Как карта ляжет

Момент падения ощущается яркой вспышкой. Всплеск, брызги, холод, смыкающаяся над головой тёмная гладь. Тончик выныривает, судорожно хватая воздух, и тут же чувствует, как стремительно начинает тянуть на дно намокшая одежда.  От ботинок он избавляется сразу, а с пиджаком приходится повозиться. Анатолий выпутывается судорожно, на несколько мгновений снова погружаясь под воду, а потом наконец сбрасывает с себя стянувшую крепко ткань. Становится легче, по крайней мере теперь почти ничто не сковывает движения.  Тончик делает глубокий вдох, стараясь удержаться на плаву. Надо торопиться, пока эти придурки не сообразили, что произошло, и не начали стрелять по воде. Да и её температура, по ощущениям составляющая не больше пятнадцати градусов, приятней и безопасней "купание" не делала.  Анатолий хочет начать грести к берегу, но тут понимает, что не видит Лошало. Не то чтобы это его особенно тревожит, но… Над водой, в нескольких метрах от него, внезапно показывается пепельная макушка. Слышится тихий плеск и она, вместе со смуглой ладонью, тут же скрывается где-то в глубине.  Тончик думает, что пожалеет об этом ещё миллиард раз. Тончик же, тем не менее решительно плывёт вперёд, набирая в лёгкие воздух, прежде чем нырнуть.  Под водой видно плохо, и он почти врезается в чужое тело, чуть ли не охая, когда за него начинают судорожно хвататься. Анатолий напрягает силы и принимается яростно стаскивать яркий пиджак с Лало, почти вырывая пуговицы. Это куда больше походит на драку, чем на спасение. Чувствуя, как голову словно сжимает в тиски от нехватки кислорода, Тончик отпускает Лошало и выныривает, делая пару глубоких вдохов и тут же погружаясь обратно. То, что цыган, даже избавившись благодаря ему от тяжёлой обуви и верхней одежды, не выплывает, а продолжает лихорадочно барахтаться, почти вводит в ступор. Анатолий машинально хмурится. Он что, не умеет плавать?  Времени сокрушаться, злиться или думать, так или иначе, нет. Тончик хватается за ворот чужой рубашки, второй рукой срывая с груди Лало какие-то увесистые украшения, и начинает яростно работать ногами. Стоит им оказаться на поверхности, Лошало, вцепившись в его плечи, начинает судорожно хватать ртом воздух.  — Тише, придурок, ты нас обоих так потопишь! — шипит Анатолий, высвобождая руки, чтобы начать грести к противоположному берегу.  Им повезло – в темноте лишь плеск воды мог указать на их местоположение. Кое-как выбравшись на сушу, Тончик буквально падает на влажную прибрежную траву, тут же выдыхая судорожно. Лёгкие от напряжения жгло огнём, благо, он хоть воды не успел наглотаться. Чего нельзя было сказать о Лошало. Цыган рядом заходится хриплым кашлем, безуспешно пытаясь приподняться. Его рвёт водой. Выглядел Лало сейчас довольно жалко. Мокрый до нитки, с неопрятно налипшими на лицо волосами и порванным рукавом, он потерял большинство своих цацок, как и, судя по всему, желание язвить.  Сам Тончик, честно говоря, выглядел не лучше. Некогда белая рубашка сейчас была безнадёжно испачкана в грязи и какой-то тине, что уж говорить о штанах и растрёпанных волосах, с которых градом стекала вода.  Анатолий прикрывает глаза измученно и тут же распахивает их, стоит Лошало начать хрипло смеяться.  — Чё смешного? — тихо бормочет Тончик, прожигая его раздражённым взглядом.  Лало на секунду замолкает и, сделав прерывистый вдох, усмехается. Он лежит на боку, прижавшись лицом и руками к земле, и смотрит как-то плутовато.  — Ты недавно меня придушить клялся, — тянет цыган, издавая тихий смешок.  Анатолий, будто опомнившись, собирает силы в кулак и приподнимается, усаживаясь неловко на траву.  — Знаешь же, говорят: "спасение утопающего дело рук самого утопающего", — продолжает Лошало как-то устало-насмешливо.  — Ой, да заткнись, — бросает грубо Тончик, чем вызывает у него очередной приступ смеха.  Анатолий пренебрежительно дёргает плечами и хмурится. Да, он цыгана презирал и ненавидел, но не мог просто бросить тонуть. Такой смерти никто не заслуживал. Вся недавняя злость будто бы потухла, стоило ей столкнуться с ледяной водой. Тончик, поймав себя на излишних мысленных проявлениях гуманизма, отвернулся и вновь нахмурился, поджав губы.  — Я же типо… Должник твой был, — выдавливает он с явной неохотой, — Ты мне жизнь тогда спас, — Анатолий косится на Лошало как-то неуверенно, — Так что теперь мы в расчёте, — поспешно добавляет он.  Лало переворачивается на спину и со вздохом убирает со лба налипшую, мокрую чёлку.  — Спасибо, — спустя пару секунд произносит он, улыбаясь с какой-то ленивой мягкостью.  — Забудь, — пренебрежительно фыркает Тончик и, не глядя на цыгана, поднимается на ноги, — Вставай давай лучше. Надо отсюда валить. Лошало вздыхает измученно и смотрит на него снизу вверх почти заискивающе.  — Не подашь руку помощи? — просит он с усмешкой.  — Не пойдёшь нахер? — моментально огрызается Анатолий, в этот раз, правда, как-то вяло. Лало на миг прикрывает глаза и хмыкает, будто признавая про себя, что ожидать ничего другого не стоило, а потом с кряхтением поднимается.  — Пойдём, я попросил бросить автомобиль неподалёку, — бросает он совершенно спокойно, начиная не без труда подниматься по крутому склону.  Тончик не возражает, лишь молча следует за цыганом. Сил спорить и ругаться как-то поубавилось. Сейчас главное убраться подальше и оказаться где-нибудь в безопасности.  Мокрые носки противно скользят по траве, а лёгкий ночной ветер начинает продувать сырую одежду насквозь, заставляя Анатолия уязвимо ёжится, от бежащих по коже мурашек. Выбравшись на асфальтированную дорогу, он озирается напряжённо. Ни единой машины, только высокая трава, несколько деревьев  и одинокий таксофон метрах в двадцати от них.  Лошало же уверенно шлёпает босыми ступнями, устремляясь вперёд, вдоль дороги.  — Я знал, что что-то такое случится, — внезапно, нарушая тишину, тянет он, — Не знал, что именно это! — перебивает он видимое возмущение на лице Тончика.  Лало усмехается и пожимает плечами.  — Что-нибудь бы всё равно пошло не по плану.  — И ты выбрал сделать нихрена, чтобы это предотвратить, — всё равно вставляет своё мнение Анатолий, окончательно поравнявшись с цыганом, — Опять своими сраными картами будешь оправдываться?  Ответить ему не успевают – на обочине среди травы внезапно вырисовывается автомобиль и Лошало ускоряет шаг, огибая тот, чтобы открыть. Это оказывается то самое странное авто, на котором их сюда привезли. Водителя нигде не наблюдалось и Тончик уже хотел было поинтересоваться, где они возьмут ключи, как цыган наклоняется, и пропав из виду на несколько секунд, вновь возникает уже с ключами. Те, видно, были заранее спрятаны где-то под колесом или вроде того.  — Запрыгивай, — хмыкает Лало, прежде чем усесться на водительское сиденье.  Анатолий с неохотой открывает дверь и садится на соседнее место, тут же окидывая его напряжённым взглядом. Он не сразу подаёт голос, дожидается отчего-то старта автомобиля. Лишь когда фары начинают тускло высвечивать скользящее перед ними полотно дороги, наконец спрашивает: — Куда мы едем?  — Туда, где нас не найдут, — непринуждённо отвечает Лошало, чуть сильнее давя на газ.  Тончик хмурится, но не торопится осыпать цыгана новыми вопросами, только молчаливо разглядывает проносящийся в окне пейзаж. Пригород сменяется городом, город переулками, переулки трущобами. Когда машина наконец тормозит, Анатолий вздрагивает, осознавая, что задремал. Он ёжится, когда дверь авто открывается, впуская прохладный ночной ветер. — Вылезай, приехали. Тончик неловко выбирается, морщась, когда ноги в одних носках кольнули придорожные камешки. Они припарковались в каком-то пустынном, поросшем травой сквере. На стенах местных захудалых домов тут и там красовались выцветшие граффити и надписи гласящие, что и по какому номеру купить. У подъездов, рядом с облезлыми покосившимися скамейками пестрели своей несуразностью фигуры из крашеных автомобильных шин, некоторые из которых пытались косить под чахлые клумбы. Под окнами росли старые косые деревья, к которым было прибито чёрти что – от порванных плюшевых игрушек, до каких-то консервных банок и тетрапаков от молока. Несмотря на очевидные следы человеческого присутствия, это место казалось необитаемым, вымершим. Тончик поморщился. Он, конечно, сам жил далеко не в лучшем районе, но этот… Подобные места обычно кишели отборными маргиналами, наркоманами и алкашами, готовыми за копейку прирезать тебя в подворотне. Ну или теми отчаянными, у кого было настолько мало денег, что пришлось селиться в таком районе.  Лошало, не говоря ни слова, прошествовал к одному из подъездов, на ходу выуживая из кармана штанов чудом не потерявшиеся ключи. Поднимаются они с Тончиком на самый верхний – пятый этаж. Там, у побитой на вид двери, цыган открывает три замка и проходит внутрь, кивком приглашая за собой "гостя". — Как говорится: "Мишто́ явъян", — с усмешкой произносит Лало, на ходу стягивая с себя мокрую и грязную рубашку, — Располагайся, чувствуй себя как дома.  Анатолий озирается вначале настороженно, а потом с любопытством.  — Это… — Моя квартира, — отвечает Лошало, закрывая дверь на все замки и задвижку, — Я в душ, а ты можешь осмотреться пока.  Тончик не успевает ответить – цыган скрывается за дверью ванной, оставляя его наедине со своими мыслями и местным "пейзажем".  Здесь всё разительно отличалась от "цыганской резиденции" Лало. Анатолий, насмотревшийся уже на табор, его пышные шатры и палатки с низенькими пристройками, теперь слегка озадаченно, но не без интереса, разглядывал обшарпанную квартиру. Здесь не было особых предметов роскоши, навроде вышитых подушек, изящной мебели или ярко крашенных элементов декора. На самом деле, вокруг было довольно пыльно, а общая атмосфера отличалась захламлённостью и какой-то небрежностью.  На стене и полу висели старые узорчатые ковры, прожжённые в некоторых местах, с подлокотника драного дивана свешивались несколько футболок и рубашек, на низком столике перед этим самым диваном стояла переполненная пепельница и валялся какой-то мусор. Сквозь застеклённые дверцы комода можно было разглядеть кучу коробок домино, несколько книг с, судя по названию, весьма дрянным околофилософским содержанием, расписной чайный сервиз со сколами чуть ли не на каждой чашке, какие-то нелепые статуэтки котов и чего-то многорукого.  При виде всего этого, Тончик невольно вспомнил, что кое-кто когда-то сказал ему: "квартира много говорит о человеке, который в ней живёт". Он криво усмехнулся и стянул с себя грязные носки, оставляя их в углу прихожей, рядом с составленными в кучу ботинками, сапогами и шлёпанцами.  Подоконники отличались абсолютно нелепыми кружевными шторами, перемежающимися с плотными, почти бархатными кусками красной ткани. Зато хоть закрывали обзор, кому не надо, как и полагалось. Там же, у окна устроился видавший виды кальян.  Тончик прошлёпал босыми ногами на кухню, где на одном из покосившихся стульев висел плед, а ножка стола подписалась какой-то книжкой. На здешнем подоконнике громоздился какой-то умирающий цветок, окружённый горой пакетов непонятно с чем и такими же несуразными занавесками. В холодильнике, куда Анатолий заглянул из любопытства, мышь повесилась, что, наверняка, можно было сказать и о многочисленных шкафах. Там он, чуть не стукнувшись о низко нависшую лампочку в цветочном абажуре, обнаружил лишь горы чая, какие-то сухари, кажется, аптечку и бутылки с крайне сомнительным содержанием, разящие спиртом.  Ну, хотя бы без тараканов, — заключил про себя Тончик, поспешив убраться с кухни до того, как найдёт что-нибудь похуже.  Его "исследования" закончились на взгляде на маленькую непримечательную спальню с гардеробом, двери которого ломились, наверняка, от всяких тряпок и прочего барахла. Стоило Анатолию вернуться в гостиную, дверь ванной отворилась, и оттуда показался сам хозяин квартиры в свободных домашних шортах и растянутой майке алкоголичке. — Ну что? — с усмешкой поинтересовался Лошало, словно ждал какой-то оценки. — Не волнуйся, про это место никто кроме меня не знает, — он хмыкает, усаживаясь на диван и пожимая плечами, — Ну и тебя, получается.  Тончик фыркает. — Это значит ты типо мне доверяешь? — его неловкая усмешка больше походит на неуверенный оскал. — Не боишься, что приду и задушу во сне?  Лало смеётся несдержанно, усталым жестом потирая переносицу, и вскидывает на него насмешливый взгляд.   — Ты не такой, не обманывай.  Анатолий слегка приподнимает брови в почти ребяческом удивлении, но отчего-то отводит взгляд. Тот факт, что его видят насквозь, всё ещё раздражал ровно столько же, как и удивляло оказанное ему доверие.  — Ванная в твоём распоряжении, чистые полотенце и одежда там есть, — словно почувствовав его неуверенность, бросает Лошало, подбирая с диванного подлокотника футболку и небрежно обтирая ей мокрые волосы, — А то так и простудиться можно, — добавляет он в ответ на Тончиково немое возмущение.  Тот что-то бурчит под нос, но, подумав, всё же разворачивается, шагая туда, откуда совсем недавно вышел цыган. Раздеваться Анатолий начинает, лишь несколько раз убедившись, что дверь плотно закрыта. В ванной душно и жарко – зеркало запотело.  Тончик бросает сырую и грязную одежду в ту же кучу, где лежала одежда Лало, и залезает в ванну, не без удовольствия включая душ. Горячая вода быстро согревает успевшее замёрзнуть тело, и он выдыхает довольно, прикрывая глаза. Наспех смыв грязь и чуть не поскользнувшись, Анатолий вылезает, подбирая с крючка рядом сухое полотенце.   Тут же, на батарее, находятся затасканная, но чистая серая футболка и спортивные штаны. Делать было нечего, поэтому Тончик, вздохнув, не без брезгливости натянул на себя чужую одежду. Одновременно с тем, как он открыл дверь, внезапно раздалась трель телефона. Лошало вздыхает лениво и, не слезая с дивана, тянется за замысловатой трубкой белого и слишком уж "роскошного" для местного пейзажа телефонного аппарата, который стоял на высокой стопке газет, оставленной на полу.  — Алло, — почти мурлычет в трубку цыган, кажется, не обращая внимания на нелепо застывшего у дивана Анатолия.  Тот этим пользуется и изо всех сил напрягает слух, пытаясь различить, кто звонит. Разобрать ничего толкового не получается – до него доносятся лишь едва слышные хриплые армянские ругательства вперемешку с отборным русским матом. Лало внезапно смеётся и, уперевшись локтями в подлокотник, начинает накручивать провод телефона на указательный палец.  — Ты такой милый, когда хочешь меня убить, — насмешливо тянет он в трубку, — Как ты догадался, куда звонить? — Лошало на миг замирает, про себя кивая как-то лукаво и оборачиваясь на Тончика. — Да, со мной. Да, целый, — добавляет он уже с едва уловимым раздражением, — Можешь не волноваться так, я уже всё понял, — Лало фыркает и с пренебрежением бросает трубку, — Алик звонил, — тут же с широкой ухмылкой удовлетворяет он любопытство Анатолия.  Тот слегка растерянно хмурится, настороженно усаживаясь на диван рядом с цыганом.  — Зачем? — сухо интересуется Тончик.  — Не бери в голову, — отмахивается Лошало, дёрнув ладонью, — Покурить хочешь?  Анатолий неразборчиво пожимает плечами и косится на него нервно. Словно в на вид доброжелательной и, кажется, почти не насмешливой улыбке, до сих пор стремился увидеть подвох. Сидеть в метре от цыгана, на его диване, в его квартире было странно и неуютно. Наверное потому, что Тончик до сих пор не знал как реагировать. В том, чтобы рычать и бросаться с кулаками, кажется, уже не было нужды, а что делать тогда?  — Ну давай, — в итоге тихо выдавливает Анатолий, кивая едва уловимо, — Если только сигареты обычные, — тут же поспешно добавляет он, хмуря брови.  Лало тихо посмеивается и выуживает откуда-то из-под диванной подушки початую пачку сигарет.  — Не переживай, волшебные закончились, — шутит он, протягивая Тончику одну. Тот цыкает, но усмехается криво, принимая "угощение" и по привычке засовывая руку в карман штанов в поисках зажигалки. Её там, естественно, не оказывается, поэтому Лошало приходится вытянуться, чтобы достать оную с низкого столика перед диваном. После он усаживается обратно, зажигая сначала свою сигарету, а потом давая прикурить Анатолию. Тот молчит, только пару секунд смотрит на тусклый огонёк, а потом затягивается шумно, тут же закашливаясь и откидываясь на спинку дивана. Тончик только сейчас понял, что, кажется, порядком перенервничал.  — Тяжёлый день? — ухмыляется Лало, затягиваясь намного более расслабленно.  — Да иди ты, — ответно хмыкает Анатолий, всё же кривя губы в подобии усмешки.  Он подбирает босые ноги, а потом поднимает голову, начиная с отстранённой задумчивостью изучать узор пятен на потолке.  — Нас сегодня пристрелить могли… — бормочет Тончик, выдержав паузу. — Ты не испугался? — он внезапно поворачивается к Лошало, впиваясь в его смуглое и отчего-то  спокойное лицо пронзительным, почти требовательным взглядом. Ему на самом деле до жути хотелось узнать, что сейчас прячется за этой маской безразличия. Испытывает ли цыган такие же эмоции, как он? Анатолий часто ловил себя на том, что злится из-за того, что совершенно не понимает, что у Лало в голове. И сейчас эта злость сменилась на озадаченность, вылившуюся в такой, довольно откровенный вопрос. Потому что, как бы Тончик не хотел признавать, его самого, кажется, ещё потряхивало. А Лошало... Лошало в ответ только пожимает плечами и лениво улыбается.  — Отчего же… — начинает спокойно он. — Испугался, конечно. Просто… — цыган на секунду поджал губы, видимо, подбирая слова. — Я привык. Меня часто хотят пристрелить, — он улыбается смазанно, впрочем, тут же хмурясь едва уловимо, — Ты, ча́воро, просто прими тот факт, что мы разные. И эмоции выражаем по-разному, — Лало выдыхает облачко дыма и переводит на Анатолия ставший лукавым взгляд, — Если тебя это утешит, Анатоль, я очень испугался.  Тончик ловя в чужих зелёных глазах что-то насмешливое, возмущённо краснеет. Снова с ним разговаривают таким тоном, будто он несмышлёный ребёнок. Снова Лошало насквозь его видит. Его и его необходимость убедиться в том, что он не один дал позорную слабину.  — И вообще, у меня было предчувствие, что всё разрешится благополучно, — добавляет Лало непринуждённо, вновь затягиваясь.  — Снова скажешь про свои карты, я тебя тресну, — лениво огрызается Анатолий, заставляя цыгана издать тихий смешок.  Какое-то время они молча курят в тишине, перебрасываясь разве что взглядами. Точник внезапно, не без удивления понимает, что это самый спокойный диалог за всё время их знакомства. И чёрт его знает, хорошо это или нет.  Ну… Анатолий стряхивает пепел в переполненную пепельницу и делает короткую затяжку. Пожалуй, скорее да, чем нет. Жаль только, для этого пришлось искупаться в реке и чуть не умереть.  Тончик так же растерянно понимает, что чувствует себя… Едва ли не умиротворённо. Хотя скорее даёт знать о себе навалившаяся усталость. Да, это явно куда больше походит на правду.  — Кто этот человек? — внезапно тихо спрашивает Лошало.  Анатолий вздрагивает и поворачивает голову в его сторону. — А?  — Тот, о котором ты постоянно думаешь, — Лало задирает уголок губ при виде удивлённо-хмурого лица Тончика, — У тебя всегда лицо такое особенное становится… — поясняет он спокойно. — Как вот сейчас.  Анатолий поспешно отводит взгляд, почти дёргаясь, и нервно сжимает в пальцах догорающую сигарету. "Никто" – хочется ответить ему, но врать о таком… Само нутро не позволит. — Он просто для меня важен, на этом всё, — бубнит Тончик тихо.  Лошало выпускает в воздух кольцо дыма и кивает задумчиво.  — Ты по нему тоскуешь, это видно. А он… — цыган приподнимает свободную руку, невнятно жестикулируя, явно в попытках найти подходящее слово.   — Да жив он! — вспыхивает Анатолий раздражённо. — Жив. Просто… — он уязвлённо прячет глаза, рывком руки втыкая окурок в пепельницу.  — Он мне как отец. Тончик ловит себя на том, что чуть не добавляет "был" и морщится. Спокойствие сменилось ощущением преотвратным – смесью дикого смущения, раздражения и, кажется… Грусти.  — Он, должно быть, хороший человек, — Лало улыбается мягко, — Раз тебя такого воспитал, — он прерывается на тихий смешок, — И наверняка очень терпеливый.  Анатолий фыркает, но всё же невольно изгибает уголки губ в полуулыбке, почёсывая затылок.  — Да… — он вздыхает коротко. — Знаешь, он в нашей ОПГ раньше был заместо меня. Ну, главный. А потом меня поставил, прям перед тем как… — Тончик прикрывает глаза и в изученном жесте потирает переносицу. —  А потом ты. Да и не только ты, если честно. До тебя всё в заднице было, — он усмехается криво, с оттенком горечи, — А он мне всё доверил. Оставил… Он вернётся, а я ж… Я ж не могу, чтобы он вот это вот всё увидел.  Анатолий замолкает, понимая, что зря всё это рассказывает. Его честность редко спасла. И сейчас толку от неё не будет.  А Тончик действительно переживал. Переживал, потому что "наследие" сохранить не сумел.  Раньше "Алюминиевые штаны" была масштабной, набирающей обороты группировкой. Сейчас… Скажем так, Анатолию достались остатки былой роскоши. После того как загребли Жилу, все матёрые бандиты поразбежались – кого-то пересажали, кто-то просто стал заниматься делом на стороне. Остались только такие же парни как он, те, кого он нашёл на улице. Зелёные ещё, но верные и искренне живые. Жаль только, что на одной преданности делу и юношеском запале далеко не уедешь. С уходом Жилы всё внезапно оказалось куда сложнее. Тончик по-настоящему понял, что теперь сам за себя. Не будут больше помогать – вырос уже. Только и осталось при нём, что квартирка с барахлом, крест и пацаны.  — Забей, — отмахнулся Анатолий, косясь на Лошало, вслушивающегося в его монолог с внимательным молчанием, — И забудь, — он хмурится поджимая ноги и отворачивается, — Ничё я тебе не говорил.  Цыган не отвечает, только выбрасывает свой окурок в пепельницу и приглаживает пальцами усы.  — Забирай себе свой район, — внезапно произносит он спокойно, отчего Тончик вздрагивает, — Когда со Стрельниковым разберёмся, мои люди туда даже не сунутся. И я, если тебе это так важно, — Лало задирает уголки губ, при виде чужого вытянувшегося лица, — А что? Мне все эти "игры" на самом деле ни к чему, — он пожимает плечами, — Мне денег хватает, просто было скучно. А тебе оно явно нужнее.  Анатолий, после того как с его лица сходит удивление, вызванное чужими словами, лишь сильнее сводит брови к переносице.  — Мне твоя жалость не нужна, — цедит он твёрдо, но с неуверенностью во взгляде, — Зачем даёшь мне шанс?  Лошало усмехается.  — Потому что верю, что нам не обязательно враждовать. Город большой, Анатоль, — он слегка прищуривается, глядя с какой-то насмешливостью, совершенно беззлобной, впрочем, — А ты молодой, всё равно наверняка меня переживёшь, — добавляет Лало со смешком, — Нужно же что-то после себя оставлять, верно? Его улыбка становится чуть более мягкой, открытой, и Тончик, не удержавшись, оттаивает. Отводит взгляд и хмыкает тихо, пряча едва уловимую усталую усмешку. Этот цыган и правда дурак. Причём редкостный. А ему, Анатолию, с этим повезло.  — Ну, что скажешь? Мир?  Точник поднимает глаза на смуглую ладонь, протянутую ему открыто, и решительно перехватывает её своей.  — Я щас на всё согласен.