Как карта ляжет

Время шло, а ситуация с цыганами лучше не становилась. Сам Тончик с каждым днём становится всё злее, а последней каплей стало появление Лошало у его любимого пивного ларька. — Ты чё здесь делаешь? — рявкает Анатолий, словно собака, мигом оказываясь возле цыгана. Лало, как раз собиравшийся зажечь сигарету, которую достал из свежей пачки, на него косится удивлённо слегка, тут же улыбаясь и приподнимая руки с зажигалкой в примирительном жесте. — Расслабься, гаджо, всего лишь покурить покупал, — тянет он лениво, довольно миролюбивым тоном. Тончика это, впрочем, ничуть не успокаивает, лишь больше злит. — Те чё, собственного курева мало?! Или в твоём районе магазинов нету? Лошало пожимает плечами перед тем, как спокойно чиркнуть зажигалкой. — Такие продают только здесь, — он изгибает губы в ухмылке и выдыхает облачко дыма прямо в лицо лидеру «Алюминиевых». У Тончика разве что пар из ушей не валил. Он сейчас был без излюбленной биты под рукой, но готов был на цыгана и с голыми руками броситься — кулаки чесались ужасно. Пацаны патрулировали где-то неподалёку, а Лошало явно пришёл один. Словно не боится. Словно дразнит его, собака! Анатолий тем не менее терпит, только скалит зубы в бессильной злобе, будто понимая, что сейчас дракой ничего не решит. Тем более, если у Лошало с собой нож. — Пошёл вон, — разве что цедит он, чтобы не потерять достоинство. Лало, впрочем, не возражает нисколько — кивает легонько и улыбается снова, словно говоря, мол, «я и не собирался ни на что претендовать». — Да не кипятись ты так, — он затягивается коротко и, видя, что терпение Тончика на переделе, разворачивается покорно, — бывай, гаджо, — Лошало хмыкает и взмахивает ладонью, начиная удаляться вальяжной походкой.

***

Как бы Тончику не хотелось, цыгане нагло продолжали маячить в поле его зрения, появляясь всё чаще на улицах, которые он с бандой уже давным-давно окрестил своими. Простыми наездами и угрозами их с района выкурить не получалось, так что решено было придумать что-нибудь другое. План был прост как пять копеек — раз не получается вернуть свою территорию, нужно отжать новых. — Значит так, — Тончик деловито поправил кепку, тыкая пальцем в старенькую карту города, которую они нашли в чём-то среднем между гаражом и небольшим ангаром, служившим им пристанищем, — начнём отсюда и займём территорию вот здесь, — он проводит пальцем линию вдоль одной из улиц, — всё ясно? Павлуха, стоявший ближе всех, поправил свой козырёк, глядя неуверенно сквозь тёмные очки. — Так, вот здесь, — он указал на вторую точку, «приватизация» которой планировалась их лидером, — слишком близко к кладбищу. Нас же «могильщики» загребут! Тончик морщится, словно ему внезапно ткнули в единственную, но такую очевидную дыру в его плане. — Ля, Павлух, да не кипишуй ты так, — он фыркает намеренно пренебрежительно, — поставим их перед фактом, тогда не загребут. Мы, думаешь, для чего вот отсюда начнём? — Анатолий кивает на первую «точку» и ухмыляется самодовольно, явно гордясь задумкой. — У Тончика всё схвачено, — вставляет довольно Стас, по прозвищу «Мобила», лишь подкрепляя уверенность своего лидера. Молчаливый Барсетка лишь хмыкает, поджимая губы, после чего Тончик кивает. — Значит решено.

***

К Малиновскому соваться было опасно. Ему если попадёшься, мог и голыми руками до полусмерти избить. Тончика это, впрочем, не останавливало, когда он стабильно, примерно каждые пару недель, разрисовывал асфальт под его окнами рифмованными ругательствами забавы ради. Уж очень ему нравилось уклоняться от летящих сверху горшков и драпать со всех ног обратно в свой район под злобные выкрики. Так что попытаться пойти дальше было не так глупо. Нагло и опасно, но не глупо. По крайней мере так казалось самому лидеру «Алюминиевых штанов». Позарились они, к слову, на рынок, вернее, крайнюю его часть. И не просто какой-то рынок, а тот, за который Малина и Стрельников долго грызлись, как за одну из самых «наваристых» точек города. Права на «крышевание» и обустройство бизнеса в итоге достались Малиновскому, чем он всякий раз несказанно кичился перед последним, выпендриваясь при каждом удобном случае. Поначалу всё шло на удивление гладко. «Штаны» заявились в одну из лавок, с сумкой для денег и чёткой предъявой — у вас новая крыша. Ничего особо сложного, почти так же, как у них на районе. Продавец ковров при виде биты с гвоздями и красноречивой хмурости Барсетки, перегородившего своими плечами вход, долю из кассы выложил как миленький — Тончик только довольно хмыкнул, пересчитав наличку. — Я же говорил, прокатит, — заявляет он, стоит им выйти обратно на улицу под палящее летнее солнце. Павлуха, который больше всех сомневался в успехе предприятия, примирительно пожимает плечами, лопая пузырь из жвачки. — Ну чё, назад? — Н-е-е, обход не закончен, — тянет Тончик, ухмыляясь, кажется, предвкушающе, — мы только начали. Продолжают они, обходя ещё несколько ближайших прилавков и магазинчиков. Некоторые торгаши, конечно, пытаются сопротивляться, но все их попытки быстро сходили на нет под угрожающим натиском из рычания, кастетов, биты и грубой силы кулаков. Долго, однако, это не продолжается — «Алюминиевые штаны» уже собираются возвращаться восвояси, но мешкают. Тончик, словно почувствовав свою безнаказанность, колебался, кажется, желая позариться на бо́льший кусок территории. Павлуха на его предложение задержаться лишь хмурится едва уловимо, но ответить не успевает — Мобила прерывает их тихим «бля». Причина тревоги становится ясна сразу — к ним с уверенным видом приближаются рослые мужчины в пиджаках: зелёном и ярко-синем. Тончик разворачивается, почти не думая, когда из-за ближайшего угла выныривает ещё один — без пиджака, но в дурацких подтяжках, с серебристой цепью на шее. И с пистолетом за поясом… Дело дрянь — тут понятно и так. Штаны группируются: Барсетка выступает вперёд, Тончик становится сбоку, готовясь отбиваться. Только вот против огнестрела их грубая сила едва ли что-то значит. Враги прибывают стремительно — пути к отступлению перекрыты, они окружены, и тут, наверное, остаётся только молиться богу. Тончик, по крайней мере, почти готов был начать. — Жадность фраера сгубила, слыхал такую поговорку? — Да кто бы, блять, говорил, — рычит Анатолий, скалясь загнанно. Малина широко усмехается и тут же смеётся раскатисто, снисходительно, кажется. Он делает шаг вперёд и даёт знак своим людям, кивая, чтобы те расступились слегка. Улица опустела, словно вымерла — местные торгаши наверняка свернулись ещё тогда, когда увидели вереницу чёрных машин. — Просто верни мне моё и никто не пострадает, — тянет Малиновский, хмыкая в усы. Тончик оглядывает его пристально, изучающе. Широкие плечи как всегда обтягивает яркий малиновый пиджак, на шее поверх чёрной водолазки красуется увесистая золотая цепь, а на пальцах виднеются несколько массивных колец. Это что-то новенькое, отмечает мысленно Анатолий, косясь на последние. — А оно уже не твоё, — нагло заявляет лидер «Алюминиевых», усмехаясь враждебно. Повисшую тишину прерывает щелчок предохранителя. Малина хмурится недовольно, но всё равно, не оборачиваясь, приподнимает ладонь, давая мягкий знак слегка притормозить. — Значит так, — он коротко встряхивает головой, откидывая в сторону чёлку и морщится так, что шрам, проходящий через переносицу, собрался в складку, — предлагаю следующее: ты не споришь и отдаёшь деньги, а я в свою очередь вас не трогаю, — Малиновский скалится слегка, пока скорее предупреждающе, но в голосе его начинают угрожающе проскальзывать металлические нотки, — как тебе такой расклад? Тончик хмурится, но понимает — выбора тут особо нет, поэтому кивает Мобиле и, забрав у него сумку, швыряет небрежно одному из мужчин, стоявшему ближе всех. — Вот и отлично, — Малина расслабляется, мигом смягчаясь, словно внезапно осознаёт, что нервничать в этой ситуации нужно явно не ему, — раз уж так дело пошло, я с тобой пару вопросов хотел обсудить, с глазу на глаз, так сказать. У меня офис неподалёку, скатаемся? — Он хмыкает зазывно и достаёт из кармана дорогой портсигар, выуживая оттуда «курево» неспешно. Явно осознаёт — ему не откажут. И не потому, что рядом стоят его люди с пистолетами, а потому, что Тончик его авторитет признаёт, хоть и огрызается вечно, щенок эдакий. — Сначала пацанов отпусти, — цедит недовольно, но уже не так враждебно Анатолий, прожигая Малину напряжённым взглядом из-под козырька кепки. Того дважды просить не приходится — одна отмашка и мужчины в цветных пиджаках покорно прячут оружие, первыми отступая в сторону припаркованных за рынком машин. — Теперь поедешь? — переспрашивает Малиновский насмешливо. — Поеду.

***

Тончик сидит в кресле на колёсиках и разглядывает задумчиво стены чужого кабинета. Обставлен он по-мажорски, ничего не скажешь. Мебель импортная, много кожи, безделушки на полках всякие. «Здесь, наверное, одно только кресло стоит дороже, чем вся его прокуренная хата, доставшаяся в наследство от Жилы», — думается невольно Анатолию. От этой мысли становится как-то нервно. — Я о чём поговорить хотел… — начинает наконец Малина, отправляя окурок дорогой сигареты в ближайшую пепельницу. — Ты, Толя, пацан перспективный… Как насчёт подзаработать более честно, а не красть у других, м? — он усмехается, глядя на Тончика исподлобья, очевидно, ожидая реакцию. Тот несколько секунд молчит напряжённо, а потом цыкает, складывая руки на груди. Явно чувствует себя не в своей тарелке и это Малиновского забавит лишь больше. — А поконкретнее? — недружелюбно цедит Анатолий. — У меня тут, значит, недовольные появились, — тянет спокойно Малина, — не хотят видите ли на моё покровительство соглашаться, — он усмехается с оттенком раздражения, — зачем нам, говорят, крыша, если защищать ей не от кого? А я человек порядочный, мне в моём положении разве можно им утюгами и переломами угрожать? Вот и я думаю, что не по статусу, — продолжает довольно Малиновский, кивая сам себе, — тут значит ты с твоими ребятами и вступаете. Припугнёте их, а потом мы появимся, мол не знаем друг друга, подите вон. Проблема решена — мне доверие и гарантии, а вам пять процентов. Тончик хмурится вновь, видимо, раздумывая, что ответить. По его лицу видно — условиями он не удовлетворён. Но отнюдь не из-за размера предложенной доли, скорее из-за самого предложения. — Меня так дёшево не купишь, — цедит он презрительно, начиная, кажется злиться. Малина на него смотрит снисходительно. — Десять процентов. Тут уже Анатолий не выдерживает — вскакивает, ударяя с размаху кулаком по столу. — Ты чё, думаешь, я вообще тупой?! Хочешь, значит, на нас всю грязную работу спихнуть? Хочешь, чтобы мы у тебя на побегушках были, слушались и под ногами не путались?! А вот хуй тебе! — он скалится злобно, глядя Малиновскому прямо в глаза. — Я так просто прогибаться не собираюсь. На лице Малины эмоции стремительно сменяют друг друга. Сначала лёгкое удивление, затем смятение, потом раздражение, и, наконец, гнев. — А ты у нас, значит, независимым стал? — рычаще интересуется он, приподнимаясь в кресле, — Так я тебе твоё место с радостью напомню, если забывчивый сильно… Тончика чужой тон абсолютно не пугает. Напротив, на его лице появляется выражение одичалой звериной радости вперемешку с яростью — так он смотрел каждый раз, когда у него удавалось вывести Малиновского из себя. Он бы с удовольствием продолжил с ним пререкаться, однако остатки инстинкта самосохранения подсказывают: сейчас не время и не место, а потому Анатолий предпринимает не менее наглый шаг — разворачивается и идёт к дверям. — Моя свобода принадлежит только мне, — бросает он через плечо, перед тем, как выйти из кабинета. Его, что удивительно, никто не останавливает, даже не пытается. Малина лишь смотрит ему вслед раздражённо, а затем вздыхает устало, успокаиваясь через силу, и приземляется обратно в кресло. — Ой и наворотит он дел, — цедит он себе под нос недовольно, набирая параллельно знакомый номер на стоящем рядом телефоне. Гудки прерываются тихим щелчком. — Алё, Лошало?