Странных эмоций безудержный взрыв

      Она родилась в гребаной пизде — беспросветные трущобы, беспросветная грязь, нищета и выживание с первых секунд жизни. Здесь не жили. Здесь только отчаянно цеплялись за жизнь. Кто-то, впрочем, не цеплялся; чуть ли не каждый день Санса слышала о самоубийствах, но она не имела права даже на это — потому что если не станет ее, не станет еще троих. Троих прожорливых ртов, которых она ненавидела, но все равно кормила, потому что… куда деваться? Санса не раз подумывала о том, чтобы скормить сестре и братьям крысиного яда, а потом и самой его проглотить, но пока отказывалась от этой мысли. Пока. Эта идея могла пригодиться в любой момент.       Работу здесь найти было невозможно — все вакансии тут же расхватывали, Сансе ни разу не везло. Огромные лапы жадных чиновников тянулись к каждому и каждого ставили на учет и каждый должен был платить налоги, а есть ли деньги — какая разница? Плати, потому что существуешь. Ты живешь, поэтому ты уже должен.       Санса устала так, что по ночам выла волком, а луна ей отвечала, и они кричали-плакали хором. Санса измучилась, и больше всего ей хотелось прыгнуть вниз головой с Эйфелевой башни (Бран рассказывал, оттуда весело летать), и прекратить существовать (Джон умер прошлой зимой и рассказывал, что за гранью нет ничего; Сансу это полностью устраивало).       Но Арья, Бран и Рикон распахивали голодные кроваво-алые зубастые пасти, требовали мяса, и Санса шла его добывать.       Как могла.

***

      — Сколько?       У него были очень красивые голубые глаза. Пронзительные, глубокие, ощупывающие ее взглядом так, что по голой коже бежали мурашки. Хозяин подтащил Сансу ближе за ошейник, бросил на колени под ноги голубоглазому.       — Десять.       — Пять.       — Могу уступить только немного. Девять.       — Она тощая и бледная. И трех не стоит. Я переплачиваю, а вы хотите меня ограбить.       — Она очень умелая в постели. Вы не пожалеете. Девчонка великолепно сосет и дает в зад.       — Ее зад наверняка раздолбали до размера калитки.       — Нет, господин! Хотите убедиться?       Санса слушала их торг словно издалека. Словно говорили не о ней. Она послушно поднялась, когда ее снова дернули за ошейник, как собаку, так же послушно повернулась спиной и наклонилась, оттопырив зад. Голубоглазый бесстыдно ощупал ее анус, до боли протолкнул внутрь палец, оцарапав ногтем нежную кожу — Санса вскрикнула, но не потому, что стало больно. Терпеть она умела, но так полагалось, чтобы доказать свою чувствительность. Если ее не купят, она не купит еды, и три кровавых пасти будут скулить — либо разорвут и сожрут ее саму.       — Тугая, — удовлетворился покупатель. — Ее редко дерут в зад? А говорите, умеет давать.       — Умеет, потому дерут и редко. Ценный товар. Десять, и это скидка; если бы вы мне не понравились, я бы запросил пятнадцать.       Пятнадцать! О, если бы ей вправду заплатили столько, хватило бы и на жилье, и на суп из костей! Санса не имела права вмешиваться в торг, за это ее могли уволить, но она все равно закричала:       — Пятнадцать, и я сделаю все, что угодно! Можете избить меня кнутом! Можете изрезать, можете измучить как угодно…       — Как ты смеешь открывать рот, прошмандовка! — торговец ударил ее по лицу, но Санса все равно смотрела на голубоглазого покупателя, мысленно умоляя: сделай со мной что угодно, но заплати… и он кивнул.       — Беру. Пятнадцать.       Санса сама упала на колени перед ним, торговцу не пришлось ее швырять. Поводок передали в руки ее владельца на одну ночь, монеты блеснули серебром, исчезая в бездонной кошелке.       — Что вы прикажете мне, господин? — спросила Санса, глядя снизу вверх. Обычно покупатели вели ее за поводок к своему автомобилю, а там уже приступали к использованию, но голубоглазый ехидно улыбнулся:       — Я живу недалеко отсюда. Как насчет прогуляться до моего дома пешком?       Но когда Санса начала вставать — неожиданно получила новую пощечину. Подтянув поводок так, что ей пришлось приподняться на корточки, покупатель прошипел ей в лицо:       — Вздумала идти на двух ногах? Нет уж. Ты пойдешь на четырех. Как положено суке.       На четырех… Это было унизительно даже для такой шлюхи, как она, но ей платили пятнадцать монет, и Санса встала на четвереньки. Хозяин потянул за поводок и она пошла за ним. Идти так было сложно; ее продавали полностью обнаженной, на ней был только ошейник, и она сдирала кожу с ладоней и колен об асфальт. Голое тело обдувал ночной ветер. Все гуляющие смотрели на нее, кто-то тыкал пальцами; здесь никто бы не удивился виду шлюхи, но шлюхи все равно ходили на двух ногах.       Санса благодарила богов, что до дома покупателя на самом деле оказалось недалеко, и пытка скоро закончилась. В прихожей она сняла с него обувь, потом и носки, и облизала ступни, беря в рот палец за пальцем — его ноги пахли не цветами, но Сансе приходилось облизывать и похуже. Когда она закончила, он грубо пнул ее так, что она отлетела к стене прихожей, ударившись спиной. Скомандовал:       — Встань.       Пошатываясь, Санса встала.       — Развернись.       Как только она повернулась спиной к нему, он навалился на нее сзади, прижав голой грудью к холодной стене. Санса болезненно заскулила, за что получила шлепок по заду. Одной рукой покупатель стиснул ее грудь, впиваясь в нежную плоть острыми пальцами, второй — расстегнул брюки. Стянул с себя штаны, трусы — Санса могла различить этот звук скользящей по коже ткани из тысяч других — и вошел. Без подготовки на всю длину толкнулся в ее анус каменным членом, словно разрывая надвое, сразу начал двигаться, и каждый новый толчок заново разрывал ее и пронзал насквозь. Санса кричала, наверное. Или хрипела. Или плакала. От первой боли она будто потеряла сознание, но все равно все чувствовала, каждый новый толчок, каждый шлепок по заду, каждый укус в плечо и загривок. Выученно она подмахивала — торговец не врал, говоря о ее мастерстве, он лично трахал Сансу в зад, доводя ее рефлексы до идеала. Но у торговца член был маленький, а у покупателя — такой огромный, что Санса боялась распасться на два куска, как глиняная кукла.       Намотав на кулак ее волосы, покупатель оттянул ее от стены, немного меняя угол проникновения. Потом снова вжал в стену, безжалостно вбиваясь и никак не доходя до оргазма. Если Сансе попался клиент с проблемами эякуляции — плохо, обычную женщину в таких случаях мужчина жалеет, а шлюхи — вещи, не женщины. Он может трахать ее, сколько угодно, и даже если она умрет в процессе, он расстроится только из-за зря потраченных денег.       Санса с облегчением простонала, когда наконец горячее семя залило ее зад — но, конечно, это было не все. Рывком развернув ее, покупатель приказал:       — На колени.       Суть приказа была ясна; опустившись на колени, Санса взяла в руки его опавший член, и вскоре тот снова затвердел. Она заглотила его, обласкала яички, этот процесс Санса повторила бы в любой момент — тоже отработала до идеала. С кем угодно, где угодно. Член есть член. Неважно, чей. Санса сосала, пока покупатель, снова намотав ее волосы на кулак, трахал ее в рот — снова долго, дольше, чем в зад; у Сансы устали и без того содранные в кровь колени, устала спина, хотелось пить, но ее трахали и трахали, пока наконец сперма не излилась прямо ей в рот и пришлось проглотить. Иногда Санса брала в рот за весь день только это.       — Не врали, сосешь хорошо, — небрежно отозвался покупатель. — А ты не врала? Кнут, порезы… Не врала?              Как же она устала. Как же у нее все болело — словно она была сгустком боли. Но ей платили пятнадцать монет.       — Не врала.       — Вставай, шлюха.

***

      Ее разложили на столе, пристегнули руки и ноги кандалами, так, что она ощутила себя пришпиленной к булавке бабочкой. Покупатель приказал лечь на спину, а не на живот, и она его видела — тоже абсолютно голого, со снова эрегированным членом. Он подошел к ней, навис над ней, держа в руках плетку.       — Обычно такие игрушки делают из специального материала, чтобы не было больно, — протянул покупатель успокаивающим тоном. Санса почти расслабилась — если не будет новой боли, она сможет даже немного отдохнуть. Стол был очень твердым и холодным, поза — неудобной, но она по крайней мере лежала.       — Вот только эта плетка настоящая, — хищно усмехнулся покупатель. — И смочена уксусом.       Первый удар пришелся по бедрам — покупатель не врал, плетка разодрала кожу, раны защипало от уксуса. Новый удар последовал без промедления: сначала палач изо всех сил полосовал ее бедра, потом — хлестнул по груди. Изогнувшись, Санса закричала-завыла, совсем как животное, она и была животным, сукой, над которой имел право издеваться человек… На глазах выступили слезы. Палач расхохотался, нанося все новые и новые удары, которые терзали нежные груди, превращая в кровавое месиво.       По животу, по ногам, снова по груди; у Сансы уже не было сил кричать, не было сил даже хрипеть, когда палач оседлал ее измученное тело и вошел, втрахивая в стол. Он говорил что-то, оскорблял ее или хвалил — Санса не слышала. Она кричала, стонала и из последних сил на рефлексах подмахивала — тело помнило, даже истерзанное в клочья оставаясь дрессированным.       Но и это было не все. Кончив, палач отстегнул ее от стола и перевернул на живот, пристегнул — и снова плетка по всему телу, и снова рвущий ее надвое член в анусе, и снова на пределе подмахивать, и терпеть-терпеть-терпеть, пока внутри нее что-то ломалось.       Санса думала, что давно была сломана, но на самом деле — нет. Она ломалась сейчас.       Она была уверена, что просто умрет, она хотела смерти, она мечтала умереть, пока палач раз за разом вдалбливался в тело, которое уже будто бы было и не телом уже, а кусок мяса, окровавленным, залитым спермой, изрезанным плетью. Это было не ее тело.       Это была не она.

***

      Добираться обратно тоже пришлось на четвереньках. Кровь подсохла, сперма тоже, помыться ей не дали. Санса шла, почти не замечая боли в ладонях и коленях — те и так были уже содраны до кости.       Зато она заработала пятнадцать монет.       Зато она заплатит за жилье еще на месяц и сварит троим большеротым волчатам суп из костей. Они ждут ее где-то. Им плевать, что она делает и как добывает еду, они голодные.

***

      — Думаешь, так и получила пятнадцать монет? — хмыкнул торговец. — Твоя цена — десять, и то давали за тебя пять…       Руки Сансы бессильно упали вниз — не было сил спорить. Никаких сил. Совершенно.       — Хотя я доплачу тебе пять, и ты получишь все пятнадцать, если хорошо мне отсосешь, — сказал торговец.       Он был противным, толстым и от него воняло, но Санса опустилась на колени.       Какая разница, чей член.       Ей заплатят пятнадцать монет.       …и на всю сумму она купит крысиный яд.