Как карта ляжет

Тончик проблемы на своём районе решал «чётко», а именно в свойственной ему манере — грубо, резко и быстро. Со всякими залётными фраерами он не церемонился. Пинок под зад и удар в печень — то, что те, мягко говоря, получали в лучшем из случаев. В худшем — не особо комфортабельное место на окраине кладбища. Дёшево и сердито. С Лошало так не прокатило. Классический метод угрожающего наезда и запугивания провалился практически сразу, стоило тому насмешливо ухмыльнуться в ответ на претензии «Алюминиевых штанов». Тончик, конечно, не сдрейфил — держался как мог, в конце концов перед пацанами отступать было стыдно. А Лошало всё по боку — хоть битой перед его носом маши, сидит себе спокойно, курит свой вонючий кальян, выводит Тончика из себя мерзкой улыбочкой. Тормозило «Штаны» и то, что цыган было намного больше чем их. Не то чтобы численное меньшинство их лидера особо останавливало, однако, против очевидного не попрёшь — остроту цыганских ножей на себе не хотелось проверять никому. Те Анатолия ужасно бесили — лыбились, будто им всё позволено, звенели своими цацками, воняли дымом и каким-то сомнительным куревом, смеялись. Над ним, твари, смеялись. Наверняка, конечно, узнать было нельзя, только вот Тончику всё казалось, что каждый встречный над ним потешается, считает глупым мальчишкой, всерьез не воспринимает. Лошало уж точно. Уходя из табора вместе с пацанами, Анатолий думал лишь о том, как выкурить цыган с их района. Мысли в голове складывались плохо — перед глазами то и дело возникал ухмыляющийся нагло Лошало, которому жуть как хотелось надавать по его разукрашенной морде. Хотелось, но пока не получалось. Естественно, торговля цацками, гадание и танцы с бубном были лишь прикрытием для настоящего бизнеса. Барыг Тончик на своём районе терпеть не хотел. Только вот пока всё складывалось так, что его никто не спрашивал. Уходя, Анатолию только и оставалось, что пинать злобно камни под ногами и скалиться бессильно, проклиная Лошало и этот его сраный табор. Злость его достигает своего апогея тогда, когда засунув в привычном жесте руки в карманы олимпийки, Тончик не обнаруживает там мелочи. — Цыгане… Ненавижу, блять, цыган! — рычит он, плюнув тут же на тротуар.

***

И вроде терпеть было можно, всё бы ничего, только вот «Серебряные шорты» начали соваться в их, «Штанов», дела. По факту и словам самого Лошало, всё обстояло совершенно наоборот, только вот это были уже мелочи, на которые Тончику было абсолютно насрать. Это его район. Его территория. И работали здесь только его правила. А все, кто были с этим не согласны, могли развернуться и пойти нахер. Тончик даёт отмашку пацанам и первым бросается вперёд — выбивает хлипкую дверь с плеча, замахивается битой, окончательно снося её с петель. Каждый вколоченный гвоздь на ней — победа над очередным обоссаным соплежуем, который осмелился встать у него на пути. Анатолий выдыхает шумно, усмехается в самодовольном оскале, двигается короткими и резкими рывками. Он уверен в себе и прекрасно осознаёт своё доминирующее положение — это видно любому здесь. Пацаны шествуют следом, привычно уже, не нуждаясь даже в команде, начиная обшаривать прокуренную хату. Где-то в углу сейчас наверняка сидит её хозяин, уже наложивший кирпичей, и трясётся судорожно от страха. Тончика это лишь раззадоривает, заставляя двигаться быстрее в поисках жертвы. Тот, кто был должен им денег, уже наверняка осознал свой приговор ещё тогда, когда перед его подъездом с шумом и визгом тормозов остановилась побитая вишнёвая девятка, грохоча включённым на всю громкость бумбокса музлом. Так или иначе, убежать он не успел — Анатолий находит молодчика под одним из столов кухни и тут же хватает за шкирку, выуживая, словно слепого котёнка. — Допрыгался, урода кусок, — с кровожадной радостью цедит Тончик, вдалбливая его с размаху в стенку, да так, что трескается отжившая своё штукатурка, — забывчивый сильно? Так я тебе, тварь, напомнить пришёл, — он с глухим ударом впечатывает рядом биту, — деньги где?! — Н-нету, — выдавливает из себя мужчина, жмурясь испуганно, когда Анатолий скалится раздражённо. — Ты мне зубы не заговаривай! — тот хватает должника за ворот затасканной рубашки и тянет на себя. — Ты чё, бля, думаешь, лавочку прикрыл и отделаешься? Ты мне за прошлую неделю должен! Говори, где деньги, если жить хочешь! — Я… Я уже отдал, — бормочет нервно «жертва», тараща стеклянные глаза с покрасневшими капиллярами сосудов. — Тончик! — Тихо бля, я за дела перетираю! — рявкает Тончик куда-то назад, туда, откуда донёсся выкрик одного из пацанов, кажется, Павлухи. — Кому отдал?! — он скалится злобно, ударяя мужчину перед ним затылком о стенку. — Тончик, ёпт! Анатолий чуть ли не рычит, готовясь вновь рявкнуть раздражённо, но поворачивает голову и замирает с открытым ртом. — Им, — выдавливает сипло должник, кивая на стоящих позади цыган. Павлуха, подпиравший стену чуть поодаль, хмурится, осуждающе будто, и кивает резко, мол «слушать надо было». Лошало это замечает краем глаза и усмехается, демонстрируя золотой зуб. Он даже не успевает поздороваться — Тончик отпускает того, кого минуту назад собирался избить до полусмерти, и, с битой наперевес, шагает вперёд. — Совсем охуел?! — рычит он, останавливаясь в полуметре от лица Лало. — Ты чё здесь делаешь?! Лошало смерил его ленивым и насмешливым взглядом, будто раздумывая, отвечать или нет. Рядом, за его спиной, стояли четверо — все как один смуглые, темноволосые, и ухмыляются нагло. — И ты здравствуй, Анатоль, — наконец расслабленно тянет он. Закончить Лало, впрочем, не успевает — Тончик снова рыкает, перехватывая покрепче биту в руках угрожающе. — В жопу себе своё «Анатоль» засунь! Я спросил, чё ты и твоя сраная шайка здесь делаете?! Это моя территория! — он мельком покосился на съёжившегося в углу мужчину. — И мой должник! Лошало изгибает бровь в наигранном недоумении и даже поджимает губы, переставая на какое-то время усмехаться. По глазам зелёным видно: «шайкой» здесь считают именно «Алюминиевые штаны». Анатолий и сам понимает постепенно, что он находится в ситуации, как бы выразился кто поинтеллигентней — щекотливой. Только вот назад сдать мешают дикая злоба и упрямство. Их сейчас больше, чем цыган, это да. Только вот у цыган ножи, а у них грубая сила и бычий напор, да и только. По сравнению с ловкостью этих мразей в рубашках она — практически ничто. Лошало усмехается и смеётся тихо, снисходительно, отчего у оторопевшего злобно Тончика по спине бегут мурашки. — А вот тут ты ошибаешься, гаджо, — он фыркает, обнажая золотой зуб в полуоскале, — это наш клиент и деньги он должен прежде всего нам, — тянет Лало слащаво, кивая на стоящих позади сообщников, — мы всего лишь забрали то, что нам по праву причитается. А ты… — он глядит на Анатолия пренебрежительно. — Последний в очереди. Тончик от такой предъявы знатно охренел. Пару секунд он просто смотрит на цыган с шоком и злостью, а затем карты в его голове начинают наконец складываться. Вот куда утекали все «ларёчные» деньги последнее время. Вот почему их «должник» выглядит тщедушнее обычного. Сраные барыги отжали у него прибыльную добычу! — Да я тебя по стенке размажу, мразь! — рычит Тончик, замахиваясь битой. Цыгане реагируют быстрее — Лошало уворачивается ловко, а его подельники обступают «Алюминиевых». Анатолий и глазом не успел моргнуть, как к его шее оказывается прижато лезвие длинного кинжала. — Не советую, — шелестит тихо Лало, усмехаясь противно и щуря угрожающе глаза, — как у вас там говорят… Нож в печень, никто не вечен, а, Анатоль? — он смеётся хрипло и перебирает пальцами на рукояти вальяжно, разглядывая острое лезвие, поблескивающее в полутьме пыльной комнаты, — Не думаю, что ты в этом плане особенный. Тончик замирает, выдыхает хрипло, скалится в припадке бессильной злобы, стреляет взглядом по помещению. Его пацаны не двигаются — не решаются, когда к горлу лидера приставлен кинжал, а вокруг готовые в любой момент набросится цыгане, вооружённые тем же. Ждут команды. — Бля… Ладно, — хрипит наконец Анатолий, борясь с острым желанием плюнуть Лошало в лицо. Просить пощады, однако, совсем не в его стиле, поэтому он сам ждёт вердикт цыгана, прожигая его ненавидящим взглядом. Тот это прекрасно понимает и растягивает губы в улыбке, демонстрируя золотой зуб. — Вот и умница, гаджо, — Лало отводит лезвие изогнутого кинжала и вновь улыбается, — не люблю лишать жизни молодых… — он хмыкает слегка, проводя задумчиво пальцем вдоль кромки и покрепче перехватывая резную рукоять, перед тем как сунуть кинжал куда-то за пояс, под жилетку. — Ничего личного, просто бизнес, — Лошало разводит руками насмешливо и поворачивается к своим «сопровождающим», — Чава́лэ! Ама́ карада́са! — он усмехается, взмахивая рукой, наблюдая тут же, как остальные цыгане подхватывают небольшую сумку, судя по всему с деньгами, оставленную поодаль, и медленно обходят «Алюминиевых», покидая квартиру. — А ты, — обращается Лошало уже к Тончику, — постарайся впредь не мешаться, — он хмыкает, перед тем как начать удаляться. В след ему Анатолий смотрит со злобной растерянностью и ненавистью. Отмирает он только тогда, когда цыганские шаги окончательно затихают на лестничной клетке. Тончик делает глубокий вдох, стискивая в кулаке биту чуть ли не до треска. — Я убью его.