My husband bought it for me

      Попасть во все мировые СМИ разом — это не то, что они планировали во время спонтанного отпуска. И они точно не планировали, что их обоих похоронят в статьях, создавая такую шумиху, что даже акции компании Достоевского резко станут скакать в цене. За него все переживали гораздо больше, конечно, но и Дазаю порцию почестей отдали — прифотошопили его голову к каким-то качкам в плавках, пытаясь представить, как он выглядел не пляже. Не издания. Комментаторы.        А случилось это всё из-за одной очень безобидной шутки, которая закончилась в больнице.        Утро начиналось очень спокойно и, можно сказать, что уже как обычно, потому что к плесканию в океане перед завтраком привыкаешь довольно быстро. Дазаю удалось убедить Фёдора немного отвлечься на что-то кроме работы, но у него быстро появился новый прикол — дремать в теньке на мягком лежаке. Это стало его фатальной ошибкой, ведь у всех бед одно начало — его чудо заскучало.        Флора не так интересовала его мужа, как фауна, поэтому вдоволь наигравшись в кормление акул и охоту на крабов, он решил познакомиться с другими обитателями морского дна на глубине — мягкими, желейными и полупрозрачными медузами. У них были такие красивые, но явно опасные щупальца, расползающиеся в разные стороны, поэтому их Дазай побаивался, но вот вылавливать их маленьких детишек было вполне ему по силам. Если бы в голову не ударила очередная уморительная идея, то этот отдых мог бы им не запомниться, но она здесь, прямо в его голове, и он уже тащит мокрую медузу в руках, чтобы скинуть её на своего мужа.       Не добегает Дазай по горячему песку каких-то полметра, когда ладони начинает резко щипать, поэтому он резко выкидывает трофей в воздух, попадая им точно на лодыжку Фёдора.        Пока он рассматривает странные узоры на своей коже, с лежака раздаётся какая-то возня — невозможно не проснуться, когда на тебя резко приземляется что-то влажное и холодное. Достоевский смотрит на него удивлёнными глазами, стряхивая пузырик со своей ноги и тихо шипя.        Лицо Дазая бледнеет от боли, и он откровенно начинает паниковать, когда эти ощущения с руки проносятся по его телу.  — Федя… прости, но я, кажется… — он говорит с трудом, его голос стал хриплым. — Только что…        Муж не знает, что там ему кажется, но он прекрасно понимает, что в такой ситуации лучше не терять ни секунды и обратиться за помощью. Фёдор быстро встаёт, игнорируя собственную боль и усаживает его на своё место в тень. Не хватало ещё, чтобы он перегрелся под палящим солнцем, пока яд распространяется по телу. Одному богу известно, какие ещё симптомы им стоит ожидать. Дазаю очень больно, и он нервно скулит, пока его муж хватает телефон со столика и звонит персоналу отеля, бегло объясняя на английском, что им нужно вызывать скорую помощь.        Дазай больше драматизирует и боится, чем реально испытывает боль, но сейчас он уверен целиком и полностью, что убил их обоих своей глупой шуткой, поэтому не может усидеть спокойно на месте. Он вскакивает и начинает тащить Фёдора в сторону виллы, хватая его за локоть здоровой рукой. — Успокойся, — тихо говорит муж, прекрасно понимая, что это не сработает. — Я вызвал врача, он приедет сюда. — Нужен холод! И… вода! — вопит Дазай, пытаясь развернуться на месте обратно к океану, но его останавливает Фёдор, достаточно резко дёргая на себя. — Хватит паниковать.        И он замирает.        Не потому что теперь его руку держат, а потому что… Достоевский звучит как папочка. Не как в шутливом варианте, записанном у него в телефоне. Его слуха касается твёрдый и очень горячий тембр голоса, которому хочется подчиниться.        Сейчас не тот момент, когда по позвоночнику Дазая должна пробежать россыпью лёгкая дрожь, но он правда не думал, что его муж так умеет. Он сейчас вообще не понимает, что про него думал. И что про него знает. Возможно, потому что раньше не было никаких стрессовых ситуаций, чтобы посмотреть на все грани его личности? Фёдор большую часть времени спокойный, рассудительный и умеющий быстро принимать взвешенные решения человек, но сейчас он какой-то… другой. Он злится? Ему тоже, должно быть, больно? И тоже страшно? Поэтому? Дазай виноват. Он очень-очень-очень сильно виноват, как никогда ещё в жизни. Он бы упал на колени и стал извиняться, но остатками мозга понимает, что это не то, что он сейчас должен делать, поэтому молча продолжает идти за своим мужем в сторону виллы, надеясь, что яд был не настолько сильный, иначе и в реальность воплотится «пока смерть не разлучит нас».        Фёдор отводит его в ванную, открывает ледяную воду и аккуратно подставляет туда ужаленную руку, придерживая за запястье, а затем быстро удаляется: — Постарайся позвать меня, если станет хуже, я соберу наши документы, — говорит он уже гораздо спокойнее.  «Блять, я просто полный придурок» — думает про себя Дазай, облокачиваясь на раковину.        Тело понемногу начинает покалывать вперемешку с болью и зудом на ладони, и от этого кружится голова, но он должен держаться.        Фёдор чувствует ровно то же самое, но его организм не такой крепкий, поэтому становится сложно дышать. Возможно, из-за нарастающей паники в груди, потому что он не должен позволить Дазаю пострадать. Приоритеты кристально чисты — нужно взять в кулак всю свою внутреннюю силу, чтобы довезти его до больницы, где ему смогут помочь. А дальше… дальше не важно. Можно и в обморок падать, и кричать от боли, и проклинать весь мир за идиотскую идею поехать сюда, и сходить с ума от бессилия. Но только не сейчас.        Сейчас нужно быстро открыть сейф, достать оттуда паспорта и медицинские страховки, взять их телефоны, затем открыть интернет и посмотреть хоть какое-то подобие первой помощи в таких ситуациях, если скорая задержится. И это так отвратительно, что Фёдор не знает, что нужно делать.        Он быстро пролистывает поисковик, вычитывая информацию, которая написана на первых ссылках, и видит, что нельзя промывать место укуса пресной водой. Она должна быть солёной. Дазай был прав, их обоих бы спас океан, но Фёдор его остановил.        Ему может стать хуже. Яд распространится, и даже сложно представить, какую боль он испытает из-за его неправильного решения.        Он успевает добежать до ванной и резко выключить воду, мельком взглянув на Дазая, который едва держится в сознании, когда слышит звук приближающейся сирены. — Прости меня, я очень сильно облажался, — тихо говорит Фёдор, подставляя ему плечо, чтобы он мог на него опереться. — Нужна была солёная вода.  — Нужна была медуза побольше, чтоб уж наверняка, хах, — посмеивается он, пока они оба ковыляют к выходу с виллы. Придурок.  Ну какой же он придурок. Даже в такой ситуации умудряется шутить, пока его муж сходит с ума. Да, это совсем не та шутка, над которой стоит смеяться, она скорее истерическая, но всё же это шутка. Глупая и даже немного подбадривающая. Милый придурок.        Они стояли босиком на каменных ступеньках своей виллы, нагретых солнцем, но это ощущение уюта было обманчивым. Одна рука Фёдора была перекинута вокруг спины Дазая, а он держался за его плечо. Вторая крепко сжимала папки с документами. По коже медленно расползался яд от укусов медузы, оставляя за собой жгучие следы боли. Это мог бы быть очень красивый момент на закате, если бы его не омрачили обстоятельства, мешающие насладиться красотой — их внимание было приковано к приближающейся бригаде скорой помощи, которая мчалась по извивающейся дорожке. — Боже, храни скорую помощь за то, что она действительно скорая, — бормотал Дазай, продолжая сохранять каплю юмора в этой ситуации. Его голос звучал немного хрипло, но он пытался справиться с нарастающим беспокойством. Фёдор взглянул на него и коротко улыбнулся в ответ. Это действительно хорошая фраза, которую он запомнит на всю жизнь вместе с предыдущей.        Скорая остановилась у самого порога, и несколько медиков быстро выбежали к ним. Двери в кузов распахиваются, и им помогают подняться. У Фёдора перед глазами немного плывёт, но он успевает протянуть вперёд ладонь своего мужа прежде, чем сесть на кушетку, погружаясь в абсолютную прострацию. Теперь он точно сделал всё возможное для него — помог, как мог, справиться с ситуацией, и оставалось только довериться профессионалам. — Всё будет хорошо, — прошептал он, обращаясь к Дазаю, хотя сам не был в этом уверен.       Состояние быстро ухудшалось, но Фёдор слышал обрывки фраз на английском, произнесённые Дазаем. Кажется, он объяснял, что именно произошло. Он чувствовал, как его ногу приподнимают, и какая-то жидкость снова обжигает кожу, напоминая языки пламени.        Уколы с антигистаминными препаратами для предотвращения аллергической реакции и уменьшения зуда впиваются в кожу, и дыхание Фёдора учащается, становясь поверхностным. Его подключают к кислородному аппарату, чтобы обеспечить нормальную оксигенацию крови, пока Дазай, видя это, уже серьёзно начинает паниковать, дёргаясь и мешая врачам помогать ему самому.  — Ему помогите, блять! Посмотрите, как ему плохо! — вопит он на японском, даже не задумываясь, что никто не поймёт этих слов. Это всё больше похоже на истерику, когда Фёдор закрывает глаза, теряя сознание.        Дазай проживает слишком много этим вечером. Он слышит его учащённый пульс через новый аппарат. Он видит новые уколы, совершенно одинаковые для них обоих. Он злится, что раствор для капельницы смешивают катастрофически медленно и ни черта не делают для того, чтобы его муж очнулся.        И в больнице их разделяют.        Несмотря на то, что он вопит, почти плача, Фёдора увозят в отдельную палату, передавая другой бригаде, а им занимаются, как совершенно рядовым пациентом, потому что он в сознании и потому что ему становится лучше. Должно быть наоборот, и это ужасно несправедливо.        Как только его оставляют в гордом одиночестве сидеть с капельницей, подвешенной на стойке, он сбегает, как ему кажется, хотя больше похоже на то, что он вяло крадётся босиком по коридору, в палату к Фёдору.  Спит. И уже без кислородной маски на лице.        Дазай облегчённо вздыхает, плюхаясь на кресле под его ритмичный пульс. Удивительно успокаивающий.  Ему тоже нужно поспать, но нет сил ковылять куда-то ещё, поэтому он укладывает голову на кресло и медленно хлопает ресницами, глядя на Фёдора, пока перед глазами окончательно не темнеет. 

***

«И жили они долго и счастливо, и умерли в один день: медовый месяц на Мальдивах чуть не закончился трагедией… Новости мира IT: Фёдор Достоевский едва не попрощался с жизнью…»

— это самый привлекательный и звучный заголовок по мнению Дазая, который он видит на первой полосе горячих новостей, листая ленту в телефоне. Его муж чёртов гений, что позаботился о том, чтобы взять им средства связи с собой. Плохо, что они есть и у других людей в больнице, иначе не объяснить эту губительную утечку. Узнали? Конечно, узнали. Это лицо так часто появляется в новостях, что глупо было думать, что их отпуск останется в тайне. Но он точно знает, что Фёдор со своей стороны сделал для этого всё кроме того, что не смог предположить его идиотизм.       Он просыпается чуть позже, и Дазай молниеносно реагирует на звук с постели, поднимая взгляд. Фёдор хмурится и потирает глаза, а затем оглядывается, видимо пытаясь восстановить цепочку событий и понять, где именно он очнулся, но когда видит рядом своего мужа, на лице тут же появляется вялая улыбка: — Ты живой? — тихое и осторожное, будто он боится спугнуть его. — Да. И ты тоже живой, хоть и напугал меня до смерти, — отвечает Дазай.  — Мгм, — кажется, это всё, что ему было важно сейчас услышать.        Пока они спали, дверь в палату открывалась несколько раз — Дазай точно слышал и понадеялся, что никто не будет его будить и выгонять. Повезло провести ночь в неудобном кресле рядом с человеком, которому он обязан своей самой лучшей жизнью из всех, что могли только быть. И теперь в этом не было никаких сомнений.  — Не хочу тебя сразу грузить, но мы попали на первую полосу, и тебе следует об этом знать, потому что это напрямую влияет на твой бизнес, — вздыхает он.  — Чуя читает новости? — спрашивает Фёдор, ставя в тупик. — Он будет очень зол на тебя, нам нужен новый план.  — Что?  «Что происходит у тебя в голове?» — более правильный вопрос, который должен задать Дазай, если человек перед ним думает сейчас совсем не о том, что с ними произошло и не о том, как это повлияет на дело, которому он посвятил столько лет, а о реакции… какого-то незнакомого парня?  — Фёдор, тебя перекачали лекарствами, и ты совсем не соображаешь? Какой Чуя, мать его? — спрашивает Дазай, даже не пытаясь быть милым. Он злится. Он чертовски злится на всё вокруг, потому что какого чёрта вообще?!        Последнее, о чём он сам сейчас переживает — это чья-то задница, оставшаяся в Японии. Нет, он не переживает об этом вовсе. Есть вопросы гораздо важнее. И это даже не деньги его мужа, а его состояние.  — Твой Чуя, — отвечает Фёдор. — Ты хотел с ним помирится, и теперь это будет сделать сложнее из-за меня.        Дазаю кажется, что его только что окатили ледяной водой. Нет, окунули в неё с головой и крепко держат руками, чтобы он вдоволь насладился всеми ощущениями, задыхаясь от отсутствия тепла и кислорода. Он сейчас может лишь моргать, таращась на своего мужа с максимальным непониманием внутри. Эти мягкие и такие заботливые слова, сказанные с совершенно искренним беспокойством проходятся лезвием по его сердцу. Фёдор переживает, что он теперь не сможет быть с человеком, которого выбрал?  И почему от этого осознания так сильно хочется расплакаться? Это не ощущается, как желание побыстрее избавиться, чтобы не создавал проблем, так хорошо знакомое Дазаю. Он не отказывается от него.  Он… ставит его желания выше всего остального, и выше себя в том числе.  Идиот.  Дазай просто полный идиот, что не замечал этого раньше, ведь Фёдор делал это с самой первой их встречи, отдавая себя без остатка в отношениях, которых между ними «не было».  Он бесчисленное количество раз не просто слушал и слышал его, но и делал ровно то, о чём тот упоминал лишь вскользь, начиная с мелочей и заканчивая чем-то по-настоящему серьёзным. Он всегда проявлял заботу. Всегда менял свои планы, подстраивая их под него. И всегда был рядом, что бы ни произошло. Фёдор правда любит его. Так сильно и так красиво, как он совершенно не заслуживает.        И Дазай не может сдержаться. Эти невносимые слёзы сами выступают на глаза от настолько простой логической цепочки в голове, что всё внутри разрывается от того, каким он был слепым всё это время, видя перед собой лишь свой собственных мир. — Эй, — говорит Фёдор, видя, как меняется его выражение лица. Он бы вскочил, но может только приподняться из-за того, что всё тело ломит. — Мы всё решим, я обещаю. Это не стоит твоих переживаний.  — Достоевский, прекрати меня уничтожать, умоляю, — отвечает Дазай, пряча своё лицо в ладонях и вздыхая. — Не хочу я никакого Чую и никаких новых планов. У меня уже есть всё, о чём я даже не мог мечтать.  — Тогда всё в порядке? Мы оба перенервничали и теперь точно заслужили настоящий отдых, так что давай со всеми новостями решим позже, а сейчас сбежим из больницы обратно на виллу, м? — спрашивает он.  — С тобой я готов сбежать куда угодно, — улыбается он, поднимая на Фёдора взгляд мокрых карих глаз.