How Gerard Way Found His Way

Вдох. Выдох. Вдох... Выдох... «Да соберись ты уже, твою мать, ты же уже взрослый мальчик», эта фраза не выходила у него из головы и крутилась будто на повторе. Вытирая слезы рукавом рубашки и в сотый раз поправляя спадающие на глаза пряди волос, он старался не смотреть на свое лицо, боясь, что если взглянет на это «чудовище» напротив, он расцарапает его лицо. Несмотря на все те плохие слова, которыми он себя так часто называл, Джерард на самом деле был ангельски красив, как внешне, так и внутренне. Зеленые глаза и бледная, молочная кожа, которую подчеркивали вечно растрепанные черные волосы. Насчет волос, они не были такими от рождения, на самом деле он брюнет, но красится уже три года, с пятнадцати лет, поддерживая свой образ, ведь черный ему так идет. В свой пятнадцатый день рождения ему захотелось сменить имидж, и он хорошо помнил этот день.

***

Вся раковина в ванной была испачкана краской, а волосы покрасились пятнами. Он пытался всё оттереть, тихо всхлипывая, пока его не прервала мама. — Милый, всё в порядке? — постучав в ванную, она открыла незапертую дверь и увидела этот «слегка» неудавшийся эксперимент. — Мам... Я... Я всё уберу, сейчас... Прости... Я... Всхлипывая после каждого слова, он не поднимал на неё глаз, ожидая негативной реакции и за то, что развёл грязь в ванной, и за то, что решил покрасить волосы. Но мама лишь обняла его, положив его мокрую голову себе на плечо и поглаживая по спине. Прервав молчание, когда сын стал немного успокаиваться, Донна начала: — Милый, почему ты мне ничего не сказал? Ты думал, я буду ругаться или... — Да... — прервав мать, Джерард отодвинулся от неё, вытирая последние слёзы тыльной стороной руки. — Я хотел сделать всё по-тихому, преподнести как факт, что они уже есть, что я уже их покрасил. Я уже готовился к осуждению и... — Осуждению от меня? — рассмеялась Донна. — Посмотри на себя... — Развернув сына к зеркалу, она убрала прядки его волос за уши и коснулась указательным пальцем носа. — Джи-Джи, мой маленький мальчик, взгляни на себя, какой ты красивый. Какие у тебя большие, сверкающие глаза, словно два больших изумруда. Какой острый, маленький носик, ты так мило посапываешь ночью, ты знаешь? Джерард краснел от каждого слова матери и одновременно таял от комплиментов, пытаясь увидеть всё, что говорила ему мама. «Я действительно был таким, как она говорила, или это просто слова, лишь бы я перестал плакать? Хотя я больше склоняюсь к тому, что это правда, мама никогда не врёт». — Ты и Майки, два ярких лучика в моей жизни, мои умные, красивые мальчики. Джерард, не уводи взгляд, смотри, ты так красиво улыбаешься, я же вижу, что ты улыбаешься, — ущипнув сына за бок, Донна хихикнула. — Сын... — на этом слове её голос стал немного напряжённее и серьёзнее. — Я люблю тебя и горжусь всем, что ты делаешь, ты должен это помнить. Я ведь никогда не кричала и всегда поддерживала все ваши увлечения с Майки, и ничего не изменилось. Ты можешь рассказать мне всё, я поддержу и приму тебя любым, ты же знаешь? И тут Донна не сдержала слёз, они лились по её лицу, смывая макияж, но улыбка никуда не пропала, а наоборот, стала ещё шире. Джи взял её за руку и крепко сжал, показывая, что он её слышит и очень ей благодарен. — И еще Джи-Джи, — вытирая слезы, Донна снова засмеялась. — Я знала, что так будет. — Что будет? — Джи нахмурил брови в недоумении. — Ну, что ты захочешь каких-то экспериментов. Я с детства, да что уж там, с твоего рождения видела, что ты будешь ярким человеком, особенным в нашей семье. — Я что, настолько очевидный, мам? — Милый, нет... но мама все видит, я не знаю, как это объяснить, но это же здорово? Я могу тебе помочь с твоим экспериментом, если хочешь, конечно. — Ты правда не злишься? И... Я не странный из-за этого? — Джерард Артур Уэй, мой сын не может быть странным, он может быть только самым неповторимым, тем, кто сделает что-то невероятное в будущем, а пока нужно что-то сделать с твоими волосами... У тебя осталась еще краска? — Да, вот. — Протянув маме новую упаковку с краской, он сел на угол ванной. — А ты точно сможешь что-то с этим сделать? — Обижаешь, я же сама крашусь, и черный это тебе не блонд, дорогой. Смешав правильно все тюбики, Донна нежно все распределила по волосам сына и чмокнула его в щеку. — Вот, пока посиди, а я вымою раковину. — Мам...? — Да? — Спасибо... Я...л — И я тебя тоже люблю. — зная наперед, что хочет сказать сын, но стесняется произнести эти слова, она решила сразу ответить, не мучая его, выжидая конец фразы. Джерард никогда не говорил, что любит маму, папу или брата, да вообще кого угодно. Для него эти слова были невероятно тяжелыми, хотя он и вправду любил свою семью, но как ни старался, не мог сказать этого. Смыв краску и высушив волосы, Донна повела сына в свою спальню, рассказывая о красках и об уходе за волосами. — Ты же художник, а краски для волос почти то же самое, что обычные, тут не сложно, смотри... Джерард вполуха слушал мать, смотря сквозь нее, пытаясь не расплакаться снова. Он благодарил Бога, вселенную или что там вообще есть, за то, что у него такая понимающая семья и корил себя, потому что не открылся маме, ведь она бы поняла. И еще он так тупо испортил себе волосы... — Вот так как-то. Милый, что бы ты еще хотел, может новую одежду или не знаю... — Наверное, ничего... — Я знаю, что тебе нужно! — воскликнув, Донна начала рыться в своей косметичке, пока не достала оттуда карандаш для глаз, он был знаком Джерарду, ведь он часто брал его, пока мама была на работе. Джи пытался краситься, а потом винил себя, потому что ведет себя, как девчонка. А еще ему это нравилось и от этого было страшно... — Вот, — протянув карандаш сыну, Донна подмигнула ему. — Я знаю, что ты пользуешься моей косметикой, и не говори, что нет, я точно это знаю. Джерард покраснел и опустил глаза, ему стало так стыдно, хотя мама не ругалась и, вспоминая все слова, сказанные до этого, видимо, и не собиралась. — Джи-Джи, я могу научить тебя, как пользоваться косметикой, как краситься, в этом нет ничего плохого, если хочешь, то почему нет — это просто твоё самовыражение. — Мам, я пробовал, мне понравилось, но... мне кажется, хватит и волос, я и так за них отхвачу в понедельник, в этом-то я уверен... — Что значит «отхвачу», тебя обижают? — Парни постарше говорят, что я похож на девчонку, что я... педик и многое другое, но я... я ничего не делал плохого, за что со мной так? — Сын, — садясь рядом с Джи, Донна приобняла его, поглаживая мягкие, пахнущие белыми цветами волосы. — В мире полно уродов, которые пытаются унизить сильных и действительно красивых, умных людей, чтобы потешить свое эго. Это единственное, на что у них хватает мозгов, лишь ругательства и смешки. Ты не должен в это верить, ведь это не так. Ты не девочка и не... гей...? — Мам... Мне кажется, что, может быть, и да... То есть мне нравятся и девушки, и парни, я не знаю... — сейчас он рассказал уже слишком много, и это не так страшно, так что пусть знает. Стесняться уже нет смысла. — Я понимаю, я догадывалась и об этом... Так что всё хорошо, я всегда буду рядом с тобой, и ты ни в коем случае не педик, это плохое, мерзкое слово. Джи, послушай меня внимательно. Мир уродлив, но ты можешь озарить его красками, окружив себя правильными людьми и найдя свой путь. Не зря ты Уэй, мой мальчик. — Она хихикнула, потрепав сына за щеку.— А насчёт этих придурков, их будет ещё много в твой жизни, к сожалению, поэтому вот тебе правила, которыми стоит пользоваться. Первое, никогда и никому не позволяй смешивать себя с дерьмом, ты прекрасен и достоин лучшего, знай себе цену. Второе, отстаивай себя и свои интересы, даже если придётся принимать удары, давай сдачи и держись с поднятой головой. Третье, будь сильным, мир не терпит слабых, я не говорю, что плакать это плохо, вовсе нет. Просто в нашем дурацком обществе слёзы — это признак слабости, ты можешь плакать, но только не при них, не показывай им, что они заставили тебя плакать, они не достойны твоих слёз. Четвёртое, сияй ярко, мой мальчик.

***

Этот разговор навсегда отпечатался в памяти Джерарда. Нельзя сказать, что его комплексы и проблемы резко исчезли после слов матери, он скорее всего просто озлобился на весь мир, восприняв ее слова не совсем как нужно. Да, он начал пользоваться правилами Донны и научился давать отпор, не боясь самовыражаться. Даже если его побьют и назовут всеми мерзкими словами, которые только существуют, он будет стоять на своем. Ему хотелось стать крутым, но как не старайся, он им не был. Тогда в пятнадцать, он стал очень агрессивным и от того что он мог это делать, что мог говорить, ему сносило крышу. Можно подумать, что раз он так отстаивал себя, значит сильно любил, но увы, нет. Он не давал себя в обиду другим, потому что и сам прекрасно справлялся с задачей загнобить себя до слез, придумывая очередную проблему, от которой он страдал. «Другим нельзя так со мной обращаться, но я могу.» Стоя сейчас перед зеркалом, Джерард вспоминал тот день, то, что говорила ему мама. Он пытался найти в её словах поддержку, как делал это раньше, но что-то сломалось внутри. Образ сильного и независимого начинал рушится и все загоны медленно выходили наружу.

***

Всё же переборов себя, он посмотрел в свои красные глаза, пытаясь исправить всё подводкой. Он потёр глаза и улыбнулся. «Так, с этим дерьмом я разберусь дома, а теперь я снова сильный, я всё смогу. Я надену маску, и всё будет хорошо». Выдохнув, он побежал на репетицию спектакля, который помогал ставить к выпускному. — 5'10 говоришь, с тобой даже на каблуки не встанешь. Я не буду с ним танцевать, даже если придётся уйти из спектакля. Да кому нужен этот Уэй? Почему он не может быть каким-нибудь кустом? Почему ему дали основную роль? — Пошла ты нахер Джессика, будто мне хочется танцевать с тобой. И кстати, от тебя не пахнет, а воняет этой чертовой ванилью, аж тошно, имей меру тупая сука, когда в следующий раз будешь выливать на себя целый флакон духов. И почему главная роль? Да мать твою, я один из организаторов спектакля, мне так захотелось, не думала или... Ах да, я забыл тебе просто не чем думать! Пойди поплачь! После этого она убежала, наверное, в туалет, а за ней увязались подружки, кидая на Джерарда взгляд, кричавший «тебе конец, придурок». — Так, репетиция продолжается, все по местам, быстрее, быстрее! — похлопав в ладоши, Джерард попытался отвлечь всех от случившегося и продолжить работу. В этот момент Джерард был в шоке от того, что после той истерики в туалете смог так резко ответить. Он чувствовал себя просто героем, сумев заткнуть очередную противную помеху в его жизни, даже зная, что за свои слова он обязательно заплатит и на его прекрасном личике будет красоваться фингал. Так и случилось, но он не жалел, а лишь смеялся, сплёвывая кровь на газон, на котором лежал, когда обидчики уже свернули за угол, наигравшись с Джи. Смотря на голубое небо, как облака расползаются по нему, он радовался, что принял удар с поднятой головой, как и учила мама, хоть он и лежит сейчас на мокрой земле. Как комично всё выглядело со стороны, но ему было насрать, как он выглядит сейчас.

***

Что ещё нужно знать о Джерарде Уэе? Он не был популярным подростком, но и ботаном, забитым до чёртиков и боявшимся переступить порог школы тоже. Он был просто обычным. Общался с парой людей, хотя и не был против прикинуться парой фраз с теми, кто ему не докучал. Жил по правилу —если не трогают, это хорошо, а если да, то отвечай агрессией на агрессию. Хороший ученик, почти отличник, участвующий в любой школьной деятельности, но часто сидящий то у директора, то в медпункте. У первого — если за его колкие ответы на сотню оскорблений в день он ещё не успел отхватить, а во втором случае — если не повезло и всё-таки получил в глаз. Но это и так понятно, а что насчёт увлечений? Он просто обожает рисовать, ещё пару месяцев — и он поступит в школу искусств и с гордостью будет называть себя художником, а пока он просто любитель. Его самая большая мечта — нарисовать свой собственный комикс и выпустить его в большой тираж, но это всё пока мечты... Ещё он любит петь. Да... В детстве бабушка посадила его за фортепиано, но как он ни старался ничего не выходило, а вот петь получалось куда лучше. У него такой мелодичный, нежный голос. Когда он говорит, слова просто льются из его уст, лаская уши слушателей. Не многие могут признаться, что его голос поистине прекрасен, но в душе все так думают. Именно Елена привила любовь у братьев Уэйев к искусству, к чтению и правильной музыке. Помимо всего возвышенного, его тяги к искусству и к красоте, он был обычным подростком. Любил зависнуть с другом и братом, играя в настолки или в приставку. Все эти посиделки сопровождались пиццей, чипсами и какой-то супер сладкой газировкой, таким они грешили пару раз в неделю, это точно. Он себе в этом не отказывал, хотя и корил себя за вес. Вес... Он не любил убираться в комнате, из-за чего на подоконнике скопилась коллекция грязных кружек и стаканчиков с кофе, которые было лень помыть. Типичная берлога подростка-мальчика: разбросанные носки и незаправленная постель. Комната была увешана постерами с Боуи и Queen, а над кроватью была полка, на которой аккуратно были сложены книги и комиксы. Это было единственное место, где было действительно чисто. К своему импровизированному алтарю он относился со всем трепетом и любовью и мог пересказать сюжет и историю любого комикса. Это была его зависимость, но, к сожалению, не единственная. Он начал пить и курить в пятнадцать, почти сразу после своего дня рождения. Куревом его обеспечивал парень со старших классов в обмен на эссе или рисунки к уроку искусств. Он прекрасно понимал, что это плохо, но ведь он только балуется, и через пару месяцев бросит, что в этом плохого, правда? Обычно он садился на подоконник, приоткрывал окно и, глядя на звездное небо, рисовал, куря одну за другой. Так проходили его редкие вечера, когда Джефф удасуживался отдать ему пачку, которую задолжал уже неделю назад. А насчет выпивки, он таскал ром из родительского бара, напиваясь с двух рюмок и валяясь у себя на полу в комнате. Это так его расслабляло и уносило прочь от всех проблем в мир фантазий. Он делал это втихую, когда все уже спали, и его не спалили ни разу... До 17 лет. Два года он упивался тихо, дома, пока этого не стало мало и ему не захотелось приключений на свою задницу.

***

В один из вечеров пятницы он пошел на вечеринку к кому-то из школы, сказав родителям, что будет у друга. Всем было наплевать, кто придет, кем ты был в школе, все просто веселились, забываясь этим вечером. Он шел туда с одной целью — алкоголь и как можно больше. Так и случилось, он ходил как тень, не общаясь ни с кем, просто пил все, что попадалось под руку. «Отстой, и как они это слушают?» Выпив три банки пива, а затем пару каких-то коктейлей, он не заметил, как оказался на диване в окружении кучи людей и играл в правду или действие. Всё вокруг плыло, но он не подавал виду, что его штормит. — Это что, Уэй? — сказала какая-то типично красивая блондинка. — Мы думали, что такие, как ты, сидят дома и не высовываются. Подружки начали перешёптываться. Вообще было не удивительно, что Уэя знали, хоть он и не был каким-то круьым футболистом, но он помогал вести театральный кружок, отличаясь знаниями в сфере искусства. — Но мы рады и тебе, пятница объединяет всех! — Пока эта блондинка пыталась перекричать музыку, на заднем фоне кто-то плескался в бассейне. Джер никак не реагировал и просто попивал очередной коктейль, пока вокруг него всплывали «тайны вселенского масштаба» о похождениях тех или иных людей в школе. — Джон, ты правда... Тогда с ней? — звук пощёчины, и какая-то девушка убегает в слезах, от своего возлюбленного. «Ну и драма», подумал Джи. Время шло, а Джерард всё больше терял контроль над собой, становясь одержимым каждым глотком жгучей жидкости. Он начал пить из чужих стаканов, боясь протрезветь. Брезгливость, в этот момент отошла на второй план. — Что ж, остался последний человек в этом круге. Уэй, тебе не избежать вопроса, или ты хочешь действие? — Та самая блондинка была абсолютно трезвой, вроде её звали Кристин. Не пила она потому, что следила за своим домом. Устраивать такие вечеринки довольно смело, Джерард никогда бы не решился добровольно впустить кучку подростков к себе, которые разгромят весь его дом. «И что тебе, блять нужно? Спасибо за выпивку и всем за вечер. Я пожалуй пойду.» — но это так и осталось в его голове. Вместо этого он выпалил: — Давай уже свой вопрос. — Ты когда-нибудь целовался? — Да он только дрочит на Джей Ло, — какой-то парень кинул в него сигаретой и залился смехом. — А ты, по-видимому, дрочишь на фотки своей мачехи. — Эй, тебя давно не пиздили? — Так, мальчики, спокойно. — Кристин развела руками, пытаясь всех успокоить. — Джексон, ты сам влез, засунь свой язык себе в жопу или проваливай, тебя никто не держит. — Так вот, Уэй, ты не ответил на мой вопрос. — Да… — «Чёрт возьми, я соврал, но и правильно, а что им говорить, что я даже за ручку ни с кем не держался. Я уже был красный, и смущение на моём лице будет трудно прочитать, так что вру до последнего». — Воу-воу, и с кем же это было? Скажи еще, что не девственник. — Джексон крутил в руке ключи и смотрел прямо в глаза Джерарду, выводя его на эмоции. — Она… Я встретил её в клубе полгода назад, мы встречались пару месяцев и разошлись. — «Блин, как же не убедительно, можно провалиться куда-нибудь, пожалуйста. Я знаю, что не пользуюсь популярностью у девушек, но какого хрена вам не всё равно? И как же не своевременно пропала вся моя уверенность. Опять... » — Не верю. — Да мне похер, — Вставая с места, Джи сильно пошатывался и собирался уйти. — Я тебе должен что-то доказывать? Я ответил на вопрос и всё, что ещё от меня нужно? — Уэй, постой! Всем было плевать на то, что произошло, игра продолжалась, хоть из неё и выбыло два игрока. Выйдя на улицу, в лицо ударил свежий воздух, и музыка уже не так долбила по ушам. Стало так хорошо? Кристин отдёрнула Джера за плечо. — Прости, Джексон идиот, да и я тоже... — опустив глаза, она мямлила извинения, а Джерард просто стоял в недоумении. Красивая девушка извиняется перед ним? Кристин — мечта «влажных снов» каждого второго парня в школе — говорила прямо сейчас с ним. — Не парься, я пришёл выпить и всё, я даже не помню, как оказался рядом с вами на диване, мне там явно было не место. — хмыкнув, Джер продолжил: — Спасибо, я пойду. Не успев сделать шаг, его развернула Кристин и поцеловала. Подтянувшись к Джерарду, она взяла его руками за щеки и нежно чмокала его, ожидая ответа для углубления поцелуя, но тот никак не отвечал, он просто не знал, что ему делать. Едва коснувшись талии девушки, он наконец начал отвечать, чувствуя на губах вкус вишневого блеска, который смешивался с тем пойлом, которое он в себя вливал весь вечер.Она повисла на его шее, а он сжимал ее футболку, притягивая ближе к себе. «Я сплю??? Что вообще происходит? В этом есть подвох, она издевается или... Я ей нравлюсь?» Отстранившись, Кристин смотрела в пьяные глаза напротив и по-детски краснела. — Ты не целовался до этого, ведь правда? — Угу, — сминая подол футболки, Джер слегка покачивался из стороны в сторону. — Мне понравилось, но... «Ах да, но. А то я уже начал думать всякое, хотя я и пьян, я не дурак. Это так очевидно, но... Не тяни, Кристин, скажи, что это было твоим действием или ты просто, да скажи уже что-нибудь». — Но я не подхожу тебе, ты такой... другой? У нас разные интересы, и я выпускаюсь через месяц, у тебя ещё год и... — Не стоит ещё что-то говорить, я понял. — Нет, я не закончила. Я не хочу, чтобы ты думал, что я поиздеваться так решила. Нет. Ты мне симпатичен, но это не то время. — И мы не те люди, — улыбнувшись, Джер погладил её по плечу. — Спасибо, и это будет секретом, да? — Да, я хотела попросить об этом... В общем... Да. — Пока? — Пока, Джер. И теперь твоя правда имеет смысл. —Она улыбнулась и снова ушла в дом. Шатаясь из стороны в сторону, Джерард брёл по улочкам ночного Нью-Джерси. Его район не был сильно криминальным, но всякое бывает, и так бездумно идти пьяным по улице, соблазняя грабителей украсть последние пару баксов, очень и очень рискованно. До дома около 20 минут пешком, и он рассчитывал, что хоть немного протрезвеет, тем более родителей сегодня не будет, а Майки уже давно спит. Он пинал воздух ногами и напевал себе что-то под нос, чтобы не оглохнуть от тишины ночи. Плюхнувшись на ступеньки крыльца, он достал последнюю сигарету. «Родителей нет, вот и славно, хороший мальчик не спалился». Еле как прикурив сигарету трясущимися руками, он закрыл глаза, делая такую желанную затяжку. Разум полностью отключился, и он опьянел сильнее, чем было тогда на вечеринке. Мимо проехало пару машин, он вздрагивал, но в очередной раз не придав значения проезжающей машине, распластался с сигаретой в руках прямо на ступеньках, а зря, на этот раз — это была машина родителей... — Джерард! — Донна подлетела к сыну, забрала сигарету у него из рук, и потушила её об асфальт. — А вы... разве не у тети Роуз должны были остаться? «Мне конец». В глазах у Джерарда плыло, и перед ним стояла не одна, а целых три мамы, трясущие его за плечи. Отец лишь томно вздохнул и ушёл в дом. «Какой я мерзкий в его глазах...» — У Майки жар, и мы вернулись назад, а ты... Ты напился у Рэя? Почему Джи-Джи? — голос Донны не был сердитым, наоборот, мягким, но слегка разочарованным. — М? Угу, у Рэя. — пытаясь собрать себя в кучу, он закрыл лицо руками, потирая глаза. — Ладно, мы поговорим завтра, а пока пошли в дом, давай руку Джи-Джи. Опираясь на плечо матери, они поднимались на второй этаж в комнату. Включился свет, и Донна, посадив сына на кровать, стянула с него кеды и мастерку. — Всё, дальше сам. Я принесу воды и таблетку, чтобы утром не было сильно плохо. — Мам... Я... — влетев в туалет, его стошнило. В это время Донна сняла с руки резинку и завязала сыну пучок, чтобы не испачкались волосы. — Милый, всё хорошо, тебе чуть легче? — Да, прости... Я... больше не буду пить... — Ох... Все так говорят, когда плохо, но поверь, лучше не зарекайся. Да... Никогда не говори, что не будешь чего-то делать, ведь ты с большей вероятностью это сделаешь снова. Наутро за завтраком его ждала целая лекция о том, что нельзя шляться по улице пьяным в стельку, нельзя смешивать алкоголь, повышая, а потом понижая градус. В словах матери не было упрёка, как обычно, только жизненный урок, ведь и у них в молодости такое было, только реакция у родителей была, к сожалению, другая, а Джи повезло. Донна считала, что нет смысла ругать детей, они такие, какие есть, и если с ними правильно разговаривать, то всё будет хорошо. От всего не защитишь, и шишки они всё равно набьют, но дать дельный совет всегда с радостью. А что до Кристин и всего остального, в понедельник все сделали вид, что на вечеринке ничего не происходило. Даже та парочка помирилась. Кристин выпустилась через месяц, а он про неё забыл, не теша в себе надежду, что может быть, если бы, все могло сложиться по другому. Так было легче всем, просто взять и забыть.

***

— Джер! Вставай, братец. — Потянув брата на себя, Майки сумел поставить его на ноги. — Хорошо они тебя. У тебя губа разбита... А куда-то ещё били? — В живот. Но и хер с ними, мне не больно, зато я высказал все, той тупой суке Джессике. «Хотя мне пиздец, как больно сейчас, ты же видишь, Майки?» — Ты лучше так больше не высказывайся, а то на выпускном будешь со сломанным носом. Пошли домой, а то ты тут провалялся час или два, наверное, пока я тебя не нашёл. Стоя уже в ванной дома, он рассматривал синяки на своем теле: один большой на плече и пару на животе. «И что это было тогда в школе? Я же сильный, почему я снова принимаю все близко к сердцу? Мне же не 14 лет? Я... Я... Та блять, остался месяц потерпеть и все, потом лето, колледж, работа... И вся жизнь быстро пролетит, а что я сделал или что должен сделать? Так легко сказать, но как найти этот ебаный путь? А рисование это точно мое? А смогу ли я когда-нибудь найти любовь...? Любовь, хаха, такого как я вряд ли кто-то полюбит. Вот же сука, опять, не плачь, не плачь, ты сильный...». Все проблемы и комплексы были глубоко зарыты внутри Джерарда после того самого разговора. Он знал, что в его жизни есть люди, которым он может высказаться: семья и Рэй, но он боялся доставить им неудобство, боялся быть слабым, хотя имел на это полное право. Он и так считал себя проблемным: «творческий ребенок, горе в семье» — так он себя убеждал, хотя никто и никогда ему этого не говорил, его любили, но он припирался и не верил в это. Он решил, что нельзя давать слабину и отстаивать себя и свои интересы — это его приоритет. Но из-за этой вечной борьбы он, вероятно, потерял себя. Да, каждое колкое слово, как бы он ни хотел, оседало внутри, так он и сам добивал себя, ища проблемы там, где их нет. Он никогда не говорил, что у него на душе. Может, это был тот самый подростковый кризис, но нелюбовь к себе и самобичевание — это не норма. Он часто голодал, пытаясь похудеть, а пить и курить он начал, чтобы забываться и «так проще творить», как он всегда себя оправдывал. Ему было плохо от того, что он не знал, что делать со своей жизнью. У него вроде есть всё, но нет ничего. Он отвергал любую помощь, ведь он сильный, но так нуждался в ком-то, боясь одиночества. Скатываясь по стенке, он тихо плакал, прикусывая кулак. «Я что-нибудь придумаю, скоро всё закончится, вот выпущусь и...что-то изменится? » Огромный страх перед будущим, страх одиночества, страх показать слабину, страх довериться, страх не найти свой путь перекрывали ему кислород.