Как карта ляжет

Не то чтобы Альберт Зурабович много ожидал от их очередного регулярного собрания, но надежды на решение некоторых важных вопросов он питал. Что удивительно, лидер «Алюминиевых штанов», как ни в чём не бывало, явился после всего им учинённого. Тончик, насупившись, сидел в углу с краю стола и, сложив руки на груди, буравил всех присутствующих крайне хмурым взглядом. Собирались они, как и почти всегда, в «Канарейке» — ресторане, принадлежавшем никому иному, как лидеру «Железных рукавов» — Григорию Константиновичу Стрельникову. Пока Стрельников вполголоса обсуждал что-то с одним из официантов, все сидели на удивление тихо. Алик вздохнул, подобно Анатолию складывая руки на груди, и принялся в который раз оглядывать присутствующих. Лошало сидел напротив Тончика, неподалёку от Малиновского, и лениво разглядывал собственные цацки, бренча браслетами. Видно было, что ему не терпится начать, чтобы поскорее закончить и уйти. Большого интереса к общим собраниям, а особенно к нескончаемому трёпу Стрельникова, Лало не проявлял. Сам Роман сидел рядом с ним, Альбертом, и уже минут пять занимал себя тем, что играл в злобные гляделки с Тончиком. Когда Григорий Константинович наконец соизволил повернуться к столу и устроиться на своём месте в середине, все нетерпеливо вздрогнули, обращая на него внимание. — Значит, тут такая тенденция… — начинает тихо Стрельников. — Хуенция, — еле слышно ворчит Малиновский, сцепляя пальцы в замок. Григорий встрепенулся. — Что? — Ничего… — с приторной усмешкой тянет Роман. — Продолжай, Гриш. Лошало сдавленно хрюкнул в кулак. Алик устало закатывает глаза и вздыхает едва уловимо. Если эти двое как обычно начнут собачиться, собрание точно затянется на лишний час, а может даже два. Или три, если кто-то из официантов додумается принести им выпивку. Стрельников, к счастью, провокаций пока не замечает, зато вот Тончик выглядел подозрительно настороженным — того и гляди вякнет что-нибудь крайне необдуманное и глупое. Чутьё Альберта не обманывает. Стрельников, любивший размазывать суть предложений в течение мучительных минут, не успевает договорить, когда его перебивает лидер «Алюминиевых штанов». — Давайте ближе к делу, ёпта, у меня ещё дела запланированы, — заявляет он, откидываясь на стуле. Пока Григорий долго думает, что ответить, в разговор встревает Малиновский. — Какие у тебя, интересно, дела? — язвительно интересуется он. — Пиво за гаражами со своей шпаной сосать? — Мои дела… Не твоё собачье дело! — огрызается Тончик, будто бы слегка растерянно. — Я ж не спрашиваю у тебя, чё ты сосёшь! — тут же нагло осклабился он. Роман на секунду замирает, а потом напрягается — его брови угрожающе съезжаются к переносице. — Да я тебя… — Рома, сядь, — одёргивает его Альберт, прихватывая за рукав пиджака и не давая полностью подняться со своего места. Малиновский возмущённо задыхается, косясь на него, как на предателя, что даёт Анатолию времени вставит ещё одну колкость. — Правильно. Ты б жены побоялся. С другого конца стола раздался удивлённый и, кажется, предвкушающий вздох Лошало. — Сукин сын, я тебя придушу! — рычит Роман, вскакивая с места и опрокидывая стул. Тончик подрывается зеркально, готовый, похоже, стартануть в сторону дверей зала в любой момент. — Господи, Рома, ты взрослый мужик! — кричит уже Алик, поднимаясь рывком и хватая Малиновского за плечо. — Уж научиться-то не поддаваться на провокации за сорок два года жизни можно?! У гробовщика самого явно руки чесались как следует накостылять наглому мальчишке, но он публичных побоищ предпочитал не устраивать. — Не, ну а чё он! — ребяческий почти возмущается Роман, взмахивая руками. — Ну да, Рома у нас само благоразумие, — включается наконец Стрельников, ехидно ухмыляясь. Малиновский замирает на мгновение, переключая внимание на лидера «Железных рукавов». — Ты чё щас вякнул? — Ничего, — Григорий вздёргивает уголок губ в еле заметной усмешке, — просто хотел сказать, что годы идут, а твоя придурковатость со временем не выветрилась, — наигранно непринуждённо пожимает плечами он. — Да у тебя рожа кирпича просит, я смотрю, — рычит Роман угрожающе, — не тебе, подкаблучник хренов, мне советы давать! — огрызается он тут же. Стрельников вспыхивает моментально. — А ну-ка рот свой быстренько как-нибудь закрыл! — уязвлённо повышает голос лидер «Железных рукавов». — Ты как со мной разговариваешь?! — Как с охуевшим идиотом! — Ты меня с зеркалом перепутал?! Алик, волей-неволей усевшийся обратно на своё место, только возмущённо обводит глазами зал, вскинув брови в злобном негодовании. Когда гнев Малиновского перешёл на Стрельникова, Тончик, судя по всему, почувствовал свою безнаказанность, а потому решил переключиться на Лошало, который с заинтересованным и довольным видом наблюдал за перепалкой двух лидеров, совершенно не замечая его деятельности. Анатолий стащил из какого-то стакана трубочку и теперь увлечённо рвал ближайшую салфетку, чтобы смастерить шарики и плеваться в цыгана. Это у него даже удаётся — первый попадает в цель, прямо в лицо Лошало, и тот вздрагивает невольно, переводя слегка растерянный и недовольный взгляд на парня. Оба, кажется, понимают: сейчас не самый подходящий момент, чтобы возникать, да и Лало не любил открыто затевать конфликт, поэтому он решает негласно пойти на молчаливую войну. Цыган аналогично находит трубочку, начиная изготовлять боеприпасы из попавшихся под руку салфеток. За их перестрелкой, незаметно для них самих, наблюдает Алик. Если бы хоть кто-нибудь обратил на него внимание, он бы увидел, насколько гробовщик зол — того и гляди, глаз начнёт дёргаться. После одного особо выразительного и витиеватого ругательства со стороны Малиновского, Альберт всё же не выдерживает — ударяет кулаком по столу и поднимается со своего места рывком. — Закрыли рты! — рявкает он, громко, так, что все присутствующие мигом замерли. В зале резко повисла напряжённая тишина. Удостоверившись, что его наконец слушают, Алик продолжил. — Что за балаган вы тут устроили?! Каждый раз одно и то же! Я сюда работать пришёл! С кем мне работать, с олухами и баранами?! С непроходимыми идиотами?! Альберт, злой, как чёрт, едва ли слюной не брызжал. Он, видимо, хотел сказать что-то ещё, но вместо этого яростно и остервенело выругался на армянском. Никто из присутствующих армянского, естественно, не знал, но посыл был понятен всем. — Алик, остынь, — примирительно вклинивается Малиновский, пользуясь паузой, воцарившейся в чужой ругани, — тебе надо успокоиться. — Я спокоен! — тут же выкрикивает Алик ему в лицо, хмуря брови лишь сильнее. — Я, блять, спокойнее, чем покойник в могиле! — цедит он сквозь зубы, скалясь. Роман приподнимает руки, сгибая их в локтях, будто капитулируя. Гробовщик был ниже его, но всякий раз умудрялся смотреть так, что этот факт из головы Малиновского вылетал. — Вы, — Альберт кивает на Стрельникова, продолжая прожигать Романа злобным взглядом, — идите бить друг другу рожи на улицу, если вам так неймётся. А вы, — он оборачивается в сторону притихших Лошало и Тончика, — прекращайте свой детский сад! Лало не удерживается и цыкает почти обиженно, за что тут же получает предупреждающий взгляд. Григорий Константинович тем временем косится на Романа возмущённо, но спорить не решается. Они все, пожалуй, привыкли к подобному. Уж Стрельников и Малиновский собачились часто. Роман был намного выше и шире в плечах, так что красный от злости Григорий рядом с ним выглядел, с некоторой стороны, смешно. Знакомы они, к слову, были со студенческих лет, и с тех самых пор носили звание… Худших друзей? Лучших врагов? Вряд ли этому можно было подобрать адекватное название. Делёж территории и споры на повышенных тонах были скорее показушными, или существовали лишь потому, что им обоим нравилось поорать. Сегодня грызутся, как собаки, а уже завтра Алику приходится забирать их пьяных из бара. Ну и кому ещё, в конце концов, выслушивать трёхчасовые монологи Малиновского о том, как он всех ненавидит и как его всё достало. Роман Дмитриевич даже был крёстным сына Григория Константиновича. Сейчас, правда, они оба были далеко не благодушно настроены. — Альберт, передай Малиновскому, что, как говорят американцы, претензии свои он может себе в задницу засунуть, — язвительно отпечатывает Стрельников. — Алик, передай этому коню педальному, что я ему сам сейчас в задницу присуну одну большую претензию, если он не заткнётся, — тут же рычит глухо Роман. Альберт делает глубокий, полный внеземной терпимости и умиротворения вдох и, сцепив пальцы в замок, произносит: — Вы, блять, сидите друг напротив друга. Лошало, который уже отчаянно хотел закончить это собрание и уехать наконец домой, измученно вздыхает, укладываясь лицом на столе. — Хорошо, — Алик на пару секунд прикрывает глаза и устало потирает переносицу, — бухгалтерию мы с горем пополам разобрали, теперь переходим к следующему, не менее важному вопросу, — он поднимает взгляд на Тончика и хмурится, — поведение «Алюминиевых штанов». Анатолий мигом нахохлился, хмурясь недовольно. — Бля, а я-то чё? — возмущается он. — Это вообще всё «Серебрянные шорты»! — Тончик поворачивается к Лошало, испепеляя его ненавидящим взглядом и чуть ли не приводя аргумент «он первый начал». До того, как это успевает перерасти в очередной спор, в беседу вклинивается уже порядком остывший Стрельников. — Знаете, давайте-ка без конфликтов, — Малиновский при этих его словах показушно фыркает, — у меня в общем-то на этот случай есть предложеньице… Сидящие за столом мигом настораживаются. Даже Альберт слегка наклоняет голову, давая знак, что хотел бы послушать. — В общем я неприятностей не хочу. И очередной войны за точки тоже, — Григорий слегка откидывается на стуле, расслабляясь и поправляя тёмные очки, — как говорят американцы… — Да скажи, блять, уже! — рявкает Роман нетерпеливо. Стрельников поджимает губы почти обиженно, но голос к счастью не повышает. — Есть у меня один райончик… — он деловито косится на собственные руки в кожаных перчатках. — В общем, я его готов уступить, а эти, — Григорий кивнул на лидеров «Шорт» и «Штанов», — пусть сами между собой делят и к друг другу не лезут. Тончик напускает на себя хмурый вид, но по загоревшимся глазам всё и так понятно. Лошало раздумывает чуть дольше и подаётся вперёд, сцепив руки в замок. — Скажи-ка, дра́го, а тебе от этого какая выгода? — интересуется он вкрадчиво, щуря глаза. Стрельников непринуждённо пожимает плечами и усмехается с оттенком язвительности. — Хочу всё утрясти до того, как ваши глупые игры в войну доберутся до меня, — он фыркает, видя, что на него смотрят с сомнением, — поступай как знаешь, но во вторник я буду ждать вас у складов на Железной. Обсудить вопросик. Без оружия, без парней, — добавляет Григорий, чтобы окончательно успокоить собеседников, — с глазу на глаз. Только вы свою шушеру не притаскивайте, — пренебрежительно бросает он, дёргая уголком губ в своём привычном жесте. — Идёт, — заявляет Точник недружелюбным тоном. Лало кивает.

***

Анатолий с собрания выходит в приподнятом настроении, что редко. Шагает широко, чуть ли не насвистывает себе что-то под нос, когда его неожиданно тормозят. Чья-то ладонь внезапно ложится ему на плечо, заставляя, вздрогнув, обернуться и зарядить кулаком по воздуху. Лошало ловко уворачивается, убирая руку и хмыкает. Обиженным или недовольным цыган не выглядел, только отчего-то хмурился напряжённо, хоть и усмехнулся привычно. — Чё надо? — не церемонясь интересуется Анатолий, готовясь при надобности ударить ещё раз. — Ты же не пойдёшь туда? Тончик от такого неожиданного и прямого вопроса замирает, тормозя и не сразу понимая, что имеется в виду. — Чё? Лошало вздыхает и закатывает глаза, с таким видом, будто разговаривает с кем-то крайне недалёким. Так он, пожалуй, и думал. — Мишто́ акана брэ, га́джо! — возмущается он, всплеснув руками. — Не будь дураком! Даже я вижу, что здесь что-то не так. Анатолий морщится, явно борясь с желанием плюнуть на пол, а лучше цыгану на сапоги. — Я твой пиздёж цыганский не понимаю, — огрызается он враждебно, пытаясь понять к чему клонит Лало. — Не ходи, — просто напросто отпечатывает Лошало, — я не пойду и тебе не советую. Тут нечисто что-то. Тончик от возмущения чуть ли не задыхается. — Ты чё мне указываешь? — рявкает он, вскидываясь, как собака. — Думаешь, я под твою дудку плясать буду? С хрена ли я тебя слушать должен?! — Да потому что нас пытаются наебать, ты что, слепой? — повышает внезапно голос Лало. Впервые на памяти Анатолия он выглядит действительно раздражённым. — Я тебе, значит, совет дельный дать пытаюсь, нет бы спасибо сказать, так ты опять за своё! — Иди ты со своими советами! Я их не просил! — Тончик почти рычит, вскидывая голову и поправляя козырёк кепки. Лошало был значительно выше его, и Анатолий только сейчас в полной мере осознал, как же этот факт его бесит. Цыган на него смотрит во всех смыслах свысока. Явно хочет быть «спасителем», умным самым, чтобы он, Тончик, потом приполз к нему в ноги кланяться с благодарностями. Анатолий выдыхает прерывисто, чувствуя, как в нём всё больше закипает злость. Да он скорее сдохнет! — Если ты думаешь, что можешь мной помыкать, у меня для тебя плохие новости, — рычит Тончик, сжимая кулаки, — я со своими делами разберусь сам! А потом у меня ещё и время останется тебя, паскуду, в землю втоптать! Лошало от такой пылкой речи слегка опешил, сделав невольно шаг назад. На его всё ещё хмуром лице читаются растерянность и раздражение. — Как скажешь, гаджо, — наконец холодно отвечает он, кривя губы. Чужие оскорбления и угрозы Лало явно всерьез не принял, но самолюбие его осталось задето. Тончик осклабился довольно и тут же развернулся, ускоряя шаг. Он себя чувствовал победителем. И насрать, что Лошало может быть прав. Это далеко не главное. Анатолий и сам на улице пожил, понимал, что так просто подобные обещания принимать на веру нельзя. Только вот навязчивые мысли в голове здравый смысл неплохо так глушили. Может, они наконец поняли, что он настроен серьёзно, может, сами восприняли всерьёз и решили вести дела наконец на равных. Самолюбие Тончика прямо-таки торжествовало. А окончательно добивало желание пойти наперекор Лало. Оно-то и поставило точку в этом вопросе. Уж что-что, а слушать цыгана он не собирался! Анатолий открыл дверцу автомобиля, лихо запрыгивая на переднее сиденье. Жизнь, похоже, налаживалась.