Не возвращай меня

      Для Серёжи утро выдалось вовсе не добрым. Всю ночь он очень плохо спал, зная, что утром нужно рано вставать. Крутился с боку на бок, пытаясь сменить в голове бесконечную пластинку, которая его же голосом вещала самые страшные сценарии. И сколько бы он не переставлял иголочку проигрывателя на другую часть этой пластинки, она всё равно перескакивала на то же самое место. …Игорь сказал, что не оставит меня там. Он не стал бы врать. Но… Так! Стоп! Надо о чём-то другом… может просто на другую сторону лечь, а то подушка уже нагрелась… Луна такая яркая, что её даже через веки видно. В больнице тоже часто было сложно уснуть, потому что иногда луна может слепить не хуже солнца. Но здесь хотя бы кровать… чистая, приятная и вообще пахнет по-домашнему… и воздуха много. Пространства. Интересно, если всё-таки завтра меня решат оставить там, то снова отправят в маленькую клетку в том форте или оставят у себя в стационаре? Где будет просто обычная палата. Нетнетнетнет… мы приедем домой. Мы приедем домой. Мы приедем домой. Надо думать о чём-то другом… так, так, так… можно… можно подумать над новым приложением. Что я мог бы создать нового? Есть несколько вариантов, компьютер можно раздобыть, в целом это не такая проблема, но… для реализации всё равно нужны инвесторы. А кто будет вкладываться в проект психа, который при помощи прошлого проекта погубил столько людей?… О чём я вообще думаю? Какие проекты? Что если всё это… выздоровление — только временная ремиссия?… Может единственная польза, которую я могу принести обществу — это держаться подальше от социальных проектов… Всё, на что годится моя голова — это эксперименты Рубинштейна. Но… я так устал… я больше не хочу туда… имею ли я право хотеть этой нормальной жизни, когда лишил её других?… Игорь говорит, что я не виноват и это болезнь, но от этого ведь ситуация не меняется?… Я не хочу… не хочу, не хочу, нехочунехочунехочу! Так… надо… надо успокоиться, сейчас уже наверняка половина ночи прошла. Игорь храпит уже давно. Так громко… Но главное, чтобы он выспался. Он и так из-за меня постоянно не высыпается. Мне нужно взять себя в руки, чтобы не создавать ему лишних проблем. Хотя… проблемы я ему перестану создавать, как раз если он меня завтра сдаст врачам и спокойно поедет домой. Надо просто понимать и принять, что есть такая вероятность. Нельзя привязываться и привыкать к этому всему. Но ведь совсем недавно Игорь упомянул Юле, что я ему как младший брат… Вряд ли он именно это имел в виду, так ведь? Скорее, что рядом кто-то несамостоятельный, требующий контроля и ответственности. Это Олегу я… нет! Про Олега нельзя! Код… код… ммм… что если просто перебирать в голове код, так…       Судя по всему, в какой-то момент его всё же сморило, потому что очнулся он от руки, потрепавший за плечо. — Подъём, боец, — хрипло поприветствовал Гром и, не дожидаясь ответа, пошел дальше по своим утренним делам.       Серёжа хмуро выкатился с кровати, ёжась накинул на себя прохладные, сыроватые вещи и пошлёпал босыми ступнями на кухню, чтобы умыться. — Чё без носков? У тебя ж ноги постоянно мёрзнут, — между делом заметил Игорь. — Не хочу, — тихо буркнул парень, и Гром просто пожал плечами, продолжая разливать кипяток по кружкам. В зеркало он старался не смотреть. Лицо, после вчерашней короткой, но сильной истерики, выглядело опухшим и помятым. Он изо всех сил, словно мантру повторял про себя слова Грома, что это просто приём, и что они вернутся домой. Ночной подкаст в голове не дал никаких результатов. Каждый раз после своих срывов он ощущал тянущее, высасывающее чувство вины и стыда, остро чувствуя свою ненормальность. Игорь был не самым терпеливым человеком, но сейчас проявлял по отношению к нему столько понимания, что это особенно придавливало какой-то ответственностью перед ним, желанием доставлять меньше хлопот, а по итогу выходил замкнутый круг. Конечно Игорь от него устал. В любом случае, он это никак не проверит и поделать с этим ничего не сможет.       Игорь же чувствовал себя бодрее и всё незаметно косился на притихшего, ещё более бледного, чем обычно, Разумовского. Вид у него был такой, будто Игорь везёт его усыплять. В тарелке поковырялся, да так почти ничего и не съел. Да и взглядом старался с ним не пересекаться. Гром решил, что ничего тут сделать не может, надо просто пережить приём, а потом он успокоится сам. Потому что сам ему уже несколько раз всё объяснил, но Рыжий будто игнорировал эту инфу, продолжая чего-то там опасаться.

***

      Рубинштейновская психушка, конечно, выглядела куда эффектнее, как из фильма. А вот обычный местный ПНД — весьма прозаично: невысокое многоэтажное здание тёмно-серого цвета с внушительной и немного устрашающей табличкой на входе, какие висят на любом государственном учреждении. Судя по номеру, таких диспансеров по городу было не мало. Внутри всё отдавало странной смесью советского прошлого и попыток от него избавиться. Плитка на полу осталась такой же: похожей на монохромную телячью колбасу с белыми вкраплениями. Эта плитка одинаково раздражает глаз что в школе, что в поликлинике, что в старом универмаге. Зато в холле стояли небольшие кожаные диванчики ярко-фисташкового цвета. Кругом всё заставлено каким-то невзрачными растениями, на чьих размашистых листьях виднелись разводы пыли, которую явно пытались стереть влажной тряпкой. Стены почему-то решили выкрасить в тускло-горчичный, а верх огромных окон снарядить вертикальными арочными жалюзи синего цвета. От всего этого уже делалось немного тошно. По крайней мере Игорю. Ему здесь ровным счётом ничего не нравилось: ни запах, ни атмосфера, ни звук стационарного телефона на ресепшене. Гром вообще-то в больницах бывал только если его туда привозили в критическом состоянии. Самостоятельно чёрта с два он появится хоть в одной больнице. А Серёге, видать, было и того хуже. Во-первых, несмотря на то, что по квартире он ходил уже более-менее уверенно, небольшое путешествие на улицу, а потом из такси, через двор и на второй этаж диспансера далось ему тяжело. Дыхание сбилось, на лбу выступила испарина, он дважды запнулся на лестнице, и если бы не молниеносная реакция Игоря, то непременно разбил бы себе лицо. По итогу майор просто взял его под локоть и медленно помог дойти до нужного кабинета. — Кто последний? — громогласно вопросил Игорь, встав по центру небольшого коридора. — За мной будете, — поднял руку мужчина с жидкими русыми волосами и большой залысиной. — Сказали ещё одного по живой очереди, а потом не занимать. — А чё, долго принимают? — Гром снова взял парня под локоть и довёл до дивана в дальнем углу, рядом с окном. — Долго, меня в прошлый раз вообще не приняли, хотя я в девять утра очередь занимала, — фыркнула полненькая женщина с кудрявыми белыми волосами и перехватила скатывающуюся по коленям, затянутым в джинсы, сумочку. На сидение парень опустился с облегчённым выдохом. Ещё немного и дрожащие ноги просто не выдержали бы, норовя сложиться прямо посреди коридора. Он, конечно, никогда не был спортсменом, но чтобы два пролёта и лютая одышка… это сильно. Народу, конечно, было не мало, но диванчиков хватило всем. Сергей впервые за огромное количество времени оказался в таком тесном окружении множества незнакомых людей. Ему казалось, что все они смотрят на него, узнают и наверняка испытывают отвращение. Он натянул капюшон толстовки так, что едва ли виднелась нижняя часть лица. Но это не спасало. Начало морозить и потряхивать. Чем больше он пытался взять себя в руки и не дрожать, тем сильнее его трясло. Тогда он попробовал наоборот полностью расслабить тело. Оно расслаблялось и через секунду напрягалось, словно стянутая пружина. — Серёг, ты чего трясёшься так? — голос прозвучал тихо и совсем рядом с ухом. Разумовский хотел бы ответить, но не доверял голосу, поэтому просто сильнее сжал пальцы и покачал головой. Игорь вздохнул и положил ладонь на плечо, немного встряхнув и погладив туда-сюда. — Всё нормально будет, слышишь? Расслабься. Я ж с тобой, в обиду не дам. Это прозвучало так просто и надёжно, что захотелось поверить. Игорь действительно не даст в обиду. Он постарался не сильно заметно пододвинуться чуть ближе, чтобы просто ощущать тёплый бок рядом, как напоминание, что он здесь не один. Время текло медленно, дверь периодически открывалась, врач называла чью-то фамилию и человек, скрипнув кожаной обивкой дивана, поднимался, исчезая в кабинете на добрых полчаса, а то и вовсе почти на час. Разумовский мысленно возликовал, что он самый последний, а значит никто не услышит его фамилию. Не придётся идти несколько метров под прицелом осуждения. Ещё неизвестно, как отреагирует сама врач… Вот Светлана Павловна не скрывала своей ненависти и отвращения к нему. Эксперименты Вениамина Самуиловича закончились, а вот её желание сделать его жизнь просто пыткой стали им достойной заменой. — Разумовский! Проходите. Этот женский голос разлился от макушки головы до пяток расплавленным железом, пулей прошибая сердце, которое болезненно забилось в сжавшейся грудной клетке. Он прирос к дивану, ощущая, как по ногам катится волна свинцовой слабости и онемения. — О, наконец-то! Серый, пойдём, — Гром потянул его вверх за руку. Пришлось поддаться. Правда его так качнуло, что мужчина был вынужден вновь его подхватить и удержать на ногах. — Полегче, стоишь? Давай, нормально всё, я за дверью буду. Сцепив челюсть так, что стало больно, Серёжа просто коротко кивнул и на негнущихся ногах зашёл в кабинет. Пришлось откинуть капюшон, что ощущалось не многим приятнее, чем если бы он стянул с себя штаны. Кабинет был небольшим, но светлым. Утро вышло хмурым подстать настроению, поэтому пространство заливал искусственный свет люминесцентных ламп, многократно отражающийся от выкрашенных в белый стен. Как водится, напротив окна стоял стол, сбоку кушетка, рециркулятор, маленькая раковина с дезинфицирующими средствами и мылом, а на другой стене шкаф со стеклянными дверцами, в котором грудились книги, папки и скоросшиватели. За столом сидела женщина лет пятидесяти, миниатюрная, с немного вьющимися пепельными волосами до плеч и круглыми очками. У неё была мягкая улыбка и такой же спокойный, мягкий голос. — Серёженька, вы проходите, проходите! — почти ласково позвала она, указывая на стул напротив. Разумовский, словно одеревенев, медленно дошёл до стула и неуклюже на него опустился, упорно не поднимая глаза. В звенящей лампами тишине раздалось тихое клацание клавиатуры и мышки. — Тааак, посмотрим, где вы у меня… ах, вот! Разумовский Сергей Викторович, это ведь вы? Челюсти по-прежнему не желали разжиматься, поэтому он снова кивнул, прожигая взглядом край стола и картонный календарик на нём. — Хорошо, — не теряя позитива в голосе откликнулась врач. — А меня зовут Ефименко Марина Викторовна. Мы с вами, выходит, тёзки по отчеству. Не получив реакции, женщина продолжила: — Вениамин Самуилович и Светлана Павловна направили вашу карту, теперь мы с вами будем часто встречаться, поэтому нам необходимо поближе познакомиться, хорошо? Серёжа снова сдержанно кивнул. Почему-то чем ласковее она с ним разговаривала, тем сильнее откуда-то изнутри поднималась истерика. Пока далёкая, словно чернеющее на горизонте небо перед бурей. — Вот и славно, — улыбнулась она, пытаясь поймать его взгляд. — Рекомендации, которые дали при выписке соблюдаете? Снова кивок. — Таблеточки пьёте? Кивок. — И как ваше самочувствие? Беспокоит ли что-то? Можете рассказать? Она терпеливо ждала ответа, но Серёжа не мог, просто физически не мог открыть рот и издать хоть звук. Горло сжималось, глаза жгло, и каждая мышца в теле болезненно напряглась. — Вы дрожите? Нууу, солнышко, вы чего так разволновались? — очень ласково увещевала женщина. С ним так только один раз воспитатель разговаривала, когда нужно было замять дело об избиении. — Не бойтесь, я здесь, чтобы вам помочь, хорошо? Может вам водички? В голове шумело, было сложно понять, что от него хотят, он просто мечтал, чтобы это закончилось и его отпустили из кабинета. Иногда такое срабатывало, когда Рубинштейну не удавалось вызволить из него Птицу, и Серёжа просто молчал весь сеанс, добиваясь, чтобы его вернули в палату. Тень над ним появилась слишком внезапно, он буквально шарахнулся от протянутого стакана воды. — Простите, мой хороший, я не хотела вас напугать. Он поднял на неё затравленный взгляд голубых глаз, в которых уже дрожали слёзы. Женщина сочувственно улыбнулась, стараясь расположить к себе, и осторожно протянула руку, чтобы ласково погладить его по голове. Но он инстинктивно сжался, жмурясь. После этого врач немного переменилась в лице. Она подтянула другой стул поближе и села прямо напротив него, медленно взяв его за ледяные пальцы. — Солнышко, меня можно не бояться, я тебя не обижу. С тобой кто-то грубо обращался, да? Губы сжались в бескровную полоску, он задрожал ещё сильнее, опустив взгляд на колени. Снова всё начало расплываться, капли заскользили по носу, срываясь с кончика, и расплывались на одежде тёмными пятнами. — Я понимаю, как тебе тяжело, зайчик. Тогда я задам вопрос, а ты просто кивни, если это так. Договорились? Вот умница! Ты же сейчас проживаешь со своим опекуном, верно? Скажи, может это он тебя обижал? Применял физическую силу? Разумовский испуганно замотал головой. Всё ведь совсем не так! — Если ты боишься его, то не нужно, милый. Просто расскажи, если он плохо с тобой обращается, и мы окажем тебе помощь. Обещаю. Тебе не придётся к нему возвращаться и… — Нет! Эт-то н-не Иг-горь! Я… я хочу домой… Можно я уйду, п-пожалуйста! Прошу вас, отпустите меня! Его трясло как в лихорадке, мир сузился до игольного ушка, дрожа по краям чёрным маревом. — Ш-ш-ш, тише-тише, солнышко, всё хорошо! Мне просто нужно убедиться, что там ты в безопасности, и я хочу, чтобы ты понимал, что если что, мы можем оказать тебе здесь помощь… Паника окончательно затопила разум, и парень в несколько шагов оказался у двери, дёргая ручкой. — Игорь! Иг-горь! — задыхаясь позвал он, через секунду дверь поддалась, и Разумовский буквально налетел на мужчину, который инстинктивно обхватил его дрожащее тело, прижимая к себе. — Серёга? Что происходит?… — он оторопело смотрел на растрепанную рыжую макушку, потом окинул недобрым взглядом врача. — Игорь, давай уйдём! Меня оставят здесь! — он до треска вцепился в его рубашку, вжимаясь всем своим существом в Грома. Держался так, будто он в любую минуту мог испариться. — Тихо, успокойся, никто тебя здесь не оставит. На каких это основаниях? — нахмурившись он задал этот вопрос, глядя поверх плеча Разумовского на женщину. — Так, давайте все успокоимся и послушаем меня, никто никого не удерживает и не оставляет. А теперь, присядьте за стол, будьте добры. Грому с большим трудом удалось заставить Серёжу отпустить его и сесть обратно на стул, а сам он придвинул другой свободный стул и поставил максимально близко. Разумовский всё ещё дрожал так, что зубы постукивали. — У мальчика явные проявления пережитого физического насилия. Возможно вам что-то об этом известно? — осторожно спросила врач. То как на него реагирует Сергей даёт понять, что причиной точно был не сам Гром. — Н-ну… — мужчина стыдливо кинул взгляд на Разумовского, который тут же поднял на него испуганные глаза. Не дай бог Грому придёт в голову ляпнуть, что это он его избил. К счастью, кажется, он правильно истолковал его выражение лица. — Сергей неоднократно подвергался насильственным действиям со стороны Рубинштейна и Северной, а также санитаров и другого медперсонала. — Да боже упаси, что вы такое говорите, — Марина Викторовна даже немного отшатнулась от стола на вытянутых руках. Потом она взяла себя в руки и, прочистив горло, попробовала снова: — Кхм, Игорь… Константинович? Да-да. Наверное я вас не так поняла… Я говорила именно о насилии… не принудительном лечении. — Ооо, ну мне-то вы можете не объяснять, я майор полиции, в подобных терминах не путаюсь. Я нашел его в ужасных условиях, полуживого. В концлагере примерно так же выглядели, — с каждым словом Ефименко бледнела. — У него всё тело было в синяках и ссадинах… — Иногда… иногда пациенты сами наносят себе вред в период обострений и… — И шокером по себе херачат, да? — чуть громче перебил её полицейский, переходя в режим нападения. Он приосанился и опёрся локтями о стол. — Да причём так, что шрамы остались. — В… вы уверены?… — не зная, как реагировать на такие ужасающие обвинения слабо переспросила врач. Она просто не могла поверить в сказанное, ведь не раз бывала на лекциях доктора Рубинштейна — добрейшей души человека, профессионала с большой буквы! Гром повернулся к съёжившемуся Разумовскому. — Серёж, можешь задрать кофту? Превозмогая тошноту и головокружение он медленно поднялся и дрожащими пальцами расстегнул толстовку, а потом поддел футболку сбоку, где точки виднелись особенно отчетливо. Марина Викторовна обошла стол, поправив немного съехавшие с переносицы очки и приблизилась к Разумовскому, который хоть и сутулился, но всё равно был на две головы выше. Женщина наклонилась очень близко и стоило ей потянуться пальцами к зажившим ранам, как мышцы сами собой сократились, заставляя парня отпрянуть. — Не бойся, зайчик, я не буду трогать, ладно? — сочувственно протянула женщина. — Всё-всё, можешь одеться. Сергей облегчённо выдохнул и поспешно засунул футболку в джинсы, из-за пояса которых отчётливо проступали бедренные косточки. — Да как же это так… — психиатр прижала сцепленные в замок руки ко рту и снова села за стол. — А вот так! Ещё ледяной водой из шланга поливали, так что он дома потом боялся мыться. И какое ещё дерьмо там происходило я даже не знаю, потому что… ну, Серёжа не особо хочет об этом говорить. — Если всё и правда так… это ведь какой скандал… Это же уголовное дело… — лепетала Ефименко. — Ещё бы! Я уже этим занимаюсь, — многозначительно посмотрел на неё Гром. Пусть заодно имеет в виду, что с Серёгой надо поосторожнее. — Ну вы меня шокировали конечно… бедный мальчик, натерпелся… — Она с искренним сочувствием снова посмотрела на Разумовского. — Знайте, что мы на сессиях можем всё это обсудить и проработать. Можем встречаться раз-два в неделю, что скажешь, Серёжа? Он молча мотнул головой, продолжая ковырять заусенцы на пальцах. Опять всё ободрал… — Хорошо, пока не готов, я понимаю… Но ты подумай об этом, ладно? Чтобы поскорее выздороветь нужно проработать эти серьезные травмы. В нашем диспансере вы можете надеяться на квалифицированную помощь, — потом она обратилась к Грому. — Вы можете быть спокойны. Здесь Серёжу никто не обидит. — Не сомневаюсь, вам же не нужны проблемы, — по-доброму улыбнулся Игорь, от чего стало даже немного жутко. — Я… я думаю, на сегодня мы можем закончить, — чуть нервно дернула уголками губ Марина Викторовна. — Для Сергея это было очень эмоционально затратно. Надеюсь, в следующий раз мы сможем поговорить спокойнее, потому что теперь Серёжа знает чего ожидать. Что здесь безопасно и комфортно, да же? Сергей ничего не ответил, просто внутренне считая секунды, когда можно будет уйти отсюда и выдохнуть. От напряжения разболелась голова. — Давайте я вам успокоительное поставлю, чтобы немного снизить стресс, — так же ласково предложила психиатр. Он беспомощно посмотрел на неё, а потом перевёл взгляд на Игоря, умоляя уйти. — Да не, мы пойдём. Он и так гору всяких колёс пьёт, ему дома скорее полегчает, — мужчина тут же поднялся и потянул за собой бледного Серёжу. Марина Викторовна попросила подписать пару бумаг, отдала им подписанную со своей стороны копию протокола приёма или как оно там называлось, и распрощалась. Как только за ними закрылась дверь Гром повернулся к Разумовскому. — Эй, ты как? Порядок? Хотя и спрашивать-то не требовалось, «порядком» там и не пахло. Этот приём явно очень тяжело ему дался. — Пожалуйста, давай поедем домой, — тихо, едва шевеля губами попросил Сергей, предпочитая смотреть в пол.