Ранняя мята

К первой ночи Ли готовился с особой тщательностью. Как же! Ведь его отправляют в услужение к самому Главному Прокурору, одному из важнейших лиц праведного Ордена. Отправляют на услужение очень особого рода… Целибат в Обители настолько же абсолютен, насколько и условен. Отсутствие лиц женского пола не слишком усложняет прелюбодеяние. Ли уверен, что справится с новым служением! Ведь ему уже достаточно лет! Сколько? Совершенно не важно. Достаточно. Так считал и он сам, и его дальний родственник, к которому он часто забегал на таможню — господин Нин, — и приметивший его там, зайдя по делу, а потом взявший под свою опеку помощник Прокурора Сюин. Ли, конечно, немного нервничал сегодня, принимая душистую ванну, втирая в кожу масла. Кожа тонкая, гладкая, пикантную нотку юной сладости должен придать сандал. Аромат выбирал Сюин, хотя сам Ли предпочитает мяту. Прическу тоже делать помогал опекун. — До чего пушистая грива! — сетовал он, причесывая непокорные пряди, ещё больше растрепавшиеся после мытья. Музыкальные пальцы присобрали длинные черные волосы на затылке, оставив у висков лишь тонкие прядки. — Вот, так ещё больше похож… — бормотал Сюин. — Похож?.. — Ну да. Ты ему понравишься, Ли. Уверен, — поощрительная улыбка пресекала ненужные расспросы. Всему нужному опекун обучил его сам. Теории, большей частью. В свои слегка за тридцать Сюин был исключительным знатоком! К практике же приступили лишь косвенно — ведь первый раз Ли должен был достаться одному конкретному ценителю. Поэтому — он слышал о многом, представлял себе ещё большее, а вот собственной чувственности до конца так и не раскрыл. О, он был бы не против закрепить усвоенный материал с самим Сюином! Тот выглядел великолепно для своих лет: утонченный и нежный, будто бы даже робкий немного, но за неуверенным выражением скрывался такой многознающий вид, что… Взгляд кареглазый, сладкая полуулыбка губ, жесты неспешные — весь плавный, вкрадчивый, Сюин стал непревзойденным примером для подражания! Именно этого недоставало непоседливой, суетливой немного натуре Ли. Опекун сгладил черты воспитанника. Наставник не снял пробу с творения своих рук. Не дотрагивался сам, не позволял прикоснуться к себе, но неопытную ладонь направлял, прижимал — учил — и дразнить, и… наказывать. Наказывать прекращением наслаждения, оттягиванием момента. Когда Ли уже бывал на взводе от самоублажающих ласк, Сюин давал команду: — Замри! И вот ладонь уже не смеет — ни сжимать, ни поглаживать жаждущую плоть — не смеет маячащим на горизонте удовольствием манить, утоляя лишь малость. Команда — и пальцы разжаты. И зажмурены плотно глаза, а дыхание судорожное. — Зачем, Сюин? — жалоба в голосе. — Что за уроки? Ли послушно повиновался, но не отказывал себе в удовольствии поделиться разочарованием и осыпать упрекающими вопросами. — Самые важные! — смеялся Сюин. — Как ты будешь контролировать наслаждение партнера, если не можешь справиться со своим? Распалить, растянуть, держать на грани. Сам момент вспышки — скучен и прост. Это только кажется, что всё затевалось ради него! Не поспоришь. Сюин не только рассказывал — демонстрировал сакральные истины. Как всем существом стремишься к разрядке тем неистовее, чем дольше её удается избегать. Как сложно сдержаться, когда непристойные картинки до такой степени распаляют фантазию, что даже несколько дней воздержания кажутся вечностью, и нельзя не потянуться рукой… Которая всё равно не сможет ублажить плоть из-за специальной металлической клетки — у Сюина был внушительный инструментарий вспомогательных средств. И веществ… Сегодня решено обойтись без них — Ли должен быть абсолютно чист, собран и свеж. Попав наконец в прокурорские покои, Ли осознает, что требования удается исполнить только отчасти. Он чист, конечно же — телом. Но в сознании так и роятся грязные мыслишки… Ли так разнервничался, что почти вылетело из головы, до какой степени наставник не любил, когда плотские утехи приравнивались к чему-то постыдному! Нет, фантазии Ли сейчас он не назвал бы «грязными». Сказал бы, что это естественно — предвкушать радость плоти, подогревать интерес картинами грядущих возможностей… Как возьмет его Тан? Будет груб или нежен? Горяч или холоден? Судя по словам Сюина, можно было с равной вероятностью прийти к противоположным выводам! А получится ли с первого раза заглотить достаточно глубоко?.. Ведь тренировался Ли только на непристойных игрушках! Нет, эти рассуждения наставник точно не назвал бы «грязными», скорее похвалил бы за деловой подход. И посоветовал бы расслабиться! Посмеялся бы. Он ведь совсем не боялся своего Прокурора! Но и другие соображения, которые так и не удалось окончательно вытравить Сюину, Ли в себе сохранил. Узнавал в них расчетливый подход Нина: нужно показать себя с лучшей стороны, ведь такой шанс нельзя упускать. Быть приближенным Главного Прокурора — всё равно что укрыться за каменной стеной. Абсолютная защита. И продвижение по службе. И неиссякаемый источник благ… Сюин же не любил корысть в отношениях — считал, что всё это прилагается само собой, и вовсе не в этом суть. Нет, Ли отнюдь не собран: так и мельтешат, так и скачут мысли. Не воспринимается почти роскошь прокурорского кабинета — в багровых и царственно синих тонах. Стены и окна увешаны бархатными драпировками — где занавесь, где альков не разобрать. И аромат сандала и жасмина не дурманит — дальше некуда. Не вводит в транс дрожание приглушенных ламп… Из реальности окончательно вышибает обволакивающе-низкий голос: — Господин Ли! Приветствую в моих скромных покоях. Как первое впечатление? Конечно же, Ли не готов отвечать. Давится воздухом — оказывается вдруг, что его катастрофически мало! А дышать полумраком Ли не научился пока. В глазах чуть потемнело. Нет, он, конечно, видел Прокурора и раньше — всё та же черная мантия с серебристым шитьем, тот же высокий рост и собранные в хвост волосы — но этот утягивающий в обсидиановую бездну взгляд с таким вожделением обратился на него впервые. Ли чувствует, что оступился — на его скользком блеске — и падает — в его черноту. Прокурор Тан постарше Сюина — ему ближе к сорока. И он совершенно другого склада! Не менее привлекательный, просто… другой. Воплощенная элегантность, плавная грация, жесты, преисполненные достоинства, интонации, сочащиеся глумливой насмешкой даже в самых безобидных словах. Скромные покои?.. Первое впечатление?.. Ах да, Ли о чем-то спросили! — Господин Тан… — он поднялся с кушетки, а взгляд опустил в пол. Изучает узоры ковра: будто мраморные разводы — оттенки малахита и бордо… — Ли!.. В самом деле, тебя вызвали на ковер не для выволочки! Прокурор обойдется сегодня без обвинительных приговоров, да? Тан хохочет так заразительно искренне, что получается поднять взгляд обратно — притягивают лучащиеся морщинки у глаз, притягивает сладострастная, чуть кривая усмешка чувственных губ. — Да… Надеюсь! Ли пытается стряхнуть с себя оцепенение, раскрепоститься лукавством. В кокетстве он не считает себя новичком! И если улыбнуться, прищурившись, и брови жалобно приподнять, на щеках заиграют ямочки. Ещё никого они не оставляли равнодушным! Должно сработать. Или нет?.. Прокурор наоборот серьезнеет, смех утихает, и навстречу делается шаг. — Я тоже надеюсь. На долгое и плодотворное сотрудничество. Каковы плоды наслаждения, рассказывал тебе Сюин? Ли вспоминает, что может иметься в виду. Мужеложство по определению считается чем-то запретным именно потому, что не влечет за собой продолжение рода. А стало быть неестественно и излишне. Только похоть и тешит. Только ублажает плоть. Так какие плоды? — Принятие жизни. Своего места в ней. И значимости других. — Ли самому не совсем понятно, подергивая плечами, он уточняет с улыбкой: — Хотя бы тех, кто станет партнерами. Тан стоит уже настолько близко, что странным кажется не протянуть руки. И он протягивает. Всегда подходящий повод — пригладить выбившуюся прядь. Щека улавливает прохладу и заботу длинных пальцев. Взгляд слепят отблески, играющие в камнях перстней. Поглаживанием чарует голос: — Принятие жизни — такой, какая она есть. Принятие себя через свои чувства. Ощущения плоти, как путеводный маяк. А другие… Разделенное наслаждение полнее одинокого. Разделяя его, имеешь шанс осознать, что другой существует в той же мере, в какой существуешь ты. Обычно люди склонны в этом сомневаться. Не замечал? Ох, вряд ли Ли сейчас усвоит подобные мудрости! А может, наоборот — минуя сознание, отпечатаются точней. Но пока — он весь отдается предвкушающему трепету. Глаза в глаза, слова в душу. И как же это странно: посторонний человек, пригласивший Ли с вполне однозначной целью, теперь озадачивает нестойкий разум вопросами! Быть может, нужен шаг навстречу? Точнее — вниз. — Господин Тан… — теперь исподлобья снизу вверх глядеть в чернеющие глаза, — этот служитель не многое смыслит в философии. Но разделить ваше наслаждение — почтет за честь. Ли опустился на колени, влекомый порывом. Неопытной решимостью Тан не пользуется, посмеивается опять: — Ли, друг мой, ты уж определись! Так спешишь сблизиться окончательно, но никак не одолеешь субординацию. Давай-ка перейдем на ты, хотя бы при таких обстоятельствах. Пробуй. Прокурор разрешает. — Как скажешь, Тан. Тихая дрожь рассеивается кивком: — Итак. Чего же ты ждешь от этой ночи? — настойчивость припечатывается повтором: — Чего ты хочешь, Ли? — Я… хотел бы, чтобы… — Ли сглатывает, — ты оценил способности этого служителя. — Ну, в способностях наставника этого служителя я уверен, а вот в твоей готовности — пока нет. — Улыбка уже кажется зловещей. Цепкая хватка длинных пальцев в волосах. — Как, говоришь, ты собрался служить? Почти грубость в жесте — Тан прижимает Ли к себе. Щекой прямо к форменной мантии, прямо к… Туда, где уже нарождается упругая твердость. Возможно, коленопреклоненная поза соблазнительна сама по себе. Но сейчас Ли чувствует, что поторопился — его потенциальный покровитель более изощрен. Нужен другой подход. Попробовать искренность? Невнятно немного, но честно: — Тан, Сюин хорошо меня учил. Тебе ведь нравится подчинение? Сейчас… я очень хотел бы сделать всё правильно. Ты можешь… руководить мной? Ли снова улавливает насмешку в прищуре. И холодок в словах: — Руководить? Выманиваешь подсказку, как половчее предложить себя? Что ж, подчиняйся! — Окольцованные пальцы приподнимают подбородок, влажные губы отдают приказ: — Разденься. Покажи, чем я буду владеть. Легкий шелк — темно-зеленого верхнего платья, нежной зелени нижнего — постепенно скрывает узоры ковра. Обнажаются мраморные плечи. Ли знает им цену! Сюин всегда хвалил белизну его кожи. Ли почему-то старается не думать о том, что происходит сейчас… Не только плечи — всё гибкое тело, тонкая талия, плоский живот и то, что ниже — всё становится достоянием хищных глаз. Голодных глаз — Ли чувствует его аппетиты, не встречаясь взглядом. Ли всё сложнее убеждать себя, что это не «грязь»… — Подчиняешься? Ли ухитрился раздеться, не вставая с колен, и сейчас вскидывает взгляд снизу вверх с растерянной поспешностью. Вопрос прозвучал и жестко, и снисходительно. А может быть, это презрение?.. — Этот служитель… Я… — Ли проклинает себя за потерянный тон! Стряхивая оцепенение, выпаливает: — Да, Тан. Что угодно. Как захочешь. Если захочешь… Ли без понятия, почему уверенная тирада завершилась сомнением. С этим человеком сложно контролировать даже собственные слова! Ведь улыбка скрылась с изогнутых губ, а в черных глазах клубится тяжелый сумрак. Прокурор будто бы недоволен. Отворачивается, неспешно отходит к шкафу. Шкатулку какую-то достает… О, у наставника тоже была такая! Знает Ли их необходимый набор!.. От волнения губу закусывает. Что он достанет сейчас: плеть или веревку? А может, затычку для рта? Или не для… Не видно, что скрылось в складках прокурорской мантии. Тан командует властно: — Иди на кровать. Ляг. Ноги раздвинь пошире. Не «грязно»… Ничуть. Ну да. Ли повинуется, хотя от этих фраз хочется провалиться сквозь землю. Хочется проклясть и собственную испорченность, которая его на это толкнула, и старших товарищей, которые наперебой убеждали… в разном. Один твердил, что это отличный шанс — на что угодно можно пойти, чтобы сблизиться с власть предержащими! Другой убеждал, что бояться нечего — Ли ничего не потеряет, а Тан, якобы, не из тех, кто видит в удовольствии порок. Совсем непорочное «раздвинь пошире»! Ничего личного — просто акт. — Ли… — воркующий голос заставляет вздрогнуть, широко распахнуть зажмуренные глаза. Тан незаметно лег рядом. Ли был в таком смятении, что упругого прогибания матраца не уловил. Ему всё казалось, что Прокурор стоит поодаль — окидывая взглядом свысока, оценивает предложенное тело, ищет изъяны… И Ли уже не так уж уверен, что не найдет! Хотя вообще-то он высоко себя ценил. Ценил… Ну вот — продает подороже. Но нет, Тан не смотрит на тело — обсидиан прожигает глаза, изучает душу. И тон изменился: только насмешка осталась, но стала нежнее, теплей. Стала щекочущим ухо шепотом — Тан наклонился ближе: — Придется мне наказать Сюина! Что он тебе наплел? — Что?.. О чем? За что наказать? — Ли чувствует, как жалобно хмурятся брови, и окончательно теряется за ворохом собственных слов. Обнаженное тело озябло — Тан так и не коснулся его, только речами проникает в сознание: — Ты так ожидал увидеть здесь монстра? Явился, как агнец на заклание! Вот мне и пришлось подыграть. — Издевка иссякает, превращается в откровенность: — Но я не этого жду. Отдаваться нужно не так. — Но я же не… — Нельзя говорить «не умею»! — Я же не знал. Просил ведь… подсказку. Улыбка получается наверняка жалкой — потерянной, сбитой с толку — но всё же искренней. С ним всё-таки можно улыбаться! — Ли… — Тан тоже улыбается, полные губы так близко… — Ты очень красивый. И смелый. И способный наверняка — чувствую потенциал! Но как можно было бы разделить наслаждение, не получая его? Ты спрашивал, чего хочу я. Но сейчас важнее твои желания. Это ведь твой первый раз! Ли удивленно вглядывается в преобразившееся лицо: не мрак клубится под веками, а вязкая — черная, как смола, и такая же липкая и потому притягательная, но — обжигающая лава. Его желания?.. Ох, да пожалуй, нырнуть в неё с головой! Ли не может облечь это в слова. Прокурор, видимо, по-своему истолковывает молчание: — Так ведь? — А? — О чем он? Про первый раз?.. — Ну да. Ли смущен — он не гордится невинностью. Хотя она и подразумевается необходимой для каждого служителя Ордена — особенно его лет — реалии таковы, что чем раньше с ней распрощаешься, тем проще будет впоследствии. Нужно только правильно рассчитать ставку. Вот Нин связался с самим Главой Стражи, Шенем, а до этого его мог домогаться каждый служитель порядка в Обители! Сюину повезло ещё больше — не менее десяти лет он неизменный (хотя и не единственный) спутник самого Прокурора! Никто не смеет и взглянуть в его сторону, не то что принудить к чему-нибудь. А тем более — обвинить в чем-нибудь недозволенном. Их прочный альянс скрепляется своеобразно: Сюин заведует развлечениями своего любвеобильного партнера. Подбирает кандидатуры. Вот и Ли подобрал… — Может быть, ты хотел бы расстаться с невинностью с кем-то своего возраста? — невозмутимо предлагает Тан и тут же посмеивается: — Ты не думай, это не проверка! Знаешь же, я люблю наблюдать. И у меня есть кого тебе предложить! Выберешь на свой вкус. Ли опять давится воздухом, удается выдавить только: — Вот как… И провалиться в отчаянье — Ли настолько его не привлек! Тан готов поделиться… К уязвимо обнаженному телу Прокурор не протянул даже руки. А теперь и душу отталкивает. — Ли?.. — чуткость в голосе, блеск в прищуре проницателен: — Ты, кажется, разочарован? — М?.. Да нет. — Пожатие плечами скрывает грусть. — Просто… мне казалось… — Горечь растягивает усмешку: — Казалось, это тело способно вызвать более пылкую страсть. Тан вскидывает бровь в совершенном изумлении: — Так тебе не хватает пылкости, бесстрашный?! Не видишь разве, чего мне стоит сдерживать себя? Взаимное удивление заставляет Ли проскользить взглядом по лежащей рядом стройной фигуре. Бесстыдно устремить любопытство на выпирающий бугор в области паха. Ли помнит, как прижимался щекой… С тех пор — накал страстей возрос, натяжение нескрываемо. Притяжение… — Тан, я… — Дух захватывает. — Ты спрашиваешь, чего хочу я, да? Так вот, я уверен, что хотел бы… чтобы мой первый раз был здесь и сейчас. С тобой. Тан прячет улыбку, прижимаясь к пушистым прядям. — Ну вот, не так уж сложно… — тонет в них шепот. Рука впервые, будто несмело, совсем целомудренно, касается заждавшегося плеча. Длинные пальцы — тоже прохладные и такие же белые — согревают принимающим жестом. Странным трепетом. Да, Тан действительно жаден и действительно сдерживается. Пробуждающийся вулкан! Ли вздыхает порывисто. Как будет? Что будет? Ли не помнит ни крупицы неустанных наставлений Сюина! Можно ли обнимать в ответ? Допустимы ли поцелуи? Всегда ли инициатива должна исходить от ведущего партнера? Забыл. Забыл всё. Только чувствует, как ищущие пальцы скользят по атласу кожи. Ох, нет, какой там атлас — мурашками покрывается на глазах. И явственно твердеет плоть, и рвется дыхание, когда прикосновения задевают чувствительный, мгновенно подбирающийся сосок. Тихий стон размыкает губы. И мысль вдруг сверкает — а ведь всё это можно было сказать проще: — Хочу тебя! Скабрезности в постели точно допустимы. Наставник же говорил… Но сейчас это действительно не ощущается чем-то «грязным». Чистая правда. Голый факт. — Такой горячий! — хмыкает Тан. — И такой послушный. Смышленый! Ли чувствует его улыбку кожей. Буквально — полные губы касаются виска. Низкий голос путается с густым ароматом, исходящим от мантии. Путаются благовония — жасмин и сандал — и яркая гордость: хвалят! Принимают. Хотят?.. Можно так и спросить. Чувствуется, почему-то, что можно. Даже нужно: — Тебе нравится, Тан? Тебе понравится, если я… Но договорить не дают: пальцы оказываются в волосах, фиксируют цепкой хваткой, в то время как жадные губы отвечают без слов. Поцелуем. Ли запутался бы, спрашивая о том, уместна ли его инициатива. Зато — он всё понимает сейчас. Точнее, уже не может сдерживать порывы. Отвечая на поцелуй — неумело, старательно и пылко — он сам не замечает, как руками обвивает шею. Потом скользит по спине. Потом — сквозь материал форменной мантии — сжимает напряженные ягодицы. Неприлично, должно быть. Но думать о приличиях точно неуместно сейчас! Когда язык скользит по языку — впервые! — и плоть изнывает от желания, которое непременно будет удовлетворено. Когда Ли прижимается пахом к бедру, потирается откровенно, постанывает — дрожащие пальцы сражаются с застежками мантии. Безуспешно. — Погоди, погоди, нетерпеливый мой, — оторвавшись от поцелуя, Тан проводит пальцем по влажным губам Ли. Будто бы опасается возражений! И руки от застежек отодвигает… Не хочет помочь. — Не торопись, не сбегу. Но взгляд и улыбка настолько сладострастны, что сомнения не возвращаются. — Растягиваешь удовольствие? — хмыкает Ли, восстановившуюся уверенность демонстрирует: — Сюин говорил… — Сюин много рассказывал о моих причудах, так ведь? Договорить мешает не только вкрадчивый тон, но и совершенно бесстыдные — несведущие в самой такой концепции — умелые пальцы. В отличие от Прокурора Ли давно обнажен, и сейчас со всей отчетливостью чувствует… это отличие. И слышит убеждающий шепот: — Считай, что это — одна из них. Замри. Доверься. Побудь послушной куклой. Подчинение само по себе не так важно, Ли. Важна игра. Сыграем? Должно быть, Тан неплохо играет на флейте… То, что сейчас вытворяют его пальцы, не позволяет в этом усомниться. Это почти не похоже на… Перебирают по всей напряженной длине, поглаживают чувствительные зоны до стона. Нет, не похоже! Своими силами такой непредсказуемости и такой… уязвимости не добиться. Но от неё, почему-то, только слаще становится. — А ты не хочешь раздеться? — Болтать ведь никто не запрещал? Между вздохами стоны прятать. — И… что ты взял из шкатулки? — Одежда нам сейчас не помешает. А то, что взял, скоро пригодится, любознательный мой! Тан не просит его замолчать — просто делает так, что в ближайшее время Ли становится не до разговоров. Хотя занят вовсе не его рот… Он совсем не ожидал! Но удивление, вспыхнув, рассеивается — вытесняется моментально — втягивающими движениями умелых влажных губ. И глубокой глотки. Разве так себе Ли представлял «служение»? Разве так собирался «угождать»? Сам Главный Прокурор Ордена, не снимая мантии, берет в рот у невинного юноши. Всё как-то не так?.. О нет. Всё правильно! Ли помнит его наставления, но изображать куклу непросто — и стонов не избежать, и судорожных жестов. Удержаться удается от того только, чтобы запустить пальцы в приглаженные черные пряди. От того, чтобы прижать поплотнее, вынудить принять глубже… У Ли, пожалуй, и смелости бы не хватило. Но, говоря по правде, нет нужды. Тан делает всё идеально. Позволяет наслаждаться размашистыми скользящими движениями, любоваться красивым лицом — в столь примечательном ракурсе! — и обжигаться вскинутым взглядом. Позволяет не бояться преждевременной разрядки — дразнит, щекочет самые чувствительные места совсем недолго, только чтоб защемило сладко, и отступает вновь. Переключает внимание — на ствол, вылизывая каждую венку, на подобравшиеся яички. Спустя несколько бесконечных минут — после особенно жалобного стона, почти касаясь губами головки — Тан пускается в пояснения: — Итак, что же коварный обольститель достал из шкатулки? Боюсь, следопыт будет разочарован. Ли всем своим существом чувствует недостаток изводящих ласк. И почти не замечает, как Прокурор потянулся к складкам мантии, флакончик выудил… — Банальное, но необходимое средство, — улыбается Тан, подмигивает, как заговорщик: — Всего лишь масло. Ах да. Пора?.. Ли готов, конечно же… Готов — к тому, что партнер слегка изменит позу, удобно разместившись между ног. Раздвинутых достаточно широко. Готов — к прикосновению согретых и умащенных пальцев. Скользящему, бережному — только поглаживают, но не проникают внутрь. Готов был бы даже ощутить вскоре на себе тяжесть этого стройного тела… Да только прокурорская мантия не покидает широких плеч. Да только Тан будто бы и вовсе не собирается идти до конца… Ладно. Должно быть, Ли как всегда слишком торопит события. Кто только не упрекал его в излишней суетливости! А в таком деле без соответствующей подготовки никак нельзя. Хотя Ли, вообще-то, и так готовился! Тренировался же — Сюин поделился приспособлениями… И всё равно, когда палец наконец скользит внутрь — на полфаланги, пробуя, исследуя — Ли напрягается, зажмуривается. Скорее от чувства… чрезмерной открытости, чем от физического дискомфорта. Ли ни за что не назвал бы это стыдом! Ещё чего. — Ли… Посмотри на меня. Не прячь глаза. Тебе ведь не больно сейчас? Терпеть — запрещаю. Ясно? Голос, не терпящий возражений, вынуждает встретиться со взглядом внимательно-жадным. Увлеченное лицо на фоне собственного возбужденного члена не смущает Ли, даже забавляет слегка. Тем временем — палец входит глубже, а другая рука возобновляет прерванную игру. — Да… — срывается выдох. То ли ответ на вопрос, то ли поощрение. И то и другое. — Не больно. Но терпеть приходится. Ты… Не досказать — когда палец впервые проходится по той самой точке, которую далеко не с первого раза сумел обнаружить сам Ли. После — выдать как на духу: — Ты невыносим! — Неужели? Ну, то ли ещё будет. Знал же, на что идешь! Абсолютное самодовольство в голосе. Ни за что не скажешь, что этот человек давно не пылкий юнец — так и гордится, так и хвастает своими умениями! Любит удивлять. Заставляет потерять голову. Заставляет невинность пасть — вначале в обморок, потом замертво. Впрочем, Ли не уверен, что в глубине его души ещё остался хотя бы зародыш невинности! Иначе почему он сейчас выгибается так бесстыдно? Совсем об условностях игры позабыл — не до кукол! Выгибается, насаживается — уже на два пальца, — и одновременно совершает толчок в кольце пальцев другой руки. Ласки Тана, как сложный, слаженный механизм — можно и подыграть, — оставляют пространство для маневра, позволяют продемонстрировать отклик. — Хочу тебя, Тан! — требовательная жалоба. — Вижу, нетерпеливый мой. Скоро покажешь, как сильно хочешь. Но пока — попробуй сдержаться. Это стоит того, поверь. Нет, Тан не собирается пользоваться ни готовностью Ли, ни пробужденной жаждой. Тан вознамерился окончательно свести его с ума! Он снова приближает губы к сочащейся смазкой головке. Приближает, обхватывает. Языком скользит по интимной щелке. Слишком чувствительно! Деваться некуда — Ли зафиксирован наслаждением. Пока одна рука придерживает член у основания, пальцы другой пробуждают столь же яркое вожделение изнутри. Каждое, каждое скольжение, каждый жест — превращаются в пытку. Сдержаться?! Впиваться пальцами в шелк простыней. Скользить затуманенным взглядом по полумраку и бархату. Вдыхать благовония — выдыхать похоть. Навзрыд. — Тан! Я не… Ммм… Головой по подушке метаться — и не замечать брызнувших из глаз слез. Ну, бывает от перенапряжения. Успеть удивиться поиску оправданий. Всё, что и может сейчас Ли. А не «сдержаться»! А ведь Сюин учил… Дышать ровнее. Выдыхать дольше. Мускулы расслаблять. Представлять… покой. Или сон. Как будто его здесь нет. Как будто не его телу доставляют все эти изощренные ощущения. Тем проще, что он о таких и не подозревал раньше! Не испытывал — щекотки уздечки языком, его скольжения по уретральному отверстию. И окаменевший ствол налит кровью, как никогда раньше. Вполне презентабельных стал размеров… Да, Ли, как и все, порой сомневался! В свою способность испытывать такое удовольствие от проникновения он, по правде говоря, не очень-то верил тоже! Пальцы, скользящие внутри, доводят до исступления с каждым толчком: будто какой-то немыслимый поршень всё нагнетает и нагнетает уровень наслаждения — по касательной. Будто неумолимый насос, кольцо губ — вытягивает жилы, наполняя медовой сладостью. И язык, как порхающий мотылек, как острое жало экстаза — довершает механизм. Но разрядки не наступает. Блокирует ли ее самодисциплина Ли? Или всё-таки заботливо сомкнутые у основания пальцы? Тан помогает — дает ему шанс — сдержаться. Задержаться на зыбком вершинном плато. Скоро рухнет вниз! Скоро — взлетит. Разделить наслаждение? Скорее, принять его из чужих рук — оказалось действительно новым опытом. Словно Тан управляет не только телом его, но и всем существом. Проводя туда, куда одному ни за что не добраться. Вынудив довериться, будто крылья ему подарил. А всё же Ли умудряется уловить — возможно, это и подчеркивает интимность момента — что собственная виртуозность, равно как и реакции подопечного, явно доставляют удовольствие Тану тоже. Не без азарта он ласкает упругую плоть, не без настойчивой нежности раздвигает пальцами стенки прохода, прижимает их с легкой вибрацией — изнутри. Совсем с ума сводит! Но обсидиан глаз — безумен тоже. Да, Ли больше не закрывает глаза. Видит великолепного мужчину, склонившегося над ним, выполняющего непристойное действо с изяществом и стройностью музыкальной партии. Ни единой лишней ноты. Только учащенное дыхание, только стоны. И естественные влажные звуки — подходящий аккомпанемент. Но вот становится слишком отвесно. Близко к краю… — Тан, Тан, Тан!.. — всхлипывает, захлебывается Ли, прикоснувшись в забытьи к гладким прядям. — Не могу больше. Скоро… Ожидаемых возражений не слышит. Тан лишь отстраняется ненадолго, успевает бросить: — Хорошо. Давай! И не прерывает ласк. Только пальцы у основания размыкаются, и ладонь бережно проходится по яичкам, подтягивая их к паху. Губы же — возвращаются к размеренным движениям. Пальцы внутри — прижимаются к передней стенке. А Ли — уже не разбирает мешанину чувств. Сладкая дрожь пеленой накрывает всё тело. Буквально — от кончиков пальцев, и до корней волос — проходит разряд. И нет ни отдельных органов, ни отдельных людей в этой постели. Только общее наслаждение. Только долгое-долгое сотрясание. И несдержанный, плачущий стон. Слишком ярко для первого раза! Семяизвержение выворачивает наизнанку. Наружу извлекает — и жажду ласки, и жадность к признанию, и… готовность растворяться в чужой опеке. Теперь Ли знает — ну или скоро сообразит — что это именно то, чего так ему не хватало. Чтобы кто-то находил удовольствие в том, чтобы принимать его. Таким. А потом он опять начинает думать. Всякие глупости. Выполнил ли условие? Достаточно ли долго терпел? Ох, он что кончил прямо в рот?! А это-то допустимо?.. Но мысли ленивые — ползают, словно тени — легко отмахнуться. Тем более, когда Тан ложится рядом. Обнимает. Взглядом прежде всего. Улыбкой. А потом и руками. Длинные пальцы, виновники безумной вспышки, теперь сияют перстнями, прохладой металла охлаждают разгоряченную кожу плеч. — Прости… Я не смог бы сдержаться дольше. И я… предупредил! — Ли оправдывается и обвиняет. Извиняется, а на самом деле — благодарит. Тан верно слышит. — Кто сказал, что что-то не так? — ухмыляется он, демонстративно облизываясь. — Должен же я был продегустировать! Кажется, отдает цитрусом. Ты прелесть, Ли! Ли перекатывается на бок, прижимается теснее. — Правда? — взгляд исподлобья. И Ли даже не корит себя за то ли кокетливо-бесполезный, то ли излишне откровенный вопрос. Ему правда важно знать, всё ли было сделано правильно. И уже не потому что «нельзя упускать такой шанс»… Но Ли улыбается — Ли будет всегда улыбаться! Отчего же не улыбаться, когда слышишь: — Ну зачем бы мне врать, глупыш! Когда смотрит — восхищенно и возмущенно — пара обсидианово-черных глаз. Прищур порочный безумно! До такой степени, что забываешь значение слова «порок». И начинает казаться, что речь идет о самом сладком, самом зрелом — соблазнительном именно своей доступностью — сочном плоде. Да, пожалуй, этот «порок» больше всего походит на «аппетит». Аллегорию портит только взаимность. Где это видано, чтобы спелое яблочко с вожделением ждало своего собирателя? Хотя… Почему нет? Может, и правда — ждет. Тан щекотно зарывается лицом в сгиб шеи. Удобно же ему оттуда говорить! — Знаешь, почему выбрал тебя Сюин? Ли пожимает плечом — и от щекотки, и в качестве ответа: — Нет. Он говорил, я на кого-то похож… — Похож? — задумчивый тон дает понять, что Сюин ошибался. Тан вряд ли видит в нем замену… — На своего родственничка Нина, что ли? — фыркает пренебрежительно: — Поверь, ты лучше! По крайней мере, мы вовремя подсуетились. Нин тебе насоветовал бы!.. Тан смеется заразительно и открыто. Такой смех не к лицу при его должности. Такой смех, как воздух после грозы, необходим сейчас. Отсмеявшись, он пускается в объяснения: — Нет, тебе не нужно ни на кого быть похожим. И выбрали тебя не только за внешность. Ты не испорчен, Ли. Не смейся! Сам понимаешь, что у нас свои представления о «порче». А Нину спасибо хотя бы за то, что ты никогда не принимал всерьез Устав Ордена! — Прокурор Ордена тоже открыто заявляет, что не принимает его всерьез?.. — невинно интересуется Ли. Впрочем, сейчас его больше интересует, к чему такие долгие разговоры! Разве… не должно последовать продолжение? — В жизни мало что стоит принимать всерьез, — звучит как привычная отговорка. Потом вздох и пониженный тон: — Мы с Сюином долго жили, не обращая внимания на правила. А теперь он собирается покинуть пост. — Как это? — сходятся к переносице брови. — Почему? — Не важно. У него свои заботы. Отношения так устроены: у них есть начало и конец. Сейчас он хочет сосредоточиться на другом. Но Прокурору по-прежнему нужен помощник. Своим привычкам я ни в чем изменять не намерен. Ли, тебя ведь не зря обучали. Я вижу, что ты способен. Но решение принять должен ты сам. — Решение? Способен к чему?.. Ли теряется. Почему Прокурор вдруг заговорил о помощнике, об обучении?.. И почему не выражает никакого стремления воспользоваться приглашенным на ночь наложником по назначению?! — Заменить Сюина. Тебя пригласили в мой дом не как очередного мальчика для утех. Я не хотел бы выбирать себе помощника из тех, кто поселился здесь на других условиях. Это породило бы нездоровую конкуренцию. Да и их, судя по всему, всё устраивает. Живут на всём готовом и не заботятся ни о чем! А ты — согласишься мне помогать? Не зря Ли называют смышленым. Сообразил наконец — сложил два и два — почему Сюин так любил рассказывать о внутреннем устройстве прокурорского «дома утех»! А Ли думал, что он просто гордится тем, как сам здесь всё организовал. Но сейчас всё-таки немного захватывает дух — Ли ещё не разрешает себе радоваться. Вдруг есть… подводные камни? — Да-а… — тянет он, придумывая уточняющий вопрос. А выпаливает только то, что тревожит в действительности: — Тан, но почему ты до сих пор не… овладел мной? Ты же говоришь, тебе нравится мое тело. Я же… видел, как ты был возбужден. И… А Тан снова смеется! — Ли, нетерпеливый мой, я рад, что тебя это так волнует! Но мне всё же не двадцать лет, как-нибудь потерплю одну ночку. На сегодня впечатлений достаточно. Я уйду, а ты должен принять решение. Обдумай. Вариантов немало. Можешь принять предложение. Можешь поступить в услужение на общих условиях. А можешь — просто уйти. Почти нетронутым, — подмигивает. — Ну, кто знает, может, в тебе совесть взыграет! Или что там должно ограждать молодую поросль от преждевременного падения? Последний бастион субординации рушится, когда Ли шутливо толкает Прокурора в плечо. — Тан! Ну нет, не вздумай. Не вздумай никуда уходить! Ни о чем я думать не буду! — в борьбе Тан перехватывает его запястье, наваливается сверху. Наконец-то. Ли выдыхает: — О небо! Ну кто вам сказал, что совращение невинности должно происходить так!..