Как карта ляжет

Тончик уверенно вышагивает по улице, время от времени озираясь по сторонам нервно – нет ли где преследователей. Прохожие периодически оборачиваются на чудака, что идёт босиком в одних спортивных штанах, но Анатолию в целом плевать – и не в таких ситуациях оказывался. Надо бы транспорт какой найти, вот только денег даже на позвонить нет ни копейки… Взгляд Тончика сам собой падает на двоих подростков, сворачивающих в переулок. Он ускоряется и, убедившись, что отошёл подальше от оживлённой улицы, звучно свистит. — Э, пацаны! Мелочи не найдётся?  Мальчишки вздрагивают и, обернувшись, смотрят на него как-то ошалело, а потом принимаются нервно перешёптываться. Тончик из их бормотания уловил только слово "Этот".  — Ле, оглохли что ли? — чуть раздражённо бросает он, подходя ближе. — Мелочь, спрашиваю, есть?  Тот из пацанов, что был повыше и имел весьма лохматую тёмную шевелюру, округляет глаза и торопливо вытаскивает груду монеток, а второй – рыжий – докладывает сверху пару бумажек.  Анатолий вскинул брови и тихо присвистнул. Приятно, конечно, было видеть, что его авторитет признают, но чтобы так… Он подходит вплотную и наклоняется слегка, чувствует, как напряглись подростки – щас либо ударят либо бегом бросятся.  — Да вы чё, мне только на проезд, — бормочет Точник, отсчитывая нужное количество мелочи и выпрямляется, разворачиваясь, — Спасибо, пацаны! — Ненормальный какой-то, — бормочет рыжий своему другу, провожая недогопника взглядом. 

***

По дороге к ближайшей остановке, Анатолий тормозит у витрины какого-то обувного и вглядывается в своё отражение. На него смотрит парень с неопрятно растрёпанными волосами, грязным пятном на спортивках и синяком, расплываюшимся на предплечье. Неудивительно, что от него прохожие шарахаются.  Тончик вздохнул и пригладил сначала волосы, а потом усы, которые так долго и старательно отращивал. Всё остальное можно будет исправить только тогда, когда он окажется дома, примет душ и переоденется. С такими мыслями Анатолий запрыгивает в проходящий мимо трамвай. Скоро вернётся.

***

Квартира Тончика представляла из себя довольно скромное, но относительно аккуратное зрелище. Доставшаяся в наследство от Жилы, она трепетно содержалась в порядке своим нынешним хозяином.  Несмотря на то, что спальных комнаты было две, они были очень маленькие, что только усугублялось количеством разных шкафов и прочих нагромождающих конструкций. Комната Жилы, которая помимо прочего временами была и "кабинетом", была закрыта и посещалась только лишь для того, чтобы раз в две недели провести там тщательную уборку.  В "гостиной" на полу красовался узорчатый тёмно-красный ковёр, по которому Точник, будучи младше, любил нарезать круги. Почти такой же висел на стене, за старым ворсистым диваном, у подлокотника которого стоял мелкий столик, нагруженный какими-то древними журналами, календариками, и, истрепавшимися, бесполезными по своей сути книжками то ли про бизнес, то ли про огородничество.  На другой стене висели старые круглые часы и несколько кривых детских картинок в рамочке, нарисованных гуашью и карандашами – тончиковы художества. В углу, глядя на всё это, на тумбе громоздился, казалось, совсем древний телевизор, накрытый непонятно кем подаренной кружевной салфеткой. Кухня ничем от "гостиной" не огораживалась – прямо в промежутке между этими двумя комнатами, перед выходом на деревянный балкон, стоял старый обеденный стол. Не особо большой, он часто был ничем не накрыт, засто вазочка с окаменелыми уже пряниками всегда стояла на своём месте по центру.  Обойдя два стула и табуретку, прямо по курсу можно было увидеть низкий абажур с выцветшими цветами, из-под которого ярко светила лампочка, и газовую плиту. Узкая кухня была уставлена пакетами, чашками, чайниками, кастрюлями и прочей посудой.  В целом квартирка была уютная, хоть и маленькая. Всё как у людей, — как любил приговаривать ещё Жила, и как потом говорил сам Тончик. Анатолий вздыхает и, скрипнув дверью, проходит в ванную, заглядывая в тускло освещенное зеркало. Выглядит он… Отчего-то усталым. Ничего, время на отдых ещё есть. До вечера у него целая куча времени.

***

— Бля!  Тончик падает с дивана лицом в пол и лихорадочно поднимает взгляд на часы. Шесть. Вот что называется "задремал днём".  Он вскакивает поспешно и на ходу натягивает носки, а потом подхватывает любимую цветастую олимпийку. Внезапно прошибает осознание… А нахера он так торопится? Цыган ведь не сказал конкретное время, да даже если бы и сказал – подождёт.  Тончик фыркает и суёт в карманы початую пачку сигарет, зажигалку и ключи. Если хочет, чтоб к нему относились всерьёз – нужно быть пунктуальным, – мысленно оправдывает себя он. Бред, – тут же одними губами бормочет Анатолий. С каких пор его пунктуальность стала интересовать? Так не терпится услышать, что скажет Лошало? Тончик слегка раздражённо потирает переносицу и опускает взгляд на складной ножик, оставленный на тумбочке. Подхватывает, проходится пальцами по рукоятке… А потом кладёт обратно.  Обойдётся.

***

До табора он добирается пешком – на машине не захотелось. Может из этой самой пресловутой "конспирации", которую ему так стремились навязать Малина с Аликом. Хотя какая к чёртовой матери конспирация… Анатолий пришёл открыто, без оружия, но всё равно, ступая на территорию цыган, чувствовал себя откровенно неуютно.  Табор представлял собой какую-то дикую смесь из шатров, палаток, надстроек, сараев и прочего, что на современное цивилизованное поселение по мнению самого Тончика смахивало лишь отдалённо.  Там, где условно начиналась чужая территория, располагалась большая площадка, забитая разномастными авто – Анатолий подозревал, что большинство из них угнанные – за ней тянулся табор, а дальше расстилались поля. За ними следовала роща, потом снова поля, а дальше… Дальше чёрт знает что. Лес сплошной. Так или иначе, Тончик так далеко от города не отъезжал. На этом краю Катамарановска на самом деле располагалось довольно много старых деревянных домов, хотя их правильнее было бы назвать избами. Заброшенные и заросшие, они были никому особо не нужны. Цыгане же быстро пустили их в оборот – начали ремонтировать и даже достраивать своё – когда только успевали? Тут же вспомнились какие-то давнишние слова Лошало на одном из собраний, о том, что табор, мол, у них теперь осёдлый. Анатолий тогда настолько выбесился, что ничего больше из речей цыгана не запомнил.  Петляя между кострищами, шатрами и простенькими строениями Тончик ощущал себя как-то дико. Со всех сторон он ловил любопытные, лукавые и будто бы насмешливые взгляды местных жителей. Всё же, Анатолий поймал себя на мысли, что ещё тогда, до первого визита, представлял себе табор как-то пороскошнее. На собраниях Лало часто щеголял в широких ярких рубахах и расшитых узорчатых жилетках, но здесь далеко не все могли подобным похвастаться.  Цыгане шумели, галдели что-то на своём, занимались делами по хозяйству. По траве носились босые загорелые дети, пахло странной едой, лаяли собаки. От такого многообразия у лидера "Алюминиевых штанов" начала кружиться голова.  — Тебе кого, гаджо?  Задумавшийся Тончик, шествующий вдоль чьего-то забора, вздрагивает, когда у него на пути внезапно вырастает крепкий мужчина с коротко стриженными кудрявыми волосами.  — Да мне это… Лошало надо! — поспешно отвечает Анатолий, напрягаясь мгновенно. В драку без оружия лезть не выгодно, так что тут в случае чего остаётся только бежать, — проносится в у него в голове. — Ба'ро? — незнакомый цыган скептически изгибает чёрную бровь. — На кой он тебе? Опять, значит, угрожать собрался?  При виде того, как тот хмуро упирает руки в бока, Тончик откровенно струхнул. — Да, ёпта, по делу я! — он приподнимает вперёд руки в примирительном жесте. — Я этому вашему барону ничё не сделаю. Он меня сам позвал!  Цыган долго молчит, внимательно изучая лицо Анатолия на предмет лжи, а его самого на предмет видимого оружия. Потом наконец снисходительно кивает и разворачивается. — Пойдём, провожу.  Тончик ничего не отвечает, но и не возражает. Он молча следует за незнакомцем, который обходит забор, минует ещё пару домов, несколько палаток и наконец приводит его к своеобразному двору – площадке, огроженой высоким деревянным забором.  Цыган ещё раз оборачивается на Анатолия, будто усомнившись на секунду, а потом чуть приоткрывает ворота, чтобы они могли проскользнуть внутрь. Там красовался достаточно большой, хоть и явно временный шатёр. Темноволосый кивает, мол "нам сюда", а потом подходит ближе и отодвигает полог, заглядывая внутрь.  Тончик не стремится пролезть вперёд своего провожатого, но прислушивается, стараясь уловить, что тот говорит. Из неразборчивой мешанины фраз на цыганском он выловил лишь не многие. — Со ма́нгэ тэ кира́? — протянул незнакомый цыган. Анатолий слегка подался вперёд и вздрогнул, когда услышал вкрадчивый и бархатистый голос самого Лошало.  — Ада миро́ ворта́ко. Пусть пройдёт. Тончик дёрнулся и отшатнулся, когда темноволосый одёргивает полог и поворачивается к нему.  — Можешь идти, — с какой-то раздражённой снисходительностью бросает он, — Ба'ро тебя ждёт.  Анатолий, опомнившись, гордо выпрямляется и даже хмурится показательно, награждая "собеседника" красноречивым взглядом. Тот ему не понравился. После Тончик побыстрее проскользнул в шатёр и тут же поморщился, едва ли не закашлявшись. Воздух был наполнен дымом, приторным запахом кальяна и ароматом чего-то пряного.  — Хоть бы, блять, проветривал, — сипит он, отмахиваясь от невидимой вони, — Задохнуться ж можно. — Смотрю, ты уже познакомился с Рувиком? — проигнорировав чужие претензии, лениво усмехается Лошало.  Анатолий только сейчас обращает внимание на то, что тот сидит на полу в окружении подушек, свернув ноги по-турецки и опираясь спиной о какое-то странное подобие диванной спинки. Рядом с Лало стоит низкий столик из тёмного дерева, на котором расположились кальян и какая-то шкатулка.  — Ну чего застыл? — слегка насмешливо интересуется Лало, мягко делая манящий жест смуглой рукой, на запястье которой тут же тихо зазвенели браслеты. — Яв дари́к.  Тончик хоть и не понимает, что это значит, шагает вперёд, устремляясь глубже в полутьму шатра и начиная разглядывать цыгана.  Тот сейчас выглядел совсем иначе, чем этим утром. Отросшие едва ли не до плеч пепельные кудри были причёсаны и приведены в порядок, в ушах блестели золотые серьги, на шее амулеты, на запястьях звякало множество браслетов, а пальцы унизаны таким количеством колец, что сосчитать было трудно. Рубашка, воротник которой торчал на распашку, в этот раз была алая, а на чёрной жилетке, красующейся поверх, то ли золотом, то ли серебром, был вышит цветочный узор.  Анатолий поймал себя на мысли, что эти одежды Лошало идут куда больше, чем затасканные майки с шортами, а потом поспешно перевёл взгляд на пояс чужих штанов, чтобы отвлечься и проверить, не видно ли там кинжала. Обстановка была подозрительно доброжелательной. — Я сразу предупреждаю: я за дела перетирать пришёл, а не в гостях посидеть, — бурчит Тончик, неуклюже усаживаясь средь груды узорчатых подушек. Эти слова он произнёс, однако, далеко не так уверенно, как хотел. Он впервые сидел в чужом шатре вот так – раньше только мельком заглядывал, и то, чтобы его отсюда впоследствии с позором вышвырнули.  — Конечно, — усмехается Лало, поднося ко рту трубку кальяна и затягиваясь.  Глядя, как тот неспешно откидывает голову, выпуская в потолок ровные кольца дыма, Анатолий с лёгким недовольством думает, — сейчас перед ним и правда Ба'ро, а не какой-нибудь Лошара, как его незадолго после первого знакомства порывался называть сам Тончик. Ещё утром был не пойми кем, а теперь посмотрите ка! Анатолий самому себе с неохотой признался, что от того, как Лошало здесь все слушают, его зависть берёт. А Лало всё делал с какой-то грациозной, ленивой медлительностью – и если поначалу это даже слегка завораживало, то теперь начинало раздражать.  — Чаю будешь? — поступает внезапное предложение со стороны цыгана. Тончик, насупившись, хмурит брови. Он тут не чтоб чаи гонять сидит, — хочется заявить, но в итоге, Анатолий с какой-то пропащестью понимает, что вообще-то никуда не торопится. — Хер с тобой, — тихо бурчит он, слегка расстёгивая ворот олимпийки – в шатре было жарче, чем на улице.  Лошало улыбается и встаёт – Тончик замечает, что браслеты у него красуются даже на лодыжках босых ног – а потом следует в противоположный угол шатра, туда, где стоял небольшой комод. Цыган возится там с минуту – зажигает небольшую горелку и ставит воду – а потом возвращается с двумя изящными кружками, которые ставит на столик рядом с кальяном. Анатолий за приготовлениями наблюдает внимательно. Лало это замечает и улыбается украдкой. Откуда-то сзади внезапно доносится тихое копошение. Тончик сначала думает, что это Лошало, но через секунду всё же поворачивается, чтобы заметить, как под полог шатра протискиваются сначала маленькие лапки, а потом ткань отодвигает пушистая рыжая голова.  — Вареник! — вырывается у Анатолия непроизвольно радостно.  Котёнок на своё имя и следующее за ним "кыс-кыс" отзывается тихим пищащим мяуканьем и, видя распростертые к нему ладони, бежит вперёд, ловко семеня лапками.  — Бля, я думал вы его на колбасу пустили, — шутит растерянно Точник, подхватывая котёнка и с детской радостью прижимая к груди. Вареник за это небольшое время распушился, кажется, слегка набрал в весе и в целом стал выглядеть довольнее и жизнерадостнее.  — Не-е, колбасу только из детей делаем, что мы – изверги что ли, — усмехается в ответ Лало и, обернувшись, замирает.  Анатолий устроил мурчащего котёнка на коленях в складках полурасстёгнутой олимпийки и с совершенно счастливым видом почёсывал за ушами. Сам оттаял, улыбаться начал, едва ли не светился – точно мальчишка.  Лошало от этой картины и сам невольно улыбнулся, умилённо почти, но отвернулся поспешно – Анатоль увидит, наверняка оскорбится.  Отвлекает призывный свист чайника. Лало снимает его и наполняет кипятком другой, поменьше, кажется, фарфоровый с заваркой, а после относит его на столик к чашкам.  Тончик слегка разворачивается – смотрит внимательно, как унизанные кольцами смуглые пальцы обхватывают ручку чайника, разливают потемневшую жидкость по чашкам. Лошало ловит его взгляд и ухмыляется, поднимает свою чашку и первым делает глоток, морщится тут же – кипяток. — Не отравленный, видишь? — улыбается он, не сводя взгляда с немного растерянного лица Анатолия.  Тот такой жест честности, кажется, оценил, но сам чай пить не торопился, ждал пока остынет немного. Лало это никак не комментирует, только вновь берёт в руку трубку кальяна и затягивается расслабленно.  — Будешь? — внезапно спрашивает он, выдыхая струйку дыма и протягивая трубку.  Тончик демонстративно морщится. — Ещё чего. Ты её уже всю обсосал, — он всё же усмехается криво, опуская взгляд на быстро задремавшего на его коленях Вареника. Лошало ухмыляется, но невозмутимо пожимает плечами. Перебирает пальцами на одной из подушек, позвякивает кольцами, а потом наконец чуть подаётся вперёд. — Раз уж ты о делах пришёл разговаривать… — Лало слегка прищурился. — Если кратко: я добился того, что знаю обо всех передвижениях Стрельникова ближайшую неделю.  Расслабившийся Анатолий слегка оживляется и заинтересованно кивает, после берёт в руки чашку, делая маленький глоток чая. Лошало, явно довольный тем, что ему удалось всецело завладеть чужим вниманием, ухмыляется вновь, но как-то холодно. — А это значит, что можно будет достаточно просто подгадать момент и застрелить его.  Тончик едва ли не роняет из рук чашку. Лало почти слышит, как у него в голове шестерёнки судорожно скрипят, как громко он думает.  — Слышь… — Анатолий хмурится, поджимая губы напряжённо. — А тебе не кажется, что это уже перебор…  Лошало внезапно кривится раздражённо и цыкает. — Нет, если тебя устраивает, что нас пытались убить два раза, если ты намерен ждать следующего покушения, то пожалуйста! — голос цыгана становится ожесточённее с каждым словом. — Ради бога, Анатоль, не пытайся снова прикинуться тупым! Я предлагаю тебе простой и доходчивый план: ты помогаешь мне устроить засаду, вся грязная работа на мне и моих людях, в чём проблема? Мы же на одной стороне!  Тончик решительным движением снимает со своих колен котёнка и поднимается на ноги. На Лало он смотрит с разгорающейся злостью.  — У меня, чтоб ты знал, есть принципы! — отпечатывает Анатолий решительно. — И, если ещё не дошло, твой план в них не укладывается! — в его взгляде внезапно читается какая-то оскорблённость. — А я уже начал думать, что ты...  — Я – что? — ядовито переспрашивает Лошало.  — Не мразь! — рыкает Тончик, отворачиваясь отчего-то. Лало на пару секунд замирает, пытаясь, видимо, осмыслить им сказанное, а потом поднимается на ноги, становясь рядом с Анатолием. Тот только сейчас вспоминает, что цыган выше его на добрых полголовы.  — Какая жалость, он разочаровался! — издевательски тянет Лошало. — Если ты будешь жалеть всех людей, ничего путного из этого не выйдет! — почти рычит он. — Тут либо они тебя, либо ты их!  Тончик хмурится. Точник поджимает губы почти уязвлённо. Точник вспоминает, как когда-то ему это уже говорили, только более мягким тоном. Вспоминает невольно сухой хриплый голос, жилистые плечи, старую, пропахшую дешёвыми сигаретами и газировкой куртку.  — Ну и пошёл ты тогда! — не выдерживает он. — Сам справляйся! Мне такое сотрудничество нахер не упало!  Лало ответить не успевает. Только смотрит молча, как Анатолий выбегает из шатра, едва ли не срывая полог от злости.  — Инфантильный… Малолетка, — выплёвывает Лошало сквозь зубы. 

***

Тончик всем врал. Всем, а прежде всего себе.  Всегда запугивал, скалился, сыпал угрозами. А убить не мог. Да, навидался уже, был когда-то косвенно причастен, но сам, своими руками… Ни разу. Не мог.  Он никогда не считал, что имеет на подобное право, тем более если человек безоружен. Тем более, если не ожидает.  Анатолий пытается закрутить, но вместо этого лишь комкает в пальцах сигарету, бросая в грязь.  Избить до кровавой рвоты было куда проще, чем свернуть шею или застрелить. Он ведь всегда только почём зря разбрасывался словами, мол: "не будешь подчиняться, закопаю, урода". А на самом деле ни разу не хоронил.  Но схема работала, ему верили, его боялись. Он внушал уважение по крайней мере. А сейчас посыпался… Как и весь с трудом построенный авторитет.  Домой Тончик заваливается почти в беспамятстве. Приходит в себя, лишь когда начинает набирать знакомый номер.  — Алло, Максон? Можешь приехать?

***

У Анатолия голос, кажется, дрожит. Он сам уже не понимает. Не знает, правильно ли поступает.  Встречает на пороге знакомую вытянутую  угловатую фигуру пацана лет девятнадцати на вид. Стрельников младший чувствует повисшую в воздухе тревогу, потому улыбается другу слегка натянуто. После немого разрешения, поправляет чёрный пиджак и, стянув с себя тёмные очки, проходит в квартиру.  Тончик ощущает на спине мягкое прикосновение чужой ладони и выдыхает, успокаиваясь постепенно. Садится на диван и напряжённо вглядывается в пронзительные голубо-серые глаза Максима. Отцовские.  Они с Максимом Григорьевичем знакомы были с детства – через "родителей". Несмотря на разницу в возрасте и статусе быстро сошлись, много времени вместе провели… Тончик для Макса стал безграничным источником "приключений" и всяческих пацанских мудростей. Максим прогулки по полям и сомнительным местам города находил намного более интересными, чем те же уроки игры на какой-нибудь пресловутой скрипке. Что уж говорить о распитии слабоалкогольных напитков за гаражами и выкуривании украденных у взрослых сигарет, в более зрелом возрасте.  Анатолий, еле наскребавший деньги с обедов на пачку дешёвых сижек, неизменно его восхищал и всяческие мальчишеские забавы, навроде сооружения убежищ на свалках из груды металлолома, лузганья семечек на скорость и каких-нибудь дворовых игр, которые выдумывал Тончик, были для парня словно отдушина. Небывалый контраст между ними давал Максиму отрезвляющее ощущение свободы, окуная его в совершенно иной мир.  Закончилось это всё довольно быстро. Годы пролетели незаметно, Точника с концами утянула "криминальная жизнь", руководство собственной ОПГ, желание заработать авторитет. Стрельников младший увяз в отцовских наставлениях, с каждым годом становящихся всё настойчивее, родительских скандалах, угрозах развода. Они, если подумать, давно вот так один на один не виделись.  Конечно, Тончик Максу завидовал. Завидовал, что у того есть хоть в какой-то степени "нормальная" семья, родители, которые его любят. Завидовал, что было относительно спокойное, настоящее детство с игрушками и беззаботным времяпровождением, завидовал, что всю жизнь деньги водились. Но при этом оставался пацаном – простым и открытым. И что бы другие ни думали, отнимать, как когда-то жизнь отняла у него самого, ни у кого ничего не хотел. Знал, что Макс отца любит. А сам Стрельников… Григорий даже когда-то предпринимал потуги заботиться и об Анатолии. Все его попытки быстро сошли на нет, но вот раньше… Раньше с ним было намного проще. — Есть разговор, — наконец на выдохе произносит Тончик.

***

— В общем ты ему это… Записку какую-нибудь подкинь с предупреждением. Анонимную.  Максим кивает с задумчивым видом. Вертит в руках тёмные очки, а потом вновь поднимает взгляд на Анатолия. — Спасибо, — произносит он коротко. Голосом не выдаёт, но по взгляду видно – и правда благодарен, правда считает это важным.  — А ты что будешь делать?  — Я? — Тончик почёсывает затылок. — Пробьюсь как-нибудь.