Как карта ляжет

Лошало действительно появляется на следующий день, уже под вечер. "Алюминиевые штаны", порядком раздражённые необходимостью так долго ждать цыгана, оживляются, когда неподалёку от входа в их гараж с тихим визгом тормозит старый жигуль. С замазанными грязью номерами, непонятно какого цвета – из него и вылезает Лало с каким-то кофром в руках.  — Ну наконец-то, ёпта! — возмущается Тончик, вскакивая с дивана и размашисто шагая навстречу цыгану. — Я уж думал состарюсь.  Лошало вместо ответа молча впихивает кофр ему в руки и устало вздыхает, так, будто предстоящий разговор он повторил уже примерно десяти Тончикам.  — Это чё? — предсказуемо опешил Анатолий. — У меня не так много времени, поэтому в двух словах, — лениво начинает Лало, — Это твоя маскировка. Сегодня вечером Стрельников устраивает приём в честь крупной сделки, и мы туда идём, — он продолжает, игнорируя растущее удивление на чужом лице, — Мы не должны выделяться, так что тут твой костюм, — Лошало цыкает, прерывая готовый сорваться с языка Тончика вопрос, — Мы идём туда, потому что мне нужно встретиться с важным информантом.  Анатолий, ещё пару секунд назад готовый засыпать его тонной вопросов молчит, только хмурится, обрабатывая, видимо, полученную информацию. Ему всё это явно не нравилось. С чего это Он, вроде как его напарник, получает такую информацию в последний момент? И на кой чёрт ему тащиться с цыганом по первому зову? Тончик поджимает губы. Он не чья-то пешка.  — Я конечно не эксперт, но обычно для такой херни нужны приглашения, — грубо начинает Анатолий, — Тебя-то кто пригласил?  Лошало в ответ усмехается крайне самодовольно, за что желание дать ему промеж глаз лишь возрастает.  — У меня есть связи, — тянет Лало уклончиво, — Заеду вечером, — тут же добавляет он, — В семь чтоб был готов.  Тончик ничего предъявить не успевает – цыган растворяется так же быстро, как и появился. Будто исчез. Как фокусник какой. Анатолию всё это не нравится. Не нравится, впрочем, по понятным причинам. Слишком мутно всё, тут даже ему понятно, что дело нечисто. Но всё что остаётся пока что – поддаваться, подыгрывать. Плясать под цыганскую дудку. Тончик фыркает и невольно ударяет ребром ладони о стенку. Ему это выражение не нравилось. Нет. Они партнёры, как бы погано и это ни звучало. И он с Лошало свою выгоду ещё стрясёт, не отпустит так просто.  Относительно удовлетворившись этой мыслью, Анатолий идёт совещаться с пацанами. Долго они не разговаривают – договариваются о чём необходимо и расходятся, в гараже остаётся только сам лидер "Штанов".  Время поразмыслить обо всём наедине у Тончика всё-таки есть. Даже когда уже надевает принесённую ему маскировку – долго вертится перед старым, треснутым зеркалом без оправы, которое нашёл в углу их с пацанами "пристанища". Вроде бы ничего необычного – опрятный, новенький почти костюм с белоснежной рубашкой, но… Глупо всё это. Анатолий и чувствует себя ужасно глупо, хотя вещи пришлись ему по размеру, почти как раз. Неправильно оно всё…  Костюм он не носил со своего выпускного в девятом классе. Да и собственного никогда не имел. Ему тогда его Алик притащил. А Малина часы подогнал. Собирали всем селом, как говорится. Аж вспоминать страшно... 

***

— Ну дядя Алик!  Тончик пытается увернуться от худой ладони, но у него это не выходит. Цепкие, как у мертвеца, пальцы хватают его за запястье, а вторая такая же ладонь начинает остервенело приглаживать короткие взлохмаченные волосы.  — Никаких "Дядя Алик", стой и терпи! — Альберт Зурабович решительно хмурит брови, продолжая "работу" над чужой причёской. — Человека из тебя сделаем!  Тончик отчаянно отфыркивается и наконец вырывается, но только потому, что Алик соизволил переключиться на ворот его рубашки.  — Рома-Джан, научи его завязывать галстук! Малиновский нервно давится воздухом, тут же приподнимая руки в примирительном жесте.  — Да я это… В общем-то…  — Только не говори, что мне ещё и тебя криворукого учить галстук завязывать! — рявкает глухо Альберт, оборачиваясь и выпуская наконец Анатолия.  Он отходит, чтобы сказать ещё что-то, но Тончик уже не обращает внимания, потому что перед ним возникает Жила. Он будто бы вытесняет собой всё – и собачащихся на фоне Алика с Малиной и яркий свет прихожей и запах вонючего одеколона, которым его так старался обрызгать Роман Дмитриевич.  — Ну что, бандит, — Жила усмехается по-особенному, по-доброму и треплет его по макушке, сводя всю усердную работу Альберта на нет, — Готов?  Анатолий поджимает губы сконфуженно и переминается с ноги на ногу, оборачиваясь на зеркало. На него смотрит худощавый, вытянутый и нескладный парень в костюме. Мальчишеское совсем, как ему кажется, лицо выглядит растерянным. Вот полоска волос над губой, ещё не ставшая такими же солидными усами, как у взрослых. Вот маленький шрам на брови. Вот тень в глазах.  Вроде взрослый уже совсем, но внешне ни дать ни взять – ребёнок.  Жила ловит его нервный взгляд и хмурится едва уловимо. Хлопает крепкой ладонью по плечу, потому что знает, как подобный жест сейчас важен. — Терпи, боец! — Алексей Жилин хмыкает. — Вот, отмучался уже! На выпускном своём зато самый красивый будешь, — он издаёт тихий смешок и выпрямляется, — Серёга тебя увидит, вообще какую-нибудь херню в духе "завидный жених" скажет, — Жила подмигивает и скупо улыбается, отводя взгляд. Руку он, впрочем, не убирает. Тончик опускает глаза и улыбается так же, украдкой. Ответить он не успевает, потому что из ниоткуда вновь возникает Алик, с бутоньеркой из белой розы и ещё чёрт пойми какого цветка.  — Зурабыч, я надеюсь это не из одного из твоих венков, — глухо смеётся Жила, доставая из кармана домашних спортивок пачку сигарет.  Альберт бросает на него раздражённый взгляд и фыркает, высовывая цветы в петлицу пиджака.  — Не оттуда, будь спокоен, — ворчит он, отстраняясь.  — Опа, — Алексей усмехается и протягивает руку, вытаскивая второй цветок из тончиковой бутоньерки и оставляя только розу, — Два на похороны, — констатирует он, — Ты бы за привычками всё-таки получше следил, а то на свадьбу Стрельниковых букет с чётным числом цветов притащил.  Малиновский, подслушивающий их краем уха, хохочет, за что тут же почти получает оплеуху от раздражённого Алика.  — Я думал мы договорились об этом не вспоминать, — цедит тот, хмурясь пуще прежнего.  — Такое грех не вспомнить, — пытаясь подавить смех, вставляет Роман, — Я думал прям там со смеху помру.  Жила цыкает, и чиркает зажигалкой, поднося её к выуженной только что сигарете.  — Прекращайте давайте, Стрельников скоро подъедет, — он хмыкает и затягивается коротко, украдкой косясь на жадно прожигающего его взглядом Тончика.  Наверняка тоже захотел закурить.  — Малым не положено, — дразнит его Алексей, щёлкая грубовато по лбу.  Анатолий морщится, но не злится, только хмурит брови по-детски обиженно.  — Он сейчас твоими сигаретами провоняет, — ворчит Альберт, складывая руки на груди.  — Ну уж не больше, чем одеколоном Роман Дмитрича, — лениво язвит Жила в ответ.  Малиновский выдаёт что-то крайне возмущённое, что даже сложно разобрать из-за жилинского "ой, да завались". "Беседу" прерывает звонок в дверь.  — Да открыто там, хосспаде, — бурчит с лёгким раздражением Алексей.  Тончик, уже инстинктивно определивший, кто явился, поправляет наспех завязанный галстук и шагает в сторону двери. На пороге ожидаемо возникает Стрельников. Обещался подвезти.  — Ну что, готов? — интересуется он, чуть вздёрнув уголок губ. — Знаешь, как говорят американцы… — Да идите уже, а то опоздаете, — беззлобно рыкает Жила, подталкивая оторопевшего Анатолия к выходу, — По дороге ему расскажешь.  Тончик, несмотря на чужую торопливость, последний раз оборачивается и томительные секунды смотрит на улыбающиеся почти украдкой лица. А потом переводит взгляд на Григория Константиновича, ободряюще хлопнувшего его по спине. С Жилой конечно же не сравнится, но… Во взгляде холодных серых глаз, выглядывающих из-под тёмных очков, всё равно читается подобие одобрения, отчего Анатолий всё же улыбается несмело. Мысли Тончика прерывает скрежет тормозов автомобиля. Того самого, что подъезжал днём.  — Ча́воро, залезай!  Из окошка заднего вида выглядывает улыбающийся Лошало и Анатолий закатывает глаза, мысленно готовый проклянуть весь его сраный табор. — Да что эти ваши чаворы значат, — ворчит он раздражённо, усаживаясь рядом на заднее сиденье.  Впрочем, возмущаться Тончик не продолжает, потому что его отвлекает салон авто. Изнутри оно выглядит почти дико… На почему-то узорчатый потолок кто-то присобачил цветную подсветку, везде постелены какие-то ковры с балдахинами или скатерти, хрен поймёшь, воняет куревом и, кажется, благовониями. На сиденьях какие-то блестящие цветочные вышивки, а за задним сиденьем висит… Картина? У Анатолия от этой пёстрой несуразности голова кругом пошла.  Во всём этом Лало в до одури ярком красном пиджаке с какой-то цепочкой спереди, выглядит почти частью местного "пейзажа".  — Ты чё вырядился? — опешив, тянет Тончик. — Сам же сказал: "не должны выделяться", — тут же возмущается он. Лошало цыкает, будто его "хрупкое" самолюбие было задето одной лишь этой фразой и приглаживает замысловато прилизанные кудри.  — Я выгляжу так, как того требует случай, — деловито ворчит он, вздёрнув нос.  — Да петушня петушнёй, — выносит вердикт Анатолий, из-за чего сразу ловит на себе крайне недовольный взгляд цыгана.  Водитель, которого не было видно за нагромождением тряпок на сиденье, кажется, издал сдавленный смешок.  — Твоего мнения не спрашивали, — раздражённо цедит Лало, пытаясь вернуть себе утраченное достоинство и заодно пиная сиденье перед собой носком сапога. Тончик, не удержавшись, усмехается язвительно и пожимает плечами. Он разговаривать особо не рвался. Сейчас лидера "Алюминиевых штанов" намного больше интересовало то, куда они собственно едут. Хотя чего тут гадать – Стрельников всегда любил устраивать "приёмы" и банкеты, так что…  Тормозят ожидаемо у "Канарейки". Точнее за ней. Этот ресторан Григорий Константинович выкупил и перестроил чёрт знает когда и постоянно проводил там "сборища" – от очередных собраний, до пышных празднеств. Тончик там был, должно быть, миллион раз.  Лошало наклоняется и на своём, неразборчивом, шепчет что-то водителю, чьего лица Анатолий так и не смог разглядеть. После вылезает из машины, следом за "Алюминиевым" и отряхивает собственный костюм. Как будто тот успел испачкаться, — думает Тончик, закатывая глаза. Глядите, какая Цаца! Он морщит нос, борясь с желанием плюнуть на землю.  Ну, хотя бы брюки у цыгана были нормального цвета, в отличие от пиджака. Впрочем, даже эту положительную деталь, знатно затмевали чёрные сапоги и то ли бледно-фиолетовая, то ли розоватая рубашка. Чего уж говорить о цепочке, тянущейся от лацкана до кармана пиджака, и куче цацок. Ну правда ведь – петушня.  Анатолий фыркает и первым устремляется в обход здания, направляясь в сторону входа.  — Постарайся ни с кем не разговаривать, — поспешно начинает увещевать нагнавший его Лало, — Мы встретимся с нужным человеком и сразу оттуда уберёмся, пока Стрельников не узнал, — он хмыкает и чуть притормаживает, кладя ладонь на плечо Тончика, — И, бога ради, держи себя в руках, Анатоль.  — Сам себя держи, — огрызается Тончик, брезгливо дёргая плечом, перед тем, как вклиниться в небольшую толпу, шумящую у входа.  Дождаться Лошало при всём желании ему, однако, всё-таки приходится. Тот выходит вперёд и достаёт из внутреннего кармана пиджака какую-то карточку, обольстительно улыбаясь громиле, стоявшему в дверях. Охранник слегка приспускает тёмные очки и молчаливо кивает, открывая дверь ресторана. Сегодня туда пускали не всех.  — Этот со мной, — снисходительно мурлычет Лало, хватая Тончика за запястье и утягивая внутрь, до того, как тот успевает возмутиться.  Анатолий хочет было сделать это уже в помещении, но замирает растерянно, когда его накрывает огнями и музыкой. Довольно посредственный в обычное время, хоть и солидный, ресторан для этого вечера будто преобразился.  Широкий и светлый зал у входа был наполнен гостями. Были там и дамы в ярких вечерних платьях и кавалеры в роскошных костюмах, скроенных по последнему слову моды. Одного только взгляда на них было достаточно, чтобы понять, что здесь находятся не последние в городе люди. Краем глаза Тончик даже, кажется, увидел Восьмиглазову – местную телеведущую и модель.  — Чего застыл? — Лошало насмешливо фыркает и толкает его в спину. — Нам вперёд.  Тончик разом будто растерял весь свой словарный запас. Его хватало только на то чтобы глазеть и уворачиваться от водоворота преимущественно незнакомых лиц. Анатолию в такой обстановке было находиться непривычно. Казалось, кто-нибудь сейчас ткнёт пальцем и с презрением сорвёт с него костюм: и вот он уже стоит в затасканной олимпийке, кепке и кроссовках, выставленный на всеобщее обозрение под насмешки – побитый, неряшливый, не такой, как все эти люди вокруг. Он здесь чужой.  Тончик водит плечами, будто стараясь сбросить с себя новенький костюм, в котором чувствовал себя всё неуютнее. Тесные ботинки, рубашка, застёгнутая под завязку, плотный пиджак – всё это сковывало, давило, отнимало свободу. Он из другой среды.  Лало тем временем, происходящим явно наслаждался – он в этой толпе был как рыба в воде. У него был "фасад" – парадная сторона, которая демонстрировалась людям вокруг. Тончик свой отстроить не успел. Точнее, необходимости в этом не было. На улице всё открыто, прямо. И Анатолий был таким же. Он не привык скрывать, не привык хитрить, не привык что-либо умалчивать, не привык лицемерить.  Отвлекает его вид Лошало, который уже где-то успел достать два бокала шампанского. — Я не буду, — непроизвольно морщится Тончик, стоит ему подойти ближе.  — А я и не предлагаю, — Лало усмехается и тут же почти залпом вливает в себя один из бокалов.  Анатолия это зрелище раздражает столько же, сколько удивляет.  — Слышь, мы вроде как тут по делу, — грубо цедит он, оглядываясь отчего-то воровато, — Где этот твой "информант"? Лошало смеётся негромко, но заливисто и ставит пустой бокал на поднос одного из проходивших мимо официантов, устремляясь вперёд.  — Расслабься, Анатоль, — довольно бросает он на ходу, — Надо же извлечь хоть какое-то удовольствие. Когда ты ещё окажешься на таком приёме?  Тончик хмурится. Ответ скорее всего – никогда, и он это знал. Так или иначе, вся эта двоякость ему не нравилось. Сначала "не выделяться", потом приходит в вычурном костюме. Сперва "исключительно по делу", после развлекается. Словно все правила игры, которой Анатолий пока не понимал, были только для него. Не для Лало.  — Нам туда, — кивает тот на следующий зал, параллельно осушая второй бокал шампанского.  Тончик внезапно понимает, что странно. Лошало ведёт себя расслабленно и уверенно, более того, на него, похоже, не обращают особого внимания, по крайней мере из толпы он не выделяется – смеётся улыбается всем. Цыгане ведь тоже не из этой среды. Он должен быть здесь чужой, но отчего-то таким не воспринимается.  Анатолий вздрагивает, внезапно ощутив на себе чей-то взгляд. Он притормаживает и озирается, пытаясь понять, где находится наблюдатель. Тончик натыкается на холодные змеиные глаза и цепенеет.  С другого конца зала на него, не моргая, смотрит Альберт Зурабович.  Что делать? Сказать Лошало? Анатолий начинает метаться в толпе, выискивая глазами цыгана. Чувствует себя по-идиотски, словно потерявшийся в огромном магазине ребёнок.  Опомниться заставляет только холодная ладонь, цепкие и тонкие пальцы которой мёртвой хваткой сжались на его запястье. Тончик оборачивается, готовясь, кажется, сопротивляться, но застывает, глядя в острое и привычно хмурое лицо. Альберт молча кивает куда-то в сторону и тянет его за руку. Анатолия уговаривать не приходится. Он даже не успевает осмыслить то, зачем его куда-то тащат, как натыкается на Лало. Тот, кажется, присутствием Алика отнюдь не огорчён, по крайней мере спектр эмоций, отобразившимся на смуглом лице при его виде, можно было описать как "приятное удивление". Лошало даже звать не приходится – одного взгляда Альберта хватает, чтобы тот последовал за ними.  Останавливаются они только после того, как, пройдя по какому-то коридору, отдалились от главного зала достаточно, чтобы не быть услышанными. Рядом, кажется находятся уборные или комнаты обслуживающего персонала.  Алик коротко оглядывается, убеждаясь, что они остались одни. Тончику думается, что он сейчас что-нибудь скажет, но вместо этого Альберт разворачивается и даёт Лошало звонкую пощёчину.  — Больно вообще-то, — незамедлительно возмущается цыган, потирая огнём горящую щёку, но отчего-то усмехаясь.  — Недоумок, — злобно шипит Алик, видимо, опасаясь повышать голос, — Какого чёрта ты тут делаешь?! Ещё и его притащил! — он ткнул в сторону оторопевшего Анатолия. — Второй раз помереть захотелось?  Лало вместо того чтобы разозлиться или кричать в ответ, приподнимает руки, сгибая их в локтях, в примирительном жесте и растягивает губы в неприятной, льстивой улыбке.  — Брось, Алик, не кипятись, — он вновь усмехается и издаёт тихий смешок, — Разве так встречают старых друзей, восставших из мёртвых?  — Ты у меня сейчас обратно ляжешь! — рычит Альберт приглушённо. — Я тебе даже гроб не оплачу, без него в землю закопаю! — он поворачивается к Тончику и открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут же его закрывает, только смотрит выразительным и недовольным взглядом.  Анатолий этот взгляд отлично знает. Так Алик смотрел, когда видел его в синяках, которые остались после очередной драки. Так он смотрел, когда узнавал, что Тончик принёс очередную партию двоек из школы. Так Альберт Зурабович выглядел, когда был разочарован.  — Вам стоит уйти, — тихо и вкрадчиво произносит он.  — Волнуешься за нас? — Лошало хмыкает довольно, — Как мило… Где, кстати, Роман Дмитрич? — переводит тему он, до того как Алик успевает вновь разозлиться.  Альберт складывает руки на груди, поджимая губы почти надменно. — Роман Дмитриевича не пустила охрана, — ворчит он, украдкой неприятно усмехаясь, — А со мной Стрельников ссориться побоялся.  Лало отводит взгляд и кивает отстранённо. Тончик многое бы отдал, чтобы знать, о чём он сейчас думает.  — Пошли, — внезапно бросает Лошало, начиная удаляться быстрым шагом.  На Алика он так и не оборачивается.  Анатолий заметно помрачнел, а вот Лало хоть бы что. Стоит Альберту скрыться из виду за волнами толпы, с его лица попадают остатки лёгкой задумчивости и цыган вновь начинает улыбаться во все тридцать два.  — Он за тебя правда волнуется, — тихо подмечает Лошало, — Видел, как смотрит? Тончик в ответ только хмурится и цыкает. Он в это, в отличие от цыгана, совершенно не верил.  — Бред, — еле слышно бурчит Анатолий себе под нос.  Следующий зал встречает их приглушённым светом и яркими огнями танцпола. Музыка становится громче. Тончик хумрится, пытаясь разобрать текст замысловатой песни. Что-то на американском – сразу видно, кто организовывал приём и выбирал музыку.  Людей здесь не так много, как в общем зале – они рассеяны по танцплощадке. В центре преимущественно женщины, чьи украшения и платья отливают разными цветами в полутьме. 

When you feelin' all right, everything is up-tight Listen to sing a song that goes ding ding-a-dong And the world looks sunny, everyone is funny When they sing a song that goes ding-dang-dong

Анатолия отвлекает Лошало, который внезапно начинает пританцовывать. Он оборачивается на озадаченно застывшего Тончика и ухмыляется, взмахивая рукой в его сторону.  — Чего не танцуешь?  Анатолий от такого вопроса цепенеет ещё больше, возмущённо сводя брови к переносице.  — Я здесь не для этого, — недовольно отрезает он, делая шаг вперёд.  — Да ладно. Ты что, двигаться не умеешь, гаджо? — спрашивает Лало с насмешкой и почти любопытством.  Он тут же слегка отстраняется, начиная танцевать активнее. Тончик едва успевает следить за сапогами отстукивающими чечётку в такт песне. Цыган вертит плечами, и крутится из стороны в сторону, двигаясь волнообразно, ритмично. 

Ding-a-dong every hour, when you pick a flower Even when your lover is gone, gone, gone Ding-a-dong, listen to it, maybe it's a big hit Even when your lover is gone, gone, gone Sing ding-ding-dong

Лошало покачивает бёдрами и вскидывает руки, глядя на Анатолия с широкой усмешкой. Издевается, собака, — думает Тончик, решительно подаваясь вперёд и перехватывая смуглое запястье, унизанное браслетами.  — Так, всё, танцы закончились, — почти рычит он раздражённо.  Лало этого, кажется не ожидал, но сопротивляться не спешит, только улыбается растерянно.  — Не любишь танцевать?  Анатолий застывает, останавливаясь и, кажется, что-то вспоминая. В его глазах на миг мелькает… Какое-то отрешённое ожесточение.  — Вот в семидесятых и в прошлом десятилетии молодёж эти дискотеки просто обожала, — продолжает Лошало, — А ты что же? Тончик хмурится, поджимает губы.  — Мне не до дискотек было, — едва слышно цедит он, отводя взгляд.  Лало замолкает, будто понимая, что коснулся чего-то личного. На миг его лицо принимает почти серьёзное выражение. — Пойдём, — кивает цыган, высвобождая своё запястье из чужой хватки.  Толпа перед ними словно расступается, ну, или Анатолию так кажется. Лошало ловко петляет среди людей, выводя их в самый угол зала, туда, где стоял очередной стол с алкоголем и закусками.  — Вон она, — кивает он с ухмылкой. Тончик слегка растерянно переводит взгляд туда, куда указывал цыган и на секунду не верит своим глазам.  Там, наваждением из прошлого, стоит женщина в обтягивающем вечернем платье. Стройная, острая, как кинжал – короткая стрижка и выразительный макияж, на плечах красуется пронзительно-розовое боа. Её сложно не узнать.   — Нателла Наумовна! — восклицает Лошало радостно, тут же спеша поцеловать руку в белой перчатке по локоть. — Сияешь ярче всех бриллиантов сегодня, яхонтовая моя.  Стрельникова показушно смущается и растягивает тонкие губы в довольной полуулыбке, пока улыбающийся во все тридцать два Лало продолжает осыпать её комплиментами.  — Льстец, — бросает она с усмешкой, но, впрочем, беззлобно.  Цыган выпрямился и хмыкнул. — А где, позволь поинтересоваться, твой муженёк? Нателла тут же слегка хмурится и фыркает пренебрежительно, сморщив носик.  — Ой, и не напоминай о нём. Сидит с этим своим… Багдасаровым, — произносит она с презрением, — Марк Владимирович то, Марк Владимирович это… — Стрельникова театрально закатывает глаза, продолжая возмущаться. — Весь вечер вокруг него носится! А жена?  Лошало демонстративно неодобрительно покачал головой и цокнул языком. После, когда прелюдия к настоящему разговору, кажется, закончилась, он вздохнул и кивнул куда-то в сторону.  — К моему большому сожалению, у меня мало времени, — Лало хмыкнул и подмигнул, — Но мы обязательно обсудим это потом. А сейчас я бы хотел поговорить в более приватной обстановке, — он слегка прищурился, — Никто ведь не заметит, если я тебя ненадолго украду? Нателла усмехается с оттенком горечи и позволяет цыгану взять её под руку. Тончика они будто не замечали, что того начинала порядком раздражать.  — Было бы кому замечать, — картинно вздыхает Стрельникова.  — Вот и отлично, — Лошало довольно улыбается, — Анатоль, постой на стрёме, — бросает он тихо, прежде чем вместе со спутницей устремиться к закрытым дверям соседнего зала. Тончику действительно ничего не остаётся, кроме как стоять, как болван, и глазеть им вслед. Вот и вся его задача, всё предназначение. Подпирать дверь, стоя на стрёме и быть неотёснанным уличным отребьем, на контрасте с которым можно выглядеть лучше некуда! Анатолию резко захотелось бросить всё и свалить отсюда. А ещё лучше перед этим дать цыгану в бубен. Ни того ни другого он отчего-то сделать не мог, только хмурится в бессильном раздражении. Резко захотелось закурить, но сигарет, как и зажигалки, с собой не было. Когда до Тончика это дошло, он остервенело и приглушённо выругался, переводя взгляд на пёструю толпу. Заиграла какая-то выводящая своей резкостью и цветастостью музыка. Анатолий поправил козырёк невидимой кепки.  Даже в том "поручении", что ему дал Лошало не было никакого смысла. Кого надо было опасаться? Людям вокруг было явно плевать, они даже не заметили ничего необычного. И вообще… Какого?! Почему он должен выполнять какие-то "поручения" этого петуха? Он не его шестёрка!  Почувствовав, как закипает, Тончик решительно зашагал в противоположную от дверей, которые ему сказано было "стеречь", сторону. Нахер. Раз такой умный, сам справится, без его, Тончика, помощи.  Анатолий на самом деле не знал, куда идёт, просто птелял в водовороте людей в поисках тихого уголка. "Угол" представился приоткрытой дверью в ещё один зал. Тончик проскользнул внутрь не думая. Там было тихо и темно – мрак разрезали только несколько светильников по углам комнаты. В центре стоял длинный, причудливо извивающийся банкетный стол. Может хоть здесь можно будет покурить… — Ну так что? Здесь, господин будущий президент, нас никто не услышит…  Анатолий вздрогнул, узнав голос Стрельникова и едва успел юркнуть за угол стола, прячась под длинную белую скатерть. — Неплохо, неплохо для начала, — ответил уже другой, лишь отдалённо знакомый Тончику голос.  Кажется, он слышал его из телика, во время рекламы очередной предвыборной кампании.  — А что с остальными бандюгами? — продолжил судя по всему кандидат в президенты. — Не будут мешаться?  — Увольте, Марк Владимирович, — Анатолий живо представил, как Стрельников дёрнул уголком рта в своей обыкновенной холодной усмешке, — Какое уж тут "мешаться"? Как говорят американцы: "они у меня все в железных рукавицах". — Григорий издал тихий смешок, от которого у Тончика по спине пробежали мурашки. — Двоих я уже убрал, можешь не беспокоиться, — Стрельников помолчал с секунду, в потом продолжил, — Уговор такой, — он проверил плотность закрытой двери и всё равно понизил голос до вкрадчивого шелестящего шёпота, — Мы тебе президентское кресло, а ты нам денежки. Ну и кое-чего ещё – об этом позже.  Багдасаров, кажется, удовлетворённо хмыкнул. — Это мне подходит, — решительно отвечает он, судя по скрипу кожаных перчаток, пожимая чужую руку, — Вернёмся к продолжению вечера? — спустя пару секунд интересуется он уже слегка заискивающим тоном. Григорий Стрельников вновь издал тихий смешок. — Ну, шампанское ещё осталось.  Тончик отмер только спустя пару минут. Сердце колотилось где-то в ушах, заставляя слегка устыдиться и напрячься. Из видимых плюсов можно было выделить то, что Стрельников думал, что они мертвы. Из минусов – происходила какая-то мутная херня. Больше всего Анатолия раздражало то, что самостоятельно предпринять он ничего не может. Нет, ну, вообще может. Только вот он, несмотря на самоуверенность, был не настолько глуп, чтобы влезать в вооружённые конфликты. По крайней мере с теми, у кого есть огнестрел. Пусть с этим Лошало разбирается, раз такой умный.  Мстить Стрельникову у Тончика желания поубавилось… Не то чтобы он с самого начала этого хотел. Он не ссыкло. Просто не любил убийства. Да, глупо, наверное, для того, кто с малых лет связал свою жизнь с криминалом, пускай и невольно, но…  Перед глазами невольно возникло родное лицо.  — "Знаешь, да… У нас по факту нет права отбирать чью-то жизнь. Но правил это не отменяет, — Жила ожесточённо нахмурился, — Сильный жрёт слабого. И ты, малой, в этой жизни обязан стать сильным, если не хочешь, чтоб тебя перемололи." Анатолий вздыхает, сжимая ткань белой рубашки в районе груди. Если понадобиться, он будет драться. Хоть голыми руками. Всем ещё докажет, что многого стоит, что с ним лучше не связываться.  Осталось только разобраться, что делать теперь… Тончик вылез наконец из-под стола и на цыпочках прокрался к дверям зала, выглядывая наружу. Ничего не поменялось – толпа людей, приглушённые огни. Стрельникова с Багдасаровым не видно.  Воспользовавшись возможностью, Анатолий метнулся в толпу, поспешно пробираясь туда, где совсем, казалось бы, недавно исчезли Стрельникова и Лошало. В "их" зал он проникает без стука.  Ничего особо "важного" Тончик правда, кажется, не застал. "Переговоры" явно сводились на нет и подходили к концу, потому как Нателла даже не обратила на него внимание. Зато обратил Лало. Он обернулся, улыбнувшись тут же крайне довольно, отчего Анатолию вернулось желание дать цыгану по морде. Видимо, всё что надо было эти двое уже обсудили. — Пойдём, — прежде чем Тончик успевает возмутиться, тянет Лошало, — Мы с Нателлой Наумовной уже договорились, — при этих словах он как-то хитро глянул на женщину и тут же отвернулся, слегка подталкивая Анатолия в сторону выхода. Тот не возражает, ему хочется убраться отсюда как можно скорее. Останавливает только внезапное тихое и почти удивлённое: — Жилин? Узнала всё-таки. Ну, не узнать, справедливости ради, сложно. Тончик на миг притормаживает и оборачивается, награждая Стрельникову тяжёлым нечитаемым взглядом.  — "А давайте я вам чем-нибудь помогу." Тончик морщится, давя настойчивые воспоминания. Столько лет прошло, а он…  — Я, — глухо, не своим голосом отвечает Анатолий, словно на перекличке.  Двери за ним закрываются с глухим стуком. Нателле кажется, что спустя столько лет на неё до сих пор смотрит по-дестки искренний мальчик, стремящийся помочь всей своей простотой наивной души.

***

— Всё? — почти рычит нетерпеливо Тончик, вжимая голову в плечи. — Можем мы наконец отсюда валить?  Лошало не отвечает сразу, только лыбится довольно, словно раздражение и нетерпеливость Анатолия доставляли ему особое удовольствие.  — Погоди пару минут, Анатоль, — бросает он, тут же усмехаясь, — Не умрёшь.  Тончику от этого "не умрёшь" хочется от души пнуть цыгана. Тем не менее, он терпит, сжав зубы, и раздражённо наблюдает за тем, как Лало озирается, в поисках, кажется, ещё одного стола с бокалами. Ну конечно…  Лошало ловко разрезает толпу, продвигаясь к своей цели – там остался уже последний бокал шампанского. Он выныривает из водоворота людей, словно из воды, и решительно протягивает руку, тут же обхватывая стекло бокала и спотыкаясь пальцами о чужие. В кожаной перчатке. Стрельников вздрагивает растерянно и замирает, уставившись удивлённо в лицо цыгана. Несколько секунд они пялятся друг на друга оторопевше, а потом Лошало наконец отмирает, чтобы одёрнуть ладонь и развернуться.  Тончик словно в замедленной съёмке наблюдает, как тот, петляя и отталкивая людей, бежит в его сторону. А потом сам бросается бегом. Времени думать особо нет – у главного входа стоит охрана, значит бежать стоит через чёрный. Ещё бы его найти… Анатолий спиной чувствует, как поднимается суматоха: кто-то что-то кричит, люди торопятся расступиться. Его вскоре нагоняет Лало, который, поравнявшись с Тончиком, тут же оказывается огрет потоком ругани и не самых цензурных выражений.  — Доволен?! — рычит лидер "Алюминиевых штанов", резко сворачивая в бок. — Сработал твой план?!  Лошало вместо ответа грубо хватает его за руку, поворачивая и увлекая в дверь ресторанной кухни. Сзади слышится выстрел – пуля разбивает стекло, но проносится мимо.  — Ну да, так просто винить во всём меня! — выло огрызается Лало, выдыхая тяжело в поптыках не сбавить скорость.  — Нас сейчас возможно пристрелят, потому что ты бухнуть решил! — взрывается Тончик.  На бегу он опрокидывает один из шкафов, чтобы хоть как-то замедлить преследователей. Посуда, кастрюли и сковородки с оглушительным грохотом и звоном разлетаются по полу.  — Если мы выживем, я тебя придушу нахер! — Анатолий почти врезается в дверь, ведущую на, кажется, продуктовый склад.  Лошало успевает забежать внутрь прямо перед тем, как в древесину вонзается очередная пуля.  — Не истери! — рычит цыган, с кряхтением помогая задвинуть дверь тяжёлыми ящиками. — Если бы ты лучше смотрел— — То есть я, блять, виноват?! — Тончик едва подавляет в себе желание броситься на Лало с кулаками, вместо того чтобы бежать дальше. — Мы вообще здесь, потому что это была твоя идея! — он спотыкается, но тут же выравнивается и толкает следующую дверь. С улицы обдаёт потоком не по-летнему холодного воздуха. Анатолию на миг кажется, что они свободны. Он даже забывает ненадолго о намерении прикончить Лошало.  Перед ними открылась пустынная парковка, на которой стоял одинокий грузовик, и крутой огороженный низким заборчиком склон – почти обрыв – за которым плескалась река. Тончик хочет свернуть вбок, но оттуда, из-за машины слышится ругань, поэтому он по инерции несётся вперёд.  Чёрт. Плохо дело. Времени думать вновь нет, дорога каждая секунда. Лало смотрит вперёд и мигом улавливает ход чужих мыслей. — Нужно прыгать, — хрипит он, едва поспевая за Анатолием. — И без тебя знаю, — огрызается тот, только ускоряясь. Чёрт. Чёрт-чёрт-чёрт. Тончик сглатывает судорожно, одним прыжком перемахивая через низкую ограду, и жмурится судорожно, с силой отталкиваясь от земли. Слышится выстрел. Он, сжавшись, летит вниз, чувствуя лишь свист ветра в ушах.  Вода обжигает ледяным холодом.