Чай дохлебываем и уебываем

"Дверь закрыта, я ушёл. И ты уёбывай." Стайлз мельком читает не меняющийся из недели в неделю текст на пастельно-жёлтом стикере холодильника, потирая зудящие и слезящиеся глаза. Затем, как обычно, переворачивает его, берет забытую возле плиты ручку и царапает сквозь похмельную пелену «Спасибо» с одной или двумя ошибками. Благодарит он за стакан воды и парацетамол, а не за закрытую дверь, конечно же. И хотя никаких тёплых чувств к своему ужасно грубому, холодному, надменному и злопамятному сокурснику парень не питает, его учили быть вежливым. Отец не уставал напоминать, что даже если самый отъявленный мудила однажды выручил тебя, то ты обязан его поблагодарить. Не стоит забывать отделять мух от котлет, а мудаков от их поступков. Стикер под стаканом, ботинок на подоконнике. Стайлз вываливается на пожарную лестницу и опускает кухонное окно. Хлопает по карманам джинсов, проверяя, не остался ли случайно его кошелёк погостить в чужом доме ещё парочку дней. Вроде все торчит в нужном месте. Утренний колючий ветер неприятно забирается под измазанную футболку и бьет по пока не успокоившейся голове. Стилински сбегает вниз под скрежет ступенек и щурится от яркого белого солнца. С соседнего пролёта ему приветственно кивает тучный мужчина, выбравшийся покурить в одних трусах. Пора бросать пить. Дело не в том, что Стайлз - упорный алкоголик или ставит рекорд по количеству коктейлей за ночь. Он всего лишь студент. И ведёт подобающую всего лишь студенту жизнь, поддаваясь без особого сопротивления на уговоры приятелей пройтись по местным барам. Но только раз в неделю, не больше. Если Стилински позволит себе пить чаще, то его финансы не то что запоют, – заорут на него благим матом, а успеваемость соскочит с первых трёх мест в рейтинге. Так что каждый вечер пятницы, накануне двух выходных, забитых домашней работой, он со Скоттом и парочкой знакомых по этажу в общежитии заваливается сначала в один бар, потом во второй, третий и... Проблема в том, что каждая ночь в памяти Стайлза заканчивается уже в первом заведении со вторым коктейлем. Дальше – пропасть, диван на кухне Дерека, похмелье, записка. Ну и бодрящая пробежечка до кампуса, куда без неё. Впервые проснувшись в чужой пустой квартире с дырой в башке и пустыней во рту, Стайлз, с утра пораньше, ударился в панику. Ушел с левым типом из бара? В чужой район? Сделал что-то без презерватива? Да нет, одет вроде. Значит, склеил, но не трахнулся? Зачем клеил тогда? Самым главным и насущным оставалось, конечно, избавление от похмелья. Здесь загадочный незнакомец и позаботился о горе-пьянице. Стакан, таблетка и записка. "Дверь закрыта, я ушел. И ты уёбывай." Под резкими фразами – миниатюра открытого окна со стрелочкой. Стайлз нахмурился и стал ещё больше нервничать. Угораздило же на такое хамло напороться. В гей-бары больше ни ногой. "Хорошо, что уже свалил" – думает Стайлз. После выходных, прямо на входе в учебный корпус, обнаружилось, что Стилински где-то посеял свой пропуск. Подобное часто случалось, ведь когда хранишь все важные вещи в карманах штанов, нужно быть готовым к внезапным потерям. Возможно, теперь карточка валяется на полу какого-то паба или на улице. Это неважно, – можно потратить два доллара и сделать новый. Важно то, что новый охранник наотрез отказался давать парню пройти. Возможно, из-за сильно помятого вида студента, а может, – и всего скорее, – по причине сильно гадкого характера и излишней принципиальности. Через турникет эта скотина Стайлза безбожно не пускала. – Да я закажу новый пропуск, дайте пройти. – Студенческий. – В общаге. Я не побегу за ним, я опоздаю! – Без студенческого нельзя. – Я могу вам назвать имя преподавателя, название предмета и кабинет, в который мне надо. – старик оглядывает Стилински из-под бровей и выбирает показательно промолчать, – Ну ради бога! Разве я похож на террориста? У меня нет оружия! С моей историей болезни мне даже дилер побоится что-то продавать! Стайлз, несомненно, привлёк внимание всех находившихся в холле, устроив представление без декораций и актеров. Некоторые остались на другой стороне турникета посмотреть, как скоро сломается охранник и ответит подобающе. Однако весь его запал оборвало одно касание к плечу со спины. Парень развернулся. Дерек Хейл, собственной, мать его, персоной. С высоты своего роста взирает на него, словно на самый позорный результат человеческой эволюции. – На диване осталось, – сказал он и пихнул Стайлзу его изрисованную маркерами когда-то белую карточку. Тут-то до брюнета начало доходить, как сильно он вляпался. Дерек учился на том же факультете уголовного права в параллельной группе. И только заочники, наверное, не знали, насколько сильно Хейл и Стилински поносили друг друга на семинарах. Особенно, когда они разыгрывали суд. Их профессор каждый раз изворачивался, чтобы ни в коем случае не назначить одного адвокатом, а второго – прокурором. Тем не менее, даже являясь обвиняемым, Стайлз умудрялся активно оспаривать защиту Дерека, а тот не уставал возражать каждому слову оппонента и из зоны присяжных. По итогу все равно обсуждали дело только эти двое, какую позицию бы не занимали. Остальные пятьдесят человек на потоке, казалось, присутствовали для того, чтобы разнять их в случае драки. А что творилось в дискуссионном клубе на дебатах! Несомненно там существуют правила, не позволяющие превращать здоровое обсуждение в примитивный спор. Но пара Хейл-Стилински, становясь за противоположные столы, с вечным соревнованием «кто придумал стратегию хитрее», наводила гнетущую и явно-агрессивную атмосферу. Не помогал даже опытный судья. Во время презентации своих аргументов команде противника Стайлз смотрел только на Дерека, получая зеркальный пристальный взгляд до самого конца игры в ответ. Только из-за уважения этикета подобного мероприятия они не срывались на крики, но, видит Бог, парни каждый раз слишком близки к этому. Это нельзя назвать ненавистью. Разве что профессиональной непереносимостью. Враждой, если угодно. Не могут два умника – единственные на все направление, получившие грант, – сосуществовать спокойно. Особенно, когда методы решения проблем одного максимально раздражают второго. Стайлз подозревает, что в один день одногруппники просто грохнут его, чтобы учиться без еженедельных скандалов. Дерек черствый и скупой на милость. Никто не лезет к нему с вопросами, никто не зовет его на тусовки, не подсаживается на обеде. Хейл - одиночка с превосходной успеваемостью. Эдакий гордый волк, поступивший в университет исключительно ради получения знаний. Стилински больше походил на таракана. Выживает в любых условиях, побывал во всех комнатах своего корпуса общежития, знает всех, и каждый хоть одним глазком его да видел. Многие подчас не верили, что парень, ворующий еду с чужих тарелок за обедом и покуривающий травку в общажном туалете, находится на вершине рейтинга. Их вполне можно было понять. Возможно, именно потому, что лишь назойливый таракан постоянно донимал волка, последний стабильно был на него зол. Но вернёмся к ситуации. После первого раза Стайлз усердно, но безуспешно пытался выловить Дерека в перерывах, чтобы извиниться и поблагодарить. Как ни крути, по-свински поступил в этой ситуации именно он. Хоть большую часть времени и считает свиньей кое кого другого. И не помнит, как умудрился добраться до дома Дерека, как узнал его адрес с точностью до квартиры. Стилински застал сокурсника в четверг перед тренировкой клуба легкой атлетики в мужской раздевалке, проторчав в ней весь перерыв. – Ты позвонил мне, – пробормотал Хейл после нескольких упорных вопросов. – Позвонил? И ты прям приехал что ли? Дерек воздержался от ответа, гневно натянув футболку на голый торс. – Тебе делать было нехуй? Или ты что, способен на человеческие эмоции и разжалобился от пьяного нытья? – Отъебись от меня, ладно? И не дай бог это еще раз повторится. – Да лучше с бомжами в подворотне спать, чем на твоем обоссаном диване. Повторилось. Три раза Стайлз, по словам Скотта, самостоятельно вызывал такси, называл адрес Дерека и долго измывался над его звонком, прежде чем оказывался внутри. И все это в полной бессознанке. Почему мозг так настойчиво заставляет своего хозяина приходить к Хейлу? К Хейлу, от которого ждёшь пинка под зад за такие выкрутасы, а не относительно тёплый прием. Может, подсознание выбирает наиболее удачный сценарий, когда во время пьянки Стилински решает, что с него хватит. Что бы там ни было в подсознании, но оно явно хочет смерти своему хозяину. Очередная неделя, а точнее, уже ее середина, и игра команды Стайлза после основных пар. Таблица дебатных турниров выставила их против «Эллады» – трио с культурологического направления. И хотя тема не была настолько заковыристой, как подчас бывает, а соперники – не принципиальные жизненные враги Стилински, он все равно приложил максимально возможное количество усилий на подготовку себя и своей команды. Четыре дня упорной работы и «Уголовники» готовы к любому вопросу судьи, любой подставе из зала. Уж в последнем можно было не сомневаться, ведь если Дерек не сидит напротив Стайлза, он обязательно примостится на первых зрительских рядах с блокнотиком и ручкой, ожидая своего звездного часа. Хейл уже давненько монополизировал право разносить тремя возможными вопросами каждую из сторон. Хотя, конечно, их у него было в десятки раз больше регламента. Дерек мог бы с легкостью выступить с речью о недостатках в тезисах и спичах команд, если бы ему только дали лишнее слово. Стилински как никто другой осведомлён об этом из собственного опыта. Стоит ли говорить, что к некоторым курсовым парень подходит с меньшей прытью, чем к подготовке аргументационного материала. Стайлз залетает в конференц-зал одним из первых, сразу же занимая привычное крайнее кресло. В его руке почти проливается хлипкий стаканчик кофе, который приземляется на стол вместе с раскрытым рюкзаком. Некоторое время уходит на поиск важных выписок и распечаток со статистикой, цитатами и некоторой библиографией. Они оказываются слегка помятыми в байндере по праву. Блокнот для записи перекрестных вопросов также шлепается на столешницу, а вот ручку найти не получается. Возможно, парень потерял ее в одной из аудиторий, или в коридоре, или вообще ручка была не его, а одногруппницы, которая совершенно справедливо забрала ее назад после окончания последней пары. Потихоньку подтягиваются остальные участники и зрители. Последних, как правило, совсем мало. Обычно стулья напротив судейской трибуны занимают друзья или вторые половинки участников, ожидающие, чтобы потом вместе пойти куда-нибудь. Ну, и Дерек. Причина, по которой вопросы из зала ещё не упразднили конкретно для их клуба. Как правило, Хейл уже некоторое время сидел впереди, весь из себя статный и подготовленный, к тому моменту, как Стайлз прибегал в аудиторию. Окидывал парня своим высокомерным взглядом и внимательно следил за каждым движением, отчего сокомандникам Стилински становилось не по себе. Но сегодня Дерека не было. Казалось бы, и слава Богу, спокойнее игра пройдёт, но отчего-то Стайлз не мог сидеть на месте. Участники подтягивались, как и судья, а брюнет все расхаживал вокруг своего стула, облокачиваясь на него, прихлебывал кофе и метал взгляды на дверь. Все собрались, пора была начинать. Судья поглядывала на наручные часы, все же они люди пунктуальные. – Простите, можно подвинуть начало на пять минут? Мы... один документ потеряли. Стайлз не может начать сейчас. У него пазл не собирается, нервозность повысилась, усидчивость на нуле. Он начинает рыться в сумке для вида, надеясь, что тупой Хейл все же просто потерялся во времени или корпусе, а не променял их ежемесячные игры на занятие поинтереснее. Что вообще может быть интереснее? Когда отсрочка Стилински вышла, послышались торопливые шаги из коридора. В аудиторию влетел взлохмаченный Дерек, извиняясь по дороге к своему привычному сидению. Стайлз проводил вошедшего взглядом, опустил рюкзак, так ничего оттуда и не вынув, и своровал у Айзека ручку. Вот теперь все как надо. *** – Поэтому невозможно говорить о сохранении культурной индивидуальности Польши, – подвела итог своего спича Эрика и вернулась за стол. Стайлз поднял руку перед тем, как задать первый перекрёстный вопрос. На этом этапе опыта в играх они уже не дожидались объявления о начале той или иной части игры, просто старались ее ускорить. – Вопрос к автору аргумента о слишком большом влиянии европейской культуры, которое перекрывает корневые основы. Скажите, где, кроме религии и тенденций развития живописи это проявляется? Парень анализировал речь и чувствовал, что где-то есть прокол. Они не развивали тему с искусством, поставив ее в конец. Судя по выражению лица Киры, он на правильном пути. – Ну, все сферы искусства, в особенности архитектура и литература, были подвержены западному влиянию ввиду постоянных войн с Германией. Теперь был черёд «Эллады» спрашивать. Эрика ненадолго вскинула руку. – Если корни поляков восходят, как вы сказали, к восточным славянам, не делает ли это их культуру и язык схожие с русскими? Стилински изо всех сил старался не рассмеяться. – Во-первых, к западным славянам. Во-вторых, - нет. Современный польский полностью отличается от русского. Русский без подготовки не поймёт поляка и наоборот. А про культуру вы и сами ремарку сделали. – Что насчёт народного фольклора? – продолжила Эллисон. Она училась на историка, но это не запрещало ей играть в составе «Уголовников», – Неужели он совсем утратился? – По большей части... В истории нет ярких периодов развития народного творчества. – Могу я поправить оппозицию? – смотрит Стилински на судью со вскинутой рукой. Та осторожно кивает. – После третьего раздела Речи Посполитой активно поддерживалось народное самосознание, появился польский романтизм. Вообще не похожий на европейский. Мощная штука была, прям революция во всех смыслах. Могли бы и прогуглить. – Ладно, тогда поговорим о праздниках. Наиболее распространённым вероисповеданием является католичество, в этом отношении государство прошло и через реформацию в том числе. Стало быть, и отмечают все точно по европейскому стандарту? И где индивидуальность? – Во-первых, с европейским стандартом совпадают только Рождество, Новый год и День всех святых. Первое отмечается на день позже. Во-вторых у нас есть нерабочие дни для Богоявления - 6 января, Первого и второго дня Пасхи, 7-го воскресенья и 9-го четверга после Пасхи и прочее. Поверь мне, мы их очень даже празднуем. – В ряде стран евросоюза также закреплены выходные дни для этих дат, есть ли действительно что-то характерное? – День памяти жертв Холокоста - 27 января, День освобождения от фашизма - 8 мая, День независимости Польши - 11 ноября. – Последний вопрос к «Элладе». Если главный аргумент к отсутствию у Польши национального портрета - влияние католичества, то каким образом на остальные страны евросоюза оно не повлияло? – добивает Айзек, воззрясь на Эрику. Команда «За» воздержалась от ответа. Стилински чувствовал себя на коне в этот раз, все их аргументы прошли по плану. Стайлз даже не переживал насчёт Хейла, потому что шанс получить придирку стремился к нулю. Однако когда судья, сделав необходимые пометки, тихо объявила вопросы из зала, Дерека неожиданно понесло. – Могут ли «Уголовники» подробнее раскрыть польский романтизм? Поправка была на детсадовском уровне. Кажется, будто команда не знает, о чем говорит. Все это он произнёс с отвратительным превосходством на лице, глядя Стайлзу прямо в глаза. Парень моментально вскипел. Он чувствовал, как рвётся наружу злость и возмущение, дикая обида на произнесённое. Стилински подскочил с места, уставившись на Дерека, и очень громко, так, что все сочли это за полноценный крик, начал давать подробный язвительный ответ об истории польской литературы. Он доставал из своей головы все, что только мог, не забывая попутно облекать свои слова в издевательские замечания. Потому что мистер Хейл, видите ли, считает себя умнее всех. Считает, что может свободно разбираться в чужой культуре после нескольких статей на английском языке, подкреплённых документальным фильмом с ютуба. Стайлз должен был донести до него, что так дела не делаются. Видно, выходило слишком агрессивно, потому что Айзек вцепился в его руку позади, оттягивая обратно на стул. Но брюнет не замечал уже ничего. – И если ты, Хейл, возомнил себя экспертом в культуре моей родной страны, то будь добр, съебись с этого факультета и не мозоль мне глаза! Дерек сидел в абсолютном шоке. Круглыми зелёными глазами пялился на запыхавшегося сокурсника, не в силах собрать адекватное предложение. Стайлз, тем временем, зло сгрёб вещи в рюкзак, извинился перед игроками, судьей, и покинул аудиторию, пока хватало сил не накинуться разукрашивать физиономию высокомерного придурка. Коридор плыл мимо незаметно и быстро, сменяясь лестничными пролетами и улицей. Он знал, что перешел черту. Знал ещё в тот момент, когда поворачивался к оппоненту лицом. Но и Хейл перешел. Он ступил туда, куда не имел права соваться со своими тупыми поправками и безосновательными замечаниями. Стайлз надеялся, что хоть в этот раз «волк» посмотрит на «таракана» с уважением, на равных. Признает, что не только он один в этом мире прав, что другие люди могут разбираться в вопросе лучше него. Но нет. Дерек все ещё считает Стилински недостаточно эрудированным, недостаточно подготовленным, недостаточно умным. Не своего уровня. *** – Спасибо, мистер Хейл, у кого-нибудь есть дополнения? – обращается к аудитории преподаватель чисто формально. Все в предвкушении оборачиваются на Стайлза, сидящего на своём любимом среднем ряду. Тот смотрит в ноутбук, бездумно проходясь глазами по расписанным вопросам, которые знает наизусть. Наступает неловкая тишина. Стилински ничего не говорит, а остальные просто не подготовились к семинару. Их парочка за три года приучила 48 человек пинать балду. – Что, никто не готовился? Мистер Стилински? Стайлз поднимает усталые глаза. – Ответ мистера Хейла был вполне подробным, мне нечего добавить. До конца пары неизменно отвечают только Дерек и Стайлз, однако делают они это в строгом порядке очереди, не перебивая друг друга и не ругаясь на повышенных тонах. Стилински на одногруппника даже не смотрит. Остальные не перестают шептаться. Перед уходом преподаватель делает замечание группе о серьезности их отношения к учебе. – Эй, что это было? – кладёт руку на плечо Стайлзу Айзек, выглядя озадаченным. – Только что был семинар по криминальной психологии, – парень ведёт плечом, стряхивая чужое прикосновение, – Или ты снова замечтался об Эллисон? Они застряли в переходе между рядами, мешая другим студентам побежать со всех ног в столовую. Кто-то врезается в них и материт, кто-то ловко огибает, слегка задевая сумкой. Несмотря на это, Айзек продолжает буравить взглядом одногруппника, а тот начинает беситься от невозможности покинуть это место. – Нет, – проглатывает издевку кудрявый, – Я о тебе и Дереке. Вы как будто поругались. – За весь семинар я ему и слова поперёк не сказал. – Вот именно. Стилински раздраженно пыхтит. – Че ты пристал? Надоело мне спорить с этим зазнавшимся уродом. Пусть дальше воображает себя древом познания, мне насрать, – с этими словами парень закидывает рюкзак на плечо и быстрым шагом покидает аудиторию. Второй день он игнорирует Хейла, где бы тот не попадался ему на глаза. На занятиях, в учебном корпусе, в столовой, в раздевалке. Стилински не смотрит на Дерека, не отпускает шуточки ниже пояса, не травит тупые анекдоты про волков, чтобы вывести хмурого одногруппника на любую эмоцию, кроме каменного спокойствия. Не стебет его на семинарах, коих состоялось уже два. Не донимает во время обеденного перерыва, заглядывая в тарелку и отнимая еду, приговаривая, что Дерек и без того пошире многих будет, лучше пусть пожалеет голодающих. На Хейле свет клином не сошёлся. Есть ещё много людей, к которым Стайлз может прилипнуть.