Я цвету ради тебя.

Сам бар с виду казался крошечным, но очень уютным. Судя по всему, всех посетителей здесь знали в лицо и Осаму с Одасаку были не исключением. Кто, как не они заняли место постоянных клиентов. Сам же Дадзай довольно часто посещал подобные заведения и большую часть посетителей ему с легкостью было запомнить в лицо, поэтому и его появление никогда не проходило незамеченным. И каждый раз приходилось ловить непринужденные улыбки от бармена — мол, опять «кого-то» ожидаешь? Что ж, к этому он давно привык. Переодически складывалось такое ощущение, что тот мужчина, который любезно обслуживал каждый раз своих посетителей, знает намного больше, чем могли предполагать два приятеля. Ах, ну какая драма. Довольно таки частым посетителем приходился он именно бару «Lupin». И каждый раз, изо дня в день он приходил сюда только из-за долгожданных встреч от которых по телу пробегали мурашки, а в груди обжигающим пламенем распределялось тепло. Юный мафиози давно замечал эти качества в себе и точно знал, что не может ошибаться в своих намерениях. Каждый раз размышлял — «если я загляну в это чудное место, то по-любому встречу его?! Было бы славно». И, как можно было догадаться, Осаму каждый раз думал о встречи со своими дорогим доброжелателем. Таким как — Одасаку. Без тех скоротечных, но радостных событий жизнь совсем теряла последний смысл и, как никак, это только больше подталкивало юношу на тот поступок, который наконец лишит его той нудной повседневности и, в общем говоря, мимолетной жизни. Рискованный поступок, но не для Дадзая. Видимо он под конец потерял тот именуемый как — смысл жизни? И что вообще это могло значить? Может последняя капля того смысла заключается только во встречах с дорогими людьми? Кто ж мог понять Дадзая.. кто мог понять его замыслы?! Кажется они никогда не раскроются, если юноша того сам не захочет. Но в этом деле было одно исключение. Одасаку знал его лучше всех. Может быть сам Ода знал Осаму даже лучше его самого? Эта теория могла иметь место быть. Может даже сам Дадзай так считал.. Определенно. *** Было явно заметно как юноша приободрился по приходе дорогого друга. Только с ним он мог наконец расслабиться, быть более открытым и свободным. После услышанных от друга теплых слов о том, что — мол, так же был рад видеть юношу лицо Осаму словно расплылось в широкой улыбке. Слышать такие простые, но настолько приятные слова приходилось не часто для человека работающего в портовой мафии в роли исполнителя, да и тем более куда теплее ощущалось то чувство, когда слова исходили из уст самого дорогого человека в этом «никчемном мире». Не таким уж он был и никчемным, пока эти счастливые часы протекали в компании с Одой. Сердце, казалось, предательски начинало громко стучать, эхом распределяясь по всему заведению, не в силах сдерживаться. Уж много чего значил этот человек для Дадзая. Может он был для него всем в этой жизни? — За встречу — отвечал Дадзай своему доброжелателю пред тем как их бокалы искрящимся звоном распределились громким эхом по всему бару. Приятная обжигающая жидкость разлилась по горлу оставляя после себя особенный привкус. Вкус и аромат которого был пропитан будто шоколадными, карамельными или ванильными нотками. Этот виски оставлял после себя сладковатый привкус. Все таки этим напитком так и ценился данный бар двум приятелям. Но спустя некоторые года это место было словно символом их встреч и восприятие улучшилось еще больше в положительную сторону. На интересующий доброжелателя вопрос — «Тяжелый был день?» Дадзай принялся рассказывать свои повседневные дела. Может кого-то удивляло те происходившие вещи, но для юноши это было обыденностью, как для «правой руки» босса портовой мафии. Мафия была очень жестокой организацией и никогда не допускала никаких поблажек. — Даа.. — лениво протянул Дадзай. — Мои подчиненные стали забывать где они находятся, большая часть тренировок будто бы идет в никуда. С такими темпами им точно не выжить в нашей организации.. И тем более из-за них я снова не смог умереть, — на той ноте выражение лица юноши снова приняло задумчивый и слегка усталый вид, но ненадолго. Отбросив колющие мысли Осаму решил поинтересоваться у своего друга тоже как же прошел день. Как бы тот не упирался, сваливая на то, что у него совсем не интересные истории — как у рядового члена организации Дадзай не мог поверить в эти слова, ведь каждый раз он только и одаривал восхищением своего друга. Облокотившись о барный столик и склонив голову глаза юноши смотрели на собеседника заинтересованным взором. Каждые его рассказы казались не скучными, а очень даже увлекательными. Интересно почему же иначе считает сам Сакуноске!? Незаметно их тумблеры опустели — виски прекрасно справлялся со своей задачей, вовремя смачивал горло или занимал естественные паузы. Ода ощущал, как голова тяжелеет, а мысли в ней, наоборот, будто лишаются собственного веса и формы, становятся неочерченными и неопределенными, туманными и полупрозрачными. Бармен снова наполнил бокалы. Из динамика вновь пели о расставании. Интересно, о чьем? Ода вновь взглянул на Дадзая, всего секунду назад восхищавшегося его прошедшим днём. Тем самым, который Ода всеми силами хотел стереть из памяти. Настолько, что в груди, словно только-только взошедший росточек, возникла острая необходимость увидеть Дадзая. Сколько вечеров они встречались так? О скольком они уже успели поговорить в стенах этого бара и за его пределами? Почему-то несмотря на это Осаму всегда было мало. Одасаку хотелось ловить не то что каждое слово друга, каждую секунду молчания, каждый вздох, каждый удар сердца... Ода мотает головой, прогоняя странные мысли. Пальцы чуть крепче стискивают тумблер, и мафиози выпивает напиток до дна. Пора прощаться. Он косится на винтажные часы на полке: время перевалило за два часа ночи. Значит, учитывая обратную дорогу, домой он доберется уже в четвёртом часу... Сакуноске остается лишь уповать на то, что назойливые мелкие группировки не успеют учинить за эту ночь ничего такого, из-за чего бы пришлось встать ещё раньше обычного. Кажется, Дадзай считал намерение друга. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: от Дадзая никогда ничего не скроешь, а иногда он видел в Оде то, чего он сам в себе не замечал. — Я надеюсь, мы скоро вновь соберемся тут вместе с Анго, когда всё чуть-чуть уляжется, — Ода поднялся с места. Друг обернулся на реплику, и Оде показалось, что в карих глазах напротив промелькнула грусть. — До скорой встречи, — оставив на барной стойке плату за сегодня и прихватив плащ, Ода неспешно направился к выходу. В груди неприятно кольнуло. Следующие две недели были похожи на один бесконечно тянущийся сон при температуре 40°. Нарушенный режим сна не позволял адекватно делить сутки в соответствии со сменой дня, ночи и клеточками календаря в телефоне. Заварушка с мелкими бандами обернулась стихийным слиянием в одну, путь и децентрализованную, но вполне себе бодрую и амбициозную группировку. Дело не сразу взяли под контроль, но в конце концов передали мафиози повыше чином. И дело было вовсе не в том, что Ода не справился: как раз-таки на своем уровне он безупречно предотвращал их проказы, однако для борьбы на ином уровне нужны были власть и стратегический склад ума — что было прерогативой явно не Сакуноске. Конечно, подробностей Ода не знает, но ему коротко сообщили о том, что группировку будут брать не силой, а хитростью, потому что руки марать о такую мелочь просто смешно, а вот заиметь ещё нескольких преданных и не очень смышленых псов на убой Портовой Мафии лишним не будет. И Ода мог бы посочувствовать этим бедолагам, да только те сами накликали себе беду. И ещё он сам находился явно не в роли того человека, который мог бы сочувствовать. Будучи мафиози, который отказался от убийств, он сам скорее походит на того, кому надо сочувствовать. Но сочувствия на этой стороне не сыскать, Сакуноске хорошо это знает. Несмотря на то, что можно было наконец-то выдохнуть, облегчения не наступало, да и в физическом плане Ода чувствовал себя странно. Он крайне редко болеет, а если простывает, на ноги быстро ставят лекарственные порошки. Нынешнее состояние Сакуноске едва ли напоминало грипп или хандру, однако его не покидало чужеродное ощущение того, что грядет что-то большое и тяжелое, перед натиском которого он просто не сможет выстоять. Эти ощущения хотелось смыть. Непременно виски. Непременно в "Lupin". А потому как только на небе засияла первая звезда, накинув своё песочное пальто, Ода вышел из дома.