Неподвластный уроженец

      В доме Синьоры было очень красиво. Настолько красиво, что хотелось сбежать от блеска драгоценностей, пронзающего сердце всё сильнее. Эти дурацкие стены, расписанные странными узорами, украшенные жемчугом и прочей дрянью всё пугали, заставляли почувствовать себя в западне, из которой нельзя будет выбраться в будущем. Да ещё и эта огромная картина, которая заставляла вмиг сжаться в клубок, тихо реветь от паники и ощущения потерянности в мире. Огромный портрет Синьоры и Скарамуччи. Эта женщина лишь блестела глазами да напоказ клала руку на плечо парня в знак любви и поддержки. Парень изо всех сил давил счастливое лицо, радуясь женщине, которая, по идее, должна ему быть как мать. Но не сложилось.       Несчастный Скарамучча валялся на полу, прикованный к батарее. Всё было решено за него; и будет решаться. Он — убийца. Но не хотел им быть. Малейший упрёк или придирка к словам женщины — в лучшем, даже наилучшем случае, брань, крик, либо угрозы. Или беспощадные удары в живот здоровенными каблуками. Лучше, конечно, удары, чем запрет на приёмы пищи. А вот есть было очень охота. Даже телесные наказания было легче терпеть, чем голод, мучающий почти всегда. Любезные предвестники делились с "щенком" какими-то лёгкими закусочками при первой возможности, но видеть его удавалось редко. Синьора хорошо прятала парня в маленькой комнатушке, отстранённой от мира всего.       Как Скарамучча докатился до того, что просто хочет сбежать отсюда? Он сам не знает. С виду милые люди позвали его сюда. Но милые только с виду. По пальцам можно было пересчитать, кого он не боялся: Тарталью и Пульчинеллу, ибо они почти его не трогали.       Женщина, брезгуя касаниями, отстегнула цепь от батареи, буквально швыряя парня в сторону.       — Выходи отсюда. — Сжимая и натягивая громоздкую собачью цепь, прорычала Синьора. Парень послушно сделал пару вялых шагов вперед, отчего получил в спину не хилый удар.       — Быстрее. И перед глазами больше ничего нет. Нет грязной комнаты, батареи, кровавого пола. Только элегантный живот женщины в обтягивающей одежде, в который так и хотелось ударить со всей силы. Торопливыми шагами они покинули загадочное здание, где обитала Синьора, выдвигаясь в неизвестное место. Зачем? Почему? Ответ прост. Убить кого-то ещё, после чего Скарамучча будет жалеть, давясь слезами в запертой комнате. Сегодня без еды. По пути парень получал лишь грубые натягивания цепи, в связи с чем ошейник натягивался всё туже. И всё же, его и правда воспринимали собакой. Может, ещё и на четвереньки встать? — Крутилось в мыслях Скарамуччи. Да и собак лучше кормят. Скарамучча замёрз. Скарамучча голоден. Скарамучча испуган. Единственные три состояния, которые сопровождали парня вечность. Скарамучча не хочет крови на себе. Не потому, что не желает испачкаться, а потому, что убийства явно были не его делом. Юнец пришёл в надежде за помощью, а не за пленом. Оставалось только волочиться по дороге ночного Мондштадта, вновь слыша знакомые звуки падения льда, чей-то крик, слёзы и замешательство. А вот и наша героиня... Эмбер облокотилась о стену, сжимая руку на груди. Взгляд её был чрезвычайно пустым. Только не говорите, что нужно делать больно такой прекрасной миледи? ...Как раз успела на финал. Скарамучча остановился за стеной небольшого здания; так сказала Синьора. Парень лишь бросил взволнованный взгляд на доктора Дотторе, хладнокровно рассматривающего, как раз таки, лицо парня. И в глазах мужчины была видна некая жалость. Это странно. Очень. Или показалось? Иль Дотторе — равнодушный, непоколебимый в своих намерениях человек. Довольно могущественный и властный. Его стоило бояться. А оставалось слышать крик Коллеи, где-то бегающей за стеной. И падающий лёд. Я не хочу убивать... Я не хочу делать больно... Синьора уверенно зашагала, выдёргивая парня из раздумий мощной цепью. — Тогда мы тебе поможем, дорогая.