Всадник на чёрном коне

Покои после долгих лет заточения, казались Осману непривычно роскошными. Высокие потолки, украшенные золотом и росписью, мягкие ковры, приглушающие каждый шаг, и тяжелые бархатные портьеры, защищающие от посторонних глаз, создавали атмосферу благополучия и покоя, но это спокойствие казалось Осману обманчивым. Он сидел на диване, его тело было расслаблено, но разум оставался напряженным. Он держал в руке книгу, но его взгляд был устремлен в никуда, он погрузился в собственные мысли… Солнечный свет, проникавший сквозь резные окна, озарял его лицо, подчеркивая резкие черты и мрачную задумчивость. Одежда Османа была простой, но ухоженной. Легкий кафтан из темной ткани свободно облегал его тело, скрывая следы недавнего заточения. Правая рука, зафиксированная бондажом к туловищу и шее, была напоминанием о том, что Осман был не тем, кем был раньше. Плечо, когда-то сильное и способное держать меч, теперь было неподвижным, а работа руки так и не была восстановлена полностью. Внезапно дверь тихо отворилась, и слуга внес поднос с едой. Аромат свежеиспеченного хлеба и пряностей наполнил покои, но Осман не оторвал взгляда от книги. Слуга поставил поднос на низкий столик перед диваном, осторожно расставив чаши и блюда. Он тихо поклонился и отошел к двери, ожидая, когда Осман соизволит прервать чтение. Опальный Султан, медленно отложив книгу, сделал глубокий вдох, словно выныривая из глубин своих мыслей. Он посмотрел на еду, его взгляд был равнодушным. На подносе были хлеб, похлебка из чечевицы и несколько оливок, простая трапеза, которая мало отличалась от той, что давали ему в темнице. Осман, медленно отложив книгу, сделал глубокий вдох, словно выныривая из глубин своих мыслей. Он перевел взгляд на поднос с едой, его лицо оставалось невозмутимым. На подносе, однако, помимо привычного черного хлеба и похлебки из чечевицы, лежали несколько оливок, небольшой кусочек сыра и пара фиников. Разнообразие, конечно, было незначительным, но достаточно, чтобы уловить разницу. Это не было той скудной баландой, которой его кормили в тюрьме. «Они хотят меня отравить, — подумал Осман. — Это последний ужин перед казнью». Он не спешил прикасаться к еде. Его левая рука, единственная сейчас верная союзница, лежала спокойно на колене. Опальный Султан пристально изучал каждую деталь, словно пытаясь уловить скрытый смысл в этом скудном наборе продуктов. Его взгляд скользнул по тусклому блеску чечевичной похлебки, по грубой текстуре хлеба, по темным овалам оливок, и, наконец, задержался на сморщенных финиках. В его памяти всплыли картины темницы, сырые стены, грязный пол и вечный холод. Он вспомнил, как боролся с голодом, с болью, и с отчаянием, а теперь, перед ним была еда, которая казалась ему одновременно привлекательной и подозрительной. Неужели, после всех унижений, его вдруг решили кормить лучше? И почему именно сейчас? Слуга, стоявший у двери, не шевелился, ожидая решения Османа. Он казался немым свидетелем этой сцены, замершим в ожидании реакции бывшего Падишаха. Опальный Султан, наконец, перевел взгляд на слугу, и в его глазах мелькнуло подозрение. Неужели этот человек знает больше, чем показывает? Медленно, словно опасаясь нанести удар самому себе, Осман поднял левую руку и взял со стола финик. Он внимательно осмотрел его, словно пытаясь вычитать в его текстуре ответ на свои вопросы. В воздухе повисла напряженная тишина, нарушаемая только тихим дыханием Османа и слабым стуком его сердца. Он не поднес финик ко рту, оставив его в своей ладони, пока его взгляд был направлен на слугу, который терпеливо ожидал, не произнося ни слова. Опальный Султан чувствовал, как подозрение медленно перерастает в уверенность. Это не просто еда, это тест, проверка на его выносливость и реакцию, и он должен быть осторожен. Осман, державший финик в руке, медленно опустил ее, и бросил фрукт обратно на блюдо. Его взгляд, до этого напряженный и подозрительный, теперь стал мрачным и полным гнева. Он резко откинулся на подушки дивана, его тело напряглось, словно струна, готовая лопнуть. Тишина в покоях стала давящей, ощутимой, словно предвестник бури. Слуга, стоявший у двери, оставался неподвижным, но его глаза выдавали легкое беспокойство. Он, очевидно, чувствовал напряжение, повисшее в воздухе. — Ты, — произнес Осман, его голос был резким и ледяным, прорезая тишину, — Ты все еще здесь? Слуга испуганно поклонился, его взгляд был устремлен в пол. — Да, Султанзаде, — прошептал слуга, его голос был тихим и дрожащим. В этот момент опальный Султан взорвался. Его левая рука резко сжалась в кулак, а глаза наполнились яростью. — Султанзаде? — произнес Осман, и его голос был полон сарказма, — Ты осмелился назвать меня Султанзаде?! Не смей! Не называй меня так! Я не Султанзаде! Я Шехзаде Осман, бывший султан Осман! Я был султаном! Я — Осман, повелитель правоверных! Я был правителем Османской империи, а не каким-то там Султанзаде! Слуга вздрогнул, его лицо побледнело от ужаса. Он ожидал гнева Османа, но не такой яростной реакции. Он, как и все остальные, знал о гордости и своенравии бывшего правителя, но никогда не видел его таким разъяренным. — Простите меня, Ваше Высочество, — пролепетал слуга, его голос был едва слышен, — Я… я не хотел вас оскорбить. — Султанзаде, — произнес Осман, и его голос стал еще более зловещим, — Да как ты смеешь меня так называть?! Это они, эти ничтожные шакалы, отняли у меня трон и власть, они низвергли меня, превратив в ничто! И ты называешь меня Султанзаде?! Ты презираешь меня так же, как и они! — Ваше Величество, — прошептал слуга, его голос был полон раскаяния и страха, — Я всего лишь слуга, и я должен выполнять приказы… — Слуга! — перебил его опальный Султан в его голосе была слышна горечь и презрение, — Ты раб, нечестивец! Ты исполняешь приказы своих хозяев, которые сами рабы собственной алчности и трусости! Ты предатель, продавший свою душу и честь за гроши, служа тем, кто уничтожил мою власть, превратив меня в ничто! В его глазах плескалась такая ненависть, что слуга невольно отшатнулся. Он понимал, что Осман не просто разозлился, он был глубоко оскорблен, унижен и растоптан… — Я приказываю тебе уйти! — прорычал Осман, и его голос был полон гнева и презрения, — Убирайся отсюда, нечестивец, пока я не приказал тебя казнить! Слуга, не сказав больше ни слова, поклонился, дрожа всем телом, и поспешно покинул покои Османа, оставив бывшего султана наедине со своей яростью и обидой. Осман же сидел, тяжело дыша, его глаза горели от гнева, а сердце пылало от ненависти к тем, кто лишил его трона, его власти, его достоинства, и низвел его до статуса простого шехзаде. Он понимал, что эта битва только началась, и он не намерен сдаваться. Он будет бороться до конца, и он докажет всем, что он не просто Шехзаде, он — Осман, бывший султан, которого нельзя так просто сломить… В этот момент дверь снова открылась, и в покои вошел Силахтар-паша, его лицо было непроницаемым, но взгляд выдавал скрытое раздражение и неудовольствие. Он был одет в богатый кафтан, его движения были уверенными, и он держался с достоинством. Силахтар-паша поклонился Осману, но в его жестах не было ни почтения, ни подобострастия. Он проигнорировал ушедшего слугу, и всем своим видом показывая, что не намерен отступать. Силахтар-паша, чьи сапоги тяжело ступали по ковру, подошел ближе к дивану, на котором, словно дикий зверь в клетке, сидел Осман. — Султанзаде, — произнес Силахтар-паша, его голос звучал властно, хотя и с легкой примесью усталости, — Вы должны поесть и вернуться в постель. Вам необходим покой и правильное питание. Это не приказ, а просьба от имени лекарей. Осман вскинул голову, его глаза, полные ярости и презрения, уставились на Силахтара-пашу. — Султанзаде? — спарировал он, словно пробуя слово на вкус, и в его голосе отчетливо слышался сарказм, — Сначала я был Султаном, потом стал Шехзаде, а теперь вот — Султанзаде? Когда же вы, наконец, перестанете менять мой титул, словно старую одежду? Силахтар-паша стиснул зубы, пытаясь скрыть свое раздражение. — Я вижу, что вы чувствуете себя намного лучше? — ответил он, его голос был уже более резким, — Поэтому, мне нужно задать вам несколько вопросов. Осман презрительно усмехнулся. — Вопросы? — спросил он, его взгляд был полон ненависти. — Теперь ещё и допрос? Вы, наверное, думаете, что я просто так сдамся вам? — Осман нахмурился, его взгляд стал пронзительным, — Я не обязан отчитываться перед слугой. Силахтар-паша проигнорировал его сарказм. — В последнее время происходят странные вещи. Вас видели с евреем… Янкелем. Я хочу знать, что он делает рядом с вами. — Янкель… это моё дело. Я не намерен оправдываться перед слугой! — выкрикнул опальный Султан Осман, его голос был резким и полным презрения. — И не стану отчитываться перед вами за свои действия! Силахтар-паша приблизился, его взгляд был острым и проницательным. — Что это был за визит? — продолжал он, не обращая внимания на его слова, — Какие сделки вы заключали с евреями? — Сделки? — возмутился Осман, — Вы, жалкие трусы, воображаете, что я способен на такие низкие поступки? — после недолгой паузы, опальный Султан продолжил, — Я не играю в игры, Силахтар-паша. И я не заключаю сделки. И вам тоже не советую играть со мной, потому что пожалеете… — Султанзаде Осман. Мне прекрасно известно о вашей связи с молодым евреем Янкелем, — начал телохранитель Султана Мурада, его голос стал более настойчивым, — Вы не понимаете намёков? Тогда я спрошу Вас прямо. Какова Ваша роль в тайном иерусалимском ордене, который строит козни против мусульманского мира? Осман на мгновение замер, его взгляд стал подобен лезвию бритвы. В его глазах мелькнуло удивление, но оно тут же сменилось презрением и яростью. Он наклонился вперёд, напрягая всё тело, словно готовясь к броску. — Что ты сказал?! — спросил опальный Султан, и его голос прозвучал тихо, но в нем чувствовалась угроза, подобная рыку хищника, — Тайный иерусалимский орден? Что за бред ты несёшь? Вы, ничтожные трусы, готовые приписать мне любые гнусности, лишь бы очернить моё имя! Его левая рука сжалась в кулак, а глаза пылали яростью. — Вы думаете, что я, Султан Осман, Падишах всего мира и защитник всех правоверных мусульман, стал бы сотрудничать с врагами ислама? — прорычал он, и его голос был подобен раскату грома, — Вы, лицемеры, приписываете мне чуждые мне идеи, чтобы оправдать свою низость и свой предательский захват власти! Вы готовы на любую ложь, лишь бы очернить ставленника Аллаха! — То есть Вы отрицаете свою связь с Тайным Иерусалимским орденом? — Вы боитесь меня, — прошипел Осман, и его голос стал тихим и угрожающим, — И поэтому вы придумываете эти грязные сплетни. Вы боитесь правды, которую я могу вам открыть. Вы боитесь того, что я, как Султан, могу разоблачить вашу низость и предательство! — Султанзаде Осман. Нравится Вам это или нет, но ваше правление закончилось десять лет назад. Вы должны присягнуть на верность нашему Султану Мураду и начать подчиняться его приказам. Вы больше не имеете права называть себя Султаном, если хотите остаться в живых. — Помои, — разочарованно произнёс Осман, переключая своё внимание на остывшую еду, — Вот как… я теперь, всего лишь просто Султанзаде, должен есть эти ваши помои?! — Лекари говорят, что это необходимо для вашего здоровья, — сказал, как отрезал Силахтар-паша, его голос звучал жёстко, — Вам нужны силы, чтобы мы могли продолжить ваш допрос. Осман был оскорблён и зол, но при этом оставался гордым и непокорным, и это раздражало Силахтара-пашу ещё сильнее. — Допрос? — выплюнул Осман. — О каком допросе идёт речь? Мои силы уже давно иссякли. И всё, что у меня остаётся — это моё достоинство, и я не намерен его вам продавать. — Вы упорны, Султанзаде, — Силахтар-паша слегка наклонил голову, изучая Османа, — Но мы с Вами не разговариваем о ваших мечтах. Поговорим лучше о вашем прошлом… и о Янкеле. — Это мои покои, — ответил Осман, его голос понизился на несколько тонов, — Ты здесь гость, но ведешь себя, как невоспитанный хам! Осман бросил на Силахтара презрительный взгляд и резко поднял свою левую руку. Он ухватился за край стола и с силой перевернул его. Тарелка с грохотом разбилась, похлебка разлилась, а оливки и финики разлетелись по всей комнате. Силахтар отшатнулся, его глаза расширились от удивления и злости. Вошедший слуга в ужасе прижался к стене, наблюдая за этой сценой. — Вот твой ответ, слуга! — прорычал Осман, его голос звенел от ярости, — Я не собираюсь есть эту дрянь, не собираюсь отвечать на твои глупые вопросы, и я не стану оправдываться ни перед кем из вас! Силахтар, молча, смотрел на Османа, его глаза наполнились нескрываемой ненавистью. В воздухе висело напряжение, и в тишине слышно было только тяжелое дыхание Османа. Он оставался сидеть на диване, его левая рука напряжена, а правая рука, зафиксированная бандажом, была прижата к груди. Он не боялся смерти, но и не собирался принимать её, как безвольная жертва. Он не собирался никому доказывать свою невиновность, потому что знал, что правда на его стороне, и он готов защищать ее до конца. — Я не буду твоим послушным пленником! — прорычал Осман, его грудь тяжело вздымалась от гнева, — Я принадлежу к Великому роду Османов и твои приказы для меня — пустой звук! Осман, сидя на низком диване, с презрением смотрел на Силахтара-пашу, чьё лицо исказила ярость. Перевернутый стол и разбросанная еда, казалось, были его ответом на попытки Силахтара унизить его. В глазах Османа горел холодный огонь, который заставил Силахтара отступить на шаг. — Я уже не раз сказал тебе, слуга, — проговорил опальный Султан, его голос был тихим, но полным угроз, — Я не намерен есть эти помои. Пусть мне принесут достойную еду, а насчёт твоего допроса… потом посмотрим. Силахтар сжал рукоятку меча, его брови сдвинулись от гнева. Он не привык к такому тону, тем более от опального шехзаде. — Вы с ума сошли, Султанзаде Осман! — произнёс Силахтар-паша, его голос оставался хладнокровным, — Вы пленник, и не вам указывать, что вам есть! — Я не пленник, слуга, — возразил Осман, его взгляд был полным презрения, — Я — шехзаде Осман, наследник Османского престола. И если я чего-то желаю, значит это должно быть исполнено. Силахтар усмехнулся, но в его глазах промелькнуло замешательство. Он знал, что Осман не просто сумасшедший, он — гордый и непокорный человек, который не собирается подчиняться кому-либо. Он нахмурился, пытаясь сохранить самообладание, хотя внутри его кипела ярость. — Что же вы хотите, наследник? — спросил Силахтар, его голос сочился сарказмом. — Может, вам икру заморскую подать? — Мне не нужна заморская икра, — ответил Осман, его голос стал спокойным и равнодушным, — Мне нужны свежие финики, фаршированные орехами, инжир, вымоченный в меду, и баранина, приготовленная на медленном огне с травами и специями. И пусть подадут шербет из розы и лимона. Силахтар, с удивлением, уставился на Османа, его рот приоткрылся от изумления. Он ожидал услышать какой-то бред, но вместо этого получил вполне конкретный заказ. — Вы… вы серьезно? — пробормотал Силахтар, его голос был полон недоверия. — Я всегда серьезен, слуга, — ответил Осман, его взгляд был устремлен прямо в глаза Силахтара, — И если я не получу то, что требую, я буду считать это личным оскорблением со стороны Султана Мурада. Силахтар замер, пораженный уверенностью Османа. Он вдруг заметил, что тот сидит на диване без особых усилий, хотя прошло чуть больше двух недель с тех пор, как его привезли из Едикуле. Как он смог сохранить силу и выносливость, проведя столько лет в заточении? Это был вопрос, который не давал ему покоя. — Вы… как вы можете сидеть? — спросил Силахтар с неподдельным удивлением, — Вы должны быть едва живы после стольких лет проведённых в темнице Едикуле. Осман презрительно усмехнулся. — Тебя это не касается, слуга, — ответил опальный Султан, его взгляд стал еще более холодным, — Ты всего лишь телохранитель, а не врач. Силахтар снова сжал рукоятку своего меча, его злость нарастала. Он был смущен и растерян. Он не понимал, как можно было так быстро восстановить силы после стольких лет заключения. Это было противоестественно, и это вызывало у него подозрение. — Ты… ты с кем-то сговорился, — пробормотал Силахтар, — Или ты колдун? Осман проигнорировал слова Силахтара. — Принеси мне то, что я сказал, — проговорил Осман, его голос был тихим, но полным угрозы, — И не испытывай моё терпение. Силахтар, увидев силу Османа, удивленно вздохнул, его глаза наполнились страхом и уважением. Он понял, что недооценил Османа, и теперь он должен отступить. Он приказал слуге убрать еду и молча покинул покои, размышляя над тем, как доложить об этом Мураду. Он чувствовал, что недооценил этого опасного врага, а теперь уже бывшего узника, и он понимал, что недооценка его может привести к серьезным последствиям. Осман же остался сидеть в своих покоях, и ждал, чем все это закончится.

***

Давуд-паша, с лицом, на котором читалась смесь тревоги и решимости, вошел в покои Султана Мурада IV. Он поклонился сдержанно, но в его глазах читалась мольба, которая не соответствовала его обычному спокойствию. Султан Мурад IV, сидя на диване, с непроницаемым выражением лица, жестом пригласил его говорить. Кеманкеш-ага, стоявший рядом, наблюдал за происходящим с нескрываемым любопытством, его глаза были холодны и насторожены. — Мой Повелитель, — начал Давуд-паша, его голос звучал ровно, но в нем чувствовалось напряжение, — Я пришел просить за Зейнеп. Султан Мурад IV нахмурил брови. Его губы сжались в тонкую линию. — Зейнеп? — произнес Мурад, его голос был спокоен, но в нем чувствовалась нотка угрозы, — Дочь мятежника Османа? Разве она не в темнице? — Да, мой Повелитель, — подтвердил Давуд-паша, — Ее заточили за дерзость, и она горько раскаивается в своем поступке. Мурад усмехнулся, и этот сарказм напугал Давуда. — Раскаивается? — повторил Мурад, его голос был полон иронии, — Разве дочь предателя способна на раскаяние? — Мой Повелитель, — начал Давуд, — Она всего лишь молодая девушка, которую с детства воспитывали без матери. Она не виновата в том, что её отцом был опальный Султан Осман — мятежник, который предал народ и династию. Она никогда не была ему предана. — Ты воспитывал её как свою дочь, Давуд? — спросил Султан Мурад, — Не думал ли ты, что она могла перенять кровь своего отца? Кеманкеш-ага, стоявший рядом, не произносил ни слова, но Давуд чувствовал его внимательный взгляд, который прожигал насквозь. Давуд-паша понимал, что Султан Мурад подозревает его в чем-то. — Я воспитывал её как честного и верного человека, — ответил Давуд-паша, стараясь сохранить спокойствие, — И она никогда не была предателем. Её дерзость была всего лишь проявлением юношеской горячности, за которую она уже наказана. Она ни в чём не виновата, кроме того, что её отцом был опальный Султан Осман. — Значит, ты хочешь, чтобы я освободил дочь предателя? — спросил Мурад, его голос звучал задумчиво, словно он размышлял о чем-то, — И почему я должен это сделать, Давуд? Давуд-паша сделал глубокий вдох, стараясь собраться с мыслями. — Она мне как родная дочь, мой Повелитель, — ответил Давуд-паша, — Я растил её с младенчества, я вложил в неё всю свою душу. Её страдания терзают мое сердце. Прошу вас, мой Повелитель, помилуйте её, освободите из темницы. Дайте ей возможность начать новую жизнь. Султан Мурад молчал несколько минут, глядя на Давуда-пашу с недоверием, которое не предвещало ничего хорошего. — Где она научилась фехтовать, Давуд? — спросил Мурад, его голос был тихим, но в нем чувствовалась скрытая угроза, — Зачем ты учил девушку фехтованию? Разве это не мужское дело? Лицо Давуда побледнело. Этот вопрос стал для него полной неожиданностью. Он не ожидал, что Мурад так хорошо осведомлен о жизни Зейнеп. — Мой Повелитель, — начал Давуд-паша, стараясь не выдать своего замешательства, — Она была непоседливым ребенком. Я хотел, чтобы она могла защитить себя. — Защитить себя? — переспросил Мурад, — От кого? От меня? Кеманкеш-ага усмехнулся, и этот сарказм не ускользнул от Давуда. Он понимал, что Султан Мурад не верит ему. — Я никогда не осмелюсь так думать, мой Повелитель, — ответил Давуд-паша, — Я лишь хотел, чтобы она была сильной и независимой, и поэтому я научил ее фехтованию. Мурад кивнул, словно принимая его объяснение, но в его глазах по-прежнему читалось недоверие. — Ты думаешь, что я глуп, Давуд? — прорычал Мурад, резко остановившись и уставившись на Давуда, — Ты думаешь, что я не знаю, как ты помог свергнуть моего брата? — Мой Повелитель, — начал Давуд-паша, стараясь не выдать своего замешательства, — Она была непоседливым ребенком. Я хотел, чтобы она могла защитить себя. — Защитить себя? — переспросил Мурад, — От кого? От меня? Кеманкеш-ага усмехнулся, и этот сарказм не ускользнул от Давуда. Он понимал, что Султан Мурад не верит ему. — Я никогда не осмелюсь так думать, мой Повелитель, — ответил Давуд-паша, — Я лишь хотел, чтобы она была сильной и независимой, и поэтому я научил ее фехтованию. Мурад кивнул, словно принимая его объяснение, но в его глазах по-прежнему читалось недоверие. — Ты думаешь, что я глуп, Давуд? — прорычал Мурад, уставившись на Давуда, — Ты думаешь, что я не знаю, как ты помог свергнуть моего брата? Давуд-паша, словно наступив на зыбучие пески, на мгновение замер. Но лишь на мгновение. Он не был тем, кого можно было легко запугать. Он не был тем, кто покорно опустил бы глаза перед Султаном, которого сам же когда-то возвысил. Он был тем, кто в нужный момент умел перевернуть ход истории в другое русло, и сейчас он был готов напомнить об этом Султану Мураду. — Мой Повелитель, — ответил Давуд-паша, его голос был ровным и спокойным, но в нем чувствовались стальные нотки, — Я не отрицаю своего участия в тех событиях. Я не стану лгать и преклоняться перед тобой. Я сделал то, что было необходимо для блага империи. И ты, мой Повелитель, должен быть благодарен мне за то, что ты сейчас восседаешь на троне. Разве ты забыл, как я помог тебе взойти на престол, после того, как твой безумный дядя и твой одержимый брат, ввергли империю в хаос? Разве ты забыл, кто был рядом с тобой, когда янычары были в ярости, когда весь Стамбул был в огне? Разве ты забыл, чьи войска помогли тебе занять место твоего отца? Мурад вскинул брови, его глаза вспыхнули яростью. Он не привык, чтобы кто-то осмеливался так говорить с ним, да ещё и напоминать о прошлом. Но Давуд-паша не был ни придворным льстецом, ни преданным слугой. Он был военной силой, чья мощь была равносильна его дерзости. — Ты хочешь сказать, что ты сделал меня Султаном, Давуд? — прорычал Мурад, его голос звучал с ядовитой насмешкой, — Ты хочешь сказать, что я должен быть благодарен тебе за то, что ты сверг моего брата и посадил меня на трон? — Я лишь хочу сказать, что я сделал то, что было необходимо, — ответил Давуд-паша, его взгляд не дрогнул, — И я готов сделать это снова, если это потребуется. Кеманкеш-ага, наблюдавший за этой напряженной сценой, сделал шаг вперед, но Мурад жестом остановил его. Он хотел сам разобраться с Давудом-пашой, хотел понять, насколько опасен этот человек. — Не угрожай мне, Давуд, — произнес Мурад, его голос стал более спокойным, но в нем звучала скрытая угроза, — Ты забываешься. Я — султан Османской империи, и я не терплю, когда мне угрожают. — Я не угрожаю, мой Повелитель, — ответил Давуд-паша, — Я лишь констатирую факты. Я имею в своих руках значительную военную силу. И это не просто обычные солдаты. Это сипахи и янычары, которые готовы следовать за мной до конца, и которые в любой момент готовы разнести весь этот дворец. Ты должен помнить об этом всегда, мой Повелитель. Слова Давуда-паши прозвучали как гром среди ясного неба. Он показал, что не просто говорит, но и имеет в руках реальную власть, которая может поколебать трон Мурада. Его военная сила — янычары, готовые следовать за ним, — была более чем внушительной. Он показал, что не боится угроз, потому что и сам способен угрожать. Мурад понимал, что Давуд-паша не просто дерзок, но и опасен, и теперь он должен быть особенно осторожен в своих дальнейших действиях. — И чего же ты хочешь, Давуд? — проговорил Мурад, с трудом сдерживая гнев. — Я хочу смерти Османа, — ответил Давуд-паша, и в его голосе прозвучала злая решимость, — Он провел десять лет в Едикуле, но слухи о его прошлом до сих пор будоражат сердца некоторых людей. Он — угроза, которая должна быть уничтожена. Мурад вздрогнул от ярости, и его глаза наполнились огнем. — Ты смеешь требовать от меня смерти моего брата?! — прорычал Мурад, — Ты, который всего лишь пешка в моих руках! Давуд-паша лишь усмехнулся. — Я не требую, мой Повелитель, — ответил Давуд-паша, — Я лишь советую тебе. И совет мой таков — избавься от Османа, пока он не стал причиной новой смуты. Иначе, Повелитель, — он выделил последнее слово, — Ситуация выйдет из-под твоего контроля. — Ты угрожаешь мне, Давуд? — прошипел Мурад, приближаясь к Давуду и смотря ему прямо в глаза. Мурад готов был убить Давуда, но он понимал, что сейчас, в сложившейся ситуации, он не может себе этого позволить. Кеманкеш-ага молча наблюдал за развитием событий, готовый в любой момент вмешаться. Но Мурад знал, что должен сдержать свой гнев, и найти способ защитить своего брата. Он не допустит, чтобы Давуд-паша добился своего. — Ты поддержал меня, чтобы не потерять свою власть, — с усмешкой произнес Мурад, — Ты всегда был лишь оппортунистом, Давуд. И ты посмел просить за его дочь, — продолжил Падишах, в его голосе звучало презрение, — Ты посмел просить за дочь того человека, которого ты предал? — Зейнеп мне как родная дочь, мой Повелитель! — снова воскликнул Давуд, — Она ни в чем не виновата! — Ты воспитал её против него, Давуд, — проговорил Мурад, — Ты ведь сделал всё, чтобы она его ненавидела? Ты настраивал её против моего брата? Лицо Давуда-паши не выражало эмоций, однако он знал, что Мурад читает его как открытую книгу, что он видит все его самые потаенные мысли и страхи. — Ты хотел, чтобы она мстила ему за все, что он сделал, — продолжал Мурад, — Но ты забыл, что она моя племянница, Давуд! Ты забыл, что она — часть моей семьи! Мурад остановился, и сделал глубокий вдох, стараясь сдержать ярость. — Я выпущу ее, — произнес Мурад, его голос был тихим, но полным силы, — Но не потому, что ты меня об этом просил. Я выпущу ее, потому что она моя племянница, и я не позволю, чтобы она страдала за преступления своего отца. Отныне Зейнеп будет жить в Топкапы, и ты её больше не увидишь! — Как пожелаешь, мой Повелитель, — произнес Давуд-паша, стараясь сохранить спокойствие, — Но позволь мне сказать напоследок, что ты совершаешь ошибку. Осман не заслуживает твоей милости, и он рано или поздно покажет свое истинное лицо. И Зейнеп однажды скажет мне спасибо за то, что я пытался ее защитить. — Защитить?! — гневно прорычал Мурад, — Ты хотел сделать из нее орудие мести! Ты хотел использовать ее в своих интригах, Давуд! Но я не позволю тебе этого! — Я всегда желал добра, мой Повелитель, — ответил Давуд, и в его голосе прозвучала какая-то отстраненность, — Я всегда служил империи. — Хватит! — рявкнул Мурад, — Мне надоели твои лживые речи! Иди и жди моих дальнейших распоряжений! Давуд-паша поклонился и вышел из покоев султана, оставив Мурада наедине со своими мыслями. Ярость, охватившая султана, стала медленно отступать, уступая место тревоге и смятению. Он сел на трон, и прикрыл глаза руками, чувствуя сильную усталость. «Зейнеп… моя маленькая племянница, — подумал Мурад, — Как же ты оказалась втянута во все это?» Он понимал, что Давуд-паша использовал её как пешку в своей политической игре, и эта мысль вызывала в нем гнев и сострадание. Мурад открыл глаза и посмотрел на Силахтар-пашу, который молча стоял рядом, наблюдая за ним. — Ты видел это, Кеманкеш? — спросил Мурад, — Ты видел его наглость? Этот старый лис думает, что он может мной манипулировать! Кеманкеш-ага поклонился, его лицо оставалось бесстрастным. — Мой Повелитель, — произнес Кеманкеш-ага, его голос был тихим, но в нем чувствовалась твердость, — Никто не может сравниться с вами. Вы — самый мудрый и справедливый из всех правителей. — Он настраивал её против моего брата, — проговорил Мурад, — Он хотел сделать из нее орудие для мести, но я не позволю ему этого. Она будет жить со мной. Кеманкеш вытащи Зейнеп из темницы и пусть для неё приготовят покои! — Как прикажете, мой Повелитель, — ответил Силахтар, — И что же нам делать с Давудом, мой Повелитель? Он, кажется, осмелел. — Да, — проговорил Мурад, его взгляд наполнился мрачной решимостью, — Он осмелел. Но это ненадолго. Я не позволю ему и дальше плести свои интриги за моей спиной. Кеманкеш-ага снова поклонился, его глаза горели преданностью. — Я всегда готов выполнить любой ваш приказ, мой Повелитель, — сказал Кеманкеш-ага, — Все, что вы приказываете, будет выполнено. Вы можете довериться мне. Мурад кивнул, чувствуя, что в Кеманкеше-аге он имеет верного соратника, готового ради него на все. — Иди, Кеманкеш, — сказал Мурад, — Я хочу побыть один. Кеманкеш-ага поклонился и вышел из покоев, оставив Мурада наедине со своими мыслями, но не надолго…

***

Дверь покоев султана распахнулась с такой силой, что полотно содрогнулось, а тяжелый звук эхом прокатился по помещению. Силахтар-паша, обычно спокойный и сдержанный, ворвался внутрь, его лицо искажала ярость, а глаза горели гневом. Мурад IV, который только-только начинал приходить в себя после тягостного разговора с Давудом-пашой, вздрогнул от неожиданности. — Мой Повелитель! — выпалил Силахтар, его голос был полон негодования, — Этот… этот безумец! Мурад поднял на него взгляд, его брови нахмурились. — Что случилось, Силахтар? Как ты смеешь ко мне врываться?! — спросил он, стараясь сохранить спокойствие, хотя внутри все кипело. — Мой Повелитель! Султанзаде Осман не собирается подчиняться Вашим приказам! — Силахтар тяжело дышал, пытаясь обуздать свой гнев. — Я пытался допросить его об этом проклятом Иерусалимском ордене, как вы и приказали, но он… он даже не захотел слушать мои вопросы! Он заявил, что он не узник, а Султан, и что он не обязан отвечать ни перед кем! — Султан?! — прорычал Мурад, его собственный гнев начал нарастать, — Он посмел назвать себя султаном?! — Да, мой Повелитель! — подтвердил Силахтар, — И мало того! Он устроил погром в своих покоях! Снова! Он перевернул стол с едой, которую ему принесли. Он отказался от неё, заявив, что он — наследник трона, и что ему должны приносить еду, достойную его статуса, а не помои для узника! Мурад вскочил со своего места, его лицо стало багровым от ярости. Он сжал кулаки так сильно, что костяшки его пальцев побелели. — Этот наглец… — прорычал Мурад, — Он думает, что я буду терпеть его выходки?! Он думает, что я забуду все, что он сделал?! — Он выдвинул свои условия, мой Повелитель, — продолжал Силахтар, стараясь держать свой тон ровным, — Он требует, чтобы с ним обращались как с Султаном, чтобы ему приносили лучшие блюда, и чтобы его обслуживали лучшие слуги. Иначе, он угрожает голодовкой! — Голодовкой?! — с сарказмом переспросил Мурад, его ярость достигла предела, — Пусть голодает! Он не получит от меня ни капли снисхождения! — Мой Повелитель, — Силахтар попытался успокоить Мурада, — Этот человек не в себе. Он… он не понимает, что он пленник. Он думает, что он все еще Султан! — Я покажу ему, кто здесь Султан! — рявкнул Мурад, его глаза метали молнии. — Я покажу ему, что значит бросать мне вызов! Мурад развернулся и пошел к выходу из покоев, его шаги были быстрыми и решительными. Силахтар последовал за ним, его лицо выражало тревогу. — Куда Вы, мой Повелитель? — спросил он, стараясь не задеть Султана. — К нему! — ответил Мурад, его голос был полон ярости, — Я лично объясню ему, кто здесь хозяин! Мурад, не оборачиваясь, направился к покоям, где под домашним арестом находился опальный Султан Осман. Его гнев нарастал с каждым шагом, и он понимал, что встреча с братом не предвещает ничего хорошего. Силахтар шел за ним, молча наблюдая за тем, как султан, обуреваемый яростью, приближается к месту своей беды…

***

Дверь покоев Османа с тихим скрипом отворилась, пропуская внутрь Султана Мурада IV. Его появление, казалось, наполнило комнату напряжением, словно воздух сгустился от его присутствия. За ним, как тень, следовал Силахтар-паша, его лицо выражало мрачную обеспокоенность. Мурад вошел в покои, не спеша, его сапоги издавали глухие шаги по мягкому ковру. Он был одет в простой, но строгий кафтан, и его взгляд был направлен прямо на Османа, который сидел на диване, облокотившись на подушки. Лицо Османа оставалось спокойным, но в его глазах читалась настороженность. Мурад остановился напротив брата, его глаза сверлили Османа, словно пытаясь прочесть его мысли. Молчание между ними стало давящим, и казалось, что даже время замедлило свой ход. — Осман, — произнес Мурад, его голос был тихим, но в нем слышались стальные нотки. — Ты знаешь, зачем я здесь? Осман не изменил позы, но его взгляд стал более острым. — Ты сам меня сюда привёл, — ответил он, его голос был спокоен и равнодушен. — Зачем мне догадываться о твоих причинах? — Я вытащил тебя из Едикуле, — напомнил Мурад, его голос был полон гнева и презрения, — Я приказал держать тебя в твоих же покоях, а не в темнице. Неужели ты не ценишь моей доброты? Осман презрительно усмехнулся, его губы скривились в саркастической улыбке. — Доброты? — переспросил он, его голос был полон боли, — Ты называешь это добротой? Ты вырвал меня из темницы, чтобы насладиться моим унижением! Чтобы наблюдать за моими страданиями! Мурад сжал кулаки, его лицо исказилось от гнева. — Ты неблагодарный! — прорычал он, — Я мог бы оставить тебя гнить в той дыре, но я дал тебе возможность жить в человеческих условиях! Осман поднял бровь, его взгляд был полон презрения. — Человеческих условиях? — переспросил он, и в его голосе звучала насмешка, — Ты называешь эти покои человеческими условиями? Кандалы на ногах и фиксация моей руки — это человеческие условия? А как насчёт постоянных оскорблений со стороны твоих слуг, которые при каждом удобном случае хотят мне показать моё ничтожество? Мурад сделал шаг вперед, его лицо было искажено от ярости. — Ты должен быть благодарен мне, Осман! — прорычал он. — Я дал тебе жизнь! Я мог казнить тебя, и никто бы меня за это не осудил! — Я знаю, что ты мог убить меня, Мурад, — ответил Осман, его голос был спокоен и ровен, — Но ты этого не сделал. Почему? Мурад замолчал, его глаза метались, ища ответ на вопрос Османа. Он сам не знал, почему он не убил брата, когда имел такую возможность. Может быть, он хотел сломить его волю, заставить его подчиниться своей власти? А может, он просто не хотел становиться убийцей своего беззащитного старшего брата? — Ты меня боишься, — тихо произнес Осман, его глаза горели презрением, — Иначе ты не пришёл бы сюда. Ты не боялся меня, когда я был в темнице. Ты не боялся меня, когда садился на мой трон. Почему же ты боишься меня сейчас? Силахтар-паша стоял в стороне, молча наблюдая за ними, его лицо выражало крайнюю тревогу. Он чувствовал, что этот разговор зашел слишком далеко, и что Мурад может потерять контроль над ситуацией. — Силахтар, — обратился Мурад, не отводя взгляда от опального Султана Османа, — Оставь нас. Телохранитель Султана Мурада поклонился и поспешно вышел из комнаты, оставляя двух братьев наедине. Братья замерли в тишине, они смотрели друг на друга, и каждый ждал, чтобы другой сделал первый шаг. Мурад, оставшись наедине с Османом, пристально смотрел в его глаза, словно пытаясь прочесть его мысли. Тишина, воцарившаяся в покоях, была напряженной и давящей. Наконец, Мурад сделал глубокий вдох и заговорил, его голос был более спокойным, чем раньше, но в нем всё ещё чувствовалась скрытая угроза. — Чего ты хочешь, Осман? — спросил Падишах, его взгляд был пристальным и проницательным. — Что я делаю не так? Почему ты так упорно сопротивляешься моим приказам? Осман не отвел взгляд, его лицо оставалось спокойным и невозмутимым. — Ты хочешь знать, чего я хочу? — переспросил он, его голос был тихим, но в нем чувствовалась легкая ирония, — Ты, чья мать лишила меня всего, спрашиваешь меня, чего я хочу? — Мне просто интересно, — ответил Мурад, его голос был твердым и резким. — Я хочу уехать из столицы, — ответил Осман, — Я хочу отправиться в ссылку. Вместе с Янкелем, которого ты держишь в темнице. Я хочу лично понимать, что Янкель находится в безопасности. Мурад нахмурился, его лицо исказилось от удивления. — В ссылку? — переспросил он, его голос был полон недоверия. — Ты хочешь уехать? И с этим… евреем? — Янкель мой верный друг, — ответил Осман, его голос был спокойным и ровным, — И я не хочу продолжать оставаться в этом жестоком мире в полном одиночестве… Учти, что я никуда без него не поеду. — Что за привязанность к еврею, Осман? — удивился Мурад, его голос звучал так, словно он разговаривал с душевнобольным. — Это не твоё дело, — отрезал Осман, — Ты спросил, чего я хочу, я ответил. — И ты хочешь, чтобы я отпустил тебя? — спросил Мурад, и его губы тронула горькая усмешка, — После всего, что ты натворил, после всех твоих бунтов? — Ты можешь оставить меня в покое? — ответил Осман, — Я не стану больше тебе докучать, если ты дашь мне уйти. — Ты забываешься, брат, — Мурад ухмыльнулся, его глаза горели ненавистью, — Ты государственный преступник, и тебе не дано ставить передо мной условия. — Тогда зачем ты спрашивал, — ответил Осман, в его голосе прозвучала легкая ирония, — Если ты не готов слушать ответ? Мурад сделал шаг вперед, его лицо было искажено от ярости. — Я хочу, чтобы ты понял, что я здесь хозяин! — прорычал он, его голос был полон презрения, — И я не позволю тебе диктовать свои условия! — Ты меня не отпустишь? — спросил Осман, его голос оставался спокойным и невозмутимым. — Разве такова воля Аллаха? Есть только один способ, которым ты можешь отправиться в ссылку, — произнес Мурад, — Это подписать твоё официальное отречение от престола. Ты должен отказаться от всех прав на трон, официально и публично на совете дивана на заднем дворе, чтобы я отпустил тебя с этим… евреем, в ссылку. Осман на мгновение замолчал, его взгляд стал задумчивым. Он знал, что Мурад не отпустит его просто так, и что ему придется заплатить высокую цену за свою свободу. — Что же, — тихо произнес Осман, — Если такова цена моей свободы… я согласен. — Хорошо, — произнес Султан Мурад, его голос был полон удовлетворения, — У тебя есть время подумать до полудня завтра. Но помни, что если ты откажешься от прав на трон, то тебя ждет совсем другая участь, чем жизнь в кафесе… С этими словами Мурад повернулся и покинул покои Османа, оставляя его наедине со своими мыслями. Осман остался сидеть на диване, его лицо было спокойным, но в его глазах читалась тень тревоги и печали. Он понимал, что его жизнь висит на волоске, и что ему нужно принять очень важное решение.

***

На дворцовой кухне, где всегда царил собсвенный порядок и аромат специй, в этот раз ощущалось какое-то особенное волнение. Лализар-калфа, верная служанка Валиде Кёсем-султан, быстро шла по мощеному полу, ее юбка шуршала в такт ее шагам. Она держала в руках медный кувшин, который ей нужно было наполнить свежим молоком для своей госпожи. У большого очага, где всегда кипела работа, Хаджи-ага, евнух и преданный слуга Валиде Кёсем-султан, уже более двадцати лет служивший ей верой и правдой, беседовал с главным поваром. Его лицо, обычно серьезное и невозмутимое, сейчас выражало какое-то смешанное чувство тревоги и надежды. — Лализар-калфа, — позвал Хаджи-ага, заметив ее, — Как там наша госпожа? — Слава Аллаху, — ответила Лализар-калфа, — Валиде-султан в порядке. Госпожа просила принести ей тёплого молока. Она поставила кувшин на стол, и посмотрела на Хаджи-агу с тревогой в глазах. — Ты слышал, Хаджи-ага? — спросила она тихо, — Шехзаде Осман вернулся. Хаджи-ага кивнул, и его лицо стало более серьезным. — Я слышал, — ответил Хаджи-ага, — Вся семья снова в сборе. Он вздохнул, и посмотрел на повара, который внимательно слушал их разговор. — Но что-то мне подсказывает, что не все так просто, — продолжил Хаджи-ага, его голос звучал задумчиво. — Я видел, как его привели. Он был сам не свой. Лализар-калфа кивнула, и посмотрела на повара, который молча протирал ложки. — Да, он был совсем не такой, каким мы его помним, — продолжил Хаджи-ага, — Я помню, как он был еще совсем мальчишкой. Он всегда был таким веселым и добрым. А сейчас… Он замолчал, не договорив фразу. — Завтра вечером в покоях Валиде Кёсем-султан намечается большой семейный ужин, — встревоженно произнесла Лализар-калфа, — Валиде-султан хочет, чтобы вся семья собралась вместе. Лализар-калфа наполнила кувшин молоком, и подошла к Хаджи-аге, продолжив: — Я надеюсь, что все будет хорошо. Я так хочу, чтобы шехзаде Осман поправился, и чтобы все стало, как прежде. Хаджи-ага посмотрел на нее с грустной улыбкой. — Я тоже на это надеюсь, Лализар, — произнес Хаджи-ага, — Но что-то мне подсказывает, что нас ждут тяжелые времена. Он на мгновение задумался, и опустил взгляд. — Но мы будем молиться за нашу Валиде-султан, и за всю ее семью, — продолжил Хаджи-ага, его голос был полон решимости, — Мы всегда были с ней, и мы всегда будем ей верны. Лализар-калфа кивнула. — Да, Хаджи-ага, — прошептала она, — Мы всегда будем с ней. Она обернулась к повару, и, кивнув ему, отправилась в покои Валиде Кёсем-султан. Хаджи-ага, проводив ее взглядом, вздохнул, и посмотрел на огонь в очаге. Он чувствовал, как тревога и неясное предчувствие сжимают его сердце. Он понимал, что возвращение шехзаде Османа не принесет в их семью мира и покоя, и что их ждут еще большие испытания…

***

На высоком балконе дворцовых покоев, откуда открывался вид на раскинувшийся под ним Стамбул, стоял Султан Мурад IV. Его взгляд, пронзительный и холодный, скользил по панораме ночного города, но, казалось ничего не видел. Его разум был занят совсем другим — мыслями о своем опальном брате, Османе. Рядом с ним, на почтительном расстоянии, стоял Силахтар-паша, его верный друг, правая рука, хранитель его покоев. Он был тенью Султана Мурада, его зеркальным отражением, всегда готовым исполнить любой его приказ, будь он милосердным или жестоким. Его лицо, не выражало никаких эмоций, но в его взгляде, иногда проскальзывал холодный, садистский блеск. Чёрная подводка делала его взгляд ещё более пронзительным и холодным, словно у хищника, выслеживающего свою добычу. — Я говорил с ним, Силахтар, — произнёс Султан Мурад, и его голос, обычно громкий и повелительный, звучал сегодня как-то устало. — С Османом. Силахтар-паша, не меняя позы, лишь слегка наклонил голову в знак внимания. Он был предан Султану Мураду до фанатизма и воспринимал каждое его слово, как высший закон. Он молча слушал своего Повелителя, готовый в любой момент прийти ему на помощь, даже если для этого нужно было переступить через чью-то жизнь. — Он просил меня отправить его в ссылку, — продолжил Султан Мурад, и его взгляд скользнул по горизонту. — Он сказал, что устал от дворцовой жизни, что хочет покинуть эти стены. Силахтар-паша продолжал молчать, сохраняя своё непроницаемое выражение лица. Он не возражал и не поддерживал своего Султана, он просто ждал его решения, готовый исполнить его без колебаний. Он знал, что Осман, прежний Султан, который теперь был всего лишь жалким опальным братом, был источником беспокойства для Султана Мурада, и он был готов сделать всё, чтобы избавить своего повелителя от этих мучений. — Куда же мне его сослать, Силахтар? — спросил Султан Мурад, и его голос звучал как раздумье. — Куда его отправить, чтобы он больше не доставлял нам беспокойства? Силахтар-паша, словно ожидая этого вопроса, наконец, заговорил, и его голос, хоть и был спокоен, но звучал твёрдо и уверенно. — Это ваше решение, мой Повелитель, — произнёс Силахтар-паша, его взгляд был направлен на Султана, — Но, на мой взгляд, ни одно место в империи не будет для него достаточно отдалённым. Он слишком опасен, чтобы его отпускать. В словах Силахтар-паши чувствовалась его садистская натура. Он не хотел просто избавиться от Османа, он хотел причинить ему как можно больше боли и унижений. Он знал, что Султан Мурад, хоть и был сильным правителем, всё ещё был ранен тем, как свергли с трона его брата Османа, и он был готов сделать всё, чтобы его Повелитель мог спать спокойно. Силахтар-паша видел в Османе не просто врага, а жертву, чьи страдания могли утолить его жажду власти и контроля. Кроме того, унижая Османа, Силахтар-паша повышал свою собственную безопасность. Он понимал, что пока Осман унижен и сломлен, он не представляет для него никакой угрозы. Он хотел быть уверенным, что Осман никогда не вернётся к власти, и что его положение при дворе останется непоколебимым. Султан Мурад, нахмурившись, повернулся к Силахтару-паше. Его проницательный взгляд, казалось, проникал в саму душу его верного друга. Он уловил в словах Силахтара-паши нечто большее, чем просто совет. В его голосе прозвучала скрытая уверенность, которую Султан Мурад не мог не заметить. — Что ты имеешь в виду, Силахтар? — спросил Султан Мурад, его голос звучал тихо, но в нём чувствовалась властная нотка. — Что ты хочешь сказать? Почему, по-твоему, ни одно место в империи не будет для него достаточно отдалённым? Силахтар-паша, не дрогнув ни одним мускулом, выдержал взгляд Султана. Его глаза, обрамлённые чёрной подводкой, казались холодными и непроницаемыми. — Я имею в виду, мой Повелитель, — ответил Силахтар-паша, и его голос звучал твёрдо, — Что Осман не просто пленник. Он — семя раздора, которое способно прорасти в любом месте, куда бы вы его ни отправили. Его слова, его мысли, его намерения, подобны яду, который может отравить даже самых преданных ваших подданных. Силахтар-паша на мгновение замолчал, словно давая Султану Мураду время обдумать его слова. Затем он продолжил, и его голос стал ещё более убедительным. — Даже в самой отдалённой ссылке, — произнёс Силахтар-паша, — Найдутся те, кто захочет возвысить его, кто захочет использовать его имя против вас. Его ненависть к вам, его жажда власти, подобны огню, который будет гореть, пока его не погасят. И никакое отдаление от столицы не потушит этот огонь. Султан Мурад, слушая Силахтар-пашу, нахмурился ещё сильнее. Он понимал, что его верный друг говорит правду. Он знал, что Осман был опасен, и что его нельзя недооценивать. Даже вдали от столицы он мог представлять угрозу для его трона. — И что же ты предлагаешь, Силахтар? — спросил Султан Мурад, и его голос звучал теперь с нотками нетерпения. — Если ни одно место в империи не будет для него достаточно отдалённым, то что же нам с ним делать? Силахтар-паша, словно ожидая этого вопроса, медленно улыбнулся, и эта улыбка, лишённая всякой теплоты, казалась ещё более зловещей. — Я предлагаю, мой Повелитель, — прошептал Силахтар-паша, и его голос звучал почти ласково, — Держать его здесь, рядом с собой, под постоянным контролем. Лишить его всех титулов, сделать из него слугу, и дать ему понять, что его время прошло. — Я обещал ему, Силахтар, — произнёс Султан Мурад, и в его голосе послышались нотки неуверенности. — Я обещал Осману, что отправлю его в ссылку. Я дал ему слово. Силахтар-паша, выслушав слова своего Повелителя, не изменился в лице, но в его глазах, мелькнул холодный блеск. Он знал, что Султан Мурад, несмотря на всю свою жестокость, всё ещё был подвержен человеческим слабостям, и это давало ему, Силахтару, дополнительную возможность для влияния. — Слово, мой Повелитель, — произнёс Силахтар-паша, и его голос звучал спокойно и ровно, — это важно. Но ещё важнее — ваша единоличная власть. Султан Мурад, нахмурившись, посмотрел на Силахтара-пашу. Он понимал, что его верный друг говорит с позиции силы, с позиции прагматизма, которая, как он знал, была ему чужда. — Ты хочешь сказать, что я должен нарушить своё слово? — спросил Султан Мурад, и в его голосе прозвучало раздражение. Силахтар-паша, чуть склонив голову, ответил: — Я хочу сказать, мой Повелитель, что ваша власть, ваше положение на троне, ваша безопасность — превыше всего. Вы — правитель этой империи, и вы не должны подчиняться чьим-либо прихотям, будь то даже ваш родной брат. Силахтар-паша сделал паузу, давая Султану Мураду возможность обдумать его слова. Затем он, словно обдумывая свои слова, продолжил, и в его голосе зазвучали нотки садистского удовольствия: — Когда все увидят, что вы готовы нарушить своё слово ради защиты своего трона, тогда они начнут по-настоящему бояться вас. Тогда никто не посмеет сомневаться в вашей власти. Они увидят, что вы готовы на всё, чтобы сохранить своё положение, и тогда ваши приказы будут исполняться беспрекословно! Султан Мурад, слушая Силахтар-пашу, ощутил, как в его душе поднимается волна гнева и тревоги. Он понимал, что его верный друг говорит жестокие вещи, но он также понимал, что в этих словах есть доля правды. Его положение на троне было шатким, и ему нужно было укрепить свою власть любыми доступными способами. — Ты думаешь, что нарушив своё слово, я покажу свою силу? — спросил Султан Мурад, и в его голосе прозвучала неуверенность. Силахтар-паша, медленно улыбнувшись, ответил: — Нет, мой Повелитель, вы покажете свою решимость. Вы покажете, что не позволите никому стоять на пути вашей власти, даже если это ваш родной брат. И тогда все поймут, что вы тот, кто будет править с железной рукой. — Это слишком жестоко, Силахтар, — произнёс Султан Мурад, и его голос звучал тяжело и с сомнением. Он отвернулся от вида на Стамбул, и взгляд его, казалось, погрузился во тьму сомнений, — Я не могу так поступить с Османом. Силахтар-паша, внимательно следил за своим повелителем. Сам он не изменился в лице. Его глаза казались окнами в бездну. Он понимал, что слова Султана Мурада — проявление слабости, и он должен был действовать быстро и решительно, чтобы не позволить ему совершить ошибку. — Я заставлю его не просто страдать, — продолжил Султан Мурад, словно оправдываясь перед самим собой. — Я заставлю его унижаться. Я заставлю его просить о пощаде. Я обману его. Пусть он знает, что я могу поступить с ним, как захочу. Силахтар-паша, выслушав слова Султана, медленно покачал головой. — Этого недостаточно, мой Повелитель, — произнёс Силахтар-паша, и его голос звучал ровно и спокойно, но в нём чувствовалась непоколебимая уверенность. — Вы должны сделать так, чтобы он не представлял для вас никакой угрозы. — Я думал просто закрыть его в кафесе, — сказал Султан Мурад, и в его голосе послышалась нотка задумчивости. — Там он не сможет причинить мне никакого вреда. Силахтар-паша, услышав эти слова, резко встрепенулся, и на его лице промелькнула тень недовольства. — Нет, мой Повелитель, — произнёс Силахтар-паша, и его голос стал жёстким и бескомпромиссным. — Вы не должны совершать эту ошибку. — О чём ты говоришь, Силахтар? — спросил Султан Мурад, и в его голосе прозвучало удивление. — Вы забыли, мой Повелитель, — ответил Силахтар-паша, и его взгляд стал холодным, — Как из кафеса бунтовщики вытащили вашего дядю Мустафу и как они провозгласили его Султаном? Вы забыли, как он чуть не лишил вас трона? Султан Мурад, словно очнувшись от кошмара, побледнел. Он вспомнил те тревожные дни, когда бунтовщики, воспользовавшись слабостью Султана Османа, свергли его с трона. Он не мог позволить, чтобы эта ситуация повторилась… — Ты прав, Силахтар, — проговорил Султан Мурад, и в его голосе послышалось разочарование, — Я не могу рисковать. — Именно, мой Повелитель, — ответил Силахтар-паша, и на его губах появилась тонкая, жестокая улыбка, — Вы не можете позволить себе такую ошибку. — Вы должны сделать так, чтобы имя Османа забыли, мой Повелитель, — произнёс Силахтар-паша, и его голос звучал ровно и уверенно. Его глаза, подведённые чёрным, смотрели прямо на Султана Мурада, словно пытаясь проникнуть в его душу, — Пока его имя живо, пока люди будут помнить о нём. И он будет представлять для вас угрозу. Султан Мурад, нахмурившись, посмотрел на Силахтар-пашу. Он понимал, что его верный друг говорит правду, но ему не нравилась жестокость, проскальзывающая в его словах. — Что ты предлагаешь? — спросил Султан Мурад, его голос звучал устало, — Что я должен сделать? — Вы должны дать ему новое имя, мой Повелитель, — ответил Силахтар-паша, и на его губах появилась тонкая, жестокая улыбка. — Имя, которое будет напоминать всем о его падении. Имя, которое навсегда вычеркнет его из истории. Султан Мурад, вздохнув, покачал головой. — Это жестоко, Силахтар, — произнёс Султан Мурад, и в его голосе слышалось сомнение. — Не слишком ли мы далеко заходим? — Жестокость — это необходимая мера, мой Повелитель, — ответил Силахтар-паша, его голос стал жёстким и бескомпромиссным. — Вы не должны проявлять милосердия к тому, кто предал вас. Вы должны быть сильным и решительным, чтобы никто не сомневался в вашей власти. Силахтар-паша на мгновение замолчал, а затем продолжил, его голос стал мягче, но его слова были наполнены коварством: — Позвольте мне позаботиться об Османе, мой Повелитель, — прошептал Силахтар-паша, и в его глазах засветилось зловещее мерцание. — Он будет в безопасности. Я гарантирую это. Султан Мурад, посмотрев на своего верного друга, почувствовал, как его сердце сжалось от тревоги. Он не мог не доверять Силахтар-паше, но он также не мог не заметить тьму, скрывающуюся за его словами. — Но я не хочу, чтобы он страдал, — произнёс Султан Мурад, его голос был полон беспокойства. — Я хочу, чтобы он был просто в безопасности. Силахтар-паша медленно улыбнулся и наклонил голову. — Вам не о чем беспокоиться, мой Повелитель, — прошептал Силахтар-паша, и его голос был полон сладкой лести. — Я сделаю всё, чтобы он был в безопасности, и чтобы вы могли спать спокойно.