Кладовка.

      Чёрт, как же ты любишь его. Твое сердце буквально трепещет каждый раз, когда возникает его образ перед глазами: такой спокойный, холодный снаружи, собранный и сдержанный. И горячее девичье сердце заходится в бешеном ритме особенно быстро в те моменты, когда он сквозь это напускное безразличие позволяет увидеть пылающий огонь.       Прямо в его глазах. Иногда кажется, что он позволяет увидеть тебе больше, чем остальным. Его взаимодействие с другими ребятами и девушками кажется не таким интимным, как взаимодействие с тобой. Чего стоят только ваши долгие игры в гляделки, вводящие в ступор одноклассников: бывает, Шото вцепится в тебя глазами, а ты попробуй оторвись — не даст. И касалось это не только взглядов. Садишься за стол во время обеда, а он усаживается всегда либо напротив, либо рядом, под боком, и никак иначе. Ты задавалась вопросом «а нахрена?» какое-то время, однако ответ пришёл сам по себе, когда парень в очередной раз, сев рядышком, наклонился и шепнул прямо над ухом:       — Эта юбка стала короче, или ты подросла?       Вопрос ввёл тебя в ступор, и ты взглянула вниз, на собственные бёдра, где ткань школьной юбки даже до колен не дотягивалась. Тогда Шото, воспользовавшись тем, что ребята были слишком заняты разговорами, поддел твою ступню своей и, потянув на себя, чуть раздвинул твои колени в стороны. Ты могла бы свести ноги вместе, конечно, потому что Тодороки не прилагал особых усилий, но по какой-то причине не сделала этого. В момент, когда его тёплая ладонь опускается на прикрытое тканью чулка колено, ты подносишь к губам стакан с соком и пытаешься отвлечься. Но рука юноши, осторожно и неторопливо скользнувшая под юбку, мягко оглаживает уже не защищенную чулком кожу у самого таза и сжимает внутреннюю сторону бедра.       Ответ ясен. Ему просто нравится ставить тебя в неловкое положение.       — Просто раньше ты не пялился туда, вот и не замечал, — отвечаешь тихо и, взяв поднос, встаешь из-за стола.       — Ошибаешься, — звучит вслед. — Всегда пялился.       Ты закатываешь глаза, чтобы скрыть смущение, и уходишь. На ноге ещё ощущается призрачное, остаточное тепло после прикосновения Шото, и ты практически молишься на то, чтобы он не подумал сегодня зайти дальше. Обычно он ведёт себя тихо, а если проявляет какое-то внимание вне его или твоей комнаты, то всё, тут только бежать.       Именно поэтому остаток учебного дня ты пытаешься провести так, чтобы не спровоцировать его. Игнорируешь, проще говоря, но это никогда ещё не срабатывало. Повезло, что остался последний урок по теории, и с этой мыслью ты направляешься в сторону кабинета. Только что начавшаяся перемена заставила учеников посыпаться в коридоры, но удивительным оказался тот факт, что никто из них не заметил, как тебя втянули в маленькое подсобное помещение. Хвать за ручку — и всё, ты растворяешься в стене, словно бы тебя никогда здесь и не было.       Врезавшись спиной в грудную клетку похитителя, ты успеваешь моргнуть перед тем, как дверь захлопнется прямо перед глазами, и выдохнуть после того, как сильные руки обхватят твоё тельце с прозрачным намёком на то, что просто так они не разожмутся. Тело обдаёт жаром снаружи из-за крепких объятий, внутри — из-за того, кто именно тебя обнимает.       — Тодороки… ты прикалываешься? Ну не здесь же, — выдыхаешь ты, цепляясь за запястья Шото и вяло, словно бы лениво пытаясь убрать его руки.       — Я ведь так похож на шутника, — усмехается парень, вжимаясь губами в ушко сквозь копну распущенных волос и, зарывшись в них носом, прикусывая ушную раковину.       Ты шумно выдыхаешь, пока он опирается спиной на край полки, заполненной каким-то инвентарём, и тянет тебя за собой. Помещение маленькое, тёмное, а свет просачивается лишь через маленькое окошко наверху двери, за которой слышатся голоса учеников. Ты тянешь руку и, нащупав дверную ручку, щёлкаешь щеколдой. Если Тодороки не собирается отступать, то нужно хотя бы обезопасить вас обоих от обнаружения.       — Я всё ещё против, — произносишь шепотом и упираешься руками в удивительно голую стену, коленями — в поставленный на пол до их уровня ящик. Странно, что на него не положили какой-нибудь хлам, но развить эту мысль не получается: толкнувший тебя вперёд Шото опускается обеими руками ниже и, цепляя блузку за ткань, вытаскивает её из-под юбки.       — Будь ты против, ты бы сбежала, — отвечает Тодороки, быстро расправляясь с пуговицами и запуская руку под расстёгнутую верхнюю одежду.       Его ставшая заметно горячее ладонь проходится по животу, минуя бюстгальтер, опускается ниже и ныряет прямо между чуть согнутых в коленях ног. Ты прикусываешь губу, глубоко вдыхаешь и вдруг осознаешь, что вам обоим следует быть потише. Горячая рука накрывает промежность сквозь ткань юбки и нижнего белья, но даже ткань не мешает почувствовать напор и настойчивость Шото. Второй рукой он идёт выше, забирается ею под чашечку лифчика и мягко сжимает одну из грудей чуть прохладной рукой, попутно прижимая тебя спиной к собственной груди и в то же время напирая этой самой грудью сзади.       — Тебе нравится то, что я делаю, — горячо шепчет парень в затылок, цепляет зубами ворот рубашки и, оттянув его вниз, целует в шейные позвонки. — Такая грязная девочка и так плохо врёшь. Признаешь так или мне стоит привести доказательства?       Ты опускаешь голову, позволяя Тодороки пойти поцелуями чуть ниже, настолько, насколько позволяет блузка, и молчишь. Очевидно, что тебе нравится, но ещё больше тебе нравится доводить его до крайности. Шото даже сейчас, творя такие вещи, умудряется оставаться спокойным и будто бы холодным вопреки тому, что рука, забравшаяся под юбку, явно нагревается. Сильный напор сзади вынуждает тебя встать коленями на ящик и почти прижаться грудью к ледяной стене, а руки, тянущие назад, потереться ягодицами об ощутимый сквозь ткань брюк стояк возбуждённого, но терпеливого юноши. Пиздец какого терпеливого.       — Милая, ты так дрожишь, — шепчет Тодороки, избавляясь от надоедливого лифчика и в то же время проходясь пальцами по половым губам, пока ещё через ткань трусиков. Но эта ткань совсем не мешала, даже наоборот, способствовала тому, чтобы довести тебя до исступления: грубые от множества тренировок пальцы, проталкивающие её в щелку и наощупь находящие чуть набухший клитор, умудряются быть ровно настолько нежными, сколько было нужно для того, чтобы ты по своей воле выгнулась в пояснице и потерлась задницей о пах своего парня. — Быстро ты сдалась… Уже хочешь добраться до самого сладкого? Или хочешь, чтобы я быстрее от тебя отделался и отпустил?       Ты открываешь рот, тяжело выдыхая, и хочешь что-то сказать, но рука, секунду назад оставившая бюстгальтер висеть на лямках без застёжки, накрывает нижнюю часть лица. Сжав твою челюсть, Шото ловит ладонью тихое мычание и давит средним пальцем на дырочку, чувствуя, как под этим давлением нижнее бельё намокает. Парень вынуждает тебя чуть задрать голову и, найдя проступающий через ткань клитор, неторопливо растирает его.       — Нет-нет, будь потише, — рычит мягко Тодороки у самого плеча и, отодвинув полоску ткани в сторону, скользит двумя пальцами между половых губок и размазывает смазку. — Ты ведь не хочешь, чтобы нас нашли? Будет так неловко перед ними… Чувствуешь, какая ты мокрая и горячая? И после этого я должен поверить, что ты против?       Жмуришься, упираясь ладонями в стену, и чувствуешь, что тебя ведёт. Властный и непробиваемый Шото действительно чертовски горяч, и если ранее ты подумывала о том, чтобы просто по-быстрому перепихнуться и пойти на последний урок, то сейчас просто хотела, чтобы он перестал тянуть резину. Поэтому ты встаёшь поустойчивее на ящик и ёрзаешь тазом, зная, как парень поощрял твою инициативность, и трёшься насквозь промокшими трусиками о его ширинку, за которой чувствовался напряжённый и налитый кровью член. Наверняка ему тесно в штанах.       — Вот каким твёрдым ты меня делаешь, — выдыхает Тодороки, вводя в тут же сжавшуюся дырочку сразу два пальца и прикусывая кожу у основания шеи. — А ты просто молчишь и трёшься о меня своей очаровательной…       Парень шумно выдыхает и, протолкнув пару пальцев между твоих губ, убирает руку от влажного, горящего в нетерпении влагалища и расстегивает ширинку. Ты смиряешься, обхватываешь пальцы Шото губами, проходишься по ним языком и тихонько стонешь, когда чувствуешь, что между ягодиц прижимается твёрдый ствол. Приятно слышать, что и Тодо приходится напрячься, чтобы держать себя в руках, но почему-то кажется, что ему молчать легче. Особенно сейчас, когда по входу скользит головка, размазывает соки и, уперевшись прямо в ожидании сжавшуюся дырочку, не входит.       — М-м… — мычишь, желая спросить, какого хрена парень медлит, однако Шото пресекает твою попытку заговорить и давит пальцами на язык.       Вынудив тебя открыть рот, он глухо рычит у самого уха, вжавшись в волосы, и плавно толкается внутрь. Заполнив и растянув тебя своим горячим, пульсирующим органом, парень наслаждается тем, как он усложнил твою задачу быть тихой. Давя на челюсть и не позволяя закрыть рот, Шото сразу же срывается на быстрые, лишенные терпения толчки, потому что стоять без желанного трения, будучи уже внутри туго стискивающего его лона и тихонько постанывающей любимой девушки, было бы сродни пытке. И да, его не волнует то, как тебе приходится трудно держать свои стоны в себе.       — Сожми меня посильнее, — рычит более явно Тодороки, освобождает твой рот и, отодвинув волосы в сторону, кусает обнажившийся участок кожи на шее. — Или хочешь, чтобы я задержал тебя здесь до самого вечера? Я лично не против…       И как тут отказать? Тело будто само отказывается неповиноваться, и ты кусаешь губы, тихо мычишь, лишь бы не стать слишком громкой. Правда, сжимаешься вовсе не от приказа, а потому, что так приятнее, и охотно принимаешь в себя сорвавшегося с цепи Шото с каждым его резким толчком. Звуки шлепков кожи о кожу и хлюпанье из-за смазки могли бы привлечь столько же ушей, сколько проходило мимо двери кладовки, но одним чудом этого не происходило.       Ты просто поддаешься назад, навстречу обхватившим тебя рукам, навстречу не самым болезненным укусам (потому что надо меру знать), и шепоту, сопряженному с глухим, сдержанным рычанием. Шепоту о том, какая ты милая, когда пытаешься молчать, и о том, как тесно ты можешь сжать мышцами влагалища, если приказать. Хочется доказать, что никакие приказы на тебя не подействуют, если ты не захочешь, но не получается. Ты прикусываешь пальцы Тодороки и тогда, когда он вжимает тебя грудью в стенку, просунув руку между ней и твоим телом, чтобы накрыть пальцами клитор. Тихо поскуливаешь.       Звонок, слышимый из-за запертой двери, оповещает о том, что на урок вы уже опоздали, но Шото не останавливается: жмётся всем телом, трёт влажными пальцами чувствительную горошинку клитора и, ускорившись, низко и тихо стонет у твоего плеча. Он толкается снова, резче, чувствуя, как ты сильно стискиваешь его, и слыша, как ты всё-таки тихо стонешь, и кончает следом. Успев, естественно, выскользнуть — трахались то вы без презерватива.       Времени отдышаться совсем нет, потому что оправдания уже не помогут, но парень не позволяет тебе дернуться. Он держит, и ты спиной чувствуешь, как колотится его сердце.       — Ты придурок.       — Что тут ответишь… — выдыхает Тодороки, проходясь кончиком носа по твоей щеке. — Прогульщица.       Ты беззлобно фыркаешь. Вы оба мокрые, раздетые, взъерошенные благодаря этому придурку, а еще ты оказываешься прогульщицей. Тьфу.