Твое человеческое лицо

Mitski — Washing Machine Heart

      Психиатрическая больница под руководством Сано Шиничиро — отличное место, но только на первый взгляд. Точнее… оно действительно отличное для всех, кроме Хинаты и Майки. Ну, про Майки мы поговорим позже, а про Хинату — прямо сейчас. Когда, если не сейчас, в конце-то концов? Про нее ведь история.       Кормят здесь хорошо, не обижают, санитары культурные, курить можно когда хочется, но, естественно, только под присмотром — прямо-таки сигаретный рай, туалеты открыты, мытье не раз в триста лет, палаты убирают регулярно, одежду выдают чистую, на прогулки пускают, занятия придумывают. В целом, в больнице светло, тепло и атмосфера, скорее, как в санатории, нежели в криповой психушке из фильмов.       Но у Хинаты проблемы, что неудивительно. И создала она их себе самостоятельно. Стоило вести себя спокойно, стоило… Ладно, что нам с этого «стоило». Тут вся штука в «не». Определенно НЕ стоило кошмарить Шиничиро, преследовать его и капать на мозги своим «зачем ты издевался над Майки». Определенно НЕ стоило в состоянии истерики врываться в его гребаную больницу, устраивая переполох среди пациентов, и орать во все горло всякие обвинения. Да, в этой реальности (в настоящей, к слову), Шиничиро был все тем же хуевым братом, да, он даже закрыл здесь Майки, но… «Дура, зачем ты подставилась, как теперь выйти?!» — вяло размышляла Хината, когда еще могла размышлять, «наслаждаясь» действиями препаратов, и ее развозило по полной программе.       В этой реальности все так: Хината расходится с Такемичи, отходит от дел Свастонов целиком и полностью, но потом чуть не становится случайной жертвой Майки. Оказывается, тот поймал жесточайший психоз. И вышел из него только тогда, когда Хината со страху схватила его за щеки, в попытках от себя оттолкнуть — ее чуть не задушили голыми руками. После этого они долго разговаривают, Майки вываливает всю свою подноготную и у Хинаты получается уговорить его усиленно лечиться, но только без вмешательства Шиничиро, конечно. Майки при деньгах, он может себе позволить организовать больницу на дому. Но они не успевают ничего, поскольку Майки снова овладевает Черный Импульс и тот тащится к Шиничиро, с которым они не общались лет десять, если не больше. Тащится с целью его грохнуть. Но Шиничиро не пальцем деланный, своим волшебным уколом он в мгновение ока и слона с ног свалит. Так что пред-Манила благополучно оказывается в больничке, Хината пытается по-хорошему поговорить с Шиничиро, пытается угрожать, пытается запугать, но ничего не получается — тот просто стена. И Хината, которая прекрасно понимает, что у Майки шансов на нормальное существование примерно ноль, в итоге поймав эмоциональный перегруз, в кромешной истерике врывается в больницу и устраивает концерт. Шиничиро это заебывает — оно и понятно — и он заводит на нее карточку, хах.       Итак, у нас есть пред-Манила, но нет физических сил из-за лекарств, и нет какого-нибудь другого Майки, которого можно было бы с пред-Манилой соединить. А еще Хината не просто буйный пациент, она особо опасна, именно поэтому Шиничиро ее не щадит и с особым усердием подходит к лечению. У нее ж в этой реальности, к тому же вся семья мертва, Хинату никто не ищет, никому не нужна — идеально. Но это еще ладно, можно было бы выкрутиться, засудить и все такое, когда отпустят лекарства. Тут главная проблема в другом: у Шиничиро периодически глаза вспыхивают красным. Братец Майки и без того человек с гнильцой, а превращается в настоящего сатану, который не выпустит и за хорошее поведение дозу лекарств не снизит. До Хинаты поздно доходит, что она находится не в общем блоке и даже не в изоляторе, а в каком-то ебучем подвале. На вязках. Уже двенадцатый час, наверное.       Она обоссалась пару раз. Никто ее не подмыл. Тело совсем не слушалось. Слюна тоже периодически текла. Над ней постоянно кто-то кружил — лица уже невозможно было разглядеть, перед глазами все плыло — с ней что-то делали, ее трогали, вертели, обкалывали. В глаза била белая-белая лампа. А потом все (или кто-то один) ушли и выключили свет. И она осталась в кромешной тьме, не способная пошевелиться, да еще и связанная по рукам и ногам.       Вообще, можно было не утруждаться с фиксацией: Хината в настолько неадекватном состоянии, что все, что она может, это просто мычать.       Поначалу с ней обращались хорошо — она помнит. Ну, пока рядом были другие люди. А потом Шиничиро с пылающими глазами усадил ее в кресло-каталку и долго-долго куда-то вез. Скорее всего, Хинате привиделись другие люди рядом с ним. Никто бы не стал так мучить живого человека. Впрочем, и без того все понятно: ее не хотят убивать, ее хотят сломать. И ломают. Ломают с особым садистическим удовольствием. Идти по простому пути скучно, но цель все равно стоит одна — сделать из нее овощ. Пока все отлично получается. Даже особых стараний не нужно — просто коли. Бесконечно, из раза в раз. Подавлять волю, пытать, запугивать? Зачем это все, если можно заставить человека испытывать духовные муки?       О, то, что творится с Хинатой невозможно описать словами, это можно только прочувствовать (и не приведи Господь никому подобное пережить). Ее душа будто находится в стиральной машине, стоящей в режиме сушки. Попытки изничтожить остатки жизни вполне успешны. Акатизия, вышедшая на новый уровень, когда уже и мыслей не остается вообще никаких. Просто каша, даже не из букв, а из их ошметков, бурлящее несъедобное варево. Хината тяжело дышит, она вся вспотела, больничная рубашка неприятно липнет к телу, ей то жарко, то холодно, но ни на что из этого она уже не обращает внимания. Ее мозги похожи на жвачку. Эту жвачку прямо сейчас кто-то пытается отодрать со своей подошвы. Сердце вот-вот и разорвет грудь. Непроизвольно приходится двигаться, чтобы хоть как-то облегчить мучения. Движения эти — бесконечное напряжение и расслабление мышц, шевеления головой до боли в шее. Вообще, болит везде, но боль — вторичное, когда тебя раскладывает на ментальные атомы и собирает обратно.       Лампа загорается, появляются руки. Шиничиро — а это точно он — проверяет пульс, похлопывает ее по щекам. Взгляд не удается сфокусировать ни на мгновение. В ушах звенит как после обморока. Образы смешиваются в уродливую мозаику без сюжета и даже какого-то подобия цельных образов. Нет никакой цельности больше. Ничего нет.       Время проходит. На самом деле, много времени, только Хината этого не понимает. Для нее время превратилось в спутанный клубок ниток, завязалось узлами, с которыми уже ничего нельзя сделать. В ее башке бесконечно кружится смерч, пытающийся казаться легкой балериной, но на самом деле он снес все и остался один и ему не надоедает насиловать труп здравости. Там от трупа-то осталась самая малость, но, знаете, если сильно захотеть… кхм.       Потом от нее отстают. Никто не приходит, свет не включает. Постепенно какое-то подобие сознания возвращается, но только частично. Это как смотреть через разбитые очки. Хинату тошнит. Так она и валяется, распятая, грудой мяса, беспомощная донельзя. И уже не думает о том, что проиграла. На такие мысли просто не хватает мозгов. Это тотальное отупение, оно и понятно. Критика отсутствует напрочь. Идей, планов, стремлений нет. Только инстинкт самосохранения вяло подергивает за рукав, напоминая, что тело только что было на пределе, а сейчас оно как будто бы выпотрошено и неплохо было бы спрятать эту рухлядь куда подальше. Вот только затекшие конечности совсем не двигаются.       Спустя еще бесконечность часов она снова видит свет. Щурится, инстинктивно вжимается в койку. Каждое движение отдается дичайшей болью. Чувствует, как ее раздевают, как обтирают мокрой тряпкой все тело. Грубо. И тряпка жесткая. Похожа на вафельное полотенце. Пахнет, однако, влажными салфетками. Возможно, для ухода за лежачими больными. Хинату поворачивают на живот и заботливо массируют ей задницу в качестве профилактики от пролежней. Видимо, слишком долго пролежала в одной позе, да еще и в луже мочи. Каждая клеточка тела затекла, а рассудок все не возвращается полностью, да и вряд ли вернется в ближайшее время.       Еще чуть позже Хинату отвязывают, усаживают в каталку, куда-то везут. Оказывается, в ванную. Там бреют налысо, отмывают как следует, переодевают в воняющую стиральным порошком сорочку. И — о боги — вывозят на улицу. Шок. Солнце заставляет ее поднять заваливающуюся на бок голову, солнце заставляет кое-как улыбнуться, вопреки всему, солнце радует так, будто она видит его впервые. Солнце греет. Проникает под кожу и вселяет бессмысленную надежду. Хината похожа на увядшее растение. Она по-прежнему не способна двигаться нормально, с трудом сидит, и счастье ее, на самом деле, весьма и весьма примитивно — просто какие-то неоформленные эмоции, просто участившиеся дыхание и сердцебиение. Хочется засмеяться и похлопать в ладоши, вскочить, покружиться. Но ничего не выходит. Руки безвольно лежат на подлокотниках.       Лучше ей становится нескоро, и то только потому, что вместо сомнительных уколов ее начинают пичкать таблетками. Какими — она понятия не имеет. От них побочек вагон, но это ни в какое сравнение не идет с тем, что было. Хината может даже сделать пару шагов. Не без помощи санитарки, но это уже неплохо — еще не восстановилась после ада, но, если так пойдет и дальше, все будет хорошо. Ее, кстати, переводят в светлую одиночную палату.       Как-то раз ее везут на обед. Кажется, так долго везут, что она почти засыпает. Безволие ее все еще никак не цепляет. Думать о чем-то — тягостно, в целом в голове туманно и скорее пусто. Но когда Хината проезжает мимо комнаты отдыха, замечает такое знакомое лицо… Майки сидит напротив телевизора, но смотрит в пустоту. Он тоже бритый, взгляд его абсолютно никакой. Хинате так хочется вскочить и помчаться к нему, но она может лишь завертеть головой и задергать плечами. На обеде отказывается от еды, отворачивается, сжимает зубы. Санитарка сообщает обо всем Шиничиро. Тот вынуждает выпить какие-то новые таблетки. После них снова становится похер на все.       Дальше… а что дальше? Хината… ведет себя хорошо. Послушно. Звучит стремно, не так ли? Ну, когда послушным называют взрослого, самостоятельного, некогда дееспособного человека. Да. Ведет себя хорошо. По сторонам не смотрит, на Майки не обращает внимания, хотя регулярно видит его, когда катится не по наклонной, но на обед, и не без помощи. И чем послушнее Хината, тем к ней снисходительнее Шиничиро. Таблеток становится чуть меньше, состояние улучшается, удается начать проходить более длительное расстояние. И даже узнать, сколько времени она провела в больнице. Хината настолько измучена, что когда Шиничиро со спокойным видом произносит это «восемь месяцев и пять дней», ее ничего не трогает. Восемь и восемь. Плевать.       Дни-ночи, дни-ночи, состоящие из побочек. Распад. Деградация. Ментальная кома. Никакого позитивного прогноза. Хинате не дали времени все обдумать, за поворот головы наказали. Она больше не человек, а так — какое-то существо, едва способное перемещаться в пространстве. Голова кружится постоянно, дыхалка сбоит, периодически кажется, что она в невесомости и ее забирает космический простор. Далеко-далеко отсюда.       — Как ты себя чувствуешь? — Шиничиро наблюдает за каждым движением. Закинул ногу на ногу, сидит напротив, а рядом на маленьком столике лежит кипа бумаг. Хината даже не пытается бросить взгляд на свою карточку с целью узнать диагноз. Это ей ничем не поможет. Да и спасаться, признаться честно, она уже не может чисто физически.       — Я в порядке, — мямлит неразборчиво. По ощущениям язык распух и едва помещается во рту. Шиничиро пытается поймать ее взгляд, но Хината сидит без движения и смотрит куда-то ему за плечо. Сквозь пространство и время. Зато голову держит сама.       — Как считаешь, лечение помогает? — вкрадчиво спрашивает Шиничиро. Хината давно уже разучилась смотреть кому-то в глаза, но оно вдруг само собой получается. Радужки у Шиничиро глубокого серого цвета. Он даже выглядит взволнованным. Если честно, Хината так давно не проверяла, кто перед ней… Сейчас заторможенно думает, что, возможно, ее вытащили из той темной коробки только потому, что врач-Сано так сказал. А тот, который не-Майки, наверное, хотел ее медленно грохнуть.       «От чего меня вообще лечат?»       — Не знаю…       — Но ты стала гораздо спокойнее, а также к тебе постепенно возвращаются силы, — Шиничиро поправляет часы. Не ролексы, конечно, но тоже, наверное, дорогие. На зарплату главврач вряд ли жалуется. — Мне очень жаль, что с тобой это произошло. Я уже говорил и не раз, но ты вряд ли помнишь. В твоем состоянии это неудивительно. Понимаешь ли, из-за врачебной ошибки ты чуть не стала инвалидом. Сейчас я делаю все, что в моих силах, чтобы тебя вытащить. Хотя, уж прости за непрофессионализм, но скажу как старый знакомый — вела ты себя тогда, в самом начале, как ебанутая.       — Ха-ха, — Хина натягивает безрадостную улыбку. Нужно реагировать правильно, чтобы хуже не сделали.       Шиничиро пиздит как дышит. Хотя… Если их двое, то настоящий может и не знать о том, что творит его дружок. Может, они вообще не знакомы. Может, у братьев Сано вообще одинаковые диагнозы.       Хината не говорит, что помнит, что он с ней сделал. Шиничиро похер. Любому из них. И спорить — себе дороже в такой ситуации. И спорить совершенно нет сил.       — Я могу что-то для тебя сделать? — спрашивает так, будто они в этой реальности когда-то были друзьями.       — Ничего не нужно, — Хината отвечает мягко, покладисто. С покорностью порабощенной.       — Все еще не хочешь получить обратно свой телефон? Выйти в интернет, пообщаться с друзьями, — про родных он тактично не говорит — в теме, ублюдок. Авария, все трое — всмятку. Но учитывая количество реальностей, Хинате не грустно. Даже если бы семья была, Шиничиро бы им запудрил мозги, убедил в том, что «вашей девочке необходимо лечение, мы сделаем ей только лучше».       Хината уже собирается отказаться, но в последний момент, сама не зная почему, говорит:       — Хочу.       Это ее первое желание за все месяцы. Не было предпочтений в еде, холодно-жарко — плевать, на улицу или в палату — плевать, «покуришь?» — молчание. А тут — телефон. Она понятия не имеет, зачем попросила. Но раз можно…       — Славно, — Шиничиро улыбается с искренней радостью, едва ли руки не потирает. Для него ее желание, очевидно, успех. — С кем-то свяжешься?       — Да нет… — Хината пожимает плечами. Мышцы отзываются тянущей болью. — Просто посмотрю, что нового произошло.       — Я распоряжусь, чтобы после обеда тебе принесли телефон, — с охотой кивает он сам себе, а потом резко меняется в лице. Хината вздрагивает: глаза Шиничиро вспыхивают ворохом искр. Он говорит роботизировано: — Без глупостей, Тачибана, золотко, — а потом глаза тут же гаснут и все возвращается на круги своя.       Хината сидит в ступоре, но быстро соображает, что, если продолжит округлять глаза и не подавит нарастающую дрожь, не видать ей никакого телефона. И ладно телефон, но ей ведь могут прописать новые таблетки, от которых станет хуже… Поэтому Хина, собирая последние остатки сил, делает все для того, чтобы успокоиться и дышать ровно. Шиничиро внимательный, сразу замечает смену ее состояния, но, вероятно, списывает на радость от возможности посидеть в интернете, поэтому ничего не говорит и брови не хмурит, продолжает улыбаться как улыбался.       — Спасибо.       — Я рад, что ты идешь на поправку, — напоследок бросает, после чего поднимается и пару раз стучит в дверь. Входит санитарка и помогает Хинате уйти.       Когда Хина получает телефон, она открывает новостную ленту, а потом шортсы. Она не чувствует ничего, просто залипает. Шортсы такие же бессмысленные, как ее существование.       Хина слишком запугана для того, чтобы что-то делать. Слишком ослаблена, чтобы влиять. Битва давно проиграна.       Телефон она сдает через час, позволяет отвести себя на ужин, съедает всю порцию через не хочу, пропускает вечерний променад и ложится спать. Спит тревожно, но игнорирует это — ни с кем нельзя делиться печалями, иначе от них начнут лечить. Человек без печалей — это уже не человек. В страну безграничной радости снова отправляться не хочется. Положительные эмоции могут быть такими же разрушительными, как и отрицательные. Всего должно быть в меру, не так ли?       Проходит еще хрен пойми сколько времени прежде, чем из Хинаты выветривается большая часть старых побочек. Она нормально ходит сама, ей разрешено сидеть в комнате отдыха хоть до посинения, в целом ее жизнь превращается в сплошную поблажку — пей прописанные таблетки, не выебывайся и сиди, играй сам с собой в шашки, читай увлекательные книги по садоводству и кулинарии, строй башни из блоков дженги и попытайся не развалить их. Вкус еды чувствуется, солнце приносит еще больше радости, дыхание ровное, руки дрожат только чуть-чуть.       Скука сжирает быстро. Становится просто невыносимо. Можно сколько угодно скроллить новостную ленту, но легче это не сделает, потому что Хината прекрасно понимает, что это не ее жизнь, что происходящее — просто абсурд, происходящее — заговор против нее и, по идее, необходимо хоть что-нибудь делать, но… Если не-Майки прознает, что она что-то делает, то она уже не выйдет отсюда никогда. Не-Майки прекрасно знает: под лекарствами Хина никуда не денется, и это ведь идеальное преступление — лишить ее дееспособности, оставить на грани, но не убить. Гениальный, зловещий план, лучше некуда. Не нужно даже сажать на цепь. Тело само себе станет оковами, ведь оно такое хрупкое, оно так подвластно влиянию извне…       Хината долго не может решиться на какое-то активное действие. Только украдкой поглядывает на Майки, который все так же безмолвно сидит там, куда его сажают, и не шевелится. Моргание как единственный признак жизни. Издалека кажется, что он даже не дышит. Подходить к нему, естественно, нельзя. Не нужны жесткие приказы, да даже между делом брошенные слова. Ничего не нужно — и так понятно, что лучше главную причину всей этой вакханалии оставить в покое. Бросить, иными словами. Хинату каждый раз передергивает, когда она думает об этом. Она — ссыкливая бессовестная мразь, которая устала сражаться. Не таким должен быть идеальный человек. Идеальный бы себя всего и целиком отдал.       А так, вот есть Хината такая, какая есть: вроде проделала большой путь, но сдалась и больше не мотивируется от взглядов на полумертвого Майки. Возможно, кстати, ему уже сделали лоботомию. Хината бы вот вообще не удивилась такому исходу.       Она старается не думать лишний раз — думать очень больно. Думать — наказуемо. Старается подчиняться, даже будучи в здравом уме. Старается изо всех сил не злить своего главного врага. А тот и не объявляется лишний раз. Чувствует — подавил волю, сломал. И, конечно, доволен.       Как-то раз Хинату возвращают с обеда в комнату отдыха, и она устраивается на стуле в дальнем углу с бесполезной книгой в руках. Благостные часы ничего не делания. Ее не станут трогать, если не сдвинется с места. Можно насладиться спокойствием. Взгляд, однако, скользит по Майки. Он сидит и качается, качается, держась за колени. Смотрит в никуда, ничего необычного. У него, похоже, давно только тело функционирует, никак не освободится от бремени жизни. Страшно представить, какие пытки переживает Майки изо дня в день, раз не приходит в себя даже спустя столько времени. Впрочем, вполне возможно, что его уже и не мучают. Быть может, хватило особой дозы. Изоляции. Хината как никто его понимает. И ей жаль. И ей стыдно. Но каждый раз, когда всей душой ей хочется вскочить и ринуться к нему, тело блокирует этот порыв: ее будто стегают по спине со всей силой. «Нельзя». Это выученный урок, выученный до того, что проговаривается про себя вместо молитвы. И проговорится даже перед лицом смерти. Вместо «Господи, спаси» прозвучит очередное «нельзя».       Хината и так уже нарушает правила: смотрит, не может отвести взгляда. Они оба бритоголовые, а значит — меченые, особенные, игрушки в руках вселенского зла. Отличаются от всех пациентов особенным сумасшествием и удивительной покорностью. Такого понятия как «права человека» больше не существует. Здесь болен исключительно медперсонал. Они лечат здоровых, потому что не хотят отличаться. Или потому, что здоровье в этом мире — это болезнь.       Майки вдруг замирает. Замирает так резко, что Хината невольно вздрагивает. Его напряженные мышцы особенно выделяются под тонкой больничной рубашкой. Взгляд становится осмысленным как раньше, и Хина цепенеет, потому как он начинает смотреть ей в глаза. Она не может отвернуться, не может пошевелиться, точно его ступор передается и ей, и они разделяют ужасное состояние на двоих. Майки что-то хочет сказать, наверное, отругать, и он будет прав. Хината хочет бежать, бежать, бежать отсюда, как можно дальше, чтобы не нашли, чтобы не искали, чтобы все отъебались… Такое существование просто невыносимо. Она не вывозит.       Как не вывозит и Майки.       В комнате отдыха суета: пациенты чем-то заняты, половина играет в настолки, половина смотрит передачу про животных, кто-то не дошел до туалета. Санитарки бегают с тряпками, и их выражения лиц до комичного утомленные. Никто не обращает внимания на происходящее, а, если бы обратили, вкололи бы новую дозу какой-нибудь дряни. Майки, возможно, нет, но Хинате так точно. Злобный ублюдок ведь дает ей шанс, это очевидно. Ну, шанс смириться со своей судьбой и не выебываться лишний раз, но она опять нарывается, она уже чувствует, что снова ввязывается в какой-то пиздец. С другой стороны, разве можно здесь оставаться? Лучше уж перекинуть себя в какую-нибудь другую реальность. Хотя понятное дело: не-Майки отыщет ее и там.       У Хинаты идут мурашки от взгляда, направленного на нее. Этот взгляд страшен, потому что он такой же, как у животного, которое понимает, что с ним собираются делать. Как у коровы, которой пришло время вышибить мозги, потому что она неизлечимо больна. Ты гладишь ее морду, давясь слезами, смотришь в глаза, и в этих глазах вселенское понимание, никакого осуждения. Она буквально говорит тебе «сделай это, я не стану сердиться», и ты спускаешь курок. Только у своего виска.       Майки бледен, Майки познал смерть, он увидел нечто ужасное и прекрасное одновременно. Может, многоликого ангела, который больше неба и космоса, может, вдохнул бесконечность. Это все иллюзия. Таблетки заставят тебя поверить в собственное всемогущество, заставят забыть тебя, что ты ебанное ничтожество, они сделают из тебя страдающего бога, они уничтожат твои инстинкты и здравый смысл. Расщепят тебя.       В конце концов Хината замечает, что Майки что-то произносит одними губами. Снова, снова и снова. Как мантру, но не «со мной все кончено», и это странно. Хината хмурится, прищуривается — из-за таблеток слетело зрение, она все видит размыто — пытаясь разобрать, что же он повторяет.       Майки видит, что она не понимает, что вжимается в стул и смотрит на него широко распахнутыми глазами, полными первородного страха: за себя, за него, за все в целом… Но он, даже в том состоянии, в котором пребывает так долго, умудряется встать и, пошатываясь, направиться к ней, не прекращая повторять одно и то же.       Хината подрывается с места и за два шага оказывается рядом с ним, становится почти вплотную. Майки пытается взять ее за руки, но его кисти дрожат так сильно… Он подается вперед. Наклоняется к самому ее уху, все-таки ловит пальцами пальцы. Шепчет на последнем издыхании:       — Та-ке-ми-чи.       Хината отшатывается от него так, будто он нападает с ножом. Отшатывается, потому что ей необходимо играть роль. Необходимо ввести в заблуждение санитарок.       А потом его резко хватают за локти. Волоком тащат куда-то, и Хината понимает, что ему пизда. Понимает, что он поставил на кон в с е, лишь бы дать подсказку. И если она предаст его, она себя не простит.       «Будь моим Богом, настоящим, пройди босоногий по всем морям и океанам, озерам и рекам, найди меня в кромешной тьме, из которой я не вижу выхода, подари мне крылья, прошу, умоляю, мои сгорели так, что выжгли лопатки, я не могу шевелиться, я разваливаюсь на куски, мне так больно, так страшно, мне кажется, я совсем одна, мне кажется, я тебе не нужна, что сражаюсь зря. Я не виню тебя в том, что ты забываешь, но мне бы так хотелось услышать хотя бы пару добрых слов, заверение о том, что ты рядом. Мне нужна помощь. Я устала, так устала справляться сама. Одиночество — это страшно. Думаю, ты понимаешь. И нельзя просить тебя о чем-то, когда ты в таком состоянии, но я ведь не далеко ушла. Мы вместе переносили эти пытки, нас все как будто пытаются разлучить, и я стремлюсь к тебе сквозь вселенные, сквозь миры, я пытаюсь выбраться, я пытаюсь, но истекаю кровью. Протяни мне руку. Я прошу так мало, так мало…»       А Майки вдруг улыбается ясно-ясно, будто услышал, впрочем, наверное он все прочитал во взгляде. Улыбка его означает поддержку, ту важную и нужную, о которой мечталось, он не может обнять, но тянет трясущуюся руку, признается хоть так. «Беги ко мне через обстоятельства, ведь ты обещала». И Хината падает на стул в отчаянии, едва не сгибаясь от запредельного чувства тоски и боли, колоссального отчаяния, вины за то, что не может решить все проблемы прямо сейчас, сберечь его, устроить ему идеальный и лучший мир. Будь она богиней, она бы разродилась этим лучшим миром, нарисовала бы его слезами или кровью — чем попросил бы, и благословила ласковым поцелуем, и Майки жил бы в нем, в этом мире, в прекрасном раю, но это так не работает.       Под тысячью замков без замков — отсюда, казалось бы, можно бы было сбежать, если бы не вселенские фокусы и удивительные способности. Не-Майки наверняка обладает невероятной силой. И ведь он дал телефон Хинате для того, чтобы убедиться в том, что она не наделает глупостей, чтобы убедиться в том, что она целиком и полностью в его власти. И у него почти получилось.       Но в голове Хинаты прямо сейчас зреет план. Благодаря Майки, которого вяжут в коридоре. Тот находит в себе силы повырываться для вида. Или, возможно, этот немой протест — театр специально для Хины с целью придать ей сил и желания продолжать бороться…       Она отворачивается и утыкается в книгу, делая вид, что ей плевать. Чувствует на себе цепкие взгляды санитарок и знает — они донесут Шиничиро, ведь Хината у него на особом контроле. А что знает Шиничиро, знает и не-Майки. Приходится принимать правила игры, раз уж не играть нет возможности. Так оно всегда и получается: сначала ты принимаешь правила, а потом начинаешь их нарушать.       Когда на следующий день Хина получает телефон, она усаживается на кровать, скачивает мессенджер, восстанавливает страницу — это оказывается легко, мозги не до конца отшибло и она помнит свой пароль от всех сайтов — и находит в друзьях Такемичи. Был в сети пятнадцать минут назад. Отлично. На долгие раздумья и тем более сомнения нет времени, поэтому она сразу же пишет: «Если я не только твоя бывшая, но напарница в настоящем, то прошу, ответь. Это срочно».       И ждет.       Ожидание мучительно, каждая секунда кажется целым часом. И такое ощущение, что сейчас в палату ворвется Шиничиро в сопровождении санитаров, но этого не происходит. Пока Такемичи не онлайн, Хината пытается сообразить, как бы ей побыстрее снести аккаунт, удалить приложение и очистить историю поиска… Это нереально сделать за пару мгновений. В итоге ей начинает болеть живот от панического страха. В первую очередь за свою жизнь. Ведь если не станет ее, не станет и будущего Майки. И неизвестно ведь, где она окажется, если снова воскреснет…       Из транса ее выводит многократная тихая вибрация.       «ХИНАТА!»       «ЭТО РЕАЛЬНО ТЫ».       «СПАСИБО».       «ПРОСТО СПАСИБО».       «ГДЕ ТЫ?»       «Что случилось?»       Он набирает что-то еще, но Хината уже не читает эти радостные вопли. У нее начинают трястись руки. Пальцы не попадают по буквам.       «Я в психушке Сано. Шиничиро не тот, за кого себя выдает. ОН МОНСТР. Он делал со мной страшные вещи. Но я ЗНАЮ, КАК БЫТЬ. Мне надо чтоб ты пришел ясно??? Быстро иди сюда, НО СДЕЛАЙ ТАК ЧТОБЫ ШИНИЧИРО НЕ ПОНЯЛ ЧТО ТЫ ___ТОТ САМЫЙ___! Если он поймет, я уже не вернусь! Я пропаду! Я была не в себе благодаря ему! Он меня обкалывал чем-то и Майки тоже!!! И он сделает это снова, если ты спалишься! На тебя вся надежда, иначе нам с Майки конец. БЫСТРЕЕ»       Она отправляет сообщение и сразу же, не дожидаясь ответа, мчится удалять страницу, приложение и чистить историю.       Отдает телефон в срок, старательно делает вид, что все хорошо, но на самом деле испытывает такой ментальный пиздец, что еле сдерживается, чтобы не забиться в дальний темный угол, глупо и по-детски закрывая голову. Кажется, будто не-Майки уже все знает. Он по любому на шаг впереди. Вряд ли ей удастся выиграть… Хината просто задыхается и с трудом держит лицо. Она под наблюдением, если отметят тахикардию, сразу доложат. Приходится продолжать строить из себя послушную и удобную.       Правда от вида Майки передергивает. Его возвращают на старое место за час до отбоя. Он сидит безвольным растением и уже даже не качается. Глаза его пусты и словно затянуты пеленой. Хината про себя просит его потерпеть еще немножечко, дожить до лучшего времени, которое она собирается зубами ему выгрызать. «Только дождись». И от нетерпения ей натурально плохеет. Как и от страха, естественно.       После отбоя она лежит, закрывая руками рот, надеясь не блевануть от нервов. Шиничиро подозрительно долго не объявлялся, возможно, уехал куда-то по делам. Если он в больнице, его сразу видно — он постоянно ходит по коридорам, находит минутку, чтобы поболтать с пациентами, выяснить, как кто себя чувствует. А тут, в его полное отсутствие, кажется, будто в огромном механизме не хватает главной детали. Все стоит. В первую очередь — время.       Хината не спит всю ночь. На подъеме только притворяется спящей — за плохой сон тоже дадут по шапке. Весь следующий день Хината как на иголках, но Такемичи не приходит. Как и на следующий. Ей жутко. Вдруг заговорила не с тем, с пустышкой? Вдруг он решил кинуть? Вдруг не-Майки взял его в плен? Но потом все-таки засыпает: таблетки дают о себе знать, слабость никто не отменял, как и постоянную усталость.       Утром ее отводят к Шиничиро. Объявился, значит. Он сидит в своем излюбленном кресле, жестом приглашает Хинату занять диван. Она садится, пытается скрыть паранойю. Надеется, что тремор незаметен.       — Здравствуй.       — Здравствуй.       — Рад тебя видеть. Выглядишь очень свежо, — Шиничиро искренне улыбается, закидывая ногу на ногу. Хината старается не всматриваться в его глаза, чтобы не вызвать дьявола. — А я вернулся из командировки и готов продолжать работать.       — Оу. Без тебя в больнице… пусто, — Хина заставляет себя поддержать разговор, хотя ей совершенно не до этого. Ей позарез нужен Такемичи, а его нет.       — Приятно слышать, — Шиничиро опускает глаза, что ему совсем несвойственно. У него длинные густые ресницы. — Ты идешь на поправку. Думаю, через полгода сможешь отсюда выйти.       — Правда?.. — тянет недоверчиво, даже боится поверить в такую удачу. Это звучит как дешевая заманушка. Поверит — потом ей устроят веселую жизнь, при этом вывернут так, будто она во всем виновата сама.       — Правда. Я бы очень хотел поскорее тебя выписать, но пока это может быть для тебя опасно, сама понимаешь, — Шиничиро говорит как заботливый врач. Ему вот вообще не веришь. — Одиночество может сыграть с тобой злую шутку. А здесь все-таки общество, какая-то поддержка. Возможно, за это время тебе удастся подружиться с кем-то из пациентов.       — Да-а, возможно…       — Это однозначно пойдет тебе на пользу, — он глядит в окно, демонстрируя красивый профиль. — Я рад, что ты не стала общаться с тем, кто может тебе навредить, — Хината аж замирает, задержав дыхание. У нее перед глазами от ужаса начинают плясать красные и черные точки. — Да, с Майки тебе лучше не контачить. Славно, что ты сделала правильные выводы из нашего с тобой взаимодействия, — и он переводит взгляд ярко-красных глаз на нее. Радужки как раскаленные угли. — Мне сказали, ты от него отскочила с неподдельным испугом. Это похвально.       Хинату вот-вот и вывернет ему под ноги.       Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет. Блядь, сейчас все накроется. Что делать, что делать, что делать. Нужно было сидеть и не рыпаться, это ведь так просто, сидеть и не рыпаться, су-ка…       — Так и было, — Хината умудряется сохранять самообладание. Глаз она не отводит, но смотрит без вызова — себе дороже. Смотрит ровно, не улыбается, не грустит: делает вид, что в полном порядке. В психбольнице нельзя быть ни грустным, ни радостным. — Я все поняла.       — Замечательно! — не-Майки театрально взмахивает руками и разваливается на кресле в несвойственной Шиничиро манере. — Я тобой очень доволен! Уж прости, что так жестоко все получилось, но я ведь знал, что ты иначе не сдашься. С тобой нужно жестко. Чем медленнее и профессиональнее ломаешь, тем лучше результат. Однако все-таки мне кажется, я недостаточно потрудился, — задумчиво делится он и довольно ухмыляется, когда видит, как Хината вся бледнеет и скукоживается. — Или я ошибаюсь?       — Ошибаешься…       — Точно?       — Точно…       — А чего так тихонько и неуверенно?       Хината не отвечает. Она утыкается взглядом в свои колени и считает до ста, стараясь не сбиться. Нужно успокоиться. Чем сильнее эмоциональный отклик на его слова, тем хуже. Однако ее дикая сторона постепенно приходит в себя после сна и дает о себе знать. Лучше б молчала, да не может сдержаться. Спрашивает:       — Кто ты такой? — и поднимает голову.       Не-Майки хихикает в кулак, расправляет плечи, будто красуется по-павлиньи.       — А сама-то как думаешь?       — Не знаю. Потому и спрашиваю.       — Неужели так ничего и не вспомнила?       — Не вспомнила, — хмуро отвечает Хината, и, в отличие от не-Майки, ей совершенно не весело. А тот гордится собой и тем, что натворил, тому классно и замечательно. Он прямо-таки хочет рассказать, Хина это прекрасно видит. Грешно не воспользоваться. — Ну так? Раз уж я теперь не представляю угрозы.       — Хочешь поиграть в угадайку? — не-Майки начинает откровенно ржать, когда Хината смеряет его скептическим взглядом. — Ладно-ладно, милашка, не злись только! Ты страшна в гневе, этот урок я усвоил еще в старые добрые времена.       Хината кривится от «милашки». Она не знает ни одного человека, который бы разговаривал в такой мерзкой манере. У нее буквально ноль вариантов, кем может оказаться этот отвратительный тип.       — Наш любимый Майки назвал меня Черным Импульсом. Мне понравилось.       Хината шумно вдыхает.       Ей не показалось. Он сказал «Черный Импульс».       Он реально это сказал.       Это не злая шутка. Хината знает. Непонятно, откуда, но знает.       Ее пробирает до костей неистовой дрожью: только Черный Импульс можно бояться н а с т о л ь к о. Это не битый зверь Санзу, который от обиды себе места не может найти. Это не Вселенная, чьи тайны не разгадать, сколько ни пытайся — на такое не хватит мозгов, тайное знание недоступно простым человечкам. Это не что-то извне. Понимаете, это что-то изнутри. Изнутри Майки. Это тот паразит, который проел дыру и все-таки выполз наружу. Майки ведь не хотел его никому показывать, но он вырвался сам, как зритель из зала в самый драматичный момент выскакивает на сцену и срывает выступление, или же… дает толпе хлеба и зрелищ, ведь они настолько пресытились, что даже лучшая постановка не может их удовлетворить. А пьяное сумасшествие или трезвое безрассудство — вполне.       — Так забавно видеть твое удивление с учетом всего бэкграунда… — задумчиво тянет Импульс. Лицо Шиничиро искажено, такое ощущение, что это вовсе не его тело, а созданное с нуля специально для врага номер один. — Интересно, ты ставила на то, что ничего не забудешь или надеялась, что хватит ума восстановить воспоминания за короткий срок? Если второе, то, скажи мне, откуда ты собиралась узнать, что тебе в принципе необходимо вспомнить? А, ладно… все равно не ответишь. В итоге я на троне. Болезнь стала врачом, как тебе такое? — Импульс победно хохочет, раскинув руки и не спуская с Хинаты глаз. О, как он ее ненавидит! Эта ненависть словно миллиард лезвий, кружащих в воздухе, эта ненависть похожа на медленно действующий яд. — Побеждает тот, кто обладает знанием, — тайное знание недоступно простым человечкам. — Я на тысячу голов выше всех вас!       — Упиваешься властью? Думаешь, подавил Майки, и все на этом? — Хината старается говорить бесстрастно, чтобы не спровоцировать. Ей все еще необходимо быть послушной и сломленной.       — Не все. Дальше — моя свободная жизнь. Но это тебя не касается. Я могу любезно позволить тебе остаться в этой реальности. Проведешь оставшиеся дни в больнице и, если не станешь нарываться, даже в относительной здравости. Совсем без таблеток не оставлю, чтобы тебе чего в голову не взбрело, но того, с чего мы начали, тоже не сделаю. Вполне неплохое предложение, я считаю.       — По всем канонам ты должен предложить мне сотрудничество, разве нет? — Хине не удается сдержаться, и она все-таки горько усмехается. Но у Импульса оказывается слишком хорошее настроение для того, чтобы реагировать на это.       — А я уже предлагал, — Импульс опирается на подлокотник и с хитрым прищуром смотрит на свою жертву. Он как паук, поймавший бабочку. — Ты не помнишь слишком многого. Не могу сказать, что мне это на руку. Думаю, в тебе все еще осталась тяга к ответам. Ты же не станешь злить меня, правда?       — Не позволишь спросить вообще ни о чем? — Хината откидывается на спинку дивана и устало обнимает себя за плечи. Попала так попала.       — А о чем ты хочешь спросить? О своем обожаемом Майки? Не желаю о нем разговаривать, он достоин только забвения, — хоть Импульс и продолжает говорить в своей развеселой манере, Хина отчетливо слышит угрозу в его интонации. Ей страшно.       — Ладно, не будем о нем. Я хотела узнать: почему Шиничиро? Как тебе удалось проникнуть в его разум?       — Хах, почему Шиничиро, почему… Да потому что почти во всех реальностях он мертв. Такая реальность как эта — на вес золота. Его душонка слаба, вытеснить ее не составляет труда. У меня нет тела, поэтому я одолжил его у Шиничиро. К тому же Майки его ненавидит. Как и ты. Лишний повод вас вывести из равновесия, ты так не считаешь, м? Для того, чтобы влезть в этого полудурка, даже силы тратить не нужно. И, предвосхищая остальные вопросы, скажу: Майки, во-первых, борется со мной, что мне осточертело, если уж говорить откровенно (не то чтобы я не мог победить, о, не смотри так!), а во-вторых, я ненавижу тело Майки. Я ненавижу всего Майки целиком и полностью. И не будь мы связаны, я бы давно от него избавился. Но если умрет он, умру и я, так что… — Импульс изучающе рассматривает Хинату несколько долгих минут, а потом начинает откровенно ржать: — О, ты расстроилась? Или уже готова замочить благоверного?       Хината задумывается: выходит, чтобы все закончилось, ей нужно собрать всех Майки в одного, а потом… убить? Серьезно? А если нет, то что? Неужели нет иного способа избавиться от Импульса?       — Тебе не идет думать. Отупевшее лицо мне нравится гораздо больше. Ну, можешь идти, пожалуй.       Хината послушно поднимается на негнущихся и тащится к двери.       Но Импульс ее останавливает, неспешно поднимаясь с насиженного места и окликая.       — Ах, да, Тачибана, чуть не забыл. Тебе тут передачка. Дай-ка руку, вот так, — вкладывает ей в ладонь что-то маленькое и нагретое. — Дважды два равно четыре, — его улыбка становится невинной и нежной. Кажется, будто он ангел.       Хината разжимает кулак и видит свой кулон — четырехлистный клевер. Листочки перемазаны кровью.       — И помни, милая, что четыре — это число смерти.