; гвозди; вовсе перекрытие в виде «случайных» автомобилей или же засада из мародёров, и без того знающих свою работу и её места. Всякий столб означал, что проехать там не получиться без потерь. Времени, ресурсов или машины вовсе. — Груз давил туже, пока время лишь шло. Чтобы сбросить тот груз, не был он ни силен, ни отважен. Со вздохом последним сдалось тело его. Последующие четыре дня Эммет Джонс, бродя по городу-призраку над землёй да слушая скрип снега под своими ногами, будет только и делать, что находить подтверждения силы слова Лина Шелдера, подтверждения качественные и, для того, кто «официально не может вмешиваться», иногда очень смелые. Как для бывшего убийцы, жизнь мало что стоила для Ворона, но вот слово… Своё или чужое — неважно. Слово являлось обдуманным выражением мысли; пережёванной и переваренной в голове печатью, а также заверением и уверенностью в действиях и последствиях. В мире, где жизнь ничего не стоила, слово стоило жизни. Тем более, что жизнь на кону стояла не только Эммета Джонса. Увиливая от редких рыщущих сталкеров, с опаской обходя дремлющие стаи и гнёзда, чьи стены уже полностью покрылись тёмно-красным «покрывалом» дремлющего паразита, каждую вылазку свою перебежчик проверял. От всех мостов, ведущих к Монреалю с Лаваля, что на севере, да к самому шоссе Транс-Канада — единственному выходу из Монреаля на восток, к Картрайту. Восемь мостов, восемь главных развязок и бесконечное количество перекрёстков… Со стороны практичности, демон прекрасно понимал то, насколько было бы проще установить такие ловушки исключительно на выходе из города, но нет — там их как раз и не было. Не было и наёмников, которых Эммет купил бы заранее. Вместо того, он решил, что обязательно нужно было сделать так, чтобы отряд точно остановился в границах метро, чтобы он точно спустился в него, чтобы точно узнал о том, что ехать им больше никуда не нужно — чтобы узнал о «Уильяме из Джонсборо»… И чтобы никогда не понял, кого нашёл вместо. — Muerte, mi amor… Muerte, mi amor… А меж тем, по метро прокатиться серия странных смертей. Пока Альвелион будет бродить по подземелью, всё выискивая то место, где он чувствовал бы себя спокойно, мимо него пройдут разговоры да слухи о них — о мёртвых Эмметах Джонсах. Найденных повешенными, застреленными, зарезанными или не найденными вовсе. Никто не будет понимать, что произошло с ними; никто даже не станет догадываться, почему некоторые оставшиеся «Джонсы» будут вести себя смертельно спокойно по этому поводу. Никто, кроме Эммета настоящего. — Среди них был и трус, что бежать всё от смерти пытался. Ловок, быстр был, проходил вскользь. «Нет! Не надо! Только не так! Не надо, пожалуйста!» — таким был последний крик лже-Эммета, бьющегося о закрывшиеся за ним двери. Будучи почти всю свою короткую жизнь вором, он от природы имел хорошее чутьё на людей и умел от нежелательных быстро убегать. Так и в этот раз, убегая прочь от «Калеба», от которого из страха перед невыполненной сделкой бегал уже не первый месяц, он забрёл в переулок меж станциями Берри-ЮКАМ и Плес-дес-Арт. Заставленный почти полностью будто бы совсем недавно, он представлял собою тупик с одной единственной открытой дверью. Туда самозванец и забежал, надеясь переждать. Ещё бы — перепрыгнуть преграды и продолжить погоню было бы куда естественнее, куда логичнее. Наверняка он рассчитывал, что его преследователь так и поступит. К странности, тот преследователь не ринулся ни дальше, ни даже следом — нет. Но лишь закрыл дверь, подперев чем-то тяжёлым. Осознание того, что в панике лже-Эммет доверился своему чутью и забежал в гнездо, пришло к последнему не сразу. Но пришло очень громко. «И правда хорошее место, — думал Джонс, убирая с переулка поставленную им же преграду в виде «неработающего» мустанга. — В самый раз для него». — Но в конце концов смерть нашла его под гнётом темноты. И упал он навзничь, взвыл, вскричал, завопил, и смёл песок его следы. Молодой парнишка, сидящий с картами за бочкой на отдалённой ото всех станции Доллард не сразу понял, зачем в этот раз «Калеб» зашёл к нему. Более того — не сразу осознал, что о всех тех многочисленных разах, когда он трепался за любую копейку о том, что он на самом деле не был Эмметом Джонсом, Калебу тоже было известно. И даже интуиция, присущая хорошему картёжнику — даже она не спасла его, ведь она вся была в игре, а перебежчик зашёл со спины. Удар — Muerte, mi amor… Muerte, mi amor… «Нет… Помогите. Помогите! — через несколько минут высокий звонкий голос уже сбивался, спотыкаясь о шпалы в тёмном тоннеле. — Кто-нибудь, помогите! Мама! Мам! Кто-нибудь! Мама!» — молодой парень всё пытался бежать среди темноты метро да кричать о помощи. Дыра в лёгком же, нанесённая ему ножом ещё до того, как он начал бежать, те крики быстро свела на нет. «Хорошо, что ему есть, кого звать, — думал Ворон, наблюдая за спотыкающимся раненым беглецом. В голове ютилось воспоминание о том, как однажды этот перевёртыш по глупости своей даже привёл к «Калебу» тех, кто искал Эммета Джонса. — Да, хорошо. Будет, кому хоронить». В тот момент, когда лже-Эммет в последний раз упал в тёмном тоннеле между Доллардом и Кавальером на мёрзлые да выгнившие шпалы, он был уже без сознания. Через несколько минут всё было кончено. — Там была дама с любовью, всё с вечной. С жизнью счастливой, чтобы блажи сполна. Эммет «Ворон» Джонс стоял поодаль на станции Сейнт-Лоурен и смотрел, как рыжеволосая Розмари копошилась в своей лавке. «Мало могу сказать об этой, друг мой, — вспоминал он слова Проводника, размышляя над собственным решением. — Кроме того, что решение делать своим двойником того, кто делает за тебя сбыт краденного — плохая идея». Затвор Тауруса щёлкнул. Ворон медленно пошёл вперёд. «О, Калеб! Милый! Заходи! — ожила женщина, завидев перебежчика. — Я как раз тебя вспоминала — отмаркировали тебе пару пистолетов и жилет. Сейчас, — Роз полезла под полу, шурша тканью да звеня гильзами. Кузнечный фартук выглядел шёл её фигуре и загоревшей от работы в кузне коже подобно тому, как шёл бы и бронзовой статуе, выплавленной настоящим мастером. — Возьму как обычно своё. И не спорь! В прошлый раз и так с тобой заговорилась, — затвор щёлкнул ещё раз, а затем ещё один, — так ты из меня такую скидку выбил, я потом понять не могла, как я вообще на это согласилась! Так что в этот раз я тебе!.. Калеб? Калеб?..». — О, хотела б она жить бесконечно. Но поцелуй последний смерть забрала. Женщина поднялась обратно за прилавок, но никого уже не было рядом — перебежчик с его сияюще-голубыми глазами будто бы никогда и не приходил. Чуть позже Розмари заметит на торце своего прилавка пару патронов, поставленных невесть, кем. Смысла она не поймёт. «В конце концов, я ведь ей тоже должен, — вспомнил в последний миг Эммет принципы Альвелиона. — Загнулся бы от голода давно, если бы не она. Так что не сегодня. Не за это». — Muerte, mi amor… Muerte, mi amor… На вопрос о том, кто идёт, пробившийся через гул генератора, голос в тёмном тоннеле у подтопленной Генри-Бурасса ответил честно: «Эммет Джонс!». Словно по команде «фас» вся шайка Энтони-Саймона «Большого Пальца» Моргана нацелилась на едва различимый силуэт. До нашествия Крыс Энтони-Саймон был человеком уважаемым и занимался охраной караваном, ходящих мостами в Монреаль. Однако мосты рухнули, жизнь двинулась дальше, и в дни восемьдесят четвёртого года он с бандой брался за любую грязную работу. Так и в этот раз, стоя в полутьме с пушками наголо, он и его ребята выполняли свой заказ: защитить лже-Эммета, что многие годы занимался торговлей как краденным, так и краденными, от своей судьбы. Торговец людьми уже успел уловить слухи о смертях своих тёсок. Успел и подготовиться. Однако чего ни он, ни Саймон не знал, так это того, что в тоннеле стоял такой же перевёртыш. — И мальчик был, чьё желание в страсти. Он отдал всё, отдал всё, что имел. Пока банда была отвлечена в одну сторону тоннеля, Ворон вылез из небольшого отверстия служебной вентиляции с другой стороны. Предварительно проверив, где засел лже-Эммет и Энтони, перебежчик заплатил двойную плату единственному совестному «Эммету Джонсу», что всегда делал свою работу, и дал задание: стать демоном ещё один, последний раз. Теперь же, подобравшись к одинокому постовому вплотную, Ворон вонзил нож тому в спину и нацелился на одинокий провод, идущий от генератора. Выстрел. Темнота. — Рос он сильнее с каждым днём, мудрее дальше жил. И конце концов смерти дверь как другу отворил. Хаос и смерть. «Больно!.. Чёрт!.. Как же больно!.. — когда затихли выстрелы, живым в темноте отозвался лишь высокий и гнусавый голос Энтони. — Ну, ты и сука, Калеб!» — после тех слов в полузатопленном тоннеле пронеслось глушащее эхо от выстрела, через секунду тут же поглощённое шумом капель воды. Вся банда Энтони-Саймона «Большого Пальца» Моргана, теперь лежала рядом с лже-Эмметом, что надеялся затаился за преградами, но, по-правде, поймал первую же пулю, отрикошетившую от провода генератора да бетона ему в грудь. Утонув лицом в воде, все вчетвером окрашивали едва-едва заметную из-за темноты станции черноту в красный цвет. Сам же Эммет думал только о том, что когда-то достойным людям стоило бы лучше знать, с кем водиться. — Была девчушка, что нашла цвет прекрасный. Красоту искала, чтоб сохранить. «Что уставился?! Убирайся отсюда! Убирайся прочь и оставь меня в покое, ублюдок! Выродок сраный! Убирайся!» — кричал мужчина, прогоняя гостя с порога опустевшего дома. Бывшая бабочка, что была лже-Эмметом последние года, пару недель назад покончила с собой, сломав шею в петле на опорной балке чердака того самого дома. Перебежчику же, пришедшему за своим, остался только запах алкоголя, тусклый дом и опустошённый муж в качестве посланника. «Что ж… Так даже проще, — смотрел Ворон холодно на кричащее на него пустое тело. — По крайней мере, моя работа здесь уже сделана». — Но как вырван был с корнем он, заплакала земля. Вмиг повис, завял цветок в руке, оставив слёзы лить. «Выйдем наружу, раз ты пришёл не с деньгами… Незачем им видеть всё это, — старый чернокожий мужчина в последний раз смотрел на своего сына и внучку тем вечером, выходя со станции Принца Артура. — У Леона нет слуха, — спокойно говорил он. — Когда к его Аде пришли, выискивая меня как «Эммета», они предложили много денег за любые слова… А я… Я ж даже тогда нашёл того, кто достал бы нам слуховой аппарат, — две пары ног спокойно поднимались по холодным лестницам. Снаружи шумел прохладный, ласковый к тёмно-синей ночи и всем, кто в ней ветер. — Не заплатили, как видишь. Даже хуже. Ада после их пули прожила недолго и несладко. Полтора года назад было, — старик зашёл в парк и, отвернувшись, поднял голову на звёзды. — И всё полтора года думал только о том, что этот момент придёт… Обидно. Умирать, продав честь ни за что. Но что поделаешь», — выстрел. — Не побоюсь, о, не устрашусь больше смерти. Смиренно пожду её в тени пришедшей в жизнь ночи. «Не трогай его! Не надо! — мужчина в годах отгораживал рукой от Ворона замурзанного паренька. — Я знаю, зачем ты здесь! Но так нельзя! Он был лишь ребенком, когда согласился! Лишь четырнадцать лет! Нельзя так! — Эммет дал понять, что возраст мало играл какую-либо роль для него. Да и сейчас отвечать за свои слова было самое время. — Нет! Не надо, пожалуйста! Я заплачу! Я… Тебе же всё равно, кого брать? Возьми меня… Возьми меня! Пожалуйста! — Эммет попытался пройти мимо, но мужчина загородил тому проход. Лже-Эммет лишь испуганно молчал. — Убей меня вместо него! Я старый, а он же! Возьми! Давай! Накажи меня!» — за теми словами прозвучал выстрел. И ещё один. И ещё. Лицо незнакомого Джонсу мужчины превратилось в настоящую кашу, неопознаваемую и кровавую. Подойдя ко всё ещё трясущемуся пареньку, Ворон вручил тому в одну руку все гильзы, что он собрал с пола, а затем достал нож и отрезал один из пальцев на руке, которого недоставало у мужчины. «Если проживёшь достаточно долго — не станешь меня искать и скажешь своему отцу или братишке спасибо, — обратился он к Лже-Эммету. — А если решишь жить покороче — приходи. Только не трясись и не молчи, если уж заявишься». — Ведь нет, неизбежного нет мне смысла и сенса бояться. А смерть быстро придёт, без ненависти, без злобы заберёт. Слово стоит жизнь. Жизнь же, полученная словом, не стоит ничего, если слово было нарушено. Ворон прекрасно знал, что именно благодаря лже-Эмметам, без озарений совести выдававшим свою истинную личность при первых признаках опасности, его каждый раз находили и отводили в Картрайт. Прекрасно понимал, что, стоило бы ему уделить больше стараний да взять людей понадёжнее, как настоящего Эммета никто и никогда не нашёл. Но нет — на откуп тем, кто согласился продать своё имя, он раз за разом не предпринимал никаких резкий действий по изменению своей «системы маскировки». Раз за разом, кроме последнего — когда эта система уже была ему не нужна. Больше не будет в Картрайте того, кто ищет Эммета «Ворона» Джонса. Больше не будет причин хоть одному живому про Картрайт знать. Да и… Неужели все те люди, как размышлял потом демон — те обычные и простые люди, думали, что это будет им по силам? Что это будет тривиально, весьма обычно и просто — носить чужое имя? Имя Ворона? Лишь четверо из Джонсов остались в живых по завершению короткой, но очень кровавой тропы. Трое из коих — временно. Ушлый Проводник из Пил, чьё настоящее имя было Джонсу загадкой; исчезнувший отшельник Ной, что когда-то заведовал территорией у старого Дендропарка Моргана; караванщик Гривс, что, как поговаривали, покинул Монреаль в поисках мести за погибших братьев; и торговка Розмари. Но — только они. И почти все — только временно. Что же было с Альвелионом все те дни, перебежчика почти не волновало. Как он слышал мимолётом от Виктора, «элитный наёмник Чёрного Золота» то ли сдружился, то ли просто трахался с какой-то бабочкой закат за закатом и рассвет за рассветом. Звучало ли то правдиво? Конечно, нет. Но Джонсу было плевать — в тот раз у него были и свои дела. И их было даже больше, чем хотелось бы. Ведь, кроме лже-Эмметов и переправ, было ещё кое-что — демон все те дни чувствовал чье-то присутствие за своей спиной. Очень странное человеку, очень животное чувство, невесомыми спицами проходящее вдоль по хребту, всякий раз подсказывало ему, что там — на улицах забытого Монреаля, он был не один. День за днём, ночь за ночью. И всё то время Эммет предполагал, что именно Альвелион следил за каждым его шагом, как сделал бы очень верный своим хозяевам пёс. Однако всё оказалось совсем другим, и оказалось таким много позже. *Текст оригинальной песни: Shawn James, «Muerte Mi Amor».

***

В день следующего вторника Ворон всё так же, как и почти всю неделю после возвращения, проходил по уже не раз обхоженным маршрутам, проверяя работу Безумного Лина и места предполагаемых Эмметов, данные Проводником. Квартал за улицей, поворот за дорогой, ржавые автомобили за редкими трупами, что растаскивали куда более редкие и голодные собаки, ещё не попавшиеся охотникам. Было видно, что люди Шелдера отрабатывали свой хлеб. Рыща по городу часами, как и «демон», они становились всё изощреннее, всё разнообразнее, но всё же выполняли свои обязанности полностью. Дорог, по которым можно было бы пересечь город безопасно, становилось всё меньше и меньше. Безопасных путей на «туристических» улицах — тоже. Не то, чтобы кто-то пытался их пересечь слишком уж часто, однако лучше было действовать наверняка. Именно об этом думал всякий раз перебежчик, когда в его голову закрадывалась подлая мысль, что куда проще было бы просто нанять пару мужиков за те же деньги и стать в единственно правильном, учитывая цель Золота, выходе из города, да решить всё куда быстрее и с куда меньшими заморочками: «Нельзя быть уверенным наверняка». Ведь Золото могло бы и проехать как-то иначе — совершенно без логики и разума. Ведь оно уже могло быть где-то на пути к Картрайту, потому что в первый четверг, в первую неделю никто так и не явился на зов. И, в конце концов, это ведь всё-таки было чёртово Чёрное Золото, о котором ещё в бытность Эммета убийцей ходило простое изречение: «Ты можешь относиться к золотым с презрением и отвращением, но выёбываться с теми, кто сумел подмять под себя два штата, ты точно будешь недолго». В одном, вероятнее всего, золотой мальчик Альвелион был прав — вряд ли его хозяева слали тех, с кем справился бы кто-угодно. Так что Эммет «Ворон» Джонс делал, пожалуй, единственную вещь, за восемь лет на севере ему несвойственную — он осторожничал. Но было и ещё кое-что, что заставляло его так делать. Что-то, что вынуждало осматриваться многократно чаще в последние пару дней, чем самому Ворону хотелось бы. Так было и во вторник. На дороге с самого западного и полуразрушенного моста, что кое-как проходил через парк Боис де Лиессе. На широчайших трёхполосных шоссе через Монреаль. Эммета, идущего переулками, всё настигло то странное, но очень знакомое чувство. Словно кто-то вводил ему под кожу у самого хребта сотни да сотни спиц укол за уколом, игла за иглой. Чувство чьего-то присутствия. Вокруг витала лишь тишь зимы, лёгким скрипом и свистом ветра разрезая сонливость мира вокруг. У заправки «Хор…т…а» скрипела вывеска, одна из букв в названии которой — «t» — перевернулась и, повиснув на своём же хвосте, по инерции маятником качалась в стороны, как и многими годами ранее. В человеческой тьме магазинчика недалеко от заправочной станции витала винно-красная дымка паразита, медленно консервирующая помещение для сохранения тепла внутри. Где-то вдалеке лаяли собаки. На дорогах веял ветер, рассказывая свои истории, услышанные в далёких-далёких краях. Далеко у реки, кажется, кричали люди. Но там — меж елями… За станцией, где то ли начинался, то ли заканчивался когда-то лесопарк… Было как-то по-странному тихо. Будто жизнь поменьше спряталась прочь, затаившись от чего-то. То ощущение редко когда бралось из ниоткуда. Ещё более редко оно исчезало в никуда. В случае с Тимом — главой охраны, что попытался напасть со своими людьми исподтишка. Как в западне с Уильямом. С Марвином, что всегда охранял вход на Берри-ЮКАМ — тоже. Всякий раз, когда кто-то наблюдал, всякий раз, когда кто-то был готов ударить, чутьё демона словно зверело. Оно улавливало тончайшие, самые невесомые изменения в плёнке воздуха, слышало сердцебиение человека на таком расстоянии, что даже самому Эммету становилось не по себе. Но… что было не так в этот раз? Мир отвечал лишь тишиной. Мир пугал тишиной. Иногда Джонс даже ловил себя на мысли, что, быть может, его организм начал играть против него. Что, быть может, настал тот момент в его каждодневно короткой жизни, когда чудовище в нём пересилило человека и начало играть с разумом, чтобы свести с ума?.. Может быть. Может, нет. Завернув за очередной угол, Ворон застыл в ожидании. Шестое чувство всё ещё било тревогу, и он точно знал: где-то была та тень, которую он замечал инстинктами уже многие дни. Он будто чуял опасность, но не осознавал, где она. «Тобой уже интересуются, — повторил он фразу из письма Безумного Лина. — Блядство… Не мог нормально написать. Может, меня на чай позвать хотели… Сука». Шаги или какие-либо признаки живых всё ещё не приближались, как и многие разы до того — когда Ворон так же чуял опасность и скрывался. Где-то за милю звучали приглушённые выстрелы малокалиберного пистолета. Стреляли явно в зараженного и стреляли плохо — кроме того, что выстрел мёртвому из такого не сделал бы особого эффекта даже в голову, также меж выстрелов были слышны болезненные крики о помощи. Недолго. Где-то на расстоянии двухсот футов упало то ли стекло, то ли сосулька, эхо от удара коей пролетело по пустым улицам. Где-то за двумя домами трясущимся звуком по ветру развеивался кусок какой-то тряпки. «По метро ещё не ползли слухи о грёбаных золотых собачках… — продолжал размышлять про себя Эммет. — Они должны быть уже где-то рядом… Но ещё не здесь. И на дорогах от машин не было никаких следов… И сами следы — тоже… Сами следы…» — в тот момент его словно осенило. Не дожидаясь своего «хвоста», Эммет сделал то, чего не делал ни разу за предыдущие дни — решил обойти всё по тому же маршруту, по какому и пришёл. Жизнь учила его не верить в совпадения. Любому стечению обстоятельств, насколько бы удачным, неудачным, логичным или бредовым оно ни казалось, предшествовала цепь вполне объяснимых действий и устоявшихся с ними фактов. Что же было у него в тот момент? Он точно знал, перепрыгивая разбитое окно в пыльном супермаркете, что им «интересовались». Точно знал, что дни Альвелион проводил в борделе или рядом с ним, так что его хвостом золотой мальчик быть не мог. Неточно чувствовал, что где-то там, за его спиной, кто-то следил за ним. И абсолютно точно вспомнил то, что он игнорировал несколько дней к ряду — всякий раз, когда он шёл мимо уже пройденных им троп, он видел кое-что одинаковое. Ворон подошёл к той дороге, у которой проходил в понедельник — вчера. Станция Саливе, что у парка Отёй, приняла его нерадушно, и ему пришлось чуть ли не затевать драку с охранниками, чтобы войти внутрь. И из самой станции выходил вместе с ним много кто — к мосту Вио, что вёл на Лаваль, но вот дальше… «Одна, две… Три… Шесть. Вроде, да — шесть пар, — считал перебежчик следы, идущие со станции вместе с его собственными. Благо, мелкий снег шёл в последний раз в субботу. — Наверняка ты стал наглее… Наверняка решил, что можно подобраться поближе… там и держаться». Джонс уверенно шёл вперёд, запоминая каждый из встреченных им следов. Один за другим отсеивая те, что уходили и больше не попадались на проложенном им пути, он вспоминал годы своей прошлой жизни — годы «Ворона». Ведь и он сам, будучи убийцей, тоже так или иначе играл в эту «игру» — следил за жертвой на расстоянии, медленно, но неотвратимо приближаясь ближе. Узнавая, исследуя, подбирая момент иногда до такой дотошности удачный, чтобы убить даже голыми руками. Словно хищник, нарезающий круги, он подпитывался животным страхом и ощущением паранойи жертвы, что была с ней до самого последнего момента. Но даже тогда он знал, с кем так делать не стоило. Эммет остановился у самого парка Сол-О-Реколле. До станции Де Амос — той, через которую он уходил вчера, оставалось буквально пара сотен футов. Он знал: никто в своём уме лишний раз не сунулся бы на когда-то погибшую от эпидемии «токсоплазмы» и заброшенную станцию… Или почти никто. «Я знаю, что ты следишь за мной, — нашёптывал он, казалось самому себе, уставившись на тоненькую тропу чужих следов, что останавливалась меж сосен в парке в двухсот футах от его вчерашнего маршрута. — Я знаю, что ты где-то здесь», — нашёптывал, хотя и прекрасно понимал, что вполне был вероятен тот сценарий, где его преследователь отстал от него; где его преследователь был всего лишь случайным человеком, которому было по пути; где его преследователя и вовсе… Нет. Нет, точно нет. Перебежчик застыл перед входом в метро и, обернувшись лишь на пару секунд, исчез для всего внешнего мира в темноте. Де Амос была одной из самых поздних в Старом мире станций. Архитектура её, навеянная паранойей по Третьей — куда более страшной — Мировой Войне, содержала в себе много запасных выходов, служебных труб и тоннелей, по которым, словно выжившая крыса, можно было как прибежать на Амос, так и скоропостижно покинуть его. Склизкие от влаги стены, узкие проходы, заросшие паутиной щели — все они… оказались бесполезны. В одном из переулков близ станции тихим шершавым скрипом зашевелился небольшой люк. Поднимаясь вместе с шапкой снега и откалывая от себя ржавчину так, будто его не трогали целую вечность, он выпускал демона из-под земли. Джонс не знал, в каком именно из переулков он оказался. Ползая по старой, покрытой ржавчиной, сыростью и грибком трубе, он думал лишь об одном: «Главное — наружу». Уже выбравшись, он выяснил, что оказался у перекрёста проспекта Хэмлин и улицы Сариоль — буквально на триста футов южнее от парка Сол-О-Реколле или же на один очень-очень длинный, по меркам бывших США, квартал. Одноэтажные заброшенные домики покосившимися рядами шли вдоль дороги. Выцветшие, прогнившие, со снятыми рамами либо выбитыми стёклами. В отличие от США, в Канаде редко разбирали дома до основания ради строительства. Зато куда чаще — по кускам на дрова или на недостающие части. Перебежчик тихо и осторожно пробирался через поросшие голыми деревьями да кустами внутренние дворы. Он обходил вросшие в землю столы. Проходил меж чудом не разобранных качелей, что ушли в грунт из-за частых дождей настолько, что уже не могли выполнять своей прямой функции. Пролазил в поросшие мхом окна, пыль на стёклах у коих закрывала не то, что свет, а даже цвет мебели и фурнитуры внутри. С большой лёгкостью просто снимая с гвоздей гнилые доски очередного забора, думал о том, что исследователи Нового — действительно нового Нового мира, наверняка придут в восторг, завидев всё то, что от этого останется. В конце концов, он остановился крайнем доме квартала. Там было чрезвычайно пыльно. В тут же зачесавшийся нос ударил запах прогнившего, очень влажного дерева и мокрой ткани, стоило Эммету открыть заднюю дверь. По деревянным проёмам ползли трещины от гнилого да мёрзлого дерева. На некоторых целых окнах — пластиковых, установленных совсем незадолго до конца, взялась пылью специальная клейкая лента, коей крест-накрест или диагонально были обклеены окна. Закрытые пылью фотографии в рамках, выцветший ковёр у входа, на коем стоял маленький чемоданчик, и наверняка не просто скрипящая, а даже воющая лестница, покрытая каким-то подобием мха. Джонсу в некотором роде странно было пребывать в подобных местах — на законсервированных ретроспективах, на непрочно замурованных в дереве и камне кусках того мира, частью которого он никогда не был. Расположившись, он стал ожидать. Он прекрасно понимал: если кто-то и следил за ним, но этого преследователя ему высиживать оставалось два часа, как максимум. И он стал высиживать. Минуты медленно ускоряли свой ход. Холодный запах сырости да плесени постепенно убавлял в остроте из-за привыкания, оставляя носу лишь свежесть надвигающейся зимы из окна да пыль со стен, заставляющую демона чхать да браниться. Холодное медное солнце заходило всё быстрее и быстрее. Оставалось совсем немного до того, чтобы всяк живой окончательно потерял след — ещё минут сорок… Двадцать, если не повезёт. Двадцать солнечных минут. И именно в их наступление на горизонте появился он. Эммет не сразу услышал приближение того незнакомца, лёгкое и невесомое. Завидев силуэт — лишь тень, появившуюся в небольшом мирке пыльного окна, перебежчик, подойдя со стороны стены, начал всматриваться в запыленное стекло. Силуэт незнакомца адским цербером предшествовал своему хозяину. Скованный цепью неспешного шага, он кидалась на каждый след, что Ворон исходил в поисках, вынюхивал и осторожно прокладывал маршрут строго вперёд — строго по следам. Эммет вжался в стену сильнее, не желая оставлять и шанса на то, чтобы он был замеченным. Мимо окна неспешным шагом прошёл болотно-песочный длинный плащ, чем-то напоминающий цветом заплесневелое золото или вязкую светлую грязь. Широкополая шляпа, поправленная посеревшими да порванными, точно когда-то белыми перчатками, скрывала своего владельца почти полностью. Джонс не мог разглядеть черт очень странного, очень худощавого и бледного лица. Из-за тени шляпы просматривался лишь острый да бритый подбородок, впавшие щёки под очень заметными скулами исхудавшего черепа да растрёпанные светлые волосы чуть выше плеч, иглами торчащие из-под той самой шляпы. Но — и только. В какой-то момент от лица незнакомца в Эммета вдруг отскочил случайный солнечный зайчик, отбитый от мокрого снега то ли очками незнакомца, то ли ещё чёрт знает, чем. До перебежчика сразу дошло, что если он уловил те зайчики, то и взгляд его преследователя в ту секунду смотрел на него. Отпрянув от окна, он тут же вжался в стену плотнее, вслушиваясь. В его голове витало много вопросов. «И какой бы дебил в своём уме ходил без винтовки на охоту? — думал Джонс, хотя и понимал, что под плащом можно было бы скрыть пистолеты или обрез, но… Это было оружие, явно недостойное, ни Золота, ни Уильяма, ни, тем более, Ворона. — И одет «по погоде. И шмоток на нём никаких нет. Ясно… Самоуверенная сука». Несмотря на материал — довольно грубую, шитую наверняка в Новом мире толстую кожу, он всё ещё не подходил для Монреаля, все ещё был лишь посмешищем для севера. Да и та шляпа с очками… выглядели, как издевательство. На кой чёрт кому-то даже в тёплых местах и шляпа, и очки? Однако от мысли перебежчика отвлёк странная, очень низкая и глубокая насмешка. Выглянув, он увидел, что незнакомец запустил руку под плащ и, достав оттуда белый, даже бледно-серебристый револьвер с очень широким стволом, направился в сторону станции де Амос. Медленно, очень расторопно и бесшумно шагая вперёд по… своим же следам — ровно тем, за коими и шёл Джонс. «Двуличный ублюдок, — подумал Ворон. — На кой тебе револьвер, если ты просто ходил за мной все эти пару дней?! — походка неизвестного была исключительно ровной и до мельчайших деталей бесчеловечной — без пошатываний, без широких размахов ног, без излишних движений руками — идеально ровный шаг. — Хотел бы пристрелить — уже давно бы пристрелил… Нет. Ты всё понял, — осенило Эммета. — Ты понял, что что-то не так». Неизвестный обернулся и окинул взглядом дома. Подняв револьвер на уровень глаз, он медленно проводил им линию своего взгляда миру. От окна до окна, от дерева до дерева. В подлом затишье мира между землёй и небом медленно оранжевели лучи солнца. Танцующие от горящего снега, они сжигали деревья и перекрывали обзор, медленно испепеляя мир. Зрения Ворона хватало для того, чтобы чётко видеть фигуру незнакомца, но то, куда он целился и говорил ли что-то — этого Эммет не знал. Джонс же рефлекторно потянулся за одним из своих пистолетов, кои ему вернул Альвелион. — Сука, — процедил себе сквозь зубы Ворон, целясь в ответ в преследователя. — Выёбываешься, а? Незнакомец приподнял револьвер, направив тот в воздух, и высоко задрал подбородок. В полутёмной игре света и тени виднелись те самые очки с красными линзами и пожелтевшие, но очень большие зубы. Стоило бы выстрелить уже в тот момент. Стоило бы закончить историю «хвоста» на месте, пока зазевался. Однако Ворон понимал: если этот инкогнито был частью отряда Чёрного Золота, то они были уже здесь. И лучше было бы «Уильяму» взять одного из «золотых» живым, дабы существенно упросить себе задачу. «А если этот ряженый не из южан… — думал себе Эммет. — То я тем более хочу слышать, кто он и что он скажет». На улице послышался какой-то шум — небольшая группа заражённых, наверняка отставшие от основной стаи, шла по улице навстречу подорванным мостам из Монреаля, что когда-то вели на юг — навстречу своей собственной смерти. «Вот ведь… — выглянув обратно, Эммет увидел, что его преследователь уже исчез во тьме станции. — Думаешь, я за тобой не пойду? Думаешь, что думаешь, а?». Возможно, его преследователь был и смел. Возможно — даже безумен. Но если чего-то он и не мог знать, так это того, что он преследовал вовсе не «Уильяма из Джонсборо». А не «Уильям из Джонсборо» и без того пролил за полторы недели достаточно много крови, чтобы сейчас останавливаться. «Демон» открыл парадную дверь дома и твёрдым шагом направился к метро.