Премьер, хитрец, дурак да безнадежно влюбленный Лань Ванцзи

В Лань Сичэне неустанно колыхалось любопытство, и интерес его, без прикрас, обоснован, и даже не одной причиной — целым ворохом. Во-первых, конечно же, хотелось бы узнать, для чего Цзинь Гуаншаню тигриная печать преисподней и что он собирается с ней делать. Во-вторых, насколько увлекателен процесс уничтожения этой печати — на его памяти (конечно, не такой увлекательной и богатой опытом) редко встречались темные артефакты, а этот был, несомненно, одним из самых сильнейших в истории мира заклинателей, если не самым сильным. В-третьих, откуда у Вэй Усяня навыки управления темной энергией и способность к созданию подобных тигриной печати преисподней артефактов. В-четвертых, оказывает ли темная энергия на Вэй Усяня физическое или моральное давление, конфликтует ли она с золотым ядром и насколько это опасно для всех аспектов искусства пути меча. В-пятых: что на душе у Ванцзи и собирается ли он предпринимать попытки сближения с Вэй Усянем? Не зря же Лань Сичэнь предоставил ему шанс? Ну, право слово, он больше не может наблюдать за этими душевными муками и размышлениями на тему «как забрать одного человека в Гусу», Лань Сичэнь уверен — попроси он Ванцзи написать эссе «что примечательного в Вэй Усяне», тот писал бы, без малого, год, а читал бы его Лань Сичэнь не отнимая обеспокоенной ладони от покрывшегося стыдливой испариной лба. А еще его задело то, что А-Яо не поведал ему о приключившейся в клане Цзинь беде, хотя он гостил в Башне Золотого Карпа почти неделю. Лань Сичэнь, правда, не знает, смог бы дать совет в правильном ключе, но выслушать и поддержать — ах, он просто не сумел бы оставить А-Яо в такой ситуации. И вот, когда от трех великих орденов и их главных вассальных кланов пришли ответы, Лань Сичэнь перебирал распечатанные письма и, оглядываясь на календарь, составлял расписание для наблюдателей. Вэй Усянь давно передал ему записку с кратким описанием ритуала очищения: сколько потребуется людей (от десяти до пятнадцати в зависимости от ситуации), удобное место по фэн-шуй (вспомнилось небольшое плато в трех ли от главного пика в Облачных Глубинах), подходящее время (лучше всего в новолуние, когда природная энергия слабее обычного). По предсказаниям Вэй Усяня десять сильных заклинателей смогут уничтожить печать без права на восстановление за семь дней. Новолуние близится, и Ванцзи с Вэй Усянем должны прибыть с минуты на минуту — во опасение неурядиц, таких, как еще одно покушение, например, или попытка выкрасть печать по дороге, время прибытия было сохранено в тайне. Лань Сичэнь не обмолвился ни словом даже старейшинам, не то чтобы он им не доверяет, просто и у стен есть уши, а записку от Ванцзи он сжег сразу после прочтения. Но без неурядиц не обошлось, по всей видимости, — подумал Лань Сичэнь, обеспокоенным взглядом блуждая по брату и его спутнику. Оба — и Ванцзи, и Вэй Усянь, с ног до головы покрыты грязью и бурыми наростами, пропитавшими одежды пятнами крови. В волосах у Вэй Усяня торчал обломок ветви с одиноким пожелтевшим листочком. На лице Ванцзи прямой, как от кисти, росчерк чего-то темного, будто тушь или уголь — как бы ни щурился, разобрать, что это, у Лань Сичэня не получилось. Вэй Усянь почему-то летел на одном мече с Ванцзи, а за их спинами, понял вдруг Лань Сичэнь, есть еще кто-то, и этим кем-то оказалась заклинательница неопределенного возраста. Она могла быть как достигшей небывалого уровня совершенствования женщиной, так и юной леди, едва переступившей порог совершеннолетия. На руках у нее ребенок, и пока неясно было, кем он ей приходится, Лань Сичэнь держал в голове оба варианта, перебирая в голове обращения к женщинам так, чтобы ненароком не оскорбить. Но процессия стала замедляться и опускаться на вымощенную белым булыжником площадку. Лань Сичэнь едва не ударил себя рукой по лбу — это же наверняка Вэнь Цин! И правда, когда у него получилось разглядеть черты ее лица, то все встало на свои места. Единственный человек, сформировавший золотое ядро из тех Вэней, что живут на Погребальных Холмах с Вэй Усянем — Вэнь Цин, но только вот почему она прибыла вместе с ними? — Доброго здравия, Цзэу-цзюнь! — помахал ему Вэй Усянь в двух метрах от земли, свободной рукой цепляясь за локоть Ванцзи, чтобы не навернуться. Лань Сичэнь мягко улыбнулся: — Рад приветствовать вас в Облачных Глубинах вновь, господин Вэй. Ванцзи, — кивнул он брату. — Дева Вэнь и… — Ох, надо было, наверное, предупредить, — усмехнулся Вэй Усянь. — Дело в том, что А-Юань никак не хотел расставаться с богачом-гэ, пиявкой в него впился и вопил на всю округу. Так что половину пути Лань Чжань нес и его тоже. А Вэнь Цин… Ну, раз уж я не могу помочь вам с уничтожением печати, подумал, что если привести лучшего на всю Поднебесную лекаря, то окажу хоть какую-то поддержку — чтобы не иметь угрызений совести. Богач-гэ?.. — А почему вы решили, что не сможете помочь с уничтожением печати? — в тоне его доброжелательность, но подоплека известна обоим, и они продолжили спектакль. — Ах, я уверен, что если бы вызвался, то многие власть имущие тому воспротивились бы, сказав, что я заманиваю добропорядочных заклинателей в ловушку, чтобы в момент слабости впитать в себя их жизни и ци, дабы достичь бессмертия. Ну не бессмыслица ли? — вопросил Вэй Усянь с задором и отряхнул рукава. Они с Лань Сичэнем немного напряженно улыбались друг другу — и только последний знал, что подобные опасения с формулировками один в один как это приходили в Гусу Лань весь месяц от каждого второго ордена. — Вэй Усянь, не пори чепуху, — Вэнь Цин закатила глаза и отдала дань уважения Лань Сичэню, ведь Вэй Усянь не дал ей и слова вставить. — Приветствую, Цзэу-цзюнь, выражаю почтение и благодарю за радушный прием. Надеюсь, мы не доставим вам хлопот. Лань Сичэнь только склонил голову влево — к гостевым домикам. Пока они шли по извилистой тропинке меж глициний, бледными цветами пасмурного предзакатного неба разросшихся по обе стороны, проснулся ребенок — А-Юань, и отчего-то подумалось Лань Сичэню, что для детей на Погребальных Холмах условия взросления не самые лучшие. — Богач-гэ? — растерянно озирался по сторонам А-Юань, едва не вывалившись из рук Вэнь Цин. И правда, богач-гэ! — Я здесь, А-Юань, — покорно ответил Ванцзи и забирал А-Юаня у Вэнь Цин, потому что тот мгновенно вывернулся и потянулся к нему. Вэнь Цин совсем не по-господски цыкнула и смахнула со лба выбившуюся из пучка прядь. Вэй Усянь эту сцену никак не прокомментировал, только посмеивался в кулак и озорно взирал на Ванцзи из-под полуопущенных век. Происходящее, надо признать, забавляло и Лань Сичэня. День, когда глава ордена Цзян вместе с Ванцзи ворвались в его покои бесцеремонно и с нечитаемыми выражениями лиц, стал отправной точкой, изломал линию повествования, — Лань Сичэню казалось, что он посодействовал чему-то значимому, чему-то, что остановило колесо судьбы — задержало его ладонями на мгновение, а потом крутануло в иную сторону, отправив в путь по непротоптанной и извилистой тропинке. Никогда раньше Лань Сичэнь не видел Ванцзи таким счастливым, как и сейчас. И таким едва ли не сломленным тогда — мечущимся от беспомощности и нервозным, кусающим губы! О главе ордена Цзян Лань Сичэнь знал не очень много, но достаточно, чтобы понять — что бы ни случилось, остаться в стороне не предоставится возможным. *** — Брат, — вымолвил Ванцзи и опустился перед ним на колени. Неловко, ведь Лань Сичэнь стоял, изучая причудливо вьющийся узор магнолиевых деревьев и горных ручейков. Покои, выделенные Цзинь Гуанъяо для Лань Сичэня, не имели той роскошной, граничащей с вычурностью, обстановки, как в иных покоях Башни Золотого Карпа. Они были обставлены с легким изяществом, даже скромная позолота чайного набора или кремовые шифоновые занавеси не отвлекали взгляд от простых форм мебели, росписей на стенах и скромной цветовой гаммы. Лань Сичэнь сразу бросил затею восхищаться мастерством персиковой кисти, опустившись рядом с Ванцзи и со всем умением подбирать ключ к его чувствам спрашивая: — Что приключилось, Ванцзи? За изогнутой в поклоне спиной колыхался пурпур и звенела сталь — то оказался глава ордена Цзян, застывший на пороге. Лань Сичэнь словил себя на мысли, что уже перебирает в уме изощренные способы умерщвления человека, который довел Ванцзи до отчаяния, и как придется оправдывать внезапную кончину главы Цзян, если это окажется он. Но глава Цзян ни при чем — он со всей вежливостью и учтивостью поприветствовал Лань Сичэня, сел рядом с Ванцзи и сказал: — Не далее как этим утром Ханьгуан-цзюнь услышал обрывок разговора, касающийся Вэй Усяня. В нем некий Цзинь Цзысюнь поведал Цзинь Гуанъяо о том, что подвергся проклятию и он твердо убежден, что за этим стоит Вэй Усянь. — И вы, конечно же, этому не верите? — Лань Сичэнь перевел взгляд с одного на другого — на обоих лицах было выведено страдальчески: «ты серьезно?». Но Лань Сичэнь серьезно — он не слишком хорошо знал Вэй Усяня, а, учитывая один за другим происходящие по его вине инциденты… Он вполне мог позволить себе предположить причастность Вэй Усяня к чему-нибудь не слишком… добропорядочному. — Даю руку на отсечение, что если спросить у Вэй Усяня что-то про Цзинь Цзысюня, он минут пять будет вспоминать, кто это вообще такой. — Но вы, глава Цзян, как я слышал, разорвали все отношения с Вэй Усянем… — Мы сделали вид. Надеюсь, вы осознаете, глава Лань, что это сведения не для посторонних ушей? Лань Сичэнь вдумчиво кивнул. Что же, тогда обеспокоенность главы Цзян вполне можно понять. — Вэй Ин не стал бы, — подал голос Ванцзи. Лань Сичэнь убедил себя, что размышления о поступках Вэй Усяня стоит оставить на потом. Первоочередно — тревоги брата. — Лань Ванцзи услышал это и пришел ко мне, рассчитывая, что я смогу оказать ему поддержку. Но что я могу сделать? Разрыв отношений — фикция, однако знать об этом никто не должен, иначе я поставлю орден Юньмэн Цзян под угрозу. Уж кому как не главе Лань разделять мои чувства. Вымученно улыбнувшись, Лань Сичэнь поднял взгляд на главу Цзян. В облике его, по обыкновению жестком и непререкаемом, будто надломилось что-то — видимо, что бы ни произошло меж названными братьями, беспокойство возобладало над остальными чувствами главы Цзян. И Лань Сичэнь мог представить себе ситуацию, в которой, несмотря ни на что, он выберет Ванцзи, а не долг. Да вот она и есть! — Что вы хотите от меня, глава Цзян? Прошу во мне не сомневаться, раз уж вы послушали моего брата и доверились ему, то прошу довериться и мне; для меня нет ничего важнее братских уз, равно, смею надеяться, как и для вас. — Мы бы не пришли к вам, не будь уверены… Я не сразу поверил Лань Ванцзи и до сих пор недоумеваю, отчего его вообще волнует судьба Вэй Усяня, — подозрительность главы Цзян Лань Сичэня умиляла, как и то, что он поразительно нечуток в личностных взаимоотношениях. — Но поверить — одно, проверить — другое. Я поручил помощнику проследить за Цзинь Цзысюнем, и он действительно… собирает армию. По приблизительным подсчетам он призвал уже около двух сотен людей из тех, что недовольны поступками и методами Вэй Усяня. Из сподвижников, наемников, тех семей, что потеряли близких на тропе Цюнци. Каким бы ни был засранцем Вэй Усянь, он не заслуживает такой подставы. Тем более в день, когда его пригласили на празднование в честь племянника. Племянника… Глава Цзян умышленно ли или не совсем, но только что обозначил Вэй Усяня как брата, а не соученика или друга. Лань Сичэнь перехватил полный мольбы взгляд Ванцзи и одарил его короткой, но ласковой улыбкой. — Зная Вэй Усяня, этот идиот вместо того, чтобы долететь до Башни Золотого Карпа, выберет праздные шатания по округе в компании лютого мертвеца, а еще мне доложили, что тропу Цюнци с большой охотой вычищают от нечисти. В случае — у Вэй Усяня не будет даже возможности защититься. Вы понимаете, глава Лань? Я не согласен с действиями Вэй Усяня, но то, что ему готовят — в высшей мере несправедливо! Будь моя воля, я давно бы переломал Цзинь Цзысюню хребтину. — Вы абсолютно правы, глава Цзян. Если дела обстоят так, как вы излагаете, события грозят обернуться катастрофой. Я что-нибудь придумаю, — пообещал Лань Сичэнь. И придумывает. Для начала он настоял, чтобы глава Цзян и Ванцзи посетили Погребальные Холмы вместе, потому что по его предположениям Вэй Усянь слишком самоуверен и шанс убедить его в необходимости следовать плану есть лишь под двойным напором. Это вызвало недовольство — но не несогласие. Затем Лань Сичэнь сделал ставку на то, что, если Вэй Усянь в целости и сохранности прибудет в Башню Золотого Карпа, Цзинь Гуаншань не оставит попыток уличить его в незаконном применении темных практик и поднять вопрос о местонахождении печати. Значит, нужно подумать и оборонительную тактику. Лань Сичэнь не знал, можно ли уничтожить печать и согласится ли Вэй Усянь — и надеялся, что благоразумие в Вэй Усяне возьмет верх, что Вэй Усянь оправдает ожидания и не захочет власти более, чем мира. Заранее, на случай согласия, Лань Сичэнь убедил передать — Гусу Лань без посягательств на Вэй Усяня окажет поддержку в уничтожении печати и обставит все так, что сторонняя помощь не потребуется (тогда Лань Сичэнь еще не знал, насколько Вэй Усянь действительно хорош, что не зря Цзинь Гуаншань обеспокоен тем, что острый разумом и языком Вэй Усянь может представлять угрозу: на разыгранном по плану представлении Вэй Усянь без какой-либо помощи со стороны Лань Сичэня убедил всех присутствующих в том, что может позволить уничтожение печати только Гусу Лань, сам, притом аргументированно, подкрепив точку зрения вескими фактами, а также заручившись — немыслимо! — поддержкой со стороны Не Минцзюэ!). А еще нужно сделать так, чтобы Не Минцзюэ преждевременно не постигло искажение ци: и Ванцзи сказал, что на этот раз он сам проследит за тем, чтобы Вэй Усянь взял с собой меч. Это обещание вылилось в ситуацию, в которой Ванцзи сопровождал Вэй Усяня. Лань Сичэнь думал: если получится так, что засада на тропе Цюнци не обойдет Вэй Усяня стороной, то Цзинь Цзысюнь хотя бы постесняется навязывать бой в присутствии немаловажной фигуры из стороннего ордена. …Вышло все как нельзя лучше. Лань Сичэнь обернулся: А-Юань сполз с рук своего богача-гэ и начал тянуть его в бамбуковую рощу с просьбой «давай ты меня найдешь, а потом я тебя!». Давно Облачные Глубины не видели столь обнаженной детской непосредственности, не скованной первой, обязательной для заучивания, сотней правил. И Лань Сичэнь даже понаблюдал бы с удовольствием, как Ванцзи соблюдает условия навязанной А-Юанем игры и пытается весь из себя высокий, в многослойных заклинательских одеждах, спрятаться за тонкими стеблями бамбука. Но… Правило о надлежащем внешнем виде на людях довлело в мыслях Лань Сичэня — слишком уж непривычно в мирные годы ему виделся Ванцзи в… таком виде. Хотя тот даже во время Аннигиляции Солнца выглядел опрятнее. Ванцзи некомфортно, но Лань Сичэнь разгадал в нем затею уступить А-Юаню в любых его просьбах, что определенно являлось ранее неведомой для Ванцзи линией поведения. Сомнения на лице Ванцзи, проступившее минуту назад так очевидно, почти исчезло и он почти согласился сыграть с А-Юанем, сделав шаг вперед. Лань Сичэнь прокашлялся, привлекая внимание: — Позвольте для начала проводить вас в гостевые покои, чтобы вы могли привести себя в порядок. А-Юань, — позвал Лань Сичэнь, опустившись на корточки перед широко распахнувшим глаза ребенком, чтобы тот не чувствовал себя неуверенным в разговоре со взрослым, и по-дружески похлопал его по худенькому плечику. — Твой богач-гэ устал с дороги и желает отдохнуть. Ты отдохнул в пути, а он — не успел. Давай разрешим ему искупаться и переодеться, потом поужинаем все вместе и поиграем, хорошо? А-Юань до этого Лань Сичэня и не замечал вовсе, похоже, раз с таким удивлением уставился на него, но знакомство с новым человеком для него прошло легко. А-Юань широко улыбнулся и кивнул, а потом приобнял Лань Сичэня за коленку, спрашивая: — Как зовут красивого друга богача-гэ? — Ванцзи — мой младший брат. Меня зовут Лань Сичэнь, — Лань Сичэнь услышал за спиной смешок, без сомнений принадлежащий Вэй Усяню. — О-о… — выдохнул А-Юань. Лицо его скривилось в муках неопределенности, глаза забегали, будто в них затанцевало полчище мыслей-мушек. А потом он выдал: — Так ты самый большой гэгэ! Большой гэгэ, ты тоже с нами поиграешь? Лань Сичэнь поперхнулся воздухом и под хохотом Вэй Усяня едва не закатил глаза. Но искреннее бескорыстное желание ребенка и свод правил, по которому закатывание глаз — дурной тон, пересилили. Поднимаясь на ноги, Лань Сичэнь ответил: — Конечно, А-Юань. Он — глава ордена Гусу Лань, самолично сопроводил гостей к гостевым покоям, после побрел с Ванцзи к цзинши и молчание между ними не обременялось недопониманием чувств друг друга, недомолвками и не ощущалось гнетом правил. У Ванцзи появился человек, перед которым он мог бы приобнажить свою отстраненную натуру и прочувствовать что-то кроме смирения, это Лань Сичэню нравилось. Лань Сичэнь одобрял то, что Ванцзи наконец-то нашел и для себя какую-то отраду, пусть дядя не одобрит, пусть старейшины подвергнут сомнению, Лань Сичэнь поддержит как старший брат, как друг и как семья — в большем смысле, чем принято. Не всегда брат — тот, кто появился от тех же родителей. Это доказывалось и отношениями между дядей и отцом, которые подчеркнуто сторонились друг друга сколько Лань Сичэнь их помнил, и тщательно прикрытой неприязнью двух глав ордена Ханьнань Чжан, которые родились с разницей в пару часов и по завету отца встали во главе вместе — но по одиночке. Настоящие братья бывают и не по крови — как Вэй Усянь и глава Цзян, как сам Лань Сичэнь с Мин-гэ и с А-Яо. А вот с Ванцзи Лань Сичэню повезло: они одной плоти и крови, и при этом их связывало не только лишь это, но и безграничное доверие — бессловесное, потому что слова им не нужны. Понимание друг друга с полувзгляда. И тонкое чувствование состояний друг друга. И то, что они доверяли решениям друг друга. Потому что знали, что их связь крепче любой иной. Лань Сичэнь для Ванцзи и брат, и мать, и отец. Даже с тех пор, когда Ванцзи перестал нуждаться в утешительных объятиях, перестал беспокоить по ночам, наведываясь в ханьши со следующим по пятам очередным кошмаром. С тех пор, как Ванцзи повзрослел — слишком рано и чересчур резко отринув суетность, подавив желания плоти и души, ограничившись в высказываниях и тактильном контакте, обретши новое видение мира — как наблюдатель, не участник. Они все равно близки. Ванцзи все это знал, не мог не знать; Ванцзи читал Лань Сичэня ничуть не хуже, но зачастую просто не понимал мотивов. Лань Сичэнь хотел, чтобы Ванцзи улыбнулся — но для чего? Лань Сичэнь считал, что Ванцзи необходим друг — но зачем? Лань Сичэнь делал все, чтобы Ванцзи изнутри расколол скорлупу, легонько, не настаивая и уж тем более не заставляя. Потому что его мнение заключалось в том, что Ванцзи многое упускал — но что именно? Лань Сичэнь ответил бы честно, если бы Ванцзи спросил. Тот не спрашивал. Принимал к сведению. Обдумывал. Предпринимал попытки. Иногда уходил в себя чуть глубже, чем Лань Сичэню хотелось бы. Иногда — почти отпускал себя и являл кривоватое подобие улыбки на свет. Как сегодня. Лань Сичэнь не ошибся. Если бы он ничего не сделал, когда Ванцзи и глава Цзян ворвались в его покои, и все закончилось бы так, как задумывалось Цзинь Цзысюнем изначально — или даже еще хуже, Лань Сичэнь не знал бы, что делать. Ванцзи пережил бы. Физически. Но что сталось бы с его здравомыслием? Лань Сичэнь не хотел бы знать. В тот день ему впервые пришлось нарушить столько правил разом. Он хитрил, льстил, задабривал. Уходил от ответа, не отводя взгляд. Играл на слабостях. Откровенно лгал. Использовал уловки, чтобы ввести в заблуждение. Одним составлением плана Лань Сичэнь попер все моральные устои Гусу Лань. Свои моральные устои. Даже не предполагая, что окажется настолько хорош в предугадывании поведенческих и словесных реакций. Что натренированная на Ванцзи наблюдательность (потому что иначе он ни за что не смог бы его понять — а ему нужно было понимать, кто, если не он?) окажется кстати. И вот, план разыгран как по нотам с маленькими отрывками импровизации со стороны Вэй Усяня, и никто не заподозрил по-настоящему в нем интригана (безосновательные догадки не в счет) — ведь тщательно создаваемая годами репутация говорила за него. Как говорила лобная лента, туго повязанная вокруг головы. Лань Сичэню боязно, что кто-нибудь догадается, но больше ему было боязно, когда он увидел сгорбленного, преклонившего колени диди, его А-Чжаня, его маленького мальчика, боявшегося спать в одиночестве когда ушла мать, думавшего, что все — из-за него, что он — не нужен, что ему — не место. Лань Сичэнь ненавидел и боготворил Вэй Усяня одновременно: ненавидел — за то, что чувствовал Ванцзи. И боготворил за то же. В подоплеке чувств Ванцзи Лань Сичэнь не уверен был. Ощущался ли Ванцзи Вэй Усянь лучшим другом, сумеющим принять его таким, как он есть, родственной душой, что найдет сквозь года через горы и океаны, любимым ли — который согреет и тело, и душу. Или всем сразу?.. Лань Сичэнь не знает. Ванцзи хочет. Этого достаточно. — Сюнчжан, — остановился перед дверью в цзинши Ванцзи. — Гэ… — и прокашлялся, смущенно отводя взгляд. — Спасибо. — А-Чжань, — и кажется, этой улыбкой можно осветить весь мир. Лань Сичэнь прижал руки к груди. — Самым важным в мире для меня является твоя в меня вера. Спасибо, что доверился мне тогда. Ты можешь быть уверен, что я всегда тебя поддержу. Ты — мое маленькое сокровище, А-Чжань. Сегодня я говорю тебе это лишь потому, что никогда раньше не видел тебя таким… счастливым. И это является самым ценным для меня воспоминанием. Я всегда буду по твою сторону. И, коротко кивнув, ушел, чтобы не наговорить лишнего. Что не просто будет по его сторону. Что сделает буквально все, потому что с того самого момента, когда Ванцзи прижал к груди чужого ребенка, чумазого и смешливого, у Лань Сичэня сперло в глотке, а когда Ванцзи легонечко улыбнулся ему уголком губ немой благодарностью, сделать вдох стало немыслимо тяжело — а сейчас засвербело в носу от короткого едва слышимого «гэ». Лань Сичэнь заперся в ханьши и дал слезам волю. Он рыдал, бессильно утирая кулаками слезы, сотрясался, забившись в угол за ширмой и не мог поверить в то, что Ванцзи его любит и не уходит от заботы о нем, что он раскрылся, доверился, сказал — вслух. Заслужить любви Ванцзи — не потому что Лань Сичэнь сюнчжан, не потому что Лань Сичэнь — старше, и старших положено уважать. А потому что действительно заслужил. Потому что сделал Ванцзи счастливым, оттого и счастлив сам. *** Чтобы с глаз спал отек, Лань Сичэнь прогонял ци по меридианам добрых полчаса медитацией. После переоблачился в новые одеяния, потому как эти бессовестно измялись и на рукаве расползлось некрасивое бесформенное пятно, когда он дрожащими руками заваривал себе липовый чай. Настало время ужина и, как Лань Сичэнь пообещал А-Юаню, он разделит с ними трапезу. А после уделит время и найдет, чем развлечь ребенка. В детстве развлекать Ванцзи у него получалось плохо — равнодушен он был к игрушкам, салочкам и пряткам. Плавать не желал. Рисовать тоже — надувал пухлые щечки и цитировал правила о том, что нельзя заниматься бумагомарательством, переводить во имя сиюминутных шалостей письменные принадлежности, и вместо праздного времяпрепровождения усаживался за каллиграфию. А-Юань не откажет — не знает он этих правил. И усаживаться за каллиграфию не будет — вряд ли он уже умеет писать хотя бы один ханьцзы. Гостевые покои встретили Лань Сичэня громким — превышающим все нормы громкости — смехом. Вэй Усянь ухохатывался, глотая слова очередной байки, Вэнь Цин что-то шипела — не разобрать, А-Юань, повизгивая, топтался своими маленькими ножками по покоям, бегая вокруг своего Сянь-гэгэ. На закончившееся стуком скольжение двери обернулись все. Ванцзи тоже был тут, выглядящий, как всегда, безупречно. Он сидел за столиком, на котором разложили какие-то свитки, криво сшитые бумажные листы без обложки, а еще что-то, отдаленно напоминающее компас. — Цзэу-цзюнь, прошу простить за шум, я знаю, что он запрещен в Облачных глубинах, но не смог удержаться! Лань Сичэнь лишь из вежливости и в соответствии с правилами не прервал фразу Вэй Усяня, хотя так и хотелось сказать «оставьте». Сделал он это лишь когда Вэй Усянь еще раз попросил прощения за несдержанность и даже одернул А-Юаня за шиворот, когда тот захотел броситься на ноги Лань Сичэня. — Он любит обнимать тех, кто ему понравится. Лань Сичэнь принял не самый прозрачный намек к сведению и присел за стол к остальным. Сказал: — Ужин подадут через пятнадцать минут. Вторую комнату подготавливали в спешке, всего ли хватает? — Всего в достатке, Цзэу-цзюнь, благодарю, — поклонилась Вэнь Цин. Она была довольно хороша собой, когда серость Погребальных Холмов сошла с ее лица. …Лань Сичэня душила мысль, что Вэй Усянь и Вэнь Цин могли связывать своего рода основанные на плотских желаниях отношения. Но он отбросил ее, потому что Вэнь Цин, кажется, глядела на Вэй Усяня так же, как он глядел на Ванцзи, когда тот учился держать осанку и в результате разбил коленку. Не смотрел под ноги — не должно — и запнулся о вывернувшийся из-под земли корешок. А для Вэй Усяня Вэнь Цин как, наверное, для Лань Сичэня А-Яо. Доверие, поддержка, забота. С подробностями проживания Вэней на Погребальных Холмах Лань Сичэня ознакомили вкратце. Вэй Усянь рассказал, что они занимаются сельским хозяйством, держат огородик, а живность опасаются — не дай боги кто пожрет и без того с трудом взошедшие посевы. Да и так на Погребальных Холмах для скотины атмосфера тяжелая, поэтому без нее — но это пока! У каждого поселенца своя хижина, ну, кроме тех, кто семьею или ну, так, вы же понимаете, Цзэу-цзюнь. Лань Сичэнь понимал. Сам Вэй Усянь живет в пещере в одной ли от поселения в гору. Тропинка хожая, А-Юань по ней носится едва ли не вслепую, и ни ее, ни самого поселения не заметить, если забираться на Погребальные Холмы с «главного входа». Вэй Усянь сказал, что почти по всему периметру крутые склоны или горные цепи, проходов не так уж и много, поэтому тот, что ближе к Илину — самый доступный и безопасный. Остальные могут обернуться пропастью или вести в логово какой-нибудь не самой приятной нечисти. Не только же Вэй Усянь и Вэни почти-живут на Погребальных Холмах. Ванцзи на вопрос «как там?» ответил коротким «приемлемо». Принесли ужин, и тут бы Лань Сичэнь уже готов примириться с еще одним нарушением правил, да вот только когда Ванцзи помог Вэй Усяню расставить тарелки на столе, тишина повисла сама собою. Если ничего другого от Ванцзи Лань Сичэнь и не ожидал, а Вэнь Цин, происходящая из некогда великого ордена, определенно была к манерам приучена и умела если не уважать чужие правила, то вести себя с достоинством даже за столом, то от Вэй Усяня и маленького ребенка Лань Сичэнь до последнего ждал какой-то выходки. Вэй Усянь, сдобрив свою порцию острыми приправами, даже от вида которых слезились глаза, поблагодарил Ванцзи за них кивком головы и принялся есть. Молча. А-Юань, прежде чем начать есть, пожелал всем приятно покушать и сложил в благодарственном жесте свои маленькие ручонки в сторону Лань Сичэня и Ванцзи. И тоже принялся есть. Молча. Лань Сичэнь позволил себе пару раз вскинуть заинтересованно голову к Вэй Усяню — а вдруг сейчас? — и к Ванцзи — что происходит? — но ответы не нашлись. Лишь когда ужин окончился, а Лань Сичэнь ощутил необычайную легкость и благодушие, Вэй Усянь открыл рот не для того, чтобы закинуть туда очередную порцию адского овощного рагу: — Как же давно я не ел нормальной еды! Нет, еда в Облачных Глубинах по-прежнему далека от изысков и… излишне травянистая, но это лучше чем то, что мы едим обычно. Спасибо за заботу, Цзэу-цзюнь. Если все подельники так друг о друге пекутся, то я не прочь совершить еще что-нибудь сумасшедшее! — Вэй Ин, — скользнуло разочарование Ванцзи. — Не подельники. Друзья. Вэй Усянь на эти слова лишь хлопнул глазами по-дурацки (иного слова Лань Сичэнь подобрать не может), а потом снова вошел в раж и залил комнату смехом. …как же Лань Сичэню повезло, что дядя отбыл на урегулирование происшествия на границе с округом Сюаньчэн. И что сам Лань Сичэнь заблаговременно изменил маршрут патрулирования местности. И что других гостей в этой части гостевых покоев пока не предвидится. Даже когда приедут главы со свитами из других орденов — великих и не очень. Потому как поселит их Лань Сичэнь куда-нибудь подальше. Он вовсе не стыдился Вэй Усяня, но сталкивать противоборствующие стороны в его планы не входило. Вынужденное соседство Вэй Усяня и делегации Ланьлин Цзинь к примеру точно ничем хорошим не закончится. Удивительно послушный ребенок этот А-Юань, подметил Лань Сичэнь, когда Ванцзи отправил его вымыть руки и ополоснуть лицо. В отличие от остальных тот весь запачкался — маленький еще, и палочками орудовал не так лихо. Вэй Усянь громким шепотом признался, что А-Юань только недавно перестал пользоваться ложками, потому что богач-гэ ест палочками, а значит, А-Юань тоже будет! И засмеялся опять, зашелся брачной птицей на рассвете. Вэнь Цин осадила его: так и должно быть, А-Юань делает правильно, ему нужно развивать мелкую моторику — потому она уже и усаживает его рисовать и учит счету, а то что пример хороший берет — правильнее вдвойне. Не у Вэй Усяня же ему учиться? Да после того как она пресекла его попытки объяснить трехлетнему ребенку как заигрывать с девицами!.. Вэй Усянь перебил ее и затараторил восхитительные в своей нелепости оправдания — а Лань Сичэнь склонил голову к Ванцзи, тот сощурил глаза. Не о чем беспокоиться, значит, да? Не о чем. После ужина Лань Сичэнь исполнил еще одно обещание и согласился поиграть с А-Юанем. А-Юань действительно захотел с ним порисовать, пока за соседним столом Ванцзи и Вэй Усянь негромко переговаривались над все еще непонятными Лань Сичэню вещами. А-Юань старательно, слегка высунув кончик языка, выводил на листе бумаги… бесформенные линии, но что поразило Лань Сичэня в самое сердце, так то, что А-Юань старался держать слегка великоватую для руки кисть правильно, пояснив это тем, что так его учил богач-гэ. Когда шедевр закончен, А-Юань вновь весь измазюкался — теперь уже в туши. Его одежды теперь все в разводах от бульона и черных пятнах. Лань Сичэнь разгадал загадку, откуда же появились черные следы на лицах Вэй Усяня и Ванцзи. Видимо, во время привала А-Юань тоже рисовал (наверняка в момент, когда Ванцзи и Вэй Усянь разбирались с нечистью или разбойниками — иначе чем объяснить их внешний вид по прибытии?!). — Подпиши, большой гэгэ, я не умею. Лань Сичэнь покорно взял кисть и уточнил, что написать и где. Под руководством А-Юаня он вывел свое имя и имя Ванцзи над кружочками, от которых во все стороны тянутся кривые палочки. — Это тебе, большой гэгэ. Дарю! — сверкнул беззубой улыбкой А-Юань и сокрушенно добавил: — Я тоже хочу братика. На улицу они вчетвером — без Вэнь Цин — вышли чуть позже, когда Вэй Усянь подарил ему компас зла и несколько своих комментариев касательно его использования. И ответил на пару вопросов о печати. Уничтожить ее — верное решение, совместно принятое Вэй Усянем, Лань Сичэнем и небольшим кругом других лиц. Все пару часов, что Лань Сичэнь наблюдал за Вэй Усянем, он делал мысленные заметки. Ему интересно было, влияет на его поведение в повседневной жизни темная энергия, но по всему выходило — нет. Вэй Усянь нынешний — точь-в-точь тот, что семь лет назад приехал на обучение в Облачные Глубины. Иногда, конечно, он обрывал себя на полуслове и глядел куда-то в сторону, чуть хмурясь. Иногда его рука дергалась к поясу — проверить, на месте ли Чэньцин. А в остальном все так же, как запомнилось Лань Сичэню. Еще один вопрос, мучивший Лань Сичэня, касался печати косвенно и практически напрямую Вэй Усяня. Понимал ли тот, какое оружие создал? Да, понимал. Осознавал ли, что попади она не в те руки… Да. Сознательно ли согласился на уничтожение? Более чем! Как оказалось, благоразумие Вэй Усяня, стоило затронуть серьезную тему, достигало предела. Балагур и проныра Вэй Усянь отступал в тень, Вэй Усянь, трезво мыслящий и рассуждающий более чем здраво, выступал на сцену. Смена облика была резкой — а Лань Сичэнь понимал, что Вэй Усянь не играл, не вживался в роль другого человека, примеряя на себе его шкуру. Просто он, как и Ванцзи, прятался. Ванцзи — отстраненностью и уединением. Вэй Усянь — шутками и компанией. Оказалось, что тигриная печать преисподней изначально не имела ни нынешней формы, ни этого имени. Это просто был безумно мощный цельный артефакт без названия. Но мощь его и исходящие из эманации безумия повергли в ужас даже своего создателя. Лань Сичэнь заинтересовался, как же Вэй Усянь самостоятельно разделил печать. Нет, он сильный заклинатель с крепким золотым ядром, это же очевидно, и в его поколении с ним может сравниться разве что Лань Ванцзи и глава Цзян, тут сомневаться не приходится. Но все же… Для того, чтобы уничтожить печать требуется целая куча условий, что же потребовалось для того, чтобы ее разделить? …оказалось, Вэй Усянь три дня играл на флейте над печатью, сосредотачивая извне темную энергию посреди печати. Ни на что не отвлекаясь — иначе печать бы взбунтовалась и попыталась вобрать всю темную энергию в себя. Ювелирная работа! И опасная. Если бы Вэй Усянь вздумал самостоятельно уничтожить печать, она бы сожрала его до того, как он успел бы это сделать. Даже если бы части были разделены — а во время уничтожения разделять их нельзя. В общем — уничтожение сопровождалось рисками, которые Вэй Усянь не утаил. Он рассказал — когда печать разделена, она не представляет угрозы, но стоит ей слиться воедино, и она тут же пытается перехватить контроль, тянет свои щупальца к хозяину или любому другому живому существу поблизости. И чем больше времени она пребывает цельной, тем сложнее ее потом разделить обратно. Потому Вэй Усянь и привел Вэнь Цин, потому и требуются десять-пятнадцать заклинателей. Чем больше, тем лучше — печать будет ластиться ко всем одинаково, и эффект влияния на разум окажется слабее, чем будь заклинатель один и без поддержки. Вся эта информация также находилась в рукописях Вэй Усяня, переданных Лань Сичэню. И — ни слова про ее создание, Вэй Усянь сказал: ни к чему. Сказал: коль найдется безумец, возжелавший подобной ответственности, готовый рискнуть рассудком и даже жизнью — пусть выкручивается сам. И материала, подобного тому, из которого сделана печать, таковой вряд ли найдет. Где было, там уже нет. Спасибо богам, подумал Лань Сичэнь. Когда печать оказалась разделена, продолжил оборвавшуюся мысль Вэй Усянь, я вспомнил о тигриной печати. На этой, конечно, ни тигров, ни императорского оттиска. Сами понимаете, Цзэу-цзюнь, просто создать ее и выжить — невероятный успех, когда бы у меня было время ковать на ней узоры? — Лань Сичэнь полностью согласен был и аналогию понял. Когда еще Поднебесной правила императорская семья, а не ордена и гильдия старших, существовала настоящая тигриная печать. Половинки ее были бесполезны друг без друга и хранились одна у императора, другая — у генерала. Соединенная, собой она являла символ всемогущей армии, символ, что войска ведомы наивысшей властью. А тигриная печать преисподней символизировала то же, но во сто крат ужаснее. Полчища мертвецов и духов, оборотней и не-мертвых подчиняются одному ее мановению. Но вот кем ведомы они — гением иль безумцем — зависело лишь от человека, держащего тигриную печать преисподней в своих руках. Нет у меня своего императора, — говорил Вэй Усянь и неотрывно смотрел на Ванцзи, показывающего А-Юаню окрестности, — а если и был бы — то и печать мне была бы ни к чему. И в очередной раз Лань Сичэнь Вэй Усянем восхитился. Он начал осознавать, кем являлся Вэй Усянь и какою силой был движим. Силе этой имя — защита. Защитить брата и сестру, орден. Защитить весь мир от тирании Цишань Вэнь. Защитить пленных Вэней, чья вина лишь в том, что не своей волей они родились под своим именем. Кто защитит тебя, Вэй Усянь? Так ли нужен тебе император, а не верующий? Потерев переносицу, оглянувшись на события последних лет, Лань Сичэнь размышлял о том, какую же большую ошибку совершал весь мир, когда попрекал Вэй Усяня вместо того, чтобы протянуть ему руку помощи. Вэй Усянь большого достоинства человек — его есть за что уважать. Поболее, чем Лань Сичэня. Лань Сичэнь не нашел бы в себе смелость ступить на путь тьмы, видя в нем единственный выход после того, как родной орден осыпался пеплом. Не сумел бы создать темный артефакт, нашептывающий сладкие речи и готовый обглодать в любой момент, стоит хоть на секунду уступить и поддаться соблазну. Темный артефакт такой мощи, что с его помощью на поле боя хозяин сметал все на своем пути — тысячи и тысячи жизней. Не совладал бы, не сохранил бы свои принципы и желание жить, да такое, что на Погребальных Холмах овощи растут. Не нашел бы в себе силы защитить невиновных, когда это означало пойти против всех. Что по сравнению с Вэй Усянем сделал Лань Сичэнь? Управлял орденом, который и без него неплохо управлялся? Вышел на поле боя как рядовой заклинатель? Все они вышли — молодняк и старики, сильные заклинатели и не очень. На такое Ванцзи бы возразил: нет, сюнчжан. Ты воодушевлял, ты вел за собою. Ты дарил надежду. Ты сплачивал. Но если не Лань Сичэнь — это мог сделать кто-то иной. Тот же глава Цзян, он этим и занимался, когда они столкнулись впервые после того, как весть об уничтожении Юньмэн Цзян разлетелась по Поднебесной. Вэй Усянь сказал бы, наверное: Цзян Чэну не достает улыбчивости и спокойствия, Цзэу-цзюнь. Он поведет в яростную схватку, а после нее никого усмирить или утешить не сумеет. Но была и дева Цзян. И сам Вэй Усянь. И даже Ванцзи справился бы с этим — в иной манере, но после жаркой битвы охладить пыл можно и ледяной водой. Не принижал Лань Сичэнь свои заслуги, просто осознавал, что есть люди куда более сильные и стойкие. С иными идеалами и способами, но не менее заслуживающие уважения. Титул Лань Сичэня — Цзэу-цзюнь, обозначающий господина, чьи милости и благодеяния в стойкости и пышности сравнимы с буйной порослью трав*, и прозвище Вэй Усяня — старейшина Илина, обозначающий старшего основателя, вознесшего дары Могильным Холмам**. Равнозначны ли они? Откровенно ли раскрывают сущности своих обладателей? Нет, нет и нет. Интонация, с которой многие — в том числе и Вэй Усянь — произносили «Цзэу-цзюнь», преисполнена зачастую восхищением и глубоким уважением. Что сделал я, — улыбнулся А-Юаню Лань Сичэнь. Чем заслужил я, — кивнул он головой на прощание; близилось время отхода ко сну. Достоин ли, не подведу ли, — брел к ханьши. Смогу ли сделать все, чтобы сохранить столь хрупкий мир в такие неспокойные времена, — развязывал пояс. Готов ли рискнуть не своей репутацией — братом, орденом, беспокойной головой Вэй Усяня и четырьмя дюжинами беззащитных людей, — складывал руки на груди, смежив веки. Не понапрасну ли возлагаю на себя и оправдаю ли, — уже засыпая.        *** Утром начинается хаос.