Не возвращай меня

После этого маленького разговора стало значительно легче, причём обоим. Сергей неуверенно предлагал помочь намазать чем-нибудь громадный буро-фиолетовый кровоподтек на ноге, всё ещё ощущая неловкость, как когда они только начали привыкать друг к другу. Гром радостно подхватил его эту инициативу, старался разговаривать помягче. Подумал, что разговор можно отложить. Им непременно нужно будет поговорить, но на свежую голову.       К счастью, они успели помириться до очередного похода к психиатру. А иначе это бы всё значительно усложнило. Игорь понятия не имел, как бы привел к ней на приём немого, шарахающегося от него, Разумовского… К тому же в этот раз пришлось еще и маскироваться как следует. Игорь сменил приметную кожанку и кепку на бейсболку и ветровку, а Серёжа уже привычно натянул капюшон до самого носа, скрыв рыжие пряди до последней волосинки. Он заметно нервничал, когда они спустились во двор, зато в этот раз шёл самостоятельно, не опираясь на Игоря. Всё равно, правда, запыхался в конце. В машину садился с замиранием сердца, помня, как было паршиво ехать все предыдущие разы, но сегодня и это далось куда легче. Так что хотя бы сегодня Сергей смог полюбоваться видами любимого города. Было странное ощущение, как будто он в игре и весь остальной Питер, кроме квартиры Грома, — это закрытые локации, которые пока ему недоступны. Недавно разблокировалась локация с диспансером. Может в скором времени получится открыть что-то ещё? Вот бы сейчас просто погулять по Летнему саду… желательно совсем рано, когда туристов ещё не так много. Вряд ли Игорь на это согласится, было как-то страшновато его об этом просить… может… может на День Рождения? Но он ещё так не скоро… Сердце ныло от невозможности прикоснуться к тому, что буквально находится за стеклом, как будто вся эта жизнь не про него, и он смотрит её как зритель, или зверь в зоопарке. И тут же больно прикусывала совесть: в его ли положении жаловаться? Он должен благодарить каждую минуту, за то что видит сейчас улицы, а не грязные стены палаты.

***

      С очередью тоже повезло: всего трое пожилых людей, которым не было никакого дела до двоих новоприбывших. Мужчина читал книгу, а женщины, очевидно, нашли общую тему и негромко переговаривались, обсуждая всё подряд: и прошлый приём у подменного врача, и то как в июле град побил всё в огороде на даче, и как цены сильно выросли… Их болтовня почти гипнотизировала и убаюкивала. Серёжа даже задремал, вроде как продолжая слышать всё вокруг, но при этом погружаясь в уютную, ватную тяжесть. Казалось бы только прикрыл глаза, а когда Игорь коснулся руки, поднимаясь, Разумовский шумно вздохнул, вываливаясь из дрёмы, и расфокусированно оглядел опустевший холл. Марина Викторовна снова встретила их приветливой улыбкой, и в этот раз Сергей впервые не чувствовал себя в кабинете, как в ловушке, может потому что Игорь, не раздумывая, зашел вместе с ним и сел рядом. Стулья для посетителей были как обычно повернуты чуть под углом к столу, поэтому усевшись они совсем чуть-чуть соприкасались коленями. Как только тревога начинала поднимать голову, Серёжа тут же переключал внимание на это заземляющее касание. Врач возмутилась и посочувствовала по поводу случившегося на крыльце в прошлый раз и сказала, что он может поделиться, если происшествие его всё ещё беспокоит. Но Серёжа покачал головой. — Зайчик, тебе сложно пока открыто рассказать о своих переживаниях и тревогах, поэтому я подготовила небольшой тест, — мягко обратилась психиатр к парню. — Просто отметь варианты, которые тебе наиболее подходят. Она заметила, как Сергей кинул на неё быстрый, осторожный взгляд, метнувшись тут же к протянутым листам. — Серёженька, ты не переживай, мне это нужно исключительно для того, чтобы понять твоё психоэмоциональное состояние и понять, стоит ли корректировать дозировку и препараты. Разумовский неуверенно взял ручку и заметил список вполне стандартных вопросов, на которые он отвечал десятки раз. Разве что этот тест действительно был куда короче, чем ему давали там. Те тесты могли занять час, вопросы бесконечно дублировали друг друга, чтобы запутать и подловить, к концу мозг едва ли соображал и было сложно понять, что ты на самом деле чувствуешь и ощущаешь. Чтобы не давить на него молчаливым вниманием, Марина Викторовна заговорила с Игорем, спрашивала как он сам, беспокоит ли что-то его самого, и они негромко общались, за что Разумовский был им очень благодарен. Закончив, он не смог побороть легкого волнения, когда отдавал листы на проверку. Врач быстро пробежалась по ним, выписала какие-то цифры, произвела свои непонятные расчеты и довольно скоро сделала вывод. — Так, мой хороший, у нас всё ещё присутствует сильная дезадаптация. Тревожность на высоком уровне и депрессия пока ещё одолевает… Сергей обеспокоено пожевал нижнюю губу и неосознанно принялся отковыривать кожу у ногтей на больших пальцах. Поверх легла сухая, теплая ладонь, мягко останавливая. Он поднял встревоженный взгляд, и Игорь улыбнулся уголком губ, слегка покачав головой, мол, не надо так. Пальцы тут же перестали и покорно легли на бедра. — Вы молодец, прогресс виден и он очень большой, — тут же добавила психиатр, посмотрев на него поверх очков. — Но вам всё ещё очень тяжело. Я бы порекомендовала антидепрессант посильнее и… — Не хочу, — вырвалось у Серёжи. Он понял, что это прозвучало резковато, поэтому прочистил горло и добавил: — Я… не хочу п-пить более сильные преп-параты… Не хочу постоянно спать и… и ничего не ощущать… ничего не делать… это убивает. Он произносил это тихо, но уверенно, хотя взгляд упёрся в столешницу, избегая пытливого взгляда врача.  — Солнышко, а чем бы ты хотел заниматься? — С искренним интересом спросила Ефименко, чтобы немного снизить напряжение и переключить его мысли на нечто более приятное. Парень не знал, стоит ли это упоминать при Игоре… и, конечно, вовсе не ожидал, что именно он заговорит вместо него, будто поняв причину затянувшейся паузы. — Кхм… ээ… Серёга стесняется, видимо, — с косой ухмылкой начал Гром, похлопав его по колену. — Он дипломные работы по информатике… ну или по программированию, я сам не разбираюсь… короче, на заказ пишет. — Да вы что? — расплываясь в улыбке тихо воскликнула Марина Викторовна. — Да! И там, короче, вся комиссия офигевает, в пример ставят, — с энтузиазмом продолжил майор. Серёжа украдкой бросил на него осторожный, удивленный взгляд из-под чёлки. — Серёжа, я восхищена, — Ефименко одарила его сияющим взглядом. — Вы в таком состоянии пишите сложнейшие работы, да ещё и успешно. Вас не зря называли молодым гением. — Ему же… ему это ведь не вредит? — решил уточнить Гром. — Нет, что вы! Если Серёжа делает это самостоятельно, без внешнего давления, и ему это нравится, то это наоборот просто прекрасно! — С искренней радостью отметила врач и перевела взгляд на Игоря. — А вы, я вижу, гордитесь успехами Сергея? Мужчина вдруг стушевался, особенно под удивленно вскинутым взглядом голубых глаз. — Не ну… конечно горжусь, — неловко начал он, криво улыбаясь. — Я названия-то не понял, а он там целые дипломные пишет, да ещё и в таком состоянии. Цвет лица Разумовского сравнялся с алым скоросшивателем на столе. Он совсем занавесился своей чёлкой и натянул рукава до самых костяшек. — Ой, ну вы меня радуете сегодня, мальчики, — женщина широко обоим улыбнулась. Потом постучался кончиком ручки о стол, о чём-то задумавшись. — Ну смотрите, если медикаментозно не хотите курс менять, то могу еще один вполне успешный метод предложить. Депрессивные состояния и ряд других расстройств успешно лечится ЭСТ. — Это чё такое? — нахмурился Игорь, пытаясь откопать в голове расшифровку этой аббревиатуры. — Электросудорожная терапия, — подсказала Ефименко. — Электросу… — брови Грома совсем пригнулись к переносице, а потом он поднял хмурый взгляд. — Это, случайно, не как в «Пролетая над гнездом кукушки»? — О, нет конечно! — Да… Их ответы прозвучали одновременно. Игорь поднял брови и перевел взгляд с одного на другую. Улыбка врача застыла. — Что же… — Подождите, — Гром поднял ладонь, прерывая её, а сам обратил внимание на Разумовского, который как-то весь жалко ссутулился и оцепенел. Его снова начало крупно, волнами, потряхивать. Мужчина медленно протянул руку и отвёл от бледного лица рваную рыжую чёлку. — Тебе… это уже делали? Серёжа посмотрел на него и закивал; тонкие, искусанные губы задрожали и искривились, в попытке сдержать истеричные слёзы. Больше всего на свете ему не хотелось снова реветь перед Игорем. Сколько можно. Но… но… — Солнышко, — всё-таки снова попробовала врач, чуть подавшись вперед, укладывая пышную грудь на стол, — я помню про шокер, мой хороший. Но это совсем другое, это медицинская процедура. Её в специально оборудованном кабинете проводит врач. — Я знаю… — голос сел до шёпота, с острого кончика носа сорвалась прозрачная капля, подгоняемая следующей по уже проторенной дорожке. Гром, не спрашивая, вытащил бумажную салфетку из коробочки на столе и протянул Разумовскому, тот непослушными пальцами взял её и промакнул щёки и нос. А потом он с самым мрачным видом повернулся к Марине Викторовне: — Вы всерьёз думаете, что я допущу продолжения этих психиатрических пыток?! — его голос звучал, как низкое рычание, обманчиво спокойное, но угрожающее. — Вы в своём уме? Сами мне тут про последствия физического насилия затирали, а теперь что? Током предлагаете по нему херачить… — Да господь с вами, Игорь Константинович! — врач пришла в ужас от его предположения. — Это же не так происходит! В фильме художественный вымысел, основанный на допотопных методах, которые были лишь в самом начале изучения этой методики. Сейчас процедура проходит под общей анестезией, к тому же пациенту вводятся миорелаксанты, соответственно для пациента процедура проходит незаметно и безболезненно, поэтому… — Не правда! Этот сдавленный выкрик сквозил такой обидой и болью, что Игорь тут же перевёл на него взгляд и почувствовал, как тот едва сдерживается. Он снова начал крупно дрожать, расширившиеся глаза выглядели остекленевшими, пальцы сжались до белых костяшек. — А что… — начал было майор. — Они… они просто п-привязывали меня к этой кушетке рем… ремнями… и, — он тяжело сглотнул ком в горле. Частое дыхание мешало выталкивать из себя слова, но они рвались вопреки всему. Голос прыгал, срываясь с шёпота на истеричные, хриплые ноты, — к голове… цепляли д-датчики… какие-то шт-штуки к… к вискам… и в рот вставляли… чтоб-бы заж-жать зуб-бами, — чем больше он говорил, тем сильнее сбивался и заикался. — Я б-был в соз… сознан-нии и… — Тихо-тихо, никто ничего не сделает, слышишь? — Игорь прервал этот ужасный рассказ и сел поближе, скрипнув стулом, чтобы приобнять за дрожащие ссутулившиеся плечи. — Зайчик, — неуверенно произнесла Марина Викторовна, явно силясь понять, что из этого правда. Скорее всего мальчик просто очень впечатлительный, возникли ложные воспоминания. — Если для тебя это такой сильный триггер, то конечно такой метод не подходит. Давай попробуем ещё раз через лекарства и нужно обязательно побольше гулять, уделять время своим хобби, и… надеюсь однажды ты сможешь открыться на сеансе психотерапии. Серёжа вжался боком в Игоря, будто Ефименко в любой момент могла схватить его и утащить. Сам майор находился в раздумьях, с одной стороны врач явно знает, как именно проходит процедура, с другой стороны реакция Сергея была очень уж красноречивой. Что ж, надо как следует порыться в методах Рубинштейна. Жаль сегодня пришлось пропустить его задержание, он мечтал бы лично приложить его мордой об пол и уволочь в участок, но… может и к лучшему, что его там нет. Дима контролировал процесс, а ему можно доверять. — Мы… пожалуй, пойдём, — Игорь поднялся, утягивая за собой одеревеневшего Серёжу. — Вы там напишите, что надо в аптеке взять… ну, и чтобы от них плохо не было.       Стоило им покинуть кабинет, как Разумовский вскинул на него полный тревоги взгляд, вцепившись в рукав. — Иг-горь… я не вру. Это правда было, я не… — Серёг, успокойся, хорошо? — Игорь взял его за плечи, заставляя посмотреть в глаза. — Я тебе верю, слышишь? Я верю, что здесь они делают так, как она сказала, и верю, что этот садюга мог вытворять в своей клинике то, о чём говоришь ты, — потом он заметил невысказанный вопрос, который буквально читался на лице. — Не бойся, ни на что подобное я не соглашусь тебя отдать. Голубые глаза посмотрели с благодарностью и надеждой. Игорь похлопал его по плечу и направил к выходу.

***

      Они уже добрались домой и сели обедать, когда телефон Грома задребезжал вибросигналом и сдвинулся по столешнице. — У аппарата, — прожевывая кусок хлеба с колбасой ответил он. — Игорь, привет! Я сразу к делу, — Дима был явно чем-то взволнован. — У Рубинштейна в кабинете много всего интересного лежит, конечно, но мы, можно сказать, случайно нашли его потайной сейф, а в нём… — Ну что там? — нетерпеливо и чуть раздраженно потребовал майор, продолжая между делом обедать. — Там… неофициальные варианты истории болезни пациентов, где всё как есть расписано, но самое главное, там… там видеозаписи. — Бля, Дубин, ты спецом интригу держишь? Скажи уже нормально, — Гром откинулся на стуле, хмуро глядя в пространство. — Он снимал эксперименты с пациентами на видео. Давал комментарии. Почти все записи с Сергеем. Игорь выпрямился и отложил бутер, в груди неприятно свернулось гадкое предчувствие. — Мне… мне кажется, ты должен это увидеть… — тон голоса, каким произнёс это Дима, лишь добавил тревоги. Игорь невольно встретился взглядом с беспокойными голубыми глазами.

***

      Они не стали пока ничего говорить об этом Разумовскому, сегодня для него и так уже было много стресса. Поэтому Дима просто сменил Грома, оставшись вместо него в квартире, пока сам майор отправился в участок, изучить один из главных вещдоков. Игорь решил оставить изучение бумаг на потом, видео даст информацию куда быстрее и, возможно, в исчерпывающем объёме. Он вставил маленькую плоскую штучку в картридер и раскрыл папку, в которой было ещё бесконечное множество таких же жёлтых квадратиков. Отчего-то пальцы покалывало нервным нетерпением, одновременно хотелось и поскорее изучить содержимое, и не прикасаться к нему вовсе. Странно, ведь за свою служебную жизнь чего он только не повидал… и отвратительного, и ужасающего, и в этих файлах вряд ли было нечто, способное произвести на него большее впечатление. Основных было три папки, названные, очевидно, инициалами пациентов. В двух папках «ВЭК-144» и «ФКЕ-315» было буквально по два-три видеофайла. А вот в папке «РСВ-204» их было несколько десятков. Каждый назывался примерно одинаково «Экс. 5», «Экс.18» и так далее. Иногда «экс» (не сложно было понять, что это «эксперимент») растягивался на многочисленные «Экс. 3.1», «Экс. 3.2» и мог заканчиваться «Экс. 3.14». Судя по всему, некоторые эксперименты длились несколько дней? Предстояло это выяснить.       В кабинете было темно, Игоря и кружку кофе рядом с клавиатурой освещал только свет монитора. Он закрыл дверь и попросил никого не беспокоить, и вскоре записи полностью поглотили его внимание. Каждая из них начиналась одинаково: где-то за кадром спокойный и размеренный голос Рубинштейна сообщал дату, время и номер эксперимента. Видео снималось зачастую из угла комнаты, позволяя охватить всё происходящее. Конечно в самой многочисленной папке «РСВ» обнаружился Разумовский. В некоторых видео, будто бы и вовсе ничего не происходило: он лежал на кровати, либо сидел в смирительной рубашке на стуле за столом, не проявляя никакого интереса ко всему, что происходит вокруг. Вениамин Самуилович беседовал с ним, пытаясь уговорить «дать поговорить с ним». У Игоря сжалась челюсть. Ублюдок не пытался лечить, он делал всё, чтобы спровоцировать и вытащить Птицу из его сознания. Иногда он торговался с Сергеем: позволишь поговорить с ним, и получишь таблетку. Черт его знает, что за таблетка, но Серёжа бросался на неё, будто от этого зависела жизнь, а психиатр лишь посмеивался, будто всё это было невероятно забавно. Иногда у Разумовского будто совсем не оставалось сил спорить и вторая личность действительно брала верх: глаза наливались золотом, губы искажала жутковатая улыбка, напоминавшая оскал, и он с садистским удовольствием говорил, что сделает с врачом и другим медперсоналом, когда освободится. Но освободиться не выходило и эксперименты продолжались. Поначалу Игорь даже немного расслабился. Возможно под страшным словом «эксперименты» скрывался этот идиотский шантаж и словесные баталии. Но вскоре эта догадка потерпела крах. Игорь никак не ожидал увидеть на следующей записи пристёгнутого к кровати Разумовского, к которому подошел медбрат, вколол что-то в бедро и закрыл дверь. Видео длилось более двух часов. Игорь кликнул несколько раз мышкой, проматывая в разные моменты. Уже через сорок минут тело парня скрутил спазм, он метался и стенал. Выкрикивал что-то неразборчивое. Мышцы напрягались, вены вздыбились под кожей. Его ломало и выгибало, но фиксация была достаточной, чтобы просто впиваться, оставляя синяки и раны. К концу второго часа в комнату зашла невысокая рыжеволосая девушка в медицинском халате. Та самая Софочка? Она нисколько не изменилась в лице, что, наверное, сделал бы любой адекватный человек при виде такой картины, просто подошла, стальной хваткой схватила его за подбородок, удерживая голову на месте, её аккуратный маникюр впился ему в щёки. Пальцами другой руки Софа раскрыла ему веки и несколько мгновений наблюдала. Потом брезгливо убрала руки и повернулась к камере: — Изменений в радужке нет. Цвет по-прежнему светло-голубой. Наблюдается ригидность мышц, спутанность сознания, панические реакции. Желаемого эффекта препарат не дал. На этом она вышла, больше даже не взглянув на Сергея, который заплетающимся языком пытался попросить её о чём-то, провожая безумным взглядом. В какой-то из дней ему просто не давали засыпать. Голос Рубинштейна прокомментировал, что методика депривации сна показала высокую эффективность, потому что на вторые сутки совершенно измученный Сергей просто потерял сознание, пробудив Птицу. Но тот просто принципиально молчал. Еще несколько часов бесплодных попыток и эксперимент был закончен. Потом была ванна с крышкой и, судя по крикам Разумовского, холодной водой. Его закрыли там и оставили на несколько часов. Он срывал голос, умолял, но никто не приходил, до тех пор, пока изнутри по крышке не раздался внушительный удар. Сила его явно превышала физические способности истощенного парня. В комнату тут же зашли санитары, а следом и сам Рубинштейн. Они отомкнули крышку, откуда попытался вырваться разъярённый Разумовский, глядя вокруг безумными янтарными глазами. Санитары на дали ему добраться до доктора, скрутили и снова надели смирительную рубашку. Многие эксперименты включали в себя разные уколы и таблетки, реакции на каждые из них были очень разными: от полнейшей заторможенности, близкой к отупению, до дичайших конвульсий, криков и мольбы прекратить. Одно такое видео произвело особо неизгладимый эффект. Закадровый голос Рубинштейна возвестил, что для проверки отклика второй личности будет использована техника пирогенотерапии с внушительной дозировкой Сульфозина. Для записи Вениамин Самуилович предупредил, что она ведется уже после введения препарата. На теле Разумовского не было ни единой верёвки. Он лежал в странной, какой-то закостеневшей позе: согнутые руки сжались, до красноты корябая пальцами кожу на груди, мышцы на тощих ногах напряглись так, что их очертания чётко просматривались. Периодически его сотрясали приступы крупной дрожи, больше походившей на судороги, вместе с которыми из груди вылетал хриплый вой. Стоило врачу включить основной свет, как Серёжа зажмурился от резко осветившейся комнаты и мотнул головой. На висках вспухли синие прожилки вен, а внешние уголки глаз воспалились от солёной влаги, склеивая рыжие ресницы. — Н-не надо... я не... я не знаю! Клянусь я не контролирую его! — полушёпот срывался на истеричные выкрики, так что голос звучал на октаву выше. Рубинштейн подошёл к парню, который продолжал корчиться на кровати и нести что-то бессвязное. Врач ногой подтянул стул и опустился на него, склоняясь над Разумовским. — Сергей? Слышите меня? — мутный, но удивлённый взгляд уткнулся в его лицо. — Я очень хочу вам помочь, но для этого мне нужно поговорить с вашей второй личностью, понимаете? Вы сами сейчас усложняете себе ситуацию. В голубых глазах читалось непонимание, веки очень тяжело смыкались, словно тонкая кожа наполнилась свинцом. Иссохшие, белёсые губы снова растрескались, и из них сочилась кровь, особенно заметно в маленькой ложбинке посреди нижней губы. Он несколько раз беззвучно открыл и закрыл рот, пытаясь обличить в слова ту сумятицу, которая творилась в сознании. — Венимаинсамилч... — получалось почти на всхлипе, припухшие нижние веки снова полнились слезами. Но дальше его имени пока ничего не выходило. — Ну-ну, всё скоро закончится, если вы пойдёте на контакт — увещевал Рубинштейн. — Зачем вы так себя мучаете? Серёже не удалось ответить и он почти выгнулся, запрокидывая голову и мучительно подвывая от явно нестерпимой боли. — Тише-тише, где сейчас болит? — Проявляя притворную заботу, совершенно бесстрастным голосом спросил психиатр, положив руку на очевидно пылающий лоб. Сергей льнул к руке мужчины, иногда глаза почти закатывались, когда тело охватывал очередной приступ озноба. — Руки... н-н-ноги... болит... всё... спину бо-о-ольно, — последнее слово он протянул на вскрике, выворачивая Игорю душу. Грому никогда не доводилось видеть таких мучений. Хотелось ворваться прямо через экран и остановить эти пытки, но внутри всё скручивалось обжигающим осознанием, что это уже было. Между тем Рубинштейн на экране решил исследовать места уколов, перехватил Серёжу поперёк груди и медленно повернул невесомое тело на бок. Разумовский вцепился в его запястье мертвенной хваткой, ещё немного и пальцы, мучимые агонией, сломают кости. Вениамин Самуилович поморщился. На спине, прямо под лопатками виднелись два воспалённых, красных бугорка; такие же обнаружились на ягодицах. У Игоря в голове не укладывалось то, что он видел перед собой. Этого просто не могло быть. Они живут в двадцать первом веке, а по клиникам продолжают использовать "карательную психиатрию"? В это было бы невозможно поверить, если бы перед его глазами не корчилось в муках самое живое доказательство. Происходящее просто не укладывалось в голове. Он думал, что эти байки остались далеко в прошлом... Про этот треклятый сульфозиновый крест* ещё на первом курсе страшилки ходили. А эта тварь, очевидно, решила на практике испробовать. Какая же мразь! Вогнать столько серы в хлипкого мальчишку... Его мучения представить страшно. Игорь уж точно никак не думал, что увидит когда-нибудь этот ужас наяву. Через долгие, агонизирующие минуты тело обмякло, но тут же веки распахнулись, загораясь живым, свирепствующим огнём. Яростное выражение лица не смягчала совершенно ледяная улыбка. — Сера, доктор? Решил дополнить картину, чтобы ад выглядел реалистичнее? — у него было шумное дыхание, лицо иногда кривилось от боли, но справлялся он явно лучше Сергея. — Ну наконец-то, мой вы дорогой! — Рубинштейн разве что не подпрыгнул на месте от радости и тут же схватился за блокнот. — Вы испытываете сейчас те же физические страдания, что и Сергей? — Кстати об этом… Ты в курсе, что если бы не я, ты бы мог его убить сейчас этим экспериментом? — почти лениво спросил Птица. — Сердечко-то у пациента, вашими стараниями, слабенькое. Да и организм в целом. — Ситуация под контролем, — почти добродушно отозвался врач. — Мм, — понимающе хмыкнул желтоглазый. — Всё жду момента, когда смогу заставить вас кричать во много раз сильнее, и буду упиваться этим звуком как самой изысканной симфонией. Я начиню вас серой, как фаршированную индейку. Врач и пациент тихо рассмеялись, и оба этих смеха звучали максимально жутко. Запись закончилась, и Игорь только сейчас начал дышать. Сердце гулко колотилось в груди, он хлебнул мерзкий, остывший кофе и, передернув плечами, открыл другой файл, поближе к концу. И, черт его дери, именно с него началась целая серия небольших видео с электросудорожной терапией. Только при чем здесь слово «терапия» было совершенно неясно. Он смотрел на подготовку, на переполненные животным ужасом глаза Разумовского, который хрипло умолял этого не делать, он так горько и отчаянно плакал, что Гром чувствовал, как горло сжимает обруч, не давая сглотнуть. Как бы хотелось, чтобы Серёжа и правда просто надумал себе эту сцену… он всё ждал, когда же ему вколют анестезию и что там еще Ефименко говорила?… Но нет. Всё произошло именно так, как описывал Серёжа. Сдавленные агогизирующие крики, сильнейшие конвульсии и абсолютная, арктическая безжалостность людей вокруг. В конце видео кто-то из них заключил, что в процессе, из-за спазмов мышц есть два перелома и вывих. Сейчас ведь мирное, современное общество, высокие технологии, и при этом пациент клиники, где должны лечить душевные и мозговые болезни, выглядит и чувствует себя так, будто вырвался из вражеского плена: весь в синяках, ссадинах, ранах непонятного происхождения, тощий, как из Бухенвальда, и с напрочь искалеченной психикой. Теперь Игорь искренне недоумевал, как Разумовский вообще продолжает с этим жить?… Как он смог остаться в своем уме? Ходит, разговаривает, улыбается и пишет научные работы? Его охватил ужас, когда он окинул взглядом количество этих файлов. Каждый маленький квадратик на экране — один день пыток. Гром схватил скоросшиватели, быстро посматривая многочисленные записи, и там было всё то же самое, но описано профессиональным языком, развернуто, с заключениями и предположениями. Сейчас. Он отправит в ад эту тварь прямо сейчас. Игоря ослепила ярость, он вылетел из темного кабинета, едва не сбив с ног двух сотрудников. Однако его яростный марш был прерван перед изолятором. — Пустите, Рубинштейна мне на допрос, — мрачно, сочась убийственной аурой потребовал майор. — Прошу прощения, товарищ майор, пришло распоряжение вас… к Рубинштейну не пускать, — извиняясь ответил дежурный. — Это ещё что за новости? — нахмурился Гром. — Кто распорядился? — Так эээ… — Я, — сзади послышался женский голос. Игорь развернулся и встретился взглядом с Архиповой. — Товарищ Генерал-лейтенант, это как понимать? — нервно поведя плечом осведомился мужчина. — Ты действуешь на эмоциях, мне не нужны проблемы в отделении. К Рубинштейну я тебя не подпущу. А теперь иди домой. Расследование теперь уже носит чисто формальный характер. Его вина неопровержима. Он понесет наказание. — Но… — Я всё сказала, — женщина развернулась на каблуках и ушла. Игорь чертыхнулся и ударил ладонью по решетчатой двери. ____________ *"Сульфозиновый крест" — один из методов "карательной" психиатрии. Пациенту делались инъекции сульфозина (взвесь серы в персиковом масле) под обе лопатки и в обе ягодицы. При этом достигалось обездвиживание пациента за счет чрезвычайной болезненности и очень высокой температуры.