Возвращайтесь скорее домой

      Темнота и внезапно наступившая тишина словно погрузили их в вакуум. Света настороженно прислушивалась к сипящему, поверхностному дыханию под собой — Веронике становилось хуже.       — Знаешь, Темка начал ныть, чтобы я научила играть его на скрипке, когда ему было года четыре… — после короткого молчания снова заговорила Сурганова, — …наверно, так он хотел проводить со мной еще больше времени. Пришлось сдаться. Тем более Динка грезила отдать в музыкальную школу их обоих, хотя Марта не горела желанием: для нее всегда больший интерес вызывала техника, головоломки, мозаики. Но переубедить Диану Сергеевну, если она что-то задумала, очень сложно! Она хотела видеть Мартемок музыкантами!       Света тяжело сглотнула, от голода в голове мутилось. Последние капли коньяка были выдавлены из фляжки давно, и вновь холод втекал в тело, утяжелял его еще сильнее, нарушая чувствительность. «Сколько мы еще продержимся? Сколько мы вообще здесь находимся?» — постоянно задавала себе эти вопросы Сурганова. Если она сама, можно сказать, пострадала не критично, то состояние невестки оставляло желать лучшего, и приходилось периодически будить ее, не давая впасть в смертельное забытье. — Ник… Ника… ты слушаешь меня? — Вероника пошевелилась, раздался ее едва слышимый голос. — Да… Говори… пожалуйста…       Света приподняла голову, дотянулась ртом до нависающего над ней камня, покрытого легким налетом инея, облизнула его.       — В итоге, мне пришлось уступить, но если Темка радостно вписался в музыку: за скрипкой последовало фортепиано, затем гитара; то Марта, как могла, игнорировала. Усадить ее за инструмент было фактически невозможно, она намеренно фальшивила, прогуливала занятия, дома вообще даже не бралась за инструмент. Ее переводили от одного преподавателя к другому, поскольку это не общеобразовательная школа и из-за неуспеваемости отчислить ее не могли. Кроме того, Динка стала, пожалуй, главным спонсором школы. Наверное, это бы продолжалось до бесконечности, видимо упрямство передалось Мартишке с кровью, пока в один из дней она… — Сурганова резко замолчала, прислушиваясь — ей показалось, что в этой мертвенной тишине сквозь толщу камня и металла она услышала далекие человеческие голоса. Но в первое мгновение, она решила, что это галлюцинация от голода и обезвоживания.       — Свет… — просипела Вероника.       — Тихо… — Сурганова напряженно, до боли в висках вслушалась и неожиданно хрипло рассмеялась, потому что это были не слуховые галлюцинации. К человеческой речи добавился собачий лай. Они продержались! Они смогли!       — Ник… Девочка, слышишь? Слышишь?! Мы выжили! Все будет хорошо! — наклонившись, она поцеловала невестку в лоб.

***

      — Нашли! Их нашли! — с порога объявила Пальцева, Арбенина тут же вскинула голову и с надеждой уставилась на своего директора. — Живы! Диан, они живы! Обе! Жукова сказала, что их везут в эту же больницу!       Сердце забилось сильнее, Диана судорожно вцепилась в тонкое больничное одеяло.       — Светка… — прошептала она, чувствуя, как защипало глаза. — Жива… Жива… — повторяла она и кажется не верила. — Когда? Когда они будут здесь? Школдины знают?       — Да! Маргарита Сергеевна должна вылететь в Вену первым же рейсом. Я буду держать тебя в курсе! — пообещала Лариса, опуская ладонь ей на плечо и немного надавливая. — А теперь, давай, ты ляжешь и постараешься уснуть! Тебе надо набраться сил — ты же не хочешь, чтобы твоя обожаемая Сурганова устроила тебе головомойку сразу, как вернется?       Диана замотала головой, тут же укладываясь на кровати и закрывая глаза. Светка! Светка! Ее девочка жива!       — Дети? Надо позвонить Мартемкам… — спохватилась она спустя мгновение и потянулась за новым телефоном, лежащим на тумбочке, но Пальцева ее остановила:       — Не волнуйся, Лена уже сообщила Марте.       Диана кивнула и попыталась расслабиться. А время будто назло ей стопорилось, двигаясь невозможно медленно. Женщина не могла просто спокойно ждать, снова и снова задавая один и тот же вопрос своему директору. Когда часы посещения уже подошли к завершению, и та начала собираться в гостиницу, Арбенина вцепилась ей в руку.       — Когда? Где? Что со Светкой?       — Тише, тише, они уже здесь… Когда я ходила за кофе, узнала, что Веронику сразу отвезли в операционную, а Света в травме этажом ниже.       — Что? Я должна ее увидеть!       — Диан, сегодня нельзя…       — Что значит нельзя?! — заорала снайперша и попыталась вскочить с кровати.       — Успокойся, успокойся… — но женщина не слышала, она должна была увидеть Свету и не понимала, почему Лариса не позволяет этого. — Успокойся, Арбенина! Если ты не успокоишься, я вызову врача, и тебя успокоят! Ты увидишь ее завтра! Она все равно без сознания и под капельницей!       — ЧТО?! — взревела Диана и начала активнее вырываться и пытаться встать. В своей борьбе она снова пропустила тот момент, когда Пальцева успела нажать на кнопку вызова персонала, и в палате появилась медсестра. Неожиданный укол в плечо, мгновенно навалилась усталость, и следом накрыла темнота. Когда она очнулась, из коридора под дверью пробивался тусклый свет, не слышно было никаких голосов. Значит, была где-то середина ночи. Осторожно поднявшись, Арбенина, поморщившись, отодрала от себя датчики и, игнорируя писк приборов, побрела прочь из палаты…       …Утром приехавшей Пальцевой, еще не успевшая смениться ночная дежурная сестра на ломаном английском мрачно сообщила, что за прошедшую ночь она трижды отлавливала пациентку в коридорах и возвращала в палату. Ей пришлось доложить о случившемся дежурному и лечащему врачам, что такое поведение совершенно неприемлемо! И несколько ехидно добавила нечто вроде: «У вас в русских больницах может и стоит такой бардак, но у нас такое поведение тяжелобольных недопустимо!». Устало вздохнув, Лариса извинилась перед взвинченной девушкой и сама отправилась на поиски кардиолога, занимающегося Дианой. Решение у нее было одно — воссоединить дуэт, хотя бы на больничной койке.       Разговор с врачом выдался сложным: Пальцева знала немецкий на том уровне, чтобы можно было не ошибиться в выборе ресторана и заказать темное пиво с венскими колбасками; а тот в свою очередь когда-то изучал английский в медицинском колледже. Сама же Арбенина немного говорила на немецком, но помощи от нее было не дождаться. Бледную до синевы снайпершу заклинило на одном: «Мне надо увидеть Свету!» Наконец, спустя час хождения по кругу, выход нашелся в лице одной из операционных медсестер, оказавшейся из семьи русских эмигрантов середины девяностых, которая и смогла все объяснить. Кардиологу идея не понравилась, но и отлавливать беспокойную пациентку по коридорам больницы желания не было. Не ставить же охрану возле палаты, в конце-то концов?!       — Не хотите положить их вместе, запирайте палату — окон, к счастью, нет. Но я бы посоветовала просто держать ее в отключке! И вам проще, и мне не придется платить за ущерб…       Временно назначенный переводчик ошалело уставилась на нее, а врач нахмурился. Но когда слова были переданы на немецком, его лицо вытянулось, и он в шоке перевел взгляд на женщину — Пальцева лишь индифферентно пожала плечами. И с трудом скрыла ухмылку, когда по внутренней связи ему сообщили об очередной попытке побега неуемной русской пациентки. Кардиолог только вздохнул: кажется, с его опытом работы уже ничто не могло повергнуть его в изумление, но поведение этой женщины, которую три дня назад вытащили с того света, приводило его в шок. И ему оставалось только согласиться…       …Сурганова почти сливалась цветом с белоснежным постельным бельем. Лариса подвезла кресло-каталку с Дианой поближе к койке, и та сразу же вцепилась в прохладную ладонь жены, лежащую поверх одеяла. Кусая губы, она пыталась справиться с накатывающими эмоциями, казалось, для нее переплелось все: и прошлое, когда Сурганова лежала в больницах со страшным диагнозом, и это настоящее. Страх подкатывал к горлу и мешал дышать, сердце снова сбивалось с ритма.       — Они все же думают уложить вас в одну палату, и скорее всего Свету переведут к тебе. Ее состояние, мне сказали, стабильное: легкое сотрясение, переохлаждение и обезвоживание, — пояснила Лариса, но было видно, что ее подопечная уже отключилась от внешнего мира. — Только все равно это случится, наверно, завтра… — тихо закончила она.       Диана не слышала, полностью уйдя в общение со своей скрипачкой. Она держала ее руку, осторожно поглаживая тыльную сторону ладони, и что-то беззвучно шептала. И Ларисе ничего не оставалось, как осторожно покинуть палату. Они должны были встретиться с Жуковой, приехавшей с Капруна, и обсудить дальнейший план действий. Надо было в срочном порядке решать что-то с визами, и прикинуть варианты доставки их подопечных и Вероники домой.       Беспокойство вызывала именно Школдина — травмы той были серьезными. Помимо переохлаждения, обезвоживания и сотрясения, у нее были ушибы, трещина ребра, и была раздроблена левая большая берцовая кость. Девушку сразу же отправили на операционный стол. И сейчас решался вопрос насчет еще одной операции, и, возможно, далеко не последней: местные хирурги не теряли надежды спасти ногу. Сама Вероника находилась в реанимации, в медикаментозной коме. Поэтому вряд ли ее можно будет транспортировать в ближайшее время, да и Диане летать пока было противопоказано. Двигаясь по больничному коридору к выходу, Пальцева решила, что они с Леной будут решать проблемы по мере их поступления. И в первую очередь займутся своими визами.

***

      — Мне было так страшно, заяц… Так страшно… — бормотала Арбенина, почти касаясь губами Светиной руки.       — Динь… — неожиданно раздался легкий, почти неуловимый шелест. Безвольные прежде пальцы шевельнулись. — Динечка… Родная… — выдохнула Сурганова.       — Светик… Света… — Арбенина сжала ее ладонь сильнее, безнадежно борясь с подступающими слезами. — Девочка моя… — предательские слезы все-таки выползли на глаза. Она всхлипнула и прижала ладонь женщины к губам. — Мне ничего не говорили… и пускать не хотели… любимая моя… — снова зашептала ей в ладонь.       — Динь, все хорошо, — второй рукой Света дотянулась до взъерошенных волос жены и осторожно погладила. — Я здесь… Ты как? Как дети?       — Все хорошо, кузнечик… — пробормотала Диана. — Меня так просто не возьмешь, ты же знаешь… А дети ждут тебя… Вас…       — Хорошо… — выдохнула Сурганова, снова проваливаясь в забытье.       И Диане было достаточно, что жена рядом — пусть еще очень слабая и прибывающая в полубессознательном состоянии, но главное живая и почти невредимая. И она не могла остановиться, чтобы не касаться ее, все так же осторожно гладила руку Светы, прислушивалась к ровному дыханию. И ничего вокруг просто не существовало. Когда вечером Лариса осторожно намекнула, что пора возвращаться в палату, Диана безапелляционно заявила, что останется здесь. Все попытки убедить снайпершу не увенчались успехом, не помогли и присоединившиеся к Пальцевой дежурный врач и старшая медсестра. Закончилось все тем, что в очередной раз пришедшая в себя Сурганова едва слышным, но достаточно твердым голосом сказала Диане отправляться в свою палату и отдыхать. Недовольно пыхтя и бурча проклятия на всех известных ей языках, Арбенина позволила все-таки Ларисе увезти себя.       …Пришедшая рано утром Пальцева застала в палате у Дианы некоторую суматоху, похоже, становившуюся для этого отделения уже нормальным явлением: снайперша пыталась подняться с кровати, а медсестры — уложить ее обратно. И, судя по некоторой встревоженности персонала и излишней бледности ее подопечной, состояние той несколько ухудшилось. Директор «НС» уже не выдержала дальнейших издевательств ни над своей нервной системой, ни над несчастными медиками и коротко рыкнула:       — Аррбенина! Пррекратить!       На несколько секунд воцарилась тишина, прерываемая лишь пиликаньем приборов, а присутствующие, в том числе и больная замерли, напоминая участников детской игры «Море волнуется раз».       — Что опять? Что за выходки? Лежать!       — Они меня к Свете не пускают… А завтра уже наступило… — виновато пробормотала Диана, отмершая первой, и опустилась на подушку.       Сестрички с благодарностью оглянулись на единственного человека, способного угомонить больную, которая в очередной раз навела шороху, и засуетились с капельницами. Лариса закатила глаза к потолку и вышла из палаты на поиски лечащего кардиолога. Услышанное ее не порадовало: ночью к аритмии добавился кардиогенный шок, и врач сваливал это на нервное перенапряжение, в связи с чем воссоединение дуэта встало под вопросом.       Измученному директору пришлось долго уламывать австрийца, не желающего допускать смерти больной — по крайней мере в их клинике — подписывать кучу отказов, согласовывать с местными юристами, на что ушла добрая часть дня. Чтобы хоть как-то удерживать свою подопечную в лежачем положении, пришлось выдернуть из гостиницы Жукову и приехавшую Школдину. И только к вечеру произошло перемещение Сургановой в палату к Диане. Едва Свету уложили на кровать, поставленную рядом с кроватью жены, как та мгновенно вцепилась одной рукой в прохладную ладонь Светы.       — Динечка… Любимая… — шевельнула та бледными губами, не открывая глаз, и чуть сжала руку.       А Арбенина смотрела на нее, позволяя лечащему персоналу любые манипуляции со своим телом и не замечала слез, что тихо катились по лицу. Она так и заснула, не выпуская из своей ладони пальцев жены.       Когда женщина проснулась, вероятно, была уже глубокая ночь, потому что лампы на потолке были выключены, из-под щели двери выбивалась тоненькая полоска света. В этом полумраке, жена казалась излишне бледной, и Диана, склонившись над ней, затаила дыхание, чтобы услышать ее. Облегченно выдохнув, она откинулась на подушку. Сейчас, когда любимая женщина тихо сопела рядом, она чувствовала некоторую вину перед остальными членами семьи. С Мартой лично она разговаривала один только раз. И после того раза сама дочь не звонила: должно быть получала информацию от Жуковой или Пальцевой. А мысли Дианы были полностью заняты только Светой, она это понимала. Но сейчас, когда жена спала рядом, она могла расслабиться и наконец-то позвонить дочери, тем более, она совершенно ничего не знала о состоянии Артема: могла только предполагать, как известие о возможной гибели Светы могло на него подействовать. Дотянувшись до телефона, Арбенина набрала Марту. Долго слушала длинные гудки, прежде, чем наконец-то зазвучал ее уставший, низкий голос.       — Привет… Ленка сказала, маму перевели к тебе, чтобы ты перестала буянить, — она явно пыталась пошутить. Диана поджала губы и попыталась оправдаться с явным недовольством.       — Я бы не буянила, если бы они просто сразу пустили меня к Светке… А они не хотели…       — Мать, у тебя был сердечный приступ, тебе лежать надо, а ты устраиваешь закат солнца вручную и персоналу, и Лорке… — выдохнула Марта.       — Они не пускали меня… — упрямо гнула свою линию Арбенина. В трубке вздохнули. — Как Артем? — попыталась она перевести тему и напряженно замерла, слушая повисшую гробовую тишину. Дочь не торопилась с ответом.       — Мартиш? — не выдержала Диана, когда стало почти невыносимо, страх запульсировал где-то под кожей — сын слишком сильно любил Свету. — Мартиш, что с Артемом?       — В клинике… — наконец слишком ровно и безэмоционально ответила она, — Меня к нему не пускают, но он под наблюдением. Для него не существует случившегося, он не может читать… Я не знаю, что ему говорят о Свете…       — Не может читать? — переспросила Диана, чуть громче, чем следовало, и тут же понизила голос, обеспокоенно покосившись на соседнюю койку, но жена вроде спала. — Почему? Как такое вообще возможно?       — Говорят, это как один из защитных механизмов психики, — устало вздохнула дочь. — Если не может прочитать, значит не может узнать плохие новости… Что-то типа такого… Я в этом полный профан…       — Ему сказали, что они живы?       — Я не знаю, я созвонилась с лечащим врачом, передала информацию… Но, ты же понимаешь — там свои правила, свои протоколы. Они делают так, как считают, будет лучше ему. И их мало интересует, что мне это пиздец как не нравится…       Диана напряжённо слушала дочь.       — Он может уйти сам, если решит? Или… Его может забрать только кто-то из родственников?.. Его же не признали недееспособным?       — Нет… Нет… — и снова повисла тишина, так что Диане пришлось посмотреть, не сбросился ли вызов. — Ночь давно уже, тебе надо отдыхать. Поцелуй маму за меня… За нас… Напугали Вы нас знатно! — излишне быстро закруглилась Марта, но по жесткому тону, Арбенина сразу поняла, возражения не принимаются.       — Обязательно… — пообещала она, — …позаботься о Темке, — чуть запоздало добавила, но Марта уже отключилась. Откинувшись обратно на подушку, Диана закрыла глаза рукой с все еще зажатым в ней телефоном. И вздрогнула, чуть не уронив его себе на лоб, когда в тишине палаты раздался тихий голос Светы.       — Что с Артемом?       Диана резко повернулась к соседней койке и наткнулась на серьезный, полный волнения, потемневший взгляд жены.       — Заяц… — выдохнула она, — не волнуйся…       — Что с Темкой? — повторила Сурганова, осторожно садясь в кровати.       — Заяц, тебе надо отдыхать! — тут же забеспокоилась Диана, тоже пытаясь приподняться.       — Отдохнула, — отрезала Света, нехотя ложась обратно, Арбенина опустила руку на плечо жены, удерживая ее в горизонтальном положении. — Что с моим… — но тут же поправила себя, —…нашим сыном?       — Я не знаю, — после достаточно продолжительного молчания призналась Диана. — Только то, что у него был приступ, сильнее, чем все разы до… А после, как я поняла, случилось что-то типа избирательной потери памяти… и сейчас еще и читать не может…       На какое-то время в палате повисла тягучая тишина, прерываемая только пиликаньем медицинских приборов.       — Я должна вернуться в Питер… — наконец твердо заявила Сурганова. — …как можно быстрее…       — Я с тобой! — тут же отреагировала Арбенина, пытаясь подскочить в кровати. — Дома долечусь!       Света повернула голову, нашла ее руку и слегка сжала пальцы.       — Нет, родная, ты остаешься здесь, пока твое состояние не станет настолько удовлетворительным, чтобы ты смогла перенести дорогу. Динечка, девочка моя, я не готова потерять тебя, но и Артема тоже. А ему я сейчас нужнее, чем тебе…       Диана шмыгнула носом, с трудом удерживая в себе уже привычную фразу «Ты их любишь больше меня», понимая, что жена права. Какими бы хорошими не были специалисты в клинике, куда Марта засунула брата, но присутствие Светы пойдет ему только на пользу, в этом Арбенина не сомневалась.       Сурганова, не отпуская руку жены, села в кровати и, наклонившись, прошептала ей на ухо.       — Открою маленький секрет: сильнее, чем тебя, я никогда никого не любила. Даже мамулечку, даже Мартемок. Ты — мое солнце… — и коротко поцеловала Арбенину. В горле снайперши тут же запершило, и чтобы унять мгновенно навернувшиеся слезы, она с силой сжала пальцами пододеяльник…

***

Вылететь в Москву удалось только через два дня. Один ушел на оформление документов на выписку. Так же оказалось, что с ней хотят пообщаться из офиса регионального прокурора в связи со случившимся: конструкции туннеля при таких незначительных толчках должны были устоять. Как оказалось, опрашивали всех выживших, которых было немного. Из почти двухсот человек, поднимавшихся в тот день на гору, выжило всего двадцать пять. И в основном те, кто, как и Света с Вероникой, были в центральных вагонах. В Вену ее повезла Жукова, оставив Диану, напоминавшую в момент прощания брошенного, несчастного щенка, на попечении директора.       — Сколько лет уже знаю эту ненормальную и до сих пор понять не могу, как она вообще одна на концерты ездит… Про то, как она без тебя существовала те два года, я вообще помолчу…       Света неопределенно хмыкнула, разглядывая мокнущий пейзаж за окном. Мысли ее уже были в Питере. Короткий перелет в Москву, два часа ожидания стыковочного рейса, которые она проводит в кафе с чайничком зеленого чая. Вещей у нее с собой не было, только документы, деньги и телефон.       Марта встретила ее в Пулково, прямо на выходе из терминала. Не говоря ни слова, обняла Сурганову и застыла, мелко подрагивая, уткнувшись носом ей в висок и не обращая внимания на толпы людей, что сновали вокруг, периодически налетая на них. Наконец младшая Арбенина отлепилась от второй мамы и пробормотала, не выпуская ее пальцев из своих:       — Теперь точно все будет хорошо.       — Мартиша, бедная моя девочка, как же ты все это пережила? — Света исхудавшими пальцами смахнула предательскую слезинку с измученного лица дочери, поцеловала бледную щеку. Марта отвернулась, но Сурганова видела, как ее губы подрагивают. Наконец девушка справилась с собой и улыбнулась, глядя на мать, и та с облегчением отметила, что дочь снова в форме, потому что тревожная серость радужки глаз изменилась, возвращаясь к фирменной арбенинской зелени.       — Куда? — задала она вопрос. — Сразу в клинику, или лучше сначала пообедаем где-нибудь? В «Бенуа», например? А то знаю я эту кормежку в самолетах — там для тебя опять ничего не было. У нас с Ленкой в холодильнике не то что мышь повесилась — целый их выводок, а все что было у Темыча, я подъела.       Света прислушалась к организму. Конечно, в первую очередь хотелось к сыну, но и истощение до сих пор давало о себе знать. Тем более необходимо узнать о происшедшем, так сказать, из первых рук. Сурганова вздрогнула, вспомнив ледяную каменную тюрьму, когда все, что согревало ее — это воспоминания и надежда увидеть Диану и детей.       — Я думаю, нам обеим не помешает перекусить… Ты совсем исхудала… — она еще раз поцеловала Марту и потянула к выходу из зала. — На такси или ты на своей детке?       В машине дочь молчала, излишне внимательно и сосредоточенно всматриваясь в дорогу, но при этом при каждом удобном случае, она находила Светину ладонь, лежащую на колене, и сжимала, будто убеждаясь в очередной раз, что она рядом. В ресторане, несмотря на утро, было достаточно оживленно. Улыбчивая официантка провела их к удаленному столику в углу, возле окна. Сурганова заказала себе грибной суп и чай, Марта классическую пепперони и кофе. Света видела, что дочь напряжена, часто хмурилась и долго собиралась с мыслями, чтобы начать рассказывать, и что она не хотела этого делать. Наконец, хлебнув кофе, девушка призналась:       — Со мной врачи говорят с неохотой… И Леша, и профессор, с которым я консультировалась после приступа, настаивали на госпитализации сразу, но я… отказалась. Я не думала, что в этот раз все настолько серьезно. Все, что я читала про ПТСР после Сулавеси, не описывали даже похожее на его случай… — она нахмурилась сильнее, немного виновато глянула на мать. И Сурганова мгновенно увидела угловатого подростка, сидящего на колченогом табурете в отделении милиции.       — Мартиш… — Света протянула к ней руку и, когда девушка вложила свою ладонь в ее, крепко сжала. — Тебе не в чем себя винить, ты сделала все, что могла на тот момент. Ты не психиатр… Ты его сестра, и ты его очень любишь, хоть и не всегда показываешь. И я понимаю тебя, я бы тоже противилась госпитализации.       Марта вздохнула и тихо, еще более неуверенно спросила:       — Как это было?       Света напряженно поджала губы.       — Я не помню саму катастрофу… Дальше — холод, темнота. Страшно.       Дочь кивнула, она понимала — она еще помнила Сулавеси слишком хорошо.

***

      Вопреки опасениям Сургановой, клиника совершенно не походила на психбольницы, в которых ей приходилось проходить практику в юности. Современное светлое здание в глубине березовой рощи, вылизанная территория, обнесенная кованной решеткой — это больше походило на закрытый пансионат. Пожалуй, все, что роднило ее с медицинским учреждением, это пара карет «Скорой помощи», стоявших на въезде, часть окон, затянутых решетками, да будка с охранниками у ворот. Внутри идеальная чистота, дорогой ремонт, современное оборудование и приветливый персонал в регистратуре.        Усевшись в холле на краешек безразмерного кожаного кремового дивана в ожидании лечащего врача Артема, Сурганова задумалась — услышанное от Марты не радовало. По всей вероятности, посещение психолога не дало нужного результата, и вместо преодоление страха, сын загнал его еще глубже в подсознание. Где тот и притаился, выжидая особого случая, и, дождавшись его, раскрылся во всей красе. И скорее всего триггером оказалась вероятность потерять не только ее, но и Нику. Которая, несмотря на всю любовь к ней Артема, Света понимала, была в определенном смысле ее заменителем. Задумавшись, она не заметила, как неслышно, словно огромный кот, подкрался психиатр.       — Светлана Яковлевна?       Света вздрогнула и резко поднялась.       — Я могу увидеть Артема? — без приветствий и особых церемоний, в лоб задала она вопрос.       Врач поначалу замялся, но потом согласно кивнул.       — Ненадолго… И, очень вас прошу, при малейших признаках неадекватного поведения, либо ухудшения физического состояния вызывайте меня.       — Есть вероятность панической атаки, с которой я не смогу справиться? У меня медицинское образование, и я знаю своего сына…       Психиатр пожал плечами.       — Возможно… Но меня больше беспокоят последствия. Может, лучше сначала ко мне в кабинет?       Сурганова нахмурилась и качнула головой, упрямо повторив.       — Я хочу увидеть сына.       Казалось, Артем спал, отвернувшись к стене и с головой укрывшись одеялом. Но стоило Свете сделать шаг по мягкому ковролину, как он тут же извернулся и сел.       — Мама… — несколько рассеянно произнес он и как в детстве потянул к ней руки.       — Темочка… — Света оглянулась на маячившего в проеме врача — тот вежливо прикрыл дверь, оставляя мать с сыном наедине.       — Темочка, ребенок, — женщина присела на кровать рядом с Артемом, тот мгновенно обнял ее, крепко прижимая к себе и вздрагивая всем телом.       — Марта обещала тебе позвонить… И больше не появилась! Тебя тоже так долго не было… Почему? Что происходит? Я не понимаю… Не помню… Ника? Где? Мне ничего не говорят… — он с трудом, сипящим шепотом выдавливал из себя слова, перескакивая с одного на другое, от волнения на висках выступила испарина.       Света осторожно пальцами обхватила его запястье, фиксируя учащение пульса.       — Тшшш, мой хороший… Я здесь, с тобой… Медленный глубокий вдох носом, пауза, выдох через рот. Медленно… Вот молодец, мой хороший… Давай еще…       И так раз за разом, пока учащенное сердцебиение не пришло в норму, и Артем с облегчением не уткнулся в плечо Сургановой.       — Мамочка… Может, ты мне скажешь, что со мной? Почему я не могу читать? Мне приносили алфавит, но я не смог вспомнить ни единой буквы. Мне называли их, но в памяти не откладывалась ни одна! Я что, теперь неполноценный, да? Я же врач, хирург… Вернее, я хочу им стать! — он уставился на мать широко раскрытыми глазами, в глубине которых плескался страх. Этот страх вновь начал выползать наружу, заполняя серую радужку чернотой.       — Нет! — Света погладила его по плечу. — Ребенок, я рядом, и мы справимся с этим вместе. А пока… Давай я что-нибудь спою и ты поспишь.       — Маленький рыжий? — попытался улыбнуться Сурганов подрагивающими губами, опускаясь на подушку.       — Если хочешь… — Света натянула ему на плечи одеяло, взяла руку в свою и тихо пропела:

Шорох листьев в ночной тишине Врезается в черную глушь…

      Выйдя из палаты сына, Света обессиленно опустилась в первое же попавшееся кресло. Мысли путались, она никак не могла унять дрожь в руках, сжимала их вместе. Увидеть Артема в таком состоянии оказалось для нее бо́льшим шоком, чем она предполагала. Пробегающая мимо медсестра озабоченно склонилась над ней и поинтересовалась, не нужна ли помощь. Сурганова выдавила из себя некое подобие улыбки и отрицательно качнула головой. Посидев еще немного, она с трудом поднялась и направилась в кабинет лечащего психиатра с твердым намерением забрать сына домой, но тот резко воспротивился.       — Светлана Яковлевна, при всем моем величайшем уважении к вам, я настоятельно не рекомендую сейчас этого делать. Конечно, наша клиника это негосударственное лечебное учреждение со своим традиционным жестким уставом и методами, и насильно мы никого не имеем права удерживать. Реакция мозга Артема Яковлевича в тот момент, когда он поймет причину своего состояния, будет просто непредсказуема и, возможно, ему понадобится специализированная помощь. Если желаете, то вы можете приезжать к нему в любое время, или, как вариант, можем предложить гостевые апартаменты при нашей клинике. — Второе меня устроит больше… — произнесла Сурганова и прямо в лоб, безо всяких экивоков, задала вопрос, который беспокоил ее больше всего. — Какова вероятность, что это не повторится?       — К сожалению, никакой. — Развел руками доктор. — Простите меня за бестактность, но человек смертен, и беспокойство за ваше здоровье будет преследовать Артема Яковлевича всегда. И с каждым годом все сильнее. Если своевременно не оказывать ему помощь, как медикаментозную, так и психологическую, то данное состояние может значительно затруднить ему жизнь и отрицательно сказаться и в личном, и профессиональном плане. Насколько я помню, ваш сын планирует стать хирургом?       — Да, заканчивает ординатуру. — Кивнула головой Света, нервно потирая внезапно заледеневшие руки. Видимо, как специалист, психиатр был не из худших, потому что мгновенно оценил ее состояние.       — Вы за рулем? — задал он неожиданный вопрос. Сурганова кивнула. Мужчина протянул руку к стационарному телефону, нажал пару кнопок, коротко сказал в трубку.       — Ромашковый чай мне в кабинет!       В ответ на удивленно задранные брови женщины, он коротко улыбнулся:       — Мы практикуем все возможные методы, в том числе и траволечение. Многие лекарственные растения мы выращиваем сами или закупаем у проверенных травников. К вопросу о профессии вашего сына…       После разговора с врачом Сурганова задумчиво побрела к своей машине. На удивление, было тепло, в воздухе еще неуловимо, но чувствовалось приближение весны. Обычно тяжелое серое небо немного высветлилось, и привычно промозглого ветра здесь почти не ощущалось — возможно, причина была в том, что клиника находилась запрятанной в березовой роще, далеко за пределами города. Света задумчиво застыла, глядя на белоснежные сугробы, значительно отличающиеся от питерской мокрой вязкой каши. Затем нагнувшись, сняла перчатку, сгребла ладонью снег и прижала его к лицу, от холода в голове мгновенно прояснилось. По крайней мере, она знала, как действовать дальше. Надо доехать до Всеволожска. Во-первых, проведать внучек и Алексея, а во-вторых, на чердаке, среди ненужных вещей есть одна старая советская книга, по которой уже давно не учатся, но по ней училась она сама. Они с Артемом начнут все сначала, а вопрос о его профпригодности будут решать потом…