Твое человеческое лицо

Eminem — My Darling

      Ран Хайтани богоподобен. И это неоспоримый факт.       Ран Хайтани настолько богоподобен, что от одного его вида тянет блевать: ты чувствуешь себя атеистом, которого заставили поцеловать икону.       А еще Ран Хайтани — плохой человек, злой; он ничего о себе не скрывает и никогда не скрывал. Злой и богоподобный — это, бля, охуенный микс.       Рядом с ним ты без вины виноватый, и можешь быть уверен: в случае, если ему что-нибудь не понравится, он снесет тебе башку прежде, чем ты успеешь моргнуть. Поэтому лучше не выебывайся лишний раз. Особенно когда сидишь у него в машине. В его дорогущей машине, которая стоит больше, чем бесконечность твоих жалких жизней и жалких жизней твоих родных. Ты — никто. Никто, которому просто повезло сидеть на этом охуенном кожаном сидении рядом с охуенным водителем.       Жизнь Рана Хайтани стоит как бесконечность этих машин.       Он улыбается спокойно, его руки с идеальным маником абсолютно расслаблены. Ран водит нежно, с любовью. Вряд ли он так же обращается со своими сексуальными партнерами. Но это тебя не касается.       От него пахнет мятной жвачкой. И, разумеется, деньгами. Не металлической бедностью, а пачками купюр. Впрочем, бывает, от Рана Хайтани пахнет металлом, но это редкость: он предпочитает не пачкать костюм. Стоит ли говорить, что ты не стоишь и пуговицы с его пиджака?       — Такая теплая ночь.       Когда Ран говорит — не важно о чем — его нужно очень внимательно слушать. Моветон — оставить его без ответа. Впрочем, бывает так, что ему не нужен ответ. Тогда твоя задача это почувствовать.       Рядом с такими людьми вести себя подобающе — это вселенское правило, которое нельзя игнорировать. Не зря у любого при виде богоподобного Рана Хайтани случается благоговейная оторопь. Не зря любому, даже врагу, хочется целовать Рану Хайтани руки и вылизывать подошвы туфель. И ты не стоишь — нет, не туфель (это само собой разумеется) — даже камня, на который он наступил.       Но знаете, что? Хинате плевать. Плевать, с кем она, насколько дорогая эта машина, плевать, что нужно ответить или хотя бы вежливо улыбнуться, плевать, что нужно вести себя подобающе. Хината — никто. Настолько никто, что ей можно вести себя как угодно. У всех действий, обдуманных или нет, будут последствия. Однако складывается впечатление, что Хината сейчас — это последствие для Рана Хайтани, который оказался там, где его не должно было быть.       Хината — последствие, поэтому охуенное кожаное сиденье пропитывается кровью. Она некультурно шмыгает носом, вытирает мокрый от крика рот рукавом и спрашивает:       — Долго нам ехать еще?       Молчит немного, но слишком мало, чтобы Хайтани успел ответить, и потом делится переживанием:       — Мне кажется, я умираю.       Улыбка богоподобного делается снисходительной, понимающей. Он похож на того сошедшего с глянца принца, о котором многим мечтается перед сном: добрый, галантный и готов платить за каждый твой вдох, не прося ничего взамен. Ну, потому что ты сам захочешь что-нибудь ему предложить. И, поверь, тебе только кажется, что предложить нечего.       Есть только один человек, которому Ран Хайтани готов и хочет целовать руки и вылизывать подошвы. Имя ему — Мандзиро Сано. Тот Мандзиро, который самый страшный человек на земле. Тот Мандзиро, который самый близкий человек Хины.       — Кажется, — доброжелательно тянет Ран, и ему невозможно не верить. — Тебе только кажется.       Время идет так медленно… Хината решает, что ответить на улыбку все-таки стоит, поэтому растягивает губы, но у нее не светское личико сопровождающей, а самая настоящая перекошенная рожа. Боль опьяняющая вместе с обезболивающими, поэтому ей становится опасно весело. Но Хината под контролем. Ей совсем-совсем не страшно: Ран Хайтани подчиняется Мандзиро Сано и Мандзиро Сано приказал всем-всем носиться с ней как с драгоценностью.       Ран говорит успокаивающе:       — Почти приехали.       Ран говорит негромко, чтобы не раздражать:       — С тобой все будет в порядке.       Ран говорит искренне:       — Ты сама прекрасно понимаешь, что выжить — твоя главная задача. Раз король назвал тебя королевой, значит, это действительно так. Король сказал: «Она мне нужна». И даже смерть не имеет право это оспорить. Поэтому, Тачибана, ты точно не умираешь. У тебя просто нет права на смерть.       Мандзиро Сано хищно улыбается рядом. О, ему очень нравится это слышать. Он здесь король, он здесь папочка, весь мир вокруг него вертится, с ним шутки плохи. А тут еще и Хината под боком — его сокровище, ну вообще идеально (раненая, конечно, но мы это опустим). И Ран Хайтани — цепной пес, сука, Ран — просто паинька.       Хина слабо хмыкает, отворачиваясь. Сано гладит ее волосы нежно-нежно, от таких прикосновений перед глазами все плывет и боль отступает. Связь — что-то с чем-то, так хочется больше, так хочется, чтобы души превратились в целое. Но остается только смотреть в окно, пытаясь прийти в себя и придумать, что делать дальше.       Да. Прийти в себя. Точно.       Хине очень хорошо-не хорошо, боль в ноге ощущается приглушенно, задавленно. Приходится напрягаться для того, чтобы оставаться в реальности. Она прямо-таки чувствует, как ее куда-то несет, куда-то далеко-далеко отсюда, в какой-то сюрреалистический ужас, из которого, похоже, что выхода нет. Но Хината слишком ответственно подходит к решению вопроса и не позволяет происходящему себя съесть. Встала у Вселенной поперек горла, царапается.       Хина прижимается к Майки сильнее. Трется виском, запоминает тепло, запах. Майки пахнет сигаретами и несладким парфюмом. Вот вам и запах любви. Любовь, такая она: даже когда сидишь с пулевым, плевать на весь мир.       Ран странно смотрит на них в зеркало, делает какие-то выводы, хрен его знает, какие. Он — темная лошадка, позволившая себя оседлать. Брыкаться уж точно умеет.        Хинате совсем не неловко. Пусть смотрит, пусть наслаждается зрелищем. Получить такое принятие, какое получила она от Майки — это высшее благо.       Кстати-кстати: Санзу-то помер! Причем от рук Майки. Такое своеобразное доказательство любви. Хочешь — мое сердце, хочешь — его сердце. Хочешь — еще бьющиеся, хочешь — зажаренные, хочешь — в формалине. Что хочешь, то и получишь. Если тот, настоящий, враг номер один, не явится сюда, все может пройти хорошо.       — Проследи, чтоб Наото и Такемичи не встретились, — устало бормочет Хина, и ей даже не нужно видеть напряженного кивка Майки. Знает, что ему это тоже важно. Хотя Майки наверняка хотел бы, чтобы Хината просто сидела под боком и зализывала раны. Такемичи с Наото, по идее, можно было бы приструнить, посадить на цепи в темном-темном подвале. Хорошая же идея! Ага, да, конечно. Гениальная просто.       Еще есть одна большая проблема: присутствует страшное чувство незавершенности, Хина знает, что ей нужно что-то сделать, да только не знает, что именно. Ну, в общем и в целом. С этим предстоит разобраться.       Первый пункт в плане — заставить Майки что-то вспомнить. И вспомнить самой! О Старте, например. Отлично, осталось только не отрубиться в дороге.       — Держись, — Майки говорит это как раз вовремя, поглаживает по виску, накручивает взлохмаченные волосы на палец. Ситуация абсурдная донельзя: большой босс завалил свое самое доверенное лицо ради девицы из прошлого в откровенном костюмчике, которая, чтобы попасть на тусовку, чуть не грохнула ночную бабочку другого большого босса. Это просто потрясающе. Хочется рассмеяться, да только от хохота станет больнее.       — Да уж, дорогуша, держись. В этой машине никто не то что не дох, а даже сознание не терял. Ну, если не считать потерю сознания от удовольствия, — Хина сдерживает смешок. Ей определенно нравится Ран. Весь из себя павлин, впечатляющий тип, наверняка девчонки с ума сходят. Сложно сказать, повезет ли его постоянной пассии, хотя, такие как он, если влюбляются, то сильно-сильно, становятся верными песиками, которые ни за что не признают, что они песики. Ладно-ладно, лишь для той самой — плюшевый щеночек, для других — Цербер. Почти напугал.       Они подъезжают к огромному пафосному пятизвездочному отелю. Ран говорит со смешком:       — Лучшие апартаменты за мой счет.       Ждет, пока Майки вытащит Хинату из тачки, после чего захлопывает дверь. Ее несут как пушинку, как самое важное, как человека, без которого не смогут дышать. Они проходят по идеально-ровной дорожке, созерцая великолепный сад, поднимаются по ступенькам, Ран заботливо придерживает дверь, пропуская влюбленную парочку к ресепшену. Парочку голубков. Помните голубей? Они же умерли в один день. И почти в один миг. Романтично намотало. Хинату вдруг передергивает. Она перестает размеренно дышать. Кажется, что-то будет. А когда кажется — пора принять этот факт — значит, не кажется. В их мире это работает так.       — Ты знаешь, что делать, — Ран обращается к девушке на ресепшне. Та, поклонившись, молча принимается за работу: что-то набирает в компе, а потом вручает начальству ключи.       — Добро пожаловать, — говорит роботизировано и так же роботизировано улыбается.       «Зачем ты все это устроила?» — голос Харучиё звучит в мыслях так ясно, будто он действительно здесь. Что она устроила, в самом деле? Если стала причиной для Такемичи, то уж извините, спрашивать нужно с него. Хината, между прочим, не просила себя любить. Она просила себя убить! Да, благородно предлагала самопожертвование и все ради того, чтобы этот кошмар закончился. Ее личный кошмар. Такая она эгоистка. Но разве можно ее в чем-то винить? Столько раз подыхать, как еще с катушек не слетела?       «Зачем ты все это устроила?» Но, если подумать, вдруг он не то имеет в виду? Харучиё знает гораздо больше. Харучиё знает, не Майки. Сможет ли вообще Майки помочь? Стоит ли его вводить в транс? Что, если это ему только навредит? Хотя, какая уже разница! Делать нечего, почва подготовлена. Но огромное количество вопросов не дает покоя. Хината устала пребывать в неведении, но еще не слишком. Действовать необходимо. Вселенная не даст ей больничный, поэтому давай, бегом на работу.       «Зачем ты все это устроила?» Харучиё говорил о Старте. Плохая способность — помнить все, кроме самого главного. Истинные в любом случае в курсе основных событий. Она нихрена не особенная. Скорее, попавшая. Харучиё такой же несчастный человек, как и они с Такемичи. Нужно было действовать сообща, но какая из них команда, когда у каждого свои цели и заебы! Нужно-нужно. Прошлого не изменить. Сложилось как сложилось. Теперь необходимо заняться настоящим. Только вот есть же четвертый Истинный! И кто знает, что он может выкинуть. Кто знает, что там у него в голове и какие цели он преследует?       «Ты — это рождение». Ну да, отправная точка, тут все понятно. Из-за нее Такемичи начал прыгать. Но вдруг за этой фразой скрывается гораздо больше смысла?       «Я хочу вспомнить о Старте», — думает Хината, сдвигая брови. Она смотрит на свое отражение в зеркале в лифте, ее глаза такие измученные, но взгляд выражает решимость. И это хорошо. Идти, бежать, убивать. Погнали, что еще делать. Хина встречается взглядом с Раном. Тот подмигивает ей.       — Загадочная ты особа, Тачибана, — изрекает он пафосно, заправляет прядь волос за ухо. — Только появилась, а уже все наперекосяк. Вот уж никогда бы не подумал, что нашего дорогого Санзу захуярят из-за какой-то девки. Наивно полагал, его сгубит зависимость, например. Он же у нас с никвила начинал, а потом перешел на что потяжелее. Валиум, или еще объебывался антипсихотиками. Представляешь, чего по молодости творил? Брал трифтазинчику, нажирался до слюнопускания и валялся, втыкая в потолок. Это такая разновидность селфхарма, в этих трипах ему было плохо. Без них — еще хуже. Потом нашел способ добывать всякое разное. Марочки, МДМАшки, герыч, кокаин. Чем он только ни кололся, что он только ни нюхал, что только в десны ни втирал. Рассыпался весь уже, хотя и казалось, что бодрячком, а тут ты. Губительнее любого наркотика.       Майки недобро сверкает глазами, но проклятущего Хайтани это не пугает вот вообще ни разу. Он скалится, довольный собой. Все-таки, когда есть шанс, босса можно и куснуть. Нравится этому типу, понимаете ли, доканывать людей. А Хина медленно поворачивает голову и смотрит на Рана уже не через зеркало. У нее неприлично разыгрывается воображение, поэтому начинает казаться, что Ран тоже может быть в чем-то замешан.       — Ты знаешь о Старте? — спрашивает она, сама не зная зачем. Майки вздыхает настолько заебанно, что ей непременно стало бы стыдно, если бы она была в адекватном состоянии. Но до адекватности уже далеко. Вызывайте скорую, пакуйте пациентку, обкалывайте, и дело с концами. Тут уже однозначно — клиника, тут уже однозначно все очень плохо. Диагноз ставить не обязательно. Хинату можно сделать главной героиней мед. фильмов и потом показывать их студентам на парах.       Ран глядит на нее с искренним любопытством и даже каким-то искаженным восхищением. Не по-маньячески, но определенно совсем нездорово. Предупреждает, что за лишние вопросы может и покромсать, но при Майки сдержится, так и быть. Все-таки ссыт получить по шапке. Самые хитрые и верткие на свете люди — самые трусливые, да.       — На старт, внимание, марш! — шутливо бросает он, когда на нужном этаже дзынькает лифт. — Начинай свой великий забег, Тачибана, да только смотри, в ногах не запутайся! — мистер Чеширский кот выпускает из лифта голубков, вручает Хинате ключ-карту, а сам заходит обратно и не спускает с нее глаз до тех пор, пока двери не закрываются. А наша Алиса вдруг с обреченностью приговоренной понимает, что дальше ее ждут такие чудеса, что мало не покажется. Это история Американ МакГи, не иначе. Пристегните ремни. Хотя можно и не пристегивать, все равно эти американские горки — это горки смерти и рано или поздно они сойдут с рельс.       — Он подозрительный, не думаешь? — Хина запоздало всматривается в лицо Майки, на что тот лишь фыркает. Двигается с места, несет ее к номеру. Забирает ключ-карту, прикладывает, заносит Хину внутрь, сажает на диван и только потом удосуживается ответить.       — Знаешь, подозрительная здесь только ты. И уж поверь, он пошел тебя пробивать, — Майки запирает дверь и идет к мини-бару.       — О нет, — зло шикает Хината. — Нет-нет-нет. Ты не станешь пить сейчас!       — Схуя ли?       — С такого хуя, что я тебе запрещаю!       — Дорогая, мы еще даже не женаты, мы вообще только встретились, а ты уже умудряешься ебать мне мозги! — Майки только открыл мини-бар, а уже приходится его закрывать. Точнее, показательно-раздраженно ебнуть дверью так, что она едва не отваливается.       — Мозги ебешь только ты. Во вселенских, мать их, масштабах. И не ломай тут ничего. Ран разозлится, — с ухмылочкой бормочет она, начиная получать искреннее удовольствие от происходящего. Все же Майки — тот еще козел. Да и она не отстает. Майки самому нравится эта перепалка, так что он не скрывает улыбки. Подходит к Хине, садится рядом. Вынимает из кармана бумажку, разворачивает. В этой бумажке оказывается недокуренная помятая сигара. Мда.       — Рану никто не разрешит открывать рот. Буиш? — он зажимает сигару губами и шарится по карманам в поисках зажигалки.       — Угу, давай, — Хината откидывается на спинку дивана и закрывает лицо руками. Как она заебалась, как ей хреново, как больно, несмотря на медикаментозную заглушку. Боги, ее подстрелили. Подстрелили, серьезно! Что за дешевый боевик?! — Если честно, я бы тоже выпила, но мне кажется, учитывая то, чем мы собираемся заниматься, это очень, очень, ОЧЕНЬ плохая идея. Знаешь, пространство можно создать, как я поняла. Так что неизвестно, куда нас занесет. Ха, это в любом случае неизвестно, но на пьяную голову — тем более.       — Давай-ка сначала, — Майки щелкает зажигалкой, раскуривает сигару и помогает затянуться Хинате, протягивая к ней руку, чтобы та не напрягалась лишний раз. — Мы хотим помедитировать, и это не шутка.       — Вообще ни разу не шутка, — Хина нервно смеется, проглатывая дым. — Я не до конца понимаю, что нужно делать. Но. Когда я решила поставить Вселенной условия, я просто проговорила их про себя. Отправила Такемичи подальше, сделала так, чтобы ты находился рядом со мной, чтобы мы могли встретиться. Вся эта реальность — моя прихоть. И, честно говоря, мне кажется, что, если мы попробуем сесть, взявшись за руки, и произнесем про себя что-то типа «Я помню о Старте» или «Я знаю, что делать дальше», у нас что-нибудь да получится.       — Что-нибудь, ага, — Майки выпускает кольцо дыма в сторону. — Мне кажется, у нас получится совместно ебнуться. Я вот уже начинаю.       — А я давно закончила, — Хина шипит, глядя с вызовом. — Нечего время терять. Заканчивай пыхтеть и поехали.       — Вот это целеустремленность, достойная главной героини истории! — восклицает он нервно, комично взмахивая руками. — Отдохнуть не хочешь? Я, между прочим, переживаю.       — Не хочу.       — Лекарства?       — Не нужны.       — Пить? Есть?       — Нет.       — Ладно, — он делает последнюю затяжку и отходит, чтобы избавиться от сигары. — Ладно. Будь по-твоему. Я просто доверюсь тебе. Как своему великому духовному наставнику. И мы отправимся в аяуасочный трип познавать вселенские прелести.       — Ты особо там на прелести не засматривайся, а то я ревновать буду, — на это она получает забавное фырканье. И никакого ответа. Переиграла. Майки смотрит на нее выразительно, мол, «ты та еще чертовка, и с кем я только умудрился связаться», но это все шутки. От нервов. — Садись. А, нет. Не садись. Сперва принеси мне подушки.       — Как скажешь, моя госпожа, — Майки просто невыносим. Если бы они жили обычной жизнью обычных людей, все сложилось бы просто прекрасно. В самом деле: у них вышел бы отличный союз. Милая семейная парочка, которой никогда не скучно друг с другом, милая семейная парочка, чья любовь не угасает несмотря ни на что. Ну вот. Она опять думает о каких-то препятствиях и отягощающих обстоятельствах.       Майки приносит подушки и помогает Хине устроиться поудобнее. Оба измотаны донельзя, но если посмотреть на Хинату, то можно понять, что ею завладела решимость и никуда уже не деться. Не то чтобы Майки разделяет ее энтузиазм, хотя и не сказать, что он подыгрывает. Нет. Ничего из этого. Он просто… рядом. И делает то, что должен. Чувствует: сесть напротив нее и протянуть руки — это долг.       — Хорошо, — Хината чувствует себя спокойнее, находясь с ним так близко. Да и вокруг тихо, никто не мешает. Пальцы Майки очень холодные, его хочется согреть. В конце концов они придвигаются друг к другу настолько, что соприкасаются лбами. — Нужно подумать.       — Запоздала ты с этим!       — Чш-ш, перестань. Давай серьезнее. Мы делаем важное дело, — Майки страдальчески вздыхает, но затыкается, передавая контроль. Хината ловит себя на мысли о том, что он, скорее всего, просто боится неведения и беспомощности. Это в его духе. — Я хочу узнать о Старте. Санзу говорил так, что я догадалась: мы были связаны. С тобой, с Такемичи. Самая первая жизнь, которую я помню, — это не Старт. Необходимо знать истоки. А как только я пойму, в чем причина происходящего, я смогу придумать новый план.       — Я тебя понял. Что мне нужно делать?       — Думай об истоках. Закрой глаза. Давай будем говорить что-то вроде…       — «Я помню начало».       — О, точно. Давай.       Они одновременно закрывают глаза. Хината начинает говорить первая, Майки подтягивается. По голосу слышно, насколько ему некомфортно и неловко, но он не останавливается, и за это его хочется бесконечно благодарить. Однако сейчас важно очистить мысли. В голове не должно быть совершенно ничего лишнего. Но голова, как назло, полна переживаний и забот. Избавляться от них оказывается гораздо сложнее, чем казалось на первый взгляд.       Хина старается дышать ровно, старается сосредоточиться на важной фразе. «Я помню начало, я помню начало, я помню начало». В транс или хотя бы в его подобие войти совершенно не получается. Присутствуют тысяча и один отвлекающий фактор. Даже сам Майки — отвлекающий фактор, хотя он изо всех сил старается помочь. Хина испытывает отчаянье. Ее накрывает. Хочется плакать.       «Слабачка, какая же ты слабачка. Ничего не сделала, а уже в слезы. Слабость, заткнись, тебя не звали». Первородная ярость с рыжими волосами и глазами, полными боли, старается взять все на себя. Они, две разные грани, категорически не хотят работать сообща. Хината начинает отдавать себе отчет в этом и старается наспех исправить ситуацию. Нужна гармония. Позарез нужна. Нельзя корить себя. Да и было бы за что. Ее исключительно человеческие реакции более чем нормальны. Многие на ее месте вообще ни с чем бы не справились, а она до сих пор на плаву, она до сих пор дышит, до сих пор здраво мыслит.       Они с Майки синхронно замолкают. Каждый уходит в себя, думает о чем-то. Так и сидят, столкнувшись лбами, вслушиваются в дыхания друг друга, наслаждаются обществом. Хината чувствует, как ее постепенно уносит в далекие дали подсознания. Приходится мириться с собственной мизерностью. Как и любой человек она — песчинка, этого не изменить, сколько бы Такемичи ни бился. Вселенную не переиграть, даже если она — раненное животное. Даже если она тяжело больна и прикована к постели. Она слишком мудра, она — сама вечность, поэтому стоит проявить уважение и позволить ей взять свое. И дать обещание. Сказать: «Мама, я все исправлю. Все, что я натворил».       Как же стыдно становится перед высшей силой… Хотя, казалось бы, в чем вина Хины, но она все равно чувствует себя не в своей тарелке. Ей душа болит. Это как посмотреть в глаза Господу, будучи страшным грешником. Впрочем, почему «как». Майки рядом придает ей сил, сам того не осознавая, она не чувствует себя так одиноко, как могла бы, но все равно… так некомфортно, так жутко. Хочется спрятаться. Сбежать от взгляда этого огромного вселенского глаза, который из тьмы беззвездного неба смотрит на нее, такой могущественный, необъятный. Светит словно прожектор. Моргает как в замедленной съемке, и поднимается ветер. Хината во тьме ищет за что ухватиться, чтобы не улететь, но здесь ничего нет. Только руки Майки. Но они все дальше и дальше. Холоднее и холоднее.       Нет. Нет-нет-нет-нет-нет-нет. «Не уходи. Только не уходи. Не бросай меня. Останься рядом. Я без тебя не смогу».       «Дай хотя бы один ответ, Вселенная! Объясни доходчиво, так, чтобы я поняла!»       Хината вынуждает себя вернуться в реальность. Вздрагивает всем телом, сильнее вцепляется в Майки. Отлично, Майки здесь. Она его обнимает, не открывая глаз, крепко-крепко, утыкается носом в висок, пытается забыть обо всех бедах, о своем долге. Хотя бы на мгновение.       Пахнет горелым. Трещит огонь. Хината сдвигает брови, абсолютно ничего не понимая, и разлепляет веки, чуть отодвигаясь. Майки перед ней.       Точнее, не Майки.       Перед нею вообще не человек — только лицо человеческое.       Перед нею Черный Импульс.       Это катастрофа.       Хина оценивает обстановку так быстро, как только может. Она в пылающем доме. Перед ней некто в теле Сано Мандзиро, у него длинные черные волосы. Ублюдок, убийца, последняя тварь. Доходит одна простая истина: больше всех на свете, больше Санзу, больше разрушительной Вселенной, больше мучительной смерти под колесами, Хината боится Е Г О.       — Майки, напоследок я бы хотел, чтобы Такемичи и остальные хорошо повеселились…       Позади не-человека сидит связанный Хаккай, облитый бензином. Говорит как по скрипту, будто даже не видит третью лишнюю, глядит сквозь нее абсолютно пустыми, стеклянными глазами. Не просит о помощи. Улыбается, будто великомученик. Улыбается, будто грядущая смерть — это высшее благо и его миссия. А сам он — мессия, который сдохнет во благо. Не-Майки достает из кармана коробок, чиркает спичкой и бросает ее в Хаккая. Тот вспыхивает так быстро, что Хината не успевает сообразить и даже метнуться. Мгновение, еще одно, и еще…       Он начинает извиваться и орать, орать, ОРАТЬ ОТ БОЛИ ТАК СИЛЬНО, что уши закладывает. Воздух наполняется запахом паленых волос и запахом полыхающей плоти.       АААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААА       Хината в страхе отшатывается, отступает на пару шагов, вся зажимаясь, и падает в чьи-то руки. Какого?! Она оборачивается так, что чуть шею себе не ломает. Держит ее ЕЕ Майки. Тот самый брахмовский, с белыми волосами, и его глаза полны первородного ужаса. Кажется, они вместе попали сюда и оба охренели от жизни.       Хаккай медленно-быстро умирает, пожираемый пламенем, а не-Майки, стоящий напротив, несколько озадаченно вскидывает бровь, пялясь на возникших из ниоткуда гостей, которые ему вот вообще никак не всрались в этот погожий денек, идеально подходящий для убийства близкого друга.       — Да ну, Тачибана, — говорит он негромко и крайне заебанно, и его голос тает в предсмертных воплях Хаккая. — Ты определенно проблемнее, чем я предполагал. Преследователь из тебя хоть куда, можешь собой гордиться. Но честно, у меня, — не-Майки демонстративно поднимает руку и смотрит на свои ролексы, — нет ни времени, ни желания с тобой разговаривать. Да и не о чем нам говорить. Твоя война смехотворна. В любом случае, вы уже все развалили, а я ухожу танцевать на пепелище. Чао!       Не-Майки щелкает пальцами. Его черные глаза на мгновение вспыхивают ярко-красным, будто у демона, но это можно списать на языки пламени, отразившиеся в зрачках. Дальше он безразлично поводит плечами и оборачивается на догорающее тело. Как подменили. Нет, серьезно, был подселенец да сплыл. Хаккай больше не издает ни звука. Маньяк пинает его ногой. Труп скатывается. Пламя постепенно захватывает комнату, но Хината не чувствует жара. Она в таком непередаваемом шоке, что ее всю трясет. Точнее, их с брахмовским Майки трясет вместе.       — Это что вообще такое?.. — Брахма-Майки «включается», выходит из ступора быстрее Хины, и легким движением прячет ее за своей спиной. Она как будто бы даже слышит, как колотится его сердце. И знает наверняка, какая боль разрывает это многострадальное сердце изнутри.       Про что эта боль? Да все просто! Брахма-Майки ведь сделал все, чтобы спасти своих друзей и ее, Хинату, тоже. Он буквально ограничил себя в жизни для того, чтобы устроить будущее целой толпы. Исчез с радаров, но тайно присматривал за всеми и каждым. А этот… пред-Манила, самое настоящее чудовище. Это просто-Манила пожалел о содеянном, а пред-Манила погружен в свое темное «я».       Но тогда кто же такой не-Майки? Иррационально Хинате кажется, что только что на месте Черного Импульса был самый настоящий дьявол. Нет, серьезно, она, конечно, не знает пред-Манилу, но почему-то ей кажется, что он никогда не сказал бы «чао». Так, стоп. А мог ли это быть четвертый Истинный? Кто он тогда? Кто может быть более ебанутым, чем Санзу? Или не-Майки — это воплощение слетевшей с катушек Вселенной? Воплощение всего того, что они натворили, рукотворный монстр Такемичи? Нет времени думать об этом, по крайней мере сейчас, но Хината осознает одно: никого более жуткого она в своей жизни еще не видела.       Проблема, кстати, никуда не делась. Пред-Манила смотрит на них вроде и безразлично, а вроде и как на врагов. В его глазах не отражается свет.       — Ты — это я? — спрашивает он Брахму задумчиво, будто даже не удивляясь. — Вот это меня, конечно, накрыло, — и усмехается.       — Как это возможно? Мы же хотели ответов, а не… этого… — Брахма по инерции сует руку за пояс, надеясь нащупать пистолет, но ничего не находит. Интересно, если сейчас оба Майки начнут драться, кто из них победит? Добро или зло? Какая-никакая здравость или лютый неадекват? Сердце или безумие?       — Нас куда-то вынесло… — тараторит Хината, выглядывая из-за спины Брахмы. Встречается взглядом с пред-Манилой. Тот по-кошачьи склоняет голову к плечу. Ему почти любопытно. — Я не знаю, что это. Это не похоже на переходное пространство…       Она тормознуто окидывает взглядом горящую комнату. Совсем не жарко. Будто происходящее — мираж. Или…       — Что, если происходящее и есть ответ?       — В смысле?..       — Хватит болтать. Иди-ка сюда. Посмотрю на тебя, — пред-Манила делает шаг вперед, Брахма становится в стойку, готовый наброситься в любой момент.       Хината чувствует, что она близка к озарению.       Все происходящее ей что-то… напоминает…       — Ты так плохо выглядишь. Что ты сделал с собой? Как мог до такого себя довести? Это же позорно, ты должен быть самым сильным. Думаешь, выстоишь спарринг? Я шутить с тобой не стану, я ни с кем не шутил. С самим собой — тем более, — пред-Манила меланхолично глядит на огонь, раздумывая о чем-то. — Ты, наверное, в ужасе от меня, не так ли? Тоже думаешь: «Это не то, чего я хотел». Нам обоим не нравится то, кем мы стали. Ты — это какое-то мое иное воплощение? Типа, «что с вами стало бы, если бы вы вели нездоровый образ жизни»? Такой себе результат, я не впечатлен. Получается, в любом случае мы — это разочарование.       — Поверь, уж ты куда большее разочарование, чем я, — Брахме мерзко от происходящего. Он пытается схватить врага за горло, но тот ловко отскакивает, естественно предугадывая свое собственное движение. — Ты нахер Хаккая завалил?! Совсем ебнулся?!       — Да я так-то не только Хаккая завалил, — усмехается тот. — И Дракена нашего любимого, и ее любимого Наото, — кивает на Хину. — И Мицую, и Чифую, и Пачина, Казутору, Кисаки, Санзу. Ах, да, последних трех вам вряд ли жаль. Или жаль? Я уж позабыл, каким я был до всего этого. Ну, тогда так: Юзуха, Коконой, Инуи. Ну что, этих-то точно жаль, да? Ты разозлился? А ты? — пред-Манила оценивающе и с вызовом осматривает Хинату с головы до пят. Но ей не до него, она пребывает в своих мыслях. В ее голове сейчас происходит мощный вычислительный процесс, и лучше ей не мешать. Вот сейчас, сейчас-сейчас, еще немного — и она все решит.       — Какая же ты мразь… — выплевывает Брахма. — Я тебя ненавижу. И если мы — одно целое, то нам лучше не жить. Я всеми силами пытался избежать катастрофы. Я чувствовал, что это может произойти. И если это другая реальность, то я не хочу, чтобы даже в параллельном мире я был причиной всех смертей. Нам лучше умереть. Нам. Сегодня мы умрем вместе.       — Ты так легко сдаешься? Хочешь принести себя в жертву? Как благородно! Очередная жертва Мандзиро Сано! Ничего нового и оригинального. К такому тебе все давным-давно привыкли. Даже смешно. И они еще пытаются нас отговорить от злодеяний. «Не оставайся один, ты только не оставайся один!» Тебе же тоже так говорили, мы же начинали свои пути одинаково, не так ли? Развилка случилась уже потом. Ну, как я это все понимаю, — пред-Манила снимает часы и бросает их себе под ноги, после чего безжалостно давит. Как будто говорит, что после этой сцены времени не станет. Возможно, пространства тоже. И это показательное выступление адресовано, скорее, Хинате, нежели Брахме, потому что пред-Манила ее раскусил. Не стала бы бойкая девка в такой момент молчать без причины. — А что они понимают? Вот что, скажи мне? Какая разница, какую дорогу выбрать, если все равно в конце нас ждет одиночество? Итог один. От перемены мест, бла-бла. Ты все еще — главная составляющая. Неудивительно, судьба-то твоя. Твой мирок должен разрушиться. Он как соломенный домик. И это нормально. Неужели ты так не считаешь?       — Нет!       — Видишь, в чем разница между нами? Я смирился и с благодарностью принял судьбу, а ты решил всех наебать. Знаешь, единственный, кого ты наебал в итоге, это ты сам, — пред-Манила смеется. — Ну, точнее, ту часть себя, которая с охотой верит в любой пиздеж. А твой Черный Импульс не хочет верить! Твой Черный Импульс сам знает, как лучше. Не проще ли отдать бразды правления тому, кто умеет править? У власти никогда не сидят добряки, это закон жизни. Неужели ты так и не понял этого?       — Я хочу, чтобы ты сдох, — Брахма шаркает шлепками, готовясь нанести удар, а пред-Манила даже не шевелится. «Неправильно», — думает Хината, сопоставляет, вспоминает, анализирует. Она близка, близка, близка. Дайте ей еще пару минут. Подождите вы драться! — Сдох в этом пламени. Я. Хочу. Чтобы. Ты. Сдох. Сука, сдохни! Почему, почему не работает?! — о, Брахма у нас поверил в свои силы и решил попытаться влиять. Только вот он не Истинный, поэтому ничего и не получается.       «Неправильно».       — Ну и что изменится, если я сдохну? В моем мире я уже всех забрал. Это ты — пришелец. Признайся, ты ангел, который явился, чтобы воззвать к моей совести? Какая глупая у тебя задача! Бессмысленная даже, я бы сказал. Мне понравилось править. Секта имени Мандзиро Сано — звучит прекрасно, не думаешь? Все наши друзья умирали с радостью. Они обожали меня. Мое желание было для них законом.       — Зачем, просто ответь, зачем?! — Брахма постепенно звереет, но его не накрывает диссоциативкой, это чисто человеческое непонимание, даже какая-то детская, отчаянная истерика.       — Неужели тебе самому, без Импульса, никогда не хотелось кого-нибудь ебнуть? — пред-Манила с лицом всеведущего психотерапевта вскидывает подбородок. Его рожа выражает колоссальное наслаждение от самого себя. «Я такой умный, я всех читаю как открытые книги, и про тебя я все знаю, это пост мортем!»       — Не хотелось!       — Не ври. Вспомни того же Шина. Он твой каратель, да? А слабый в тайне мечтает поглотить сильного, — пред-Манила ухмыляется, поскольку, конечно же, попадает в яблочко. — Я все принял, а ты метаешься в отрицании. Такое ощущение, что я разговариваю с собой в возрасте десяти лет. По тебе так и не скажешь, что ты взрослый мужик.       — Во мне есть еще хоть капля добра и справедливости. Ебаной человечности, — Брахма вытирает кулаком мокрые глаза. — А ты… просто гнида последняя, в тебе ничего человеческого нет!       «Неправильно, неправильно, НЕПРАВИЛЬНО! Вы — про одно и то же. Вы просто… разные грани друг друга. Вы…       Отражения в зеркале.       ТОЧНО.       ДУРА, КАКАЯ ЖЕ ТЫ ДУРА, ХИНАТА, ОТВЕТ БЫЛ ВСЕГДА ПОД НОСОМ, ТЕБЯ В НЕГО МОРДОЙ ТЫКНУЛИ, КАК ГЛУПОГО МАЛЕНЬКОГО КОТЕНКА, ПРИЧЕМ УЖЕ ДАВНО, А ТЫ ПРОИГНОРИРОВАЛА, ТЫ НЕ УВИДЕЛА ОЧЕВИДНОЕ.       Ответ проще некуда. Теперь ясно, что делать. Сука, это же элементарно!       Майки разбился вдребезги. И его нужно СОЕДИНИТЬ.       Ведь нет смысла отрицать свое я. Свои теневые стороны. Суть нормальной жизни в том, что ты принимаешь все свои грани. А Майки… Майки не принимает.       Вот.       Вот оно.       Вот, что случилось на Старте.       Подробности — это уже лирика, а суть теперь Хината знает. Майки настолько сильно отрицал свой Черный Импульс, что его душу разорвало. Значит ли это, что все созданные миры — его работа?       Нет, стоп. Санзу говорил, что причина — это Хината.       Ладно, сейчас это не важно.       Хина знает одно: Брахме и пред-Маниле необходимо, необходимо прямо сейчас перестать воевать. Им нужно соединиться. Как Хината-слабость отрицала Хинату-первородную-ярость. Но слабость поддалась. Это было читерством в какой-то степени, потому что слабость не могла не поддаться. Хинате очень повезло, что ее части не ругались так, как сейчас ругаются эти двое.       — Майки, — зовет она, но сразу же понимает, что это бесполезно, потому как что Брахма, что пред-Манила уже стоят друг напротив друга как два воителя. Один спокойный, изображает из себя познавшего дзен, а второй яростный, выведенный из равновесия. Ох…       — Зачем оставаться людьми в таком жестоком мире? Раз уж наша судьба — это падение героя, так почему бы достойно не отыграть роль?       — Да потому что мы не такие! — Брахма ревет отчаянно, замахивается, надеясь попасть в скулу, но пред-Манила легко уворачивается. — Я не такой! А ты — иди к черту!       — Майки, нет смысла отрицать свою болезнь! — Хината все равно выскакивает и становится перед ними, раскинув руки, в жалкой попытке остановить драку. Это так глупо, так отчаянно, так смешно… Но она, правда, понятия не имеет, что еще может сделать в данной ситуации. Нет смысла влиять сейчас, когда цель ясна. Потому что так можно продолжать бесконечное количество раз прыгать, в попытках улучить лучший момент, момент, когда две стороны одной медали будут спокойны и готовы к серьезному разговору. А такого, если подумать дольше секунды, нихрена не дождаться. Сложностей бы не было, если бы Майки мог так легко с собой примириться.       — Она дело говорит, между прочим, — пред-Манила уворачивается от очередного удара. — Так ты, типа здоровый у нас сейчас, не захваченный тьмой. Что, реально хорошим себя считаешь?       — Не считаю, — очередная попытка нападения Брахмы не увенчивается успехом. Бесполезная борьба. Все движения будут предугадываться. — Но я хотя бы пытался! И пытаюсь!       — Ты тянешь вину за собой. А прошлое нужно уметь отпускать, — мудрая тьма не злится, она умиротворена, двигается так, будто танцует, руки сцеплены за спиной.       — Майки, послушай меня. Ты должен его принять! Он — это часть тебя! Мнение насчет того, определяет тебя болезнь, или нет, не имеет значения! Есть факт: ты болеешь. И это нельзя исправить сейчас! Чем больше ты бежишь от него, тем быстрее он догоняет! Он питается твоими страхом и непринятием!       — Хах, какие интересные мысли. Да, бежать бесполезно. Ты попробуй с болезнью подружиться. Вы много дел наворотите.       — Он хочет забрать контроль! — орет Брахма и спотыкается о горящую балку. Чуть не падает, но ему с большим трудом удается устоять на ногах. Пред-Манила осуждающе цыкает, мол, «до чего мы вообще докатились».       — Не трать время на то, чтобы победить! Нужно учиться жить с этим. Не смиряться, но жить! Потому что, если ты продолжишь находиться в отрицании, это доведет тебя до безумия. Ты должен принять происходящее, и только тогда ты поймешь, как можно с этим справляться!       — Так вот, что вы хотите сделать? — пред-Манила показушно-очарованно усмехается. — Справиться? Ты неизлечимо болен, Майки. В этом вся соль. Постоянная борьба выматывает, знаешь ли. Почему бы не поддаться болезни, когда знаешь, что она сильнее чем ты? Непобедимого Майки может победить только его психоз.       Хина смотрит то на одного, то на другого, и пытается придумать, что ей делать. Они ее не слышат и не услышат сейчас. Возможно, кстати, в их увлекательный разговор и не стоит влезать? Ведь то, что сейчас происходит, это, считай, самая обыкновенная рефлексия… Естественный процесс, настигающий каждого человека рано или поздно.       — С чего ты взял, что ты сильнее? — Брахма останавливается, опускает руки. Понимает — мордобой тут точно не поможет. — Для тебя болезнь — это здоровье. Ты боролся с ней. В своем мирке ты выиграл. В моем мирке выиграл я. Что, хочешь поглотить вторую оболочку? Ебало не треснет?       — Ничего я не хочу поглотить, мне и в своем теле прекрасно. А вот тот, кто сидит внутри тебя, такой же как я, мой брат-близнец, очень грустит, потому что ты его не пускаешь в большой мир. Запер его, да и все. Думаешь, запер — избавился от проблемы. Ан нет, это так не работает.       — А ты кого запер? Здорового?       — Я его не запер, а убил.       — Ну нет! Не поверю. Эта хуйня работает в обе стороны. Поверь, он где-то там, внутри, тоже охуеть какой грустный.       — Ну да, тут не поспоришь. Под плесенью все равно остается хлеб, нужно же ей на чем-то расти, — пред-Манила снисходительно улыбается, прячет руки в карманы. Кажется, эта безумная сцена ему совсем не надоедает.       Хината отходит подальше и с интересом наблюдает за ними. Все-таки, если бы они ОБА реально хотели друг друга убить, они бы это уже сделали. Но никто из них на самом деле не хочет избавляться от своей потерянной половины. И побеждать ее — тоже. Это же очевидно. Только вот не для них. Это такой типичный спор с собой… Спор из серии «как мне стать лучше без ущерба своей личности». И тут логичный вопрос: «А нахуя себя насиловать? Ты такой, какой есть. Принуждение к добру не делает тебя добрым».       И пред-Манилу ведь действительно не назвать победителем. Потому что Манилу-то, который не «пред», Хината знает. Знает о том, как он сожалеет обо всем, что сделал Черный Импульс.       — Поверь, ты даже не задумывался, кого тебе нужно уничтожить, чтобы победить, — Брахма упирает руки в бока и вскидывает подбородок. Оппонент вопросительно вскидывает бровь.       — Ее имеешь в виду? И всех твоих псевдо-друзей, которым, как выяснилось, была нужна только сила?       — Нет, о нет, причем здесь они? — Брахма усмехается. Но это не есть хорошо. Двум половинам нужно найти консенсус. — Внутри этого тела же сидит маленький обиженный на жизнь мальчик, не так ли? — пред-Манила сдвигает брови. — Обижается на папулю, который ушел из семьи, на мамулю, которая предпочла суицид решению проблем. На брата, который сломал жизнь. На дедушку, который не смог защитить, — пред-Манила прикусывает язык. Он так беспомощно хмурится… а все потому, что добрались до его истоков. До истоков Черного Импульса. — А еще в нашей компашке есть юноша, от которого отвернулись псевдо-друзья и которого предпочли не искать. Давай, убей их. Убей несчастных детей. Ты же можешь.       А пред-Манила не может.       Потому что эти дети его кормят.       — Да пошел ты… — шипит он агрессивно и выставляет руку вперед. Как въебал бы со всей дури, да медлит, понимая, что условная светлая половина как бы права и чуточку переиграла тьму. — В любом случае, ты многого не понимаешь.       — Как и ты! Твой взгляд на вещи ограничен. Мы оба зашорены по жизни. Единственная, кто здесь хоть что-то да понимает, это она, — Брахма кивает на Хинату и та усмехается. Шутник он, конечно. Но, ладно-ладно, она понимает в любом случае побольше, чем они. — Кстати, я удивлен, что Черный Импульс, на самом деле, такой же жалкий, как и я.       — Я просто фантом, — пред-Манила пожимает плечами. — Но ты много не думай. Тебе это вредно.       — Да тебе тоже.       Они смеются. Смех этот наконец так похож: наступает единение… Они даже сами удивляются этому факту. Не важно, считаешь ты, определяет тебя болезнь или нет. Болезнь все еще часть тебя, Майки. И пока ты ее не примешь, ты не сдвинешься с мертвой точки.       — Я все пытаюсь понять, что ты такое и как ты здесь очутился, — пред-Манила будто специально игнорирует Хинату. Она ему не особо нравится, хотя уважение во взгляде отчетливо видно.       А Хината задумывается над этой фразой: «Я просто фантом». У нее ощущение, что Черный Импульс действительно здесь был. И ушел. Да, все началось с него. А потом… Потом он подсунул давно забытое, уже не актуальное прошлое в виде пред-Манилы. Это не настоящий Черный Импульс. Это такой же потерянный ребенок, как и Брахма, только неспособный контролировать собственную агрессию.       Так.       Стоп.       Если пред-Манила — это фантом, то Брахма тогда, получается, тоже?..       Ну да, да.       Да.       Она ведь в конце сбила запрос о Старте своим «объясни мне понятным языком». Ого. Так происходящее — просто черновой вариант? Ключик к разгадке грядущих загадок? Выходит, попасть в тело «своей копии» гораздо сложнее, чем кажется. Можно благополучно влететь в иллюзию. Благополучно затеряться в мирах и междумирьи. Все слишком сложно.       Хорошо, если сейчас понятно, что делать, то может им не обязательно заканчивать этот разговор? Нужно просто переместиться в какую-нибудь реальность. В настоящую! Затем открыть проход в следующую, схватить Майки-один и соединить его с Майки-два.       Отлично, план действий предельно понятен. Еще бы реализовать это все. И не криво-косо, а по-нормальному.       Пред-Манила вытягивает руку. Брахма тоже. Шаг навстречу друг другу. Еще один.       Псевдо-примирение.       Псевдо-принятие.       В любом случае, это выглядит очень красиво.       Это Сотворение Адама.       Сотворение Майки единственного, цельного Майки.       Происходит взрыв. Рождение мини-вселенной стараниями Хинаты.       Ее будто затягивает в черную дыру. Хотела попасть в настоящую реальность, и, кажется, сейчас происходит тот самый переход. Не понарошку.       И все не будет так просто, как в прошлый раз. Потому что прошлый раз — лишь пробный вариант.       А теперь… тебе будет очень, и очень, и очень больно.       Хината парит в невесомости, вокруг нее пролетают формулы и уравнения. Пространство вокруг — исключительная математика. Она вдыхает отсутствие кислорода и легкие разрывает на тысячу мелких кусочков. Кусочки разлетаются по вселенным, планетам и звездам, прикрепляются к ним. А сама Хината, в абсолютно невменяемом состоянии, хватает себя за горло и пытается вынырнуть, но у нее не получается. Космос чернее черного, космос состоит из Черного Импульса, и она запуталась в паучьих сетях чужого недуга, и она       больше не может терпеть.       Итак, Тачибана Хината сошла с ума.       У нее натурально поехала крыша.       Это финиш, конечная, занавес, точка. Финал адекватности. И она не выйдет на бис.       Больше нет страха. Больше нет паники. Больше нет ужаса.       Может, кому-то и страшно, но только не Хине. Она в абсолютном принятии ситуации, ей патологически хо-ро-шо. Так хорошо, так классно, так заебато, боги, -БОГ-, МАЙКИ, приходи сюда, приходи, поваляемся в цветочках, посмотрим им в глаза… О да, на фоне едко-синего неба поле ромашек с разноцветными лепестками, а вместо серединок у них глазные яблоки! А в центре поляны так и вообще глазная яблоня: у нее плоды смотрят не то, что на Хинату, они смотрят НА ВАС.       Хине не больно, легкость наполняет нутро. Одержимая эйфорией, как демоном, она лежит, хохочет, аж заливается, а под лопатками лопнувшие глаза ромашек пачкают кофту. Оооооооо, чудесно-то как, чудесно! Но тучи отчего-то сгущаются, и все цветы, все яблоки, листочки и стебельки, да даже само слепое небо, что выглядит как январское небо над округом Сонома в девяносто шестом, начинают рыдать. Стоит такой оглушительный вой… На фоне звучит «Вопрос оставшийся без ответа».       А потом прорезаются голоса. Голоса такие: «Хина, проснись, там, снаружи, нужна твоя помощь, ты должна, нет, ТЫ ОБЯЗАНА вернуться в сознание, стань собой, вернись, вернииииись», а она им: «Да похуй мне!» Да и правда, нет никакого «снаружи», есть только «внутри». А внутри жилы, мясо и кости. «Внутри» можно пропустить через мясорубку, внутри можно устроить резню. Внутри будет столько крови, что ей хоть упейся. Внутри все гнилое, внутри всем заправляет болезнь.       Хината морщится, она не может подняться, да и не хочет. Ее здорово глючит, приходить в себя — хуже пытки, поэтому лучше остаться запечатанной в своей черепной коробке. Картинку насилует глитч, голоса искажаются, становятся жутким скрежетом, потом — шумом. Потом небо превращается в «пачки» синусоидальных сигналов.       Грядет катастрофа. Лучше бегите.       Сейчас будет кислотный дождь. Ртутные реки выйдут из берегов.       Глаза лопаются, брызгают кровавые фонтаны. Или это вино?       Хината садится. Она промокает за считанные секунды. Становится вся багровая, будто устроила резню бензопилой или вылезла из адского разлома.       Она оказывается тайяки под ливнем у водохранилища. Тайяки выкидывают в мусорное ведрооооооо. А незримые руки — уже здесь — хватают везде, растягивают, начинают отрывать конечности одну за другой. Толкаются в плоть как сверла, сложив пальцы и ковыряя путь отросшими ноготками.       БольнобольнобольнобольнобольноПОМОГИТЕРАДИВСЕГОСВЯТОГОМАЙКИИИИИИИИИМАЙКИМАЙКИМАЙКИСПАСИПОМОГИ МАЙКИ БЕГИ НЕ ПРИХОДИ СЮДА НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ МАЙКИ НЕ СЛУШАЙ ГЛАС ОТЧАЯНЬЯ, СЛУШАЙ ЗДРАВОСТЬ. МОЯ ЗДРАВОСТЬ ГОВОРИТ ТЕБЕ ДЕЛАТЬ НОГИ. ПОМО(БЕ)ГИ.       Голоса говорят: «Хина, ты просто ничтожество. Каково это — проиграть?»       А она им: «Я не проиграла. Да и не играла вообще».       Они: «Ну как это не играла, когда вся наша жизнь — это огромная выживалка?»       Хина: «А соперник кто? Естественный отбор?»       «Тебя отобрали, ты избранная, проходи на плаху. Все лезвия уже заботливо наточили».       «Лучше уж я сама. Ложкой себе вены расковыряю, чтобы подольше посмотреть вокруг», — пытается отмахнуться от рук, но те держат крепко, да и уже шевелить нечем — разорвали на кусочки, остался только обрубок. Голову отвинтить — и все.       «А на что тут смотреть? Вот мы все время смотрим, еще пока ничего интересного не увидели».       Если и есть преследователь, то это чувство вины. Чувство вины, которое дамокловым мечом, постоянной угрозой висит, скоро сломает. А в чем провинилась наша хорошая?       Вам шепчет яблоня прям на третье ухо: «Забыла Майки-и-и.       Видите, ее постоянно что-то сбивает с пути. Как думаете, что это? А может, это не «что», а «кто»? Подумайте хорошенько. Какие ваши предположения?»       Хина отплевывается от мокрых волос, попавших в рот. Противно. Это все-таки кровь, а не вино. Ее сейчас стошнит.       Она не забыла Майки. Она думает о нем даже сейчас. Даже когда на грани всех граней. Даже когда на границе собственной адекватности. Думает, думает, думает. Только не знает, как выбраться отсюда. И стоит ли? Может, позволить себя сожрать взглядом? Упокоиться уже наконец? Вдруг ее здесь не достанет Такемичи?       Вот тебе и интересный выбор: смерть или борьба? Хината ведь изначально хотела сдохнуть, ничего более. Переживать из раза в раз одно и то же — это охренеть как тяжело. Особенно, когда это страшнейшая, неописуемая боль. Затем — выход души из тела, переселение в новое тело. Сложные процессы. Приходилось смиряться. А что, если сейчас ей дают шанс, что, если сейчас Хина может с чистой совестью выбрать себя? А совесть точно останется чистой? Ну да, по идее. Хина ведь Майки ничего не должна, они вообще друг другу никто. И любовь ее — это, быть может, очередная зараза. Кто знает?       «Да-да-да, дорогая, у нас глаза из-за тебя полопались, ты уже натворила дел, давай, давай, позволь открутить себе башку. Умри умри умри умри умри умри умри умри».       Она резко садится. Одна рука откручена не полностью, а висит на лоскутах кожи. Хината дотягивается до запястья, впивается в него зубами, кое-как присоединяет руку, будто вставляет в паз. Противный звук срастающихся костей оглушает. Все выключается. Наступает тишина, но ненадолго. Что-то начинает гудеть. Это ли не звук ошибки, сбоя в системе? Проверяет руку — работает. Отлично. Хватает вторую руку, присоединяет. Потом берется за ноги. Те, кто ее держали, теперь на расстоянии — перепугались. А Хина действует машинально, ее лицо не выражает абсолютно ничего. Да ей в целом, даже в душе, глубоко, феерически поебать на происходящее.       А все потому, что у нее есть цель. И цель эта, свет этот в конце тоннеля, важнее всего, лучше смерти. Майки лучше смерти. Она четко понимает это, и ей ничего не нужно, кроме него.       Поднимается, теперь одержимая богом, размазывает по коже кровь, в надежде ее (кого — кровь или кожу?) стереть. Так противно, так гадко… Идет. Давит цветы безжалостно. Их хрупкие лепестки превращаются в кашу под босыми ступнями.       «Ну блин, чего ты помирать-то расхотела, а?»       Не отвечает. К черту.       Итак, давайте разбираться в сложившейся ситуации. У нас есть Брахма-Майки, пред-Манила и не-Майки. Ну, точнее, были. Да и то, не совсем настоящие (первые двое так точно, а последний — загадка). Получается, Хината каким-то образом создала симуляцию. Да-да, та реальность, исполнившая ее хотелки — это симуляция. В КОТОРОЙ ОНИ С БРАХМОЙ СОЗДАЛИ ЕЩЕ ОДНУ СИМУЛЯЦИЮ. И из этой симуляции в симуляции Хину вынесло, скажем так, за пределы. Она оказалась хер пойми где, возможно, она столкнулась с настоящим видом Вселенной. Возможно, попала в свой собственный воспаленный разум. Это не важно. Сейчас важно попасть в реальный мир и собрать всех мини-Майки в одного большого, а главное настоящего Майки.       Окей, на Старте Майки каким-то образом расщепился. Это понятно. Но причем здесь Хината? Но кстати, теперь она прекрасно понимает, что их с Майки связь взялась не с потолка. Это влияние Старта.       А еще воспоминание о письме вовремя-невовремя всплывает в голове. Кто-то ведь пытался с нею связаться. Четвертый Истинный? Кто четвертый, в самом деле? И кто главный враг? Как бороться с Санзу? Нельзя ведь списывать его со счетов. Если он исчез сейчас, вовсе не значит, что исчез насовсем.       А еще.       Еще.       Где, блядь, Такемичи?       Нет, правда, чем он вообще занимается, пока тут происходит такой кошмар?       А, ладно.       Хина устало потирает переносицу. Сжимает и разжимает кулаки.       — Между прочим, приятного было мало. Я сваливаю, — оповещает она пространство и застывшее время.       — Отпустим ее? — на Вас глядят сотни, тысячи уцелевших глаз. — Пойдете за ней? Знаете, куда идти? Она вот не знает. Разве приятно идти туда, не знаю куда, и не знаю зачем? Или этот Майки для всех является достойной причиной? Может нам схлопнуться и запечатать ее в маленькой коробочке? Будет бороздить космические просторы, как в снежном шаре плавать. Вам-то что, в самом деле? Вас это не касается.       — С кем ты там болтаешь? И, главное, кто ты? — Хината осматривается, почесывая предплечья. Ей так липко и неприятно… Хочется просто поставить весь мир на паузу и банально привести себя в порядок.       — Со зрителями. С группой поддержки и группой хейтеров. Ну и группой похуистов, конечно. Мы все здесь собрались для того, чтобы понаблюдать за тем, как ты пытаешься барахтаться. Увлекательное зрелище. Удивительный мир насекомых.       — Так, все-таки, кто ты? — Хина прищуривается, вглядываясь в нездоровую голубизну неба. Она видит пиксели. Больно смотреть.       — Остатки твоей здравости, конечно. На самом деле, глубоко в душе ты понимаешь, что происходит. Просто не помнишь многих вещей.       — Ладно, здравость, помоги мне выйти отсюда.       — Хочешь выйти из себя?       — Выйти и одновременно войти глубже. Мне нужно вернуть себе память.       — Часть тебя так хотела все позабыть!       — Она все еще хочет. Но ее мнения никто не спрашивает. Знаешь, испытывать двойственные чувства — это нормально.       — Ну ладно. Я уж точно не заинтересована в том, чтобы играть против тебя. У тебя и так врагов предостаточно.       — И куда ты меня отправишь?       — В первый попавшийся, но подходящий тебе мир? Разве ты не этого хочешь? Но не обещаю, что будет легко.       — Да я уже поняла.       И правда. Влиять, конечно, здорово, но к реальному положению дел это не имеет никакого отношения. Возможно, получится выгодно влиять по мелочи, но если подумать хорошенько, то мы приходим к логичному выводу: все НАСТОЯЩИЕ миры уже созданы. А то, что пытается сотворить жалкий человечишка — это всего лишь пародии. Нельзя пытаться уподобиться Богу. Поумерь свои аппетиты.       — Тебе повезло, что ты примирилась с самой собой. Держать не буду.       — Вот уж спасибо. Давай.       Хина раскидывает руки и закрывает глаза.       Болезненный укол здравости должен отлично подействовать на нее. Особенно после всего того кошмара, что с ней случился.       Но ничего не происходит. Тогда Хината раздраженно открывает глаза. Яблоня находится прямо перед ней. Черная-черная, высокая-высокая. Чем-то напоминает ту яблоню, под которой они сидели с Майки. Только эта яблоня уже плодоносит. А на одной ветке у нее не гроздья яблок, на одной ветке висит оружие. Сама природа говорит: «Хуярь». А против природы, знаете ли, не попрешь.       Хината срывает с ветки первый попавшийся пистолет. И что ей нужно с ним делать? Застрелиться? Раньше она бы с радостью согласилась, но не теперь. Теперь она девушка занятая, только вот голова от переутомления совсем не варит.       Осмотревшись, Хина замечает дверь посреди поля и сразу же направляется к ней. За дверью открывается премерзкая картина: семейство Ханагаки обедает. И нет, не Такемичи с родителям, а Такемичи со своей рыжей женушкой, и Хината прекрасно понимает, что это — очередная симуляция, ее не выпускает собственный мозг. Таких симуляций ей не нужно. Она снимает пистолет с предохранителя и переступает порог. Убивает безжалостно — сначала его, потом ее. Два идеальных выстрела промеж глаз. Хината никогда не умела так хорошо стрелять, а тут как будто бы после удара молнии получила новое превосходное умение. Но она уже ничему не удивляется. Что, если о себе дает знать Старт? Мышечную память никто не отменял.       Хината выходит из кухни и оказывается на кладбище. Ее недокопия стоит и надрывается над могилой Такемичи. Так грустит, бедняжка, все еще любит его, наверное. Но Хинате не жаль ту себя. Такое будущее вполне могло ее поджидать в единственной правильной реальности, если бы она когда-нибудь не прозрела. Такемичи раздражает ее все больше. Ее охватывает первородная ярость. Жестокая, Хината избавляется от скорбящей.       Начинается дождь. Быстро он превращается в самый настоящий ливень. Так хоть помыться можно. Хината брезгливо трет окровавленные плечи. Все, что она испытывает сейчас, это раздражение. Ей уже остоебенили эти игры разума, в самом деле.       Следующая дверь. Хината выходит за пределы кладбища и случается переход. Собственный голос в голове как бы невзначай интересуется, готова ли она. Готова, понятное дело. Уже к чему угодно, честно говоря. Главное, выпустите из этой ловушки! Стало уже так тесно… Да и подизносилась эта хрупкая оболочка, пора ее поменять на что-то более настоящее.       Хината приходит в себя от боли. Ее кто-то держит так крепко, что аж искры из глаз сыплются. А она сама вертится как ненормальная, даже пытается кусаться. Хочет остановиться, да не получается. В груди разгорается страх, граничащий с безумной яростью. «Со мной так нельзя!» — с возмущением думает она и наконец фокусирует зрение. Белые больничные стены пугают стерильностью. В коридоре стоит стойкий запах марлей и спирта. Хина вертит головой: по обе стороны от нее два громадных мужика. С опозданием до нее доходит — это, блядь, санитары.       — Какого… какого… какого…       — Держи, — говорит один другому. Хината вырывается так, что они справляются с ней с трудом.       Вокруг еще целая толпа людей. А воспоминания о происходящем постепенно возвращаются в голову. Хочется орать, обвинять, царапать, душу выбивать из НЕГО, стоящего близко-близко.       Руки можно скрутить, а вот голос не отобрать. Хината кричит истерически:       — Я все знаю! Я знаю, что ты с ним сделал!       Доктор смотрит на нее безразлично, даже как-то насмешливо. В руках у него шприц.       — Я знаю, что ты с ним сделал, Шиничиро! Сгори в аду!       Сано Шиничиро, главврач психиатрической больницы, полностью игнорируя вопли, делает ей укол здравости.