Возвращайтесь скорее домой

      Полевой временный морг был организован прямо на парковке возле нижней станции. Вокруг толпились машины всех спасательных служб, полиция держала оцепление. Отряд врачей на месте был готов оказать как медицинскую, так и психологическую помощь родственникам. Владельцы близлежащих кафе поили всех горячим кофе, чаем, раздавали бутилированную воду и сухой паек. Люди в форме, в горнолыжных костюмах, в обычной одежде. Слишком много людей! Стоял какой-то непрекращающийся гул: нытье ветра, всегда гуляющего в горах, который громко завывал и внизу, вздымая ворох снежной крошки, поднимался вверх и шумел в кронах сосен; лязг металла, скрежет, скрип работающей техники и не стихающий ни на мгновение гул голосов. Этот шум въедался в сознание и, кажется, начинал сводить с ума. Жукова, державшаяся уже вторые сутки на кофе и таблетках, мечтала спрятаться от него, мечтала о мгновении тишины.       Тела, которые доставали из-под завала, опускали вниз и раскладывали во временном морге. Количество черных пластиковых мешков увеличивалось медленно. По предварительным данным, в поезде могло находиться до ста пятидесяти человек. На опознание начали пускать только на следующий день, когда количество извлеченных тел достигло первого десятка. К первому черному мешку Жукова подходила на подкашивающихся ногах, сознание начисто отрицало происходящее. Она молила Бога только об одном: чтобы ни в одном из них не было ни Светы, ни Вероники!       — Вы готовы? Вам нужен врач? Или психолог? — озабоченно спросил на английском языке с сильным акцентом сопровождающий молодой парень из спасательного отряда перед тем, как присесть на корточки и потянуть молнию на мешке. — Я должен предупредить, тела очень сильно повреждены…       — Нет, — твердо ответила Лена. — Открывайте, — и затаила дыхание. Она совершенно не представляла, сможет ли сказать Марте, что Светы больше нет? И как на такое известие отреагирует Артем?       Тела действительно были сильно повреждены, потому что то месиво, что было внутри, никак не могло быть человеческими останками. Месиво… Вот что приходило на ум. Сплошное месиво. Директор «СиО» сглотнула подступивший к горлу ком тошноты и покачнулась.       — Есть какие-то особые приметы? — поддержал ее под локоть второй присутствующий спасатель-австриец.       — Да, — Жукова выдернула руку. — Вертикальный шрам от операции посередине живота у одной… У второй прямой шрам на спине и косой шрам под правой грудью.       — Нет, таких точно нет здесь, — качнул головой парень, поднимаясь.       — Вы уверены? — осторожно уточнила Лена, окидывая взглядом пространство, впереди лежало уже около десятка тел. Где-то внутри зашевелилась крохотная надежда, что они живы.       «Они должны выжить… — шептала она беззвучно губами, — Судьба не может быть к ним настолько немилосердна. Ни к ним, ни к их семье…»       Непонятное психическое состояние Артема, слишком отстраненная, закрытая Марта. Вероятность, что в случае гибели Светы, «Ночные снайперы» лишатся и своей солистки приближалась к максимуму. О состоянии Школдиных, в одночасье лишившихся единственного ребенка, она даже думать не хотела…       — Уверен, — твердо повторил парень. Жукова кивнула, тупо глядя прямо перед собой, вздрогнула, когда у него захрипела на немецком языке рация. Спасатель ответил и потянул ее за руку:       — Извините фрау, сегодня больше разбирать не будут. Необходимо укрепить своды тоннеля, кроме того, обещают ухудшение погодных условий, может начаться метель. Пойдемте, я провожу Вас.       Лена послушно кивнула и тяжело волоча ноги поплелась за ними. Выйдя из морга, она вдохнула холодный воздух и закрыла глаза. Вокруг по-прежнему стояла настоящая какофония звуков: рядом кто-то плакал, чуть дальше раздавались истеричные крики. Время от времени сквозь этот шум прорывался резкий вой карет «Скорой помощи», должно быть стартующих в Зальцбург с не справившимися с горем родственниками тех, кого уже удалось опознать. Спрашивать о вероятности выжить в этом кошмаре не имело смысла… А если начнется метель, то даже самого малюсенького шанса уже не останется. Даже если они выжили во время обрушения, сколько они протянут в этой холодной тюрьме, среди металла и камня? Вторые сутки безысходности вперемешку с крохами надежды медленно скатывались к своему завершению.       Добравшись до отеля, Жукова замахнула сто грамм водки и тяжело опустилась в кресло, сжимая телефон в руке. Надо было позвонить Марте… Но было страшно… Что она могла сказать ей? Что шансов нет? Вместо этого она отправила сообщение Пальцевой, ответ пришел почти сразу — только сели в Вене, она берет машину и сразу выдвигается в Зальцбург. Лена медленно выдохнула — теперь Арбенина будет под присмотром своего директора.

***

      Уснуть у Артема не получалось: возникшая будто из ниоткуда тревожность не отпускала. Напрягало поведение сестры, но особенно сильно беспокоили странные провалы в памяти. Он пытался вспомнить, когда звонил маме или жене — и натыкался на глухую черноту. Поняв, что все равно не уснуть, Сурганов поднялся и прошел на кухню, внезапно захотелось сделать себе горячего приторно-сладкого какао с зефирками, как частенько зимними вечерами клянчили близнецы. Проходя мимо рабочего кабинета, он мельком глянул в приоткрытую дверь — Марта сидела за столом в наушниках с электронной сигаретой в одной руке и напряженно всматривалась в экран ноутбука. В тусклом свете настенных светильников, с непонятными всполохами отсвета с экрана, сестра казалась какой-то неестественно посеревшей. Встряхнув головой, Артем прошлепал дальше по коридору. Пока закипало молоко, он размешал какао-порошок с сахаром, подумав, добавил еще мускатного ореха и корицы. Налив себе ароматный сладкий напиток и высыпав в кружку почти полпакетика маршмеллоу, Артем оглянулся в поисках телефона и нахмурился. Кажется, он не прикасался к нему сегодня, да и вчера тоже. Пришлось нехотя подняться, прихватить кружку с собой и вернуться в спальню. Телефон оказался под скинутой футболкой на стуле, почти разряженный, с треснутым защитным стеклом. Артем, нахмурился, пытаясь вспомнить, когда он успел его закосячить, разблокировал экран, открыл мессенджер и завис, бессмысленным взглядом пялясь в экран. Он смотрел, смотрел и с каждой секундой ему становилось все страшнее, потому что буквы плясали, расплывались и совершенно отказывались выстраиваться в слова. Он знал, что хотел написать, и не мог, не понимал, какие именно буквы должны выстроиться в ряд, чтобы сформировать то, что он хотел сказать.       — Марта… — прошептал он, руки начали ходить ходуном, — Марта, — в этот раз получилось громче. Вместе со страхом и непониманием, внутри заклокотала паника. — Марта!!! — наконец закричал он, телефон выскользнул из внезапно ослабевших пальцев, ударился углом о паркет, жалобно треснул защитное стекло не выдержало, и все покрылось мелкой сеткой трещинок. Перед мысленным взором вспыхнуло воспоминание: он выронил телефон на кухне, потому что, прочитал… Что он прочитал? Тогда он еще мог это сделать… Но что? Затылок заныл, мысли начали путаться, он пытался ухватиться за какое-то важное, но ускользающее воспоминание и не мог, — Марта!!!       Сестра влетела в комнату.       — Тема! Что с тобой? — подскочила к нему, рухнула на колени и вцепилась в ледяные руки. — Тем, что?!       — Я не могу… — судорожно зашептал он, нервно облизывая мгновенно пересохшие губы. — Не могу… Я не понимаю… Не могу… — он уставился на черную футболку сестры с размашистой белой надписью на груди. — Я не могу читать… — выдохнул он и поднял на Арбенину полные ужаса глаза. — Март, что со мной?       Девушка поджала губы и нахмурилась, надо было срочно что-то решать.       — Я сейчас, — она подскочила на ноги и умчалась в свою комнату. Быстро пробежалась по списку контактов. И набрала данный профессором номер.       — Поехали, — вернувшись, произнесла она, натягивая толстовку. Артем поднял на сестру болезненный взгляд и тихо попросил:       — Позвони маме… Арбенина застыла.       — Ночь уже… Давай не будем ее будить и волновать. Я позвоню ей утром… Когда, мы будем знать, что с тобой? Ладно? — она осторожно приблизилась к брату и опустила руку на плечо, чувствуя почти каменные от напряжение мышцы.        Артем на мгновение прикрыл глаза и медленно выдохнул. Он хотел возмутиться, потребовать, чтобы сестра позвонила сейчас, ему было необходимо услышать голос мамы — спокойный, низкий с легкой хрипотцой — необходимо услышать, как она скажет: «Ребенок, все хорошо…» Но в тоже время почему-то стало страшно, руки заледенели, и голова начала болеть сильнее, возникло ощущение, будто череп сдавливает металлический обруч.       — Завтра, — согласился он, кивнув. — Обещаешь?       — Обещаю… — прошептала сестра, — поехали…       Дорога до клиники прошла в тишине, Артем бессмысленно пялился в окно, нервно теребя рукав куртки. Еще с вечера начавшийся снег только усилился. Марта настояла на том, чтобы психиатр встретил их лично, общаться с дежурным персоналом у нее не было ни малейшего желания, так же как и ждать утра.       — Ты обещала… — прежде, чем отправится в палату в сопровождении врача, напомнил Артем, внимательно глядя на сестру. Та натянуто улыбнулась и кивнула, чувствуя, что он ей не верит. До обследования и тестов, ей не давали никаких прогнозов, как и возможного диагноза. И Марте ничего не осталось, как отправиться домой. Она не знала, что скажет брату на следующий день…

***

      Смартфон Светы уже давно сел, и женщины снова остались одни в зловещей тишине, прерываемой только периодическим скрежетанием металла. Сурганова не знала сколько прошло времени, но ей казалось, что дыхание Вероники стало тяжелее и будто прерывистее, немного хрипело.       — Свет… Поговори со мной… Пожалуйста… — неожиданно, тихо попросила Ника, -…иначе я просто сойду с ума в этом каменном мешке.       Сурганова, не открывая глаз, слегка сжала холодные пальцы невестки.       — О чем, родная? — ей не нравилось состояние девушки: если в самом начале она еще жаловалась на боль в ноге, то потом перестала — либо она прошла, что не могло быть хорошо, либо Вероника изо всех сил старалась о ней не думать.       — Не знаю… Хоть о чем… Просто, чтобы не слышать эту проклятую тишину… О вас с Динкой, например… Вы столько лет вместе, Артем упоминал, да и Марта тоже, что она косячила и гуляла, вы расставались, но в результате все равно вместе… Почему?       — Почему? — задумчиво переспросила Света. — Наверное потому, что ее тяжело любить, но невозможно не любить… Можно сказать какими-то восторженными словами наших почитателей: вроде как, мы с ней связаны небом, но это не совсем так. Мы нежимся под тёплыми лучами солнца, не обращая внимания на его пятна и забывая, насколько оно может быть беспощадно. Мы любуемся мерцанием звёзд, забыв, что стоит им вспыхнуть, как на тысячи парсеков будет уничтожено всё. Но не будь их, Вселенная исчезнет в непроглядной тьме. Динка — моя звезда и мое солнце. Она не может не гореть и не пылать, но без нее мой мир — это безжизненная пустыня… — говоря о жене, Света даже боялась представить, как сейчас она там, снаружи. — Оно уже один раз погасло и, если бы не Артем с Мартой, то неизвестно, чем бы все закончилось… Я уходила от нее однажды… Пыталась забыть и не смогла, хотя она даже была готова меня отпустить… Но друг без друга нас просто нет.       — И сейчас она должно быть сходит с ума от страха… — озвучила ее мысли Школдина.       — А у нее сердце, ей нельзя… — сдавленно прошептала Света. — И она там сейчас совсем одна…       Теперь уже Вероника в поддержку сжала пальцы скрипачки. Снова навалилась тишина — плотная, тягучая. В мыслях Света пыталась дотянуться до Дианы. «Я буду с тобой, родная, даже, если меня не будет рядом. Я буду с тобой… Всегда, любимая!»       — Я боюсь за Артема… — спустя какое-то время тихо призналась Вероника, и Света вздрогнула, чувствуя, как страх, переполняющий ее, становится все сильнее, разрастается, готовый в любое мгновение полностью поглотить. Артем… Сурганова могла предположить, какой может быть реакция сына… Она знала его слишком хорошо, помнила все его истерики и те редкие, но страшные приступы, из которых могла вывести только она.       — Марта не оставит его одного… У него дети… Ему придется…       — Я боюсь, она не сможет… И дети тоже не удержат. Он слишком сильно тебя любит… — Вероника медленно вздохнула и продолжила: — Я боюсь, он не вывезет.       — Ник… — но слова не находились. Она понимала, что Вероника скорее всего права, Артем слишком сильно ее любил. У Сургановой не было сомнений относительно дочери — мало эмоциональная в принципе, в сложной ситуации та подбиралась и действовала на холодном, трезвом расчете. Артем — нет, никогда.       — Я знала, во что ввязываюсь… — невесело усмехнулась Школдина. — Это было слишком очевидно, но… Он был таким очаровательным. Должно быть это ваша семейная черта — вам невозможно отказать! А потом беременность… Я правда не ожидала…       — Черта Арбениных… — усмехнулась скрипачка. — Бесконечная харизма! Но тебя он очень любит, очень…       Вероника словно пропустила ее слова мимо ушей и продолжила: — Артем все-таки больше Сурганов, удивительно, но он даже похож на тебя… — неожиданно ее голос прервался приступом кашля.       — Ник… — тут же обеспокоенно зашептала Светлана, — Ник, ты как?       — Холодно, и ногу я не чувствую больше…       Сурганова попыталась приподняться и поменять положение, чтобы попробовать накрыть девушку своим телом и хоть как-то согреть. Даже сквозь теплый комбинезон чувствовалось, как Веронику трясет. После ее слов беспокойство возросло.       — Родная, все будет хорошо, нас найдут… обязательно найдут… — Света не была уверена, кого пытается убедить — себя или все-таки Нику. С трудом, но ей удалось сменить положение, когда в бедро уперлось что-то острым углом. Сурганова едва не подпрыгнула от радости. Как она могла забыть?! Ее фляжка, наполненная коньяком. Пусть всего грамм двести — временное решение, но спиртное поможет им продержаться хоть сколько-нибудь и не замерзнуть окончательно.       — Ник, ты сможешь дотянуться до кармана штанов? — прохрипела она, потому что рот моментально наполнился слюной. Света сглотнула ее, и в животе предательски заурчало от голода. — Там… — она снова приподнялась, давая ей пространство.       Невестка осторожно поползла ладонями по ее карманам, добыла заветную фляжку, осторожно открыла — в нос ударил запах дорогого коньяка.       — Немного, по глотку… — предупредила Сурганова. — Нам… — хотела было сказать, что неизвестно сколько здесь торчать, но тут же осеклась. -…На голодный желудок не надо…       Вероника влила в себя коньяк, а после достаточно продолжительных акробатических маневров глоток сделала и Света. Живительный напиток огнем обжег гортань, прокатился по пищеводу, и почти сразу стало казаться, что холод этого каменного склепа отступил.       — Расскажи мне что-нибудь еще, — снова попросила ее невестка, сделав еще крохотный глоток и тщательно закрутив крышку. — Хочу слышать твой голос… У тебя, должно быть, миллион историй из прошлого?..       Света на мгновение задумалась, историй у нее было действительно множество, но что рассказать? Наконец, она усмехнулась и начала:       — Это произошло в конце девяносто седьмого года, в новогоднюю ночь. Наш дуэт начал приобретать некоторую популярность, и впервые мы пели на корпоративе, если можно так назвать компанию бритоголовых братков в малиновых пиджаках или дорогих «Адидасах». Они полностью выкупили «Антверпен», и мы с Динкой периодически выходили на сцену между кордебалетом в перьях и «Лесоповалом»…       Вероника слегка хихикнула, представив двух хрупких девушек, исполняющих под аккомпанемент гитары и скрипки «Владимирский централ».       — Не с тех ли пор Диана такой ярый любитель спортивных костюмов?       — Возможно… — задумчиво произнесла Сурганова с некоторой ностальгией в голосе. — Но атмосфера мне удивительно напоминала магаданский «Империал» и, кажется, даже морды лиц были те же самые. Мы достаточно бисово отыграли программу, и даже Диансергевна порвала всего пару струн. Дело шло к вечеру, новогодняя ночь уже была на носу, когда мы выпали из ресторана — уставшие, но довольные. В карманах уже не свистел ветер, а в руках кроме инструментов были два огромных пакета, врученные администратором. Как он сказал: от благодарных слушателей. Один битком набит мандаринами — наверное, килограмм пять. Во втором брякали бутылки шампанского и не какое-нибудь «Советское», а самое настоящее французское и, насколько помню, «Дон Периньон». Мы были настолько взбудоражены, что Динка, кажется, даже искрилась, подпрыгивая на месте, предлагая самые невероятные способы провести эту новогоднюю ночь. Возвращаться в съемную коммуналку почему-то не хотелось. И неожиданно она предложила: «Поехали в Минск, прямо сейчас, я батю сто лет не видела!» Я в тот момент даже не задумалась ее отговаривать, хотя тех денег, что мы профукаем в этой поездке, хватило хотя бы пару-тройку месяцев, чтобы не думать об оплате комнаты. Она казалась настолько счастливой и вдохновленной встречей с городом ее детства и родным отцом, что я немедленно согласилась. Как говорится, обо всем остальном подумаем завтра. И мы двинулись на Витебский вокзал вместе с инструментами. Весь наш багаж состоял из них и двух пакетов, один из которых сладко позвякивал. Вопреки опасениям, билеты были, правда только в купейный вагон, но зато с таким разнообразным выбором мест, что Динка даже похихикала: — Мы что, одни поедем? И как выяснилось, не зря… Ник, представляешь, во всем вагоне мы были одни! И больше никого! Кроме сонной, уставшей проводницы, женщины лет сорока. Видно было, она разочарована тем, что в ее вагоне будут пассажирки, да еще и с подозрительным громоздким багажом. С трудом сдерживая зевки, она проверила наши билеты, а когда опасливо покосилась на футляры, пришлось открыть их и показать инструменты. Проводница вроде успокоилась, спросила, не надо ли чаю и нужно ли белье. По поводу первого мы дружно завертели головами, со вторым радостно согласились — день выдался длинный и насыщенный, а ехать долго. Может, даже сможем кимарнуть после насыщенного дня. Она взяла деньги за белье, быстро принесла его и, судя по всему, свалила досыпать. Питер, с его новогодней иллюминацией медленно скользил за окнами, а мы с Динкой сидели за столиком друг напротив друга, держась за руки, и было невозможно хорошо. Только мы двое и больше рядом никого…       Сурганова замолчала, в голове тут же промелькнул дальнейший эпизод, которым не поделишься ни с кем, кроме Динки. Когда огни последнего пригорода города-героя Санкт-Петербурга скрылись где-то за хвостом состава, Диана отвернула голову от окна, за которым сейчас тянулись только заснеженные деревья, и посмотрела на Свету из-под ресниц, слегка проводя кончиком языка по нижней губе. Та мгновенно поняла этот взгляд, почувствовала, как дрогнули пальцы подруги, и мгновенно, от самой шеи до кончиков пальцев ног, прокатился жаркий сгусток. Сразу захотелось снять с себя не только теплую кофту, но и все остальное, чтобы чувствовать друг друга каждой клеточкой кожи. Гитаристка тут же вынырнула из-за стола, метнулась к двери купе, закрывая ее на ключ, и прижалась к ней спиной, медленно стягивая с себя свитер, затем парадно-выходную блузку. Света смотрела на ее действия зачарованно, словно кролик на удава. Когда спал бюстгальтер, обнажив два нежных холмика с возбужденно торчащими темными сосками, в голове тут же щелкнуло, и она с остервенением начала сдергивать с себя сначала верх, затем низ. Прохладное, вечно слегка влажное железнодорожное постельное белье слегка остудило тело, но не смогло сбить желание, что сейчас бушевало в ней, словно ураган. Хотелось, чтобы Динка взяла ее прямо сейчас, жестко и глубоко, как может только она, но та почему-то не торопилась, а только опустив руки, молча смотрела, как последний элемент одежды ложится на комковатый матрас.       — Динечка… — почти жалобно произнесла Сурганова, поелозив голой попой по простыни. — Динечка… — Голос стал хриплым, сорвался, и она, чтобы хотя бы попытаться вернуть его, запрокинув голову, вытянула шею, провела ладонью по ней.       — Светка… — раздался сиплый шепот, тонкие сильные руки сдернули ее с сиденья и развернули лицом к окну, заставляя упереться в край столика животом, во влажную спину впечаталась такая же мокрая упругая грудь. — Кузнечик… — тугие соски поелозили по лопаткам, Света охнула и, не в силах держаться прямо, опустилась грудью на столешницу. Та почему-то оказалась прохладной, и все тело тут же покрылось мурашками.       — Нет, заяц, — Арбенина резко выпрямила ее, и на стол легла подушка. — Вот так лучше, девочка моя.       Судорожно цепляясь пальцами за края столика, вжимаясь грудью в подушку, скрипачка тихо простонала, когда ладонь подруги проникла между ног и слегка погладила внутреннюю поверхность бедер, прося пошире раздвинуть ноги, и легла на влажную промежность, не предпринимая никаких действий.       — Динечка… — проскулила Света, вжимаясь в ладонь, но Диана не отреагировала, а только по прежнему гладила грудью ее спину, то прижимаясь, то отстраняясь, едва касаясь кожи напряженными сосками. Губами трогала влажную шею, осторожно прихватывая зубами. Когда желание стало настолько невозможным, что казалось, еще несколько секунд промедления, и она просто взорвется, пальцы резко, почти грубо скользнули внутрь, одновременно другой рукой закрывая рот. Потому что вероятность того, что те звуки, что могут вырваться сейчас из нее, переполошат не только проводницу, но и соседние вагоны, была слишком высока.       Сурганова мычала, кусая край ладони подруги, облизывала, умоляя не останавливаться, двигалась сама навстречу сильным пальцам. Упиралась в подушку грудью и лицом и чувствовала, как волна подходит все ближе, грозя накрыть с головой. Когда до начала конца оставалось совсем немного, Диана остановилась и, не обращая внимания на ее жалобный скулеж, осторожно высвободила пальцы. Развернула скрипачку лицом к себе, поддерживая за спину одной рукой. Опустив голову и нервно проводя языком по губам, она смотрела, как ее пальцы ложатся на влажную плоть Светы, как медленно скрываются, проникая до самых оснований во влажную глубину, как также неторопливо выскальзывают. Сквозь нарастающий шум в ушах и беспорядочную долбежку пульса где-то уже в мозгу Сурганова услышала как Диана прошептала:       — Девочка моя… — на этот раз резко входя двумя пальцами, большим нажимая на клитор и одновременно накрывая ее рот своим, ловя горлом крик Светы, потому что Вселенная вокруг скрипачки наконец-то взорвалась…       — Потом мы пили шампанское прямо из горла и заедали мандаринами, — Света наконец справилась со своими пикантными воспоминаниями. — А поскольку сна не было ни в одном глазу, после второй мы решили порепетировать и, видимо, делали это слишком громко, потому что под «Автоблюз» прибежала проводница и начала долбиться в закрытую дверь. Третью мы выпили уже втроем, из стаканов, которые она потом и принесла. Обретя в ее лице слушателя, мы, кажется, исполнили почти весь репертуар, когда Динка нетрезвым, охрипшим голосом заявила, что скоро «Ночные снайперы», то есть мы, станут известными и будут выступать на лучших площадках страны. В общем, настал уже день нового года, когда поезд прибыл в Минск, и мы, пьяные в хлам, вывалились на перрон. Пообнимались по-очереди с проводницей и двинулись к Сергею Ивановичу. Сюрприз нас ждал у него дома, когда Диана открыла чехол. Вместо ее горячо любимой гитары в нем лежала гора мандариновой кожуры и пустые бутылки из-под шампусика…       Вероника хихикнула, представив выражение лица будущей свекрови.       — В общем, с Динкой случилась самая настоящая классическая истерика с вырыванием волос и битьем головой о стену. Говорить о бюро находок при вокзале было бесполезно — она ничего не слышала. Кажется, до этого я ни разу не видела ее в таком состоянии. Сергей Иванович был в таком шоке, что просто принес кастрюлю воды и вылил Диане на голову. Она заткнулась, хлопая глазами, и вроде бы успокоилась, тогда я напомнила ей о гонораре, который мы и спустим на покупку гитары. Несмотря на прекрасную, не слишком морозную погоду, легкий снегопад и восхитительный Минск, праздники оказались напрочь испорчены, а домой мы вернулись с пустыми карманами, но зато с новой гитарой. Динка всю дорогу ни на секунду не выпускала футляр с драгоценным инструментом из рук — и спала с ней, и в туалет ходила…       Несмотря на трагичность ситуации, в которой они сейчас находились, на Нику напал истерический смех, когда она представила, как Диана Сергеевна пытается просочиться вместе с гитарой в крохотный вагонный сортир. Отсмеявшись, она поняла, что это не конец истории.       — Диана еще несколько месяцев бегала на вокзал в надежде увидеть свою гитару в столе находок, но безнадежно. Чудо произошло в начале двухтысячных, когда «Ночные снайперы» выступали на Воробьевых горах в рамках тура «Оле, Кока-кола». Я к тому времени уже вышла из состава группы после операции, возилась с Мартемками. В Москву мы поехали все вчетвером. Выступление было на открытой площадке, кулис как таковых не было и мы с мелкими болтались внизу, со всеми. К тому времени малолетние футболисты помаленьку рассосались, на их место постепенно подтянулись люди, пришедшие конкретно на «Снайперов». Народу немного, погода была, по-моему, не совсем удачная — моросил дождь, но все равно было приятно, что истинным поклонникам и море по колено и дождь не помеха. Многие подходили ко мне, интересуясь, действительно ли выход из группы — это моя инициатива, интересовались дальнейшими планами, кто то просил автографы. Пришлось как можно более убедительно доказывать, что любые слухи о насильственном выдворении меня — не более чем слухи. Я свистнула Динке, помахала ей рукой, в ответ получила море воздушных поцелуев, и кажется, в какой-то степени успокоила бурю, собственно, рожденную по моей вине. Когда уже заканчивался сет «Снайперов», кто-то несмело подергал меня за рукав. Передо мной стояла женщина лет сорока с небольшим, ее лицо мне показалось смутно знакомым.       — Вы, наверное, не помните меня. Новый год, поезд на Минск, и вы еще забыли гитару.       Я так громко охнула, что мелкие даже приготовились зареветь. Пришлось их успокаивать, а проводница долго и сбивчиво рассказывала, что после рейса ей пришлось срочно уехать по семейным обстоятельствам, а потом и вовсе уволиться. Живут сейчас они где-то в Забайкалье. Но самое главное — гитара, она всюду таскала ее с собой. А здесь она оказалась случайно — ее младший сын участвовал в отборочных юношеских соревнованиях по футболу, услышала знакомое название, и вот…       …Когда выступление «Ночных снайперов» закончилось, Диана спрыгнула со сцены, подбежала к нам, потискала Мартемок, слегка покосившись на незнакомую женщину, стоявшую рядом со мной. После того, как бывшая проводница протянула ей продолговатый полиэтиленовый сверток, Динка в непонятках развернула его. Последствия не заставили себя ждать. Сначала была обцелована гитара от самых колок до пуговицы, затем ошеломленная женщина, досталось и нам с Мартемками, и фанатам, которым посчастливилось оказаться рядом… А Динка подключила Ларису, и, насколько я помню, сын Елизаветы Сергеевны еще долго играл за сборную России. Вот так закончилось путешествие одной Дианиной гитары.       — Это не та, которая сейчас хранится под стеклом у вас в студии?       — Да, это она… — Сурганова вздохнула — яркие воспоминания прошлого растворились в темноте.

***

      Жукова вздрогнула, когда в дверь осторожно постучали. Она будто отключилась от происходящего вокруг, сигарета, которую она держала в пальцах давно истлела до фильтра, а она даже не заметила. Она смотрела в окно, где распылялась пурга, швыряла в окно хлопья снега. Лена пыталась в этом мельтешении снега разглядеть, что происходит на улице, но город словно замер после трагедии. Не было подпитых туристов, шумными компаниями слонявшихся по улицам, не было просто прогуливающихся пар и компаний, не было веселящихся детей. Не было ничего — только водоворот снега. Остановили ли все работы на станции в связи с погодными условиями? Была ли вероятность схода лавины? И насколько происходящее замедлит спасательную операцию? Слишком много вопросов! Десять минут назад Пальцева доложилась, что уже в больнице, пытается найти кого-нибудь, кто будет знать английский, и ей вразумительно расскажут о состоянии Дианы. Осторожный стук повторился, директор «СиО» оторвалась от окна и поплелась к двери. Это оказался хозяин гостиницы — пожилой австриец в теплом вязаном светло-голубом свитере с классическим рождественским принтом с оленями и снежинками. Он принес ужин. Есть не хотелось совершенно. Поблагодарив его, она плеснула себе виски на два пальца и уставилась прямо перед собой. Она никак не могла собрать себя в кучу, чтобы позвонить Марте.       Проглотив алкоголь, Лена все-таки дотянулась до планшета и нажала на видеовызов. Сигнал шел долго, и когда она уже была готова его сбросить, на другой стороне наконец-то приняла его. Марта была бледной, почти пепельной, с затянутыми в некрасивый узел волосами, на ней была старая, застиранная, растянутая и основательно закатавшаяся черная кофта с длинным рукавом. Жукова подозревала, что эта кофта когда-то принадлежала Сургановой и была старше Марты лет на пять, минимум. Когда однажды, когда они только начали жить вместе, и в ее шкафах появилась куча Мартиных вещей, она наткнулась на нее и поинтересовалась, что это за старье, которому место на помойке? Марта тут же отобрала кофту и заявила, что это ее утешительная одежда, как у Артема всегда была утешительная еда.       — Привет… — осторожно произнесла Жукова, касаясь экрана.       — Плохо выглядишь, — дернула уголком губ Арбенина младшая. — Хотя я однозначно не лучше… Как там у вас?       — Разбор завалов остановили по погодным условиям… — виновато, словно это от нее зависело, пробормотала Леночка.       — Знаю. Георгий Иванович дожал австрийцев… — девушка замолчала, отведя взгляд куда-то в сторону. — Они не особо торопятся и пережидают погоду, потому что, по их оценке, выживших нет. Он скинул чертежи и расчеты, — голос стал ниже и зазвучал почти механически. — Девяносто процентов, что их прогноз верен: структура поезда…       — Марта, не надо… — прервала ее директор СиО. — Когда вы были на Сулавеси, Света ни на секунду не сомневалась, что вы живы! И они живы! Живы, пока у нас не будет доказательств обратного! Ты говорила с Пальцевой? — постаралась перевести тему на менее болезненную.       — Да, когда она только прилетела. Она позвонит, когда доберется до больницы.       — Как Артем? — осторожно задала она следующий вопрос и мгновенно заметила, как Марта напряглась и прикрыла глаза.       — Плохо, — после короткого молчания, наконец, ответила она. — В частной клиники неврозов. Пока ставят все тот же ПТСР в тяжелой форме… Назначили лекарственную терапию, психотерапию… Ему страшно, он знает, что с ним что-то происходит, но не понимает что. Хорохорится, но… — Марта вздохнула и поскребла щеку. — Я слишком хорошо его знаю.       Жукова кивнула, она не знала, что может сказать, чтобы любимой девушке стало легче. Помнила свое состояние после Сулавеси, когда оставалось только надеяться и ждать. Но для Марты это было сложно. Поэтому просто попросив ее поесть и поспать, она отключилась. Когда экран погас, еще долго сидела, не двигаясь, глядя в никуда. Получалось, Света была опорой для всей семьи. и без нее они вряд ли устоят. Диана, Артем… Марта вытянет, пугала только ее полная отстраненность…

***

      Шел дождь — мелкий, больше похожий на распыленную в воздухе водную пыль. Тяжелое свинцовое небо почти поглотило крепость Хоэнзальцбург и нависало все ниже. И, видимо, из-за непогоды поток машин был плотным, неповоротливым, похоже, дождь, как и снег. действовал на автомобилистов во всем мире одинаково. Лариса успела несколько раз пожалеть, что решила взять машину в аренду, а не воспользоваться трансфером из аэропорта в Вене. Не заезжая в гостиницу, она отправилась сразу в больницу. Пройдя сложный квест по поиску англоговорящего персонала отделения и общения с лечащим врачом почти что на пальцах, Пальцева наконец-то оказалась возле белой двери и замерла, сжимая ручку.       Когда она вошла в палату, просто не узнала в этой в одночасье исхудавшей и постаревшей женщине с потухшими глазами прежнюю Арбенину. Кажется, даже после первого сердечного приступа в связи с событиями на Сулавеси она выглядела намного лучше. То, что Диана была помешана на своей Сургановой — это уже была притча во языцех, но то, что вероятная гибель жены может настолько ее согнуть, для директора «НС» стало в высшей степени откровением.       — Лар… — Диана слегка оторвала голову от подушки и тут же бессильно уронила. На фоне белоснежного белья и в этой кровати она выглядела словно ребенок, больной прогерией в последней стадии. Казалось, живыми в этом теле остались только пальцы рук, лежащих поверх одеяла. Они беспрестанно шевелились, словно живя своей жизнью, сжимая и разжимая ткань пододеяльника. Они одни не похудели, оставаясь подростково-крупными, и на фоне исхудавшего лица выглядели нелепо, вызывая диссонанс. — Лар… — снова с явным облегчением и даже радостью в интонациях прошептала Диана. — Ты знаешь, что там происходит? Эти сволочи мне ничего не говорят. И телефон выдают под присмотром! Там есть выжившие? Есть, да, Лар? — на мгновение в бледно-зеленых, словно выцветших глазах мелькнул огонек надежды.       Пальцева на какое-то время подзависла: сказать правду, это значит усугубить и без того хреновое состояние Дианы. Местные медики предупредили ее о возможном повторном приступе, и к тому же где-то внутри все еще теплилась надежда.       — Есть, Диана, есть…       — Значит, и Светка жива… — шевельнула Арбенина синеватыми губами. — Я знаю, я чувствую. Она не могла… — приподнявшись на локте, другой рукой вцепилась в кисть своего директора — та даже вздрогнула, почувствовав насколько сейчас были ледяными всегда горячие пальцы ее подопечной. -…она не могла оставить меня… Нас… Не могла… Значит, скоро их найдут…       — Конечно… — через силу улыбнулась Пальцева, скрестив пальцы. — Просто нужно время…       — Посиди со мной… — Диана снова упала на подушку, не выпуская ее пальцев. — Я не могу больше одна. Поговори… Просто поговори…       — Конечно, — кивнула Лариса, подтягивая стул поближе к изголовью кровати. — Но недолго. Тебе надо больше спать и лечится.       — Эти австрийские коновалы решили меня в гроб загнать, — пожаловалась снайперша. — Не могу я больше здесь валяться, когда там… Там… Светка… — голос ее сорвался, в уголках глаз выступили слезы. Диана закусила губу, чтобы не завыть от тоски, что скручивала ее внутренности сильнее боли, что терзала ее сердце.       — Тшшш… Не надо…- директор «НС» сжала ее пальцы. — Или тебя опять скрутит, а меня выпрут.       — Не могу, не получается… — губы Арбениной опять затряслись. — Светка там, в этом чертовом тоннеле, среди черт знает чего, а я на простынях отлеживаюсь. Скажи им, что мне надо туда, в Капрун! — Увидев, как нахмурилась Лариса и уже приготовилась подняться со стула, Диана быстро сдалась. — Хорошо, хорошо… — тяжело подняв вторую руку, она кулаком вытерла слезы. — Как там Бали? — Стоит… — через силу улыбнулась Пальцева. — Цветет, пахнет, макаки прыгают.       — Ох уж эти макаки… — фыркнула снайперша, недолюбливавшая обезьян, и вспомнила недавнюю поездку с Сургановой в этот тропический рай. Перед глазами тут же, словно в старом документальном кино, пролетели черно-белые кадры: как Светка, одетая только в нижнюю часть купальника, словно Афродита, восставала из пены прибоя; ее тихие вздохи в ночи, когда уставшие от бесконечного секса, они, влившись друг в друга, лежали на влажных простынях. Света… ее заяц, ее кузнечик. Она не может, не имеет права ее потерять.       — Я ей обещала… — неожиданно твердым голосом сказала Арбенина, внимательно глядя в глаза своему директору. — Давно, очень давно… До самых врат смерти…       Лариса молча сжала ее пальцы, догадываясь, о чем идет речь. До того момента, пока Пальцеву не попросили покинуть больницу, она много говорила, в основном про отпуск. Диана же старалась вспоминать только хорошее… какие-то моменты их прошлого…