Моя Королева, найди меня...

Он плохо помнил, как вернулся в Красный замок. Не заметил он и того, как уже проходил по тронному залу, где толпа придворных встречала его громкими возгласами и поздравлениями с победой. А с победой ли? Но чем меньше оставалось пути до трона, тем больше возгласы стали сменяться затишьем и охами. Все, кто там был, успели увидеть обезображенное лицо их короля, а точнее только одну его половину. Его слегка вьющиеся белоснежные волосы, окрапленные кровью родных, и абсолютно пустой взгляд. И вот уже дойдя по широким ступенькам прямиком к встречающим его членам семьи, Эйгон остановился. Его взгляд был направлен в никуда. Следующее, что он почувствовал, так это холодные руки матери на своём лице и её встревоженный голос, зовущий мейстеров. Пока десница отдавал необходимые распоряжения, королева-мать продолжала осматривать раны сына, пока тот находился в прострации, не слыша и не замечая абсолютно ничего. — О боги! — вскрикнула Алисента, увидя, что стало с рукой Эйгона. А не этого ли она желала? Хоть какого-то наказания за совершенное им злодеяние. Если не нравится то, что ты видишь, не смотри. И она не смотрела. Королева-мать отвернулась от покалеченного сына. Быть слепой и глухой, видя страдания своих детей, — единственное, что она могла сделать. И Эйгон уже было сам хотел уйти, как вдруг словно из неоткуда перед ним возникла его сестра, что всё это время была здесь и всё это время не отрывала от него своего взора. Он поднял на неё своё изуродованное лицо и поразился. В глазах Хелейны он не увидел презрение или отвращение за его деяния. Нет, её фиалковые глаза смотрели на него с состраданием. На мгновение ему привиделось, будто видит в её глазах отражение собственной боли. Быть может, если он сможет её с ней разделить, то эти страдания не сведут его с ума? Она наклонилась к его лицу и дотронулась своими губами до раны, что полностью покрывало половину его лика. Холодное прикосновение её губ вызвало лёгкую дрожь в уставшем теле. Он опешил, потому не смог ничего сделать, кроме как удивлённо стоять на месте. Поцеловав брата, Хелейна быстрым шагом поднялась по лестнице, скрывшись в тёмном коридоре, оставляя того в ещё большей растерянности. Окончательно Эйгон смог прийти в себя, уже будучи в своих покоях. И по большей части этим пробуждением он был обязан боли, которая уже в полной мере завладела его телом. Юношу окружили мейстеры в тщетных попытках отсоедить кусок металла, что полностью вплавился в его правое предплечье.После последней попытки главный мейстер Оруайл изрёк неутешительным тоном: «Боюсь, Ваша милость, нам придётся удалить весь повреждённый участок вместе с кусочками тканей». Распластавшись в кресле, Король только махнул головой, начиная стонать от усиливающейся боли. Но тут вмешался Отто, что с самого начала осмотра находился в покоях внука. «Вы хотите ещё больше его изувечить?» — Поймите, лорд десница, если этого не сделать, может начаться заражение, и тогда его милость потеряет руку. Хайтауэр поджал губы, склоняясь к словам мейстера. «Начинайте», — приказал Отто. Тогда Оруайл начал доставать из своего сундука все необходимые приспособления для операции, среди вещей был широкий кожаный ремень. «А это для чего?» Спросил непонимающе десница. «Это для короля, он должен будет зажать его между зубов, чтобы…» — Можете не продолжать, — Отто собирался было уже выйти, чтобы не мешать, но увидел входящих в покои Хелейну с Алисентой. — Вам стоит уйти, — сказал Хайтауэр, беря под руки внучку и дочь, как на всю комнату раздался пронзительный вопль Эйгона. — Идёмте, идёмте, — торопил их Отто. Алисента встревоженно пыталась рассмотреть, что делают с её сыном, но спустя мгновение уже все втроём были за дверью. — Ответь, что с ним?! Вопрошала Королева-мать, гладя руки Хелейны, что нервно начали перебирать пальцы между собой. — Небольшая операция, он сильно пострадал, но мейстеры говорят, что всё будет хорошо. Алисента отпустила руки дочери, начиная ходить из стороны в сторону. И в этот самый момент Хелейна одним движением открыла двери покоев, вбегая туда. Отто и Алисента опешили, а перед глазами Хелейны предстала ужасающая картина: руки Эйгона были привязаны к подлокотникам стула, чтобы тот не дёргался, а его зубы плотно стискивали ремень. Вниз со стула стекала кровь, из груди его вырывались неистовые крики, прерываемыми сдавленными стонами, что сменяли вопли Короля. Мейстеры не прервали то, чем занимались. Вслед за Хелейной в покои вбежали Отто и Алисента. Они попытались увести взволнованную девочку, но та подошла ближе к страдающему брату, и с каждым его новым криком сердце сжималось так сильно, что перехватывало дыхание. «Я не уйду», — проговорила она, смотря, как из глаз брата текли ручейки слез, и бледную его кожу покрыли тонкие вздувшиеся вены. Алисента взглянула на Отто в поисках поддержки, но тот оставил попытки увести внучку от столь ужасного зрелища. И они не должны были уходить. Разрывающие грудь стоны снова заполнили пространство. А вытекающая кровь из располосованной мейстерами руки успела дотечь до места, где стояла Хелейна. По тёмному каменному полу текла тёплая кровь, рассоединясь в щели между проложенными камнями. Наречённая Короля замотала головой, будто молча моля, чтобы всё прекратилось. И в следующие несколько секунд главный мейстер объявил, что они закончили, теперь оставалось перебинтовать руку. И когда мейстеры расступились, Хелейна смогла подойти поближе. Глаза Эйгона были ещё открыты, но обезумевшие от боли. Грудь вздымалась. Она с тревогой и чуткостью осматривала его ожог на лице, не пропуская ни одного фрагмента спаленной кожи. Затем её глаза опустились на ту самую руку. Выглядела она страшно. Почти до самого локтя была снята вся кожа, а в большинстве местах и вовсе отсутствовали кусочки плоти. Без отвращения она смотрела на муки брата, она ощущала его боль. Приблизившись к нему вплотную, отчётливо видя обезображенное лицо, она взяла его за здоровую руку. «Всё хорошо...», — выдавил из себя Эйгон, выплёвывая кровь изо рта. Обессиленно рухнув на спинку стула, он откинул голову назад. Возможно, это был первый из всех возможных моментов, когда он мог, не скрываясь, позволить себе отдаться праведной боли. Свет погас. Очнувшись, Эйгон едва помнил, что было до того момента, когда он упал в чёрную пропасть, после многочисленных настоек из макового молока. Открыв глаза, он сразу же ощутил боль, попытавшись поднять изувеченную руку. Осматриваясь по сторонам, юноша попытался приподняться, но тут же упал обратно на кровать, корчась от боли. Сдавленные стоны лёгким эхом зазвучали по комнате. Эйгон прикрыл глаза, начиная чувствовать недостаток воздуха. Окна были наглухо закрыты, шторы плотно задвинуты. Кроме небольшого количества свечей, покои ничем более не были освещены. Двери покоев его величества распахнулись, и в них вошли мейстер Оруайл в сопровождении десницы. Эйгон не хотел никого видеть. — Ваша милость, — пролепетал радостно мейстер, увидев очнувшегося Короля. — Подданные неустанно молятся о твоём выздоровлении, а Королева… Слова деда слышались приглушённо, некоторые фразы и вовсе не были услышаны Эйгоном, ибо резкие вспышки в сознании, и перед глазами снова восставал поток бескрайнего пламени, и долгий полёт в яму крови и пепла. Грань между сознанием и болью искажала его восприимчивость происходящего, и тем не менее, собрав оставшиеся силы, Король привстал, чтобы принять сидячее положение. Сразу после этого перед его лицом возникла рука мейстера, протягивающая глиняную чашу с маковым молоком. — Нет, — Эйгон резко оттолкнул руку Оруайла. В глазах потемнело, новая волна обожгла всё тело. — Но Ваша милость, — запротестовал мейстер. — Я сказал, я не хочу туманить свой рассудок, — проговорил юноша, откидывая голову на спинку кровати, закрывая глаза, сжимая здоровой рукой края одеяла. Одним жестом Отто отослал мейстера, садясь рядом с внуком. — Ты несколько дней не приходил в себя, не ел, не пил, и только маковое молоко смогло не дать тебе умереть от боли. Хайтауэр не пытался заставить призвать Эйгона насильно принимать дурманящий настой, однако других путей к выздоровлению не было. Повернув изуродованную часть лица на деда, чтобы он хорошенько мог узреть плоды намерений своих, Эйгон издал что-то на подобие смеха. Увидев лицо внука, Отто не стал брезгливо отворачиваться от жертвы, которую понёс один этот юноша, за них всех, на чьи плечи толстыми цепями легло ужасное бремя. Положив руку на плечо Эйгона, десница снова заговорил: — Твоя ноша, несомненно, тяжела, но если ты будешь бороться сейчас, то сможешь стать гораздо лучше, чем все твои предшественники. Посмотрев на деда одним открытым глазом, так как второй был прикрыт, всё из-за тех же ран по всему лицу. Эйгон с минуту молчал. Продолжая смотреть на лорда десницу. — А если я не вижу в этом никакого смысла? Хайтауэр уже достаточно жил на свете, чтобы понять: если он слышал что-то, то всегда следует перед тем, как увериться в этом, заглянуть в глаза человеку. И сейчас, несмотря на слова Эйгона, в его взгляде было не то чтобы стремление, но искры надежды на что-то, а быть может, на кого-то. — Так найди этот самый смысл, — ответил мужчина, оставляя юношу одного, с слегка потерянным видом. Оставшись снова наедине с собой, Эйгон погрузился в тяжёлую дрëму из боли и накрывающего его сна. Но то не было совсем сном, казалось, сознание его отделилось от тела и направилось в странное странствие. Юному Королю представилась возможность посмотреть на свою жизнь со стороны, словно призраку давно умершего человека. Мир, в который он погрузился, не был похож на сон, ибо цвета всего его окружающего были тусклыми, почти чёрно-белыми. Самое приятное, что почувствовал Эйгон, так это отсутствие какого-либо ощущения. Абсолютно ничего. Пребывав на перекрёстке между сном и явью, перед юным Королём возникли силуэты членов семьи. Вот только когда он хотел приблизиться к ним, они тут же исчезали, растворяясь белой дымкой, а затем за ними и едва слышные их голоса. Повернув в другую сторону, Эйгон увидел перед собой дверь. Дверь та была очень похожей на вход в покои его Королевы-матери. С долей сомнения он всё же шагнул вперёд и оказался посередине комнаты, будто бы секунду назад его и покои ничто не разделяло. Он растерянно оглянулся по сторонам. Интерьер, мебель, стены, даже зажжённые свечи оставались всё такими же тусклыми. И тут тишину нарушил внезапный плач ребёнка. Эйгон в ещё большем непонимании происходящего начал оглядываться, пока в чёрно-белом полумраке не различил балкон. У входа к нему из стороны в сторону волновались белые, почти прозрачные шторы. Сделав шаг вперёд, проходя сквозь них, король увидел стоящую у подоконника женщину, очень молодую, примерно его возраста, скорее даже младше его. Её густо вьющиеся рыжие волосы были собраны в хвост, по кругу которого заплетена коса. Плач прекратился. Липкое, скребущее чувство сумело проникнуть даже в подсознательное — бессознательное. Подступающее ощущение страха заставило его подойти ближе к ней. И понадобились всего несколько мгновений, дабы неумолимо признать, что этой женщиной являлась его мать, а плачущим ребёнком на её руках был он. Поразившийся увиденному, Эйгон готов был поразиться ещё больше, когда увидел, как молодая женщина вытянула руки вперёд и резко отпустила державшего на них ребёнка. Юноша резко поддался вперёд, дабы успеть поймать младенца, но тот уже летел вниз, исчезая в темноте. Боги... Всё начинало превращаться в какой-то молчаливый кошмар. Схватившись за голову, Эйгон желал только одного — как можно скорее проснуться, ибо даже его сон сумел обратиться кошмаром, которым он жил наяву. Чего же ещё можно ожидать от снов в бреду?