Моя Королева, найди меня...

Гулкий звук каблуков, быстро поднимающихся по ступенькам, заполнял коридор, по которому бежала Алисента. Хватаясь за шею, пытаясь набрать воздуха, она сотрясалась от плача. Нет, нет, она никогда этого не хотела. Но ведь не хотеть — не значит не предвидеть. Рейнира такая же мать, как и Алисента. И единственным желанием обоих было защитить своих детей. Но не такой ценой. Никакими молитвами, никакими поступками не сможет она искупить грех, что собирается совершить её сын. Слёза за слезой скатывалась по лицу королевы-матери. А ведь и её собственный сын тоже может погибнуть, вот только она об этом и не думала, и мысли не промелькнуло. Быть может, погибнув в этом кровавом бою, только так он сможет искупить это страшное преступление? Утерев рукавом платья слёзы, Алисента развернулась и, пошатываясь, пошла вниз по лестнице, намереваясь дойти до покоев своего отца. Он должен в полной мере осознать, на какой страшный шаг готовится пойти. И как бы она ни любила отца, она не могла не ужаснуться тому, как он готов поступиться, ничем не гнушаясь.  — Это было для тебя тяжёлым решением, я знаю, — Отто не пытался поддержать или утешить, но он знал, что нужно сказать хоть что-то своему внуку, иначе он мог сломаться окончательно. Резко ворвавшись в покои десницы, Алисента застала сына и отца разговаривающими у стола. Эйгон предпочёл проигнорировать неожиданно появившуюся матушку, но та не собиралась отмалчиваться. Быстро оценив ситуацию, лорд десницы уже было подошёл к дочери, дабы увести её от назревающего конфликта. Но Алисента, оттолкнув от себя отца, стремительно приблизилась к Эйгону, с силой толкая в спину, сопровождая эти действия криком сквозь плач: - Убийца! Ты убийца! — Алисента! — Отто попытался оттащить разъярённую дочь, но она лишь сильнее начала толкать Эйгона, и тому хватило нескольких секунд, чтобы развернуться лицом к матери и схватить её за руки. — Это я убийца? Я?! — Лицемерная сука! Голос короля быстро перешёл на крик, становясь низким. — Эйгон! — предпринял попытку Хайтауэр прекратить перепалку, но отчего-то остался стоять на месте, подумав, что своим вмешательством лишь усугубит и без того накалённую обстановку.Всё ещё с силой сжимая запястья матери, Эйгон продолжил выкрикивать прямо в лицо женщине: — Какая же ты сука, тебе вообще наплевать на своих детей! Тебя волнуют вонючие бастарды твоей подруги шлюхи! Прерывисто задыша, Король слегка прикрыл глаза, чувствуя, как гнев пеленой опускается на него, и он может не совладать с собой. Тяжело выдохнув, Эйгон резко отпустил руки Королевы-матери, от чего та пошатнулась, испуганно глядя на сына, начав потирать места на руках, что загорелись от острой боли. С нескрываемой ненавистью Алисента снова приблизилась к сыну, наклонясь к его лицу так, чтобы каждое произнесённое ею слово было чётко им услышано: — Ты жалкий убийца и останешься им до самого конца. Их лица были очень близки друг к другу, и Алисента успела заметить, как на искажённом злостью лице успела пробежать тоненькая, едва заметная слезинка. А голубые глаза юноши остекленели. В следующее мгновение Королева-мать покинула покои десницы, оставляя своего отца с королём вдвоём. И за несколько этих минут Отто не проронил ни слова, молча наблюдая за нелицеприятной сценой. Спустя пару секунд после ухода женщины Эйгон какое-то время ещё стоял на том самом месте, где получал удары в спину от рук матери, опустив голову вниз, чтобы его дед не успел увидеть слёз, что потекли сами по себе, за отсутствием сил их сдержать. И, повернувшись спиной к Отто, юноша взял наполовину полный кувшин с вином и неаккуратно налил в свой бокал, после чего прильнул к нему, ощущая, как алкоголь слегка обжигает горло. — Оставьте меня одного, — бросил Король, после чего десница покинул покои. Не так давно, но достаточно, чтобы сердце начало изнывать от тоски, а память всё чаще возвращала его в те самые дни, как теперь ощущалось, отчасти беззаботные времена. Когда он был ещё просто принцем, и они втроём гуляли в Королевском лесу. Но как втроём, Эймонд почти всегда уходил на тренировки с мечом или вовсе проводил большую часть времени в драконьем логове. А Хелейна ходила и срывала цветы, чтобы потом их засушить или что-то в этом роде. Его сестра всегда была так увлечена своим занятием, что не замечала, как всё это время за ней наблюдал Эйгон. Бесшумно следуя за сестрой, неоднократно ловя себя на мысли, что только в её присутствии ему хотелось улыбаться, оставляя свои праздные занятия. Пускай и за все эти прогулки они не сказали друг другу ни слова. Ему казалось, что она его скорее не замечает, нежели чем не желала говорить. А может быть, он просто так успокаивал себя? Ведь ему искренне хотелось думать, что она хотя бы чувствует его присутствие. И при всём при этом Эйгон ни разу не нарушил её покой. За исключением той единственной ночи, сразу после своей коронации, когда он позволил себе прийти к ней посреди ночи, так ещё и будучи пьяным. Хелейна не спала. Она сидела в одной ночной сорочке на балконе, несмотря на довольно прохладную ночь. В руках она держала маленький стеклянный бутылёк, наполненный высушенными лепестками цветов. Услышав громкий скрип двери, она даже не дёрнулась, ибо знала, кто пришёл к ней. С трудом передвигая ноги, Эйгон пытался в темноте отыскать сестру, и только отблеск её серебряных волос, подсвеченных светом луны, помог найти её силуэт во кромешной тьме. Не без труда преодолев расстояние от двери до балкона, уже Король вошёл на террасу, раздвигая полупрозрачные ткани штор, отделяющих комнату от прохлады. Сидя на скамье, Хелейна, наклонила голову в сторону брата, пока тот опускался на колени, усаживаясь у её ног. — Хелейна... — прошептал он, виновато опустив голову. Пока он входил на балкон, то успел разглядеть в лучах мерцающей луны женственные изгибы тела своей сестры, но тут же отвёл взгляд. Эйгон прекрасно знал, каким он бывал похотливым, особенно после большого количества вина. Ему была противна сама мысль о том, что он мог заглядываться на неё. И в то же время, до недавних событий, мысль о том, что она стала бы чьей-то женой, повергала его в некий шок. Хелейна была для него самым необычным и прекрасным творением богов. Нечто удивительное было в ней. И пускай желание его было эгоистичным, но ему нравилось осознавать, что является ей братом и может позволить очаровываться её странностями. Однако среди всех её отрешённо брошенных фраз он продолжает искать истину, слова, что не были обрамлены загадочностью её видений. И быть может сумеет отыскать те крохи её настоящих чувств, что шли от её сердца. И в глубине души он верил, что она заметит его старания понять её. Положив руку на голову Эйгона, Хелейна начала гладить его по волосам. Прикрыв глаза, чувствуя, как после каждого её прикосновения в душе растеклось спокойствие, а нервно трясущиеся руки уже обнимали её колени. Он мог бы отдать всё, что имел, ради того, чтобы навечно обрести это чувство покоя в объятиях дорогой сестры. Но наступит утро, и ему придётся вернуться в свою комнату, зарываясь как можно глубже в холодные простыни. И пройдёт ещё много ночей и дней, прежде чем Эйгон снова окажется у ног своей сестры, ненадолго обретая покой, который всегда сменяет себя тоской. — Скажи, Хелейна, зачем всё это? Подняв голову, дабы заглянуть в нежно фиалковые глаза сестры и наконец услышать ответ, Эйгон ещё сильнее прижался к ней, пока та неотрывно гладила его волосы. — Всё было предначертано, — прошептала Хелейна. Время неумолимо приближало наступление рассвета. В Красном замке было очень шумно, ближе к вечеру суматоха усилилась. Оруженосцы готовились к отправке на Драконий Камень через море. Лорд Десница координировал захват. В ту ночь многие плохо спали, напряжение усиливалось с каждым часом. Уже послышались звуки застёгивающихся доспехов, рыцари королевской гвардии усердно точили мечи, а Эйгон пытался отмахиваться от увещеваний Десницы о том, что лучше отказаться от злоупотребления алкоголем перед сражением. Король лишь отрицательно мотал головой, слыша, как сердце замирало с каждым шагом, пока он приближался в логово, где уже слышался нетерпеливый рёв Санфаера. При этом звонкое бренчание от доспехов будто играло музыку. Дорога в логово казалась бесконечной, складывалось ощущение, будто каждый шаг Эйгона не приближал его к своему дракону, а только отдалял. В пещере было очень прохладно, или только так казалось только ему. Тяжесть доспехов не могла сравниться с грузом, что повис на душе юного короля. Оставались считанные минуты, до того как Эйгон окажется в красно-жёлтом трепещущем аду. Кровавый и бесчестный бой, после которого останутся лишь груды пепла и останки сожженных тел. Обгоревшие клочья одежд вздымались в небо от размашистых взмахов крыльев Солнечного Огня. Клинки яростно бились друг о друга. Было приказано сжечь всё, не оставляя никого и ничего. До рассвета оставалось совсем мало, но солнце ещё не скоро окутает своим светом багрянец пролитой крови, а с высоты долго и густо будет идти пепельный снег, подкрашенный дымом от догорающих пожаров. В разгаре побоища случилось непредвиденное. Эймонд, переоценив свою способность как наездника контролировать столь старого и своенравного дракона, потерял над Вхагар контроль. И насколько позволила ей её поворотливость, она двинулась на золотого дракона, игнорируя команды своего наездника, — Daor!  Солнечный и Вхагар сцепились друг с другом. В разы превосходящая по размерам, дракон Эймонда, одной своей лапой вцепилась в грудь Санфаера, располосовывая её. Второй не бездействовал и вцепился ей в шею. Издав пронзительный рёв, Вхагар выпустила когти из груди Солнечного.  Оба дракона полетели кубарем вниз. Матёрый зверь также успел обдать пламенем Санфаера, не забывая при этом про наездника. В последний момент, тянув поводья из-за всех сил, Эймонд сумел приземлиться.  Эйгон, насколько сильно не пытавшийся выровняться, едва сумел это. Крики его дракона разносились по всему Драконьему камню, кровь, хлещущая из разодранной груди, стекала в огромную лужу. Страшно представить, что могло бы случится, если бы Эймонд совсем не смог бы сдержать Вхагар. Осев на земле, Эйгон некоторое время пребывал в лёгкой контузии, а также наступающий болевой шок начал притуплять его рассудок.  Таргариен не сразу заметил, что одной части его доспехов почти не стало. Дав себе несколько минут, дабы попытаться осознать произошедшее только что, юный король снова взмыл в небо, подлетая к разрушенному замку. Принцесса с мужеством смотрела за тем, как сквозь полуразрушенный вход в зал влетает на драконе её брат. Прижимая как можно ближе своих испуганных детей, Рейнира до последнего держалась, приговаривая малышам: «Не бойтесь». Самым старшим был Джейкерис, и он осознал, что их сейчас ждёт, как только увидел подлетевшего к ним дракона их дяди. Самые младшие начали плакать, сильнее хватаясь за руки матери. Увидев глаза своих племянников, Эйгону стало не по себе. Глаза испуганных, обречённых детей. Которые, к своему ужасу, не до конца осознавали, насколько близок их конец. И тут, не в силах сдержать поступившие слезы, Эйгон дал им волю, и те потекли по ранам на лице, вызывая неприятное ощущение, напоминая о свежем ожоге. Он представил своих детей на этом месте. Натянув поводья, юноша замешкался, он не мог оторвать от них взгляда. Неважно кем они были, бастардами или же чистой крови, они были всего лишь детьми. В этот момент он не обращал внимания на сильнейшую боль в руке от вплавившегося в неё части доспехов, не чувствовал он и обжигающую боль от ожога на всей половине левой части лица. Время для него будто застыло, и только отчаянный крик сестры вернул его к реальности ужаса: «Я прошу, я умоляю тебя, пощади моих детей!» Трясущимся голосом молила Рейнира. Эйгон отвернулся, готовясь к последнему. Окончательно поняв, что человек, который является ей братом, не смилостивится даже над ни в чем неповинными детьми, Рейнира сделала несколько шагов вперёд, тем самым закрывая своим телом сыновей, проговорила: «Да будешь же ты проклят!». Прикрыв глаза, Рейнира приготовилась принять смерть от огня. Выпрямившись, Эйгон едва слышно произнёс: «Драккарис...». Санфаер мотнул головой, так как для него была непонятной команда, если сказать её недостаточно громко. И, с силой натянув поводья на себя, король прокричал: — Драккарис! И Солнечный Огонь в тот же миг низверг на Принцессу и детей мощный поток пламени. Эйгон не отвернулся, заставляя себя смотреть на то, как тела его некогда кровных родственников превращались в куски обожженных углей. Никто из них не успел даже закричать, настолько всё быстро случилось. Для них всё закончилось, для него же всё только начиналось.