Не возвращай меня

      Гром мысленно обматерил старую деревянную дверь и замочную скважину, которая решила намертво вцепиться в ключ и не отдавать его. Нервы и так были на пределе, остался буквально шаг, чтобы просто зайти домой, но дом, казалось, был настроен против. — Вот же ж зараза! — Игорь впечатал колено в дверь, на него свалился сухой паук, потом ещё пару раз дёрнул ключ, и замок поддался. — Ну наконец-то! Добро пожаловать в… Сбоку послышался шелестящий звук, а потом глухой стук. Игорь резко обернулся и с ужасом обнаружил, что Разумовский распластался прямо на грязном полу. Он тут же опустился рядом, на всякий случай проверил пульс (слабый, но стабильный), потом осторожно приподнял его голову и увидел свежую ссадину на подбородке. — Да ну ёб твою мать, — одновременно расстроенно и рассерженно протянул Гром. Отличная из него опека! Просто десять из десяти! Еще не успел домой завести, а тот уже об пол приложился. Бедный пацан, надо его затащить уже домой. Пришлось собрать последние силы, подхватить его подмышки и буквально затащить в квартиру, прямиком на диван. Документы тут же отправились на столик, маленькая подушка легла Сергею под голову. Сам мужчина тяжело опустился на пол, привалившись спиной к дивану. Даже не верилось, что они справились и проделали весь этот путь. Признаться, после всего произошедшего за неделю, он и сам с трудом верил, что цель в самом деле будет достигнута. Как же приятно оказаться в таких знакомых, потрёпанных стенах. Ощущение было такое, что он справился с финальным заданием в Форте Боярд и Паспарту, наконец, принёс ключ. Он оглянулся, окинув взглядом бездвижного парня. Разумовский у него на диване смотрелся, конечно, сюрреалистично. Наверное так же чужеродно Гром смотрелся на диване в башне Vmeste, окруженный хай-теком, в который причудливо вплелось классическое искусство. Но вообще, некогда рассиживаться, надо бы привести его в чувства, помочь расположиться и заняться каким-никаким обустройством. Оставалось надеяться, что это только первый день такой суматошный, дальше ведь проще должно быть?       Игорь вернулся в прихожку, скинул ботинки, а заодно вспомнил, что дверь всё ещё не закрыта на замок. Потом вернулся к Разумовскому и стащил с него кеды. На самом деле он испытывал некое подобие облегчения, что, условно говоря, ненадолго остался наедине с собой. Потому что Серёжин опасливый и виноватый взгляд заставлял обдумывать каждое слово и действие. Не сказать, что Игорь это так уж хорошо умел делать, но всё равно немного выдохся. Хотелось, конечно, так и остаться сидеть на полу, но пришлось призвать всю свою волю и заняться делами. В первую очередь нужно привести его в себя и обработать свежую ссадину. Гром отправился на кухню, залез в верхний шкафчик и достал жестяную коробку из-под печенья, подаренную несколько лет назад тётей Леной, а теперь она перепрофилировалась в аптечку. Из полезного там всегда был аспирин для быстрого похмелья на экстренный случай, и что-нибудь для обработки ран. Хотя бы в этом он был подготовлен. Оставалось надеяться, что часто всем этим не придется пользоваться… Поставив коробочку на столик, Игорь сел с краю и легонько потормошил парня за руку. Разумовский сонно нахмурился, потом дыхание стало более поверхностным, и он резко распахнул глаза. Совершенно потерявшись в пространстве и времени он запаниковал и, скользя пятками по дивану, попытался отползти. Очень болело плечо и челюсть, кто его так?… Голубые глаза, наконец, сфокусировались на мужчине рядом, который осторожно положил ладонь ему на ногу. — Эй-эй, полегче, всё хорошо, — обратился к нему Гром, поймав загнанный взгляд. — Игорь?… Я… я что-т-то сделал? Я не помню… — Он в ужасе и смятении пытался понять, что случилось. — А? Что сделал? — мужчина непонимающе на него уставился, потом заметил, как Разумовский потирает ушибленное, видимо, плечо и, чуть поморщившись, касается рассечённого подбородка. Он… он подумал, что это Гром его так?… Чувство вины острой иглой кольнуло в самый центр груди. — Ох… нет, это не я тебя… но вообще, я виноват, конечно. Ты упал, пока я пытался открыть дверь. Извини, что не доглядел. Серёжа стыдливо покраснел, когда осознал, насколько неправильно всё понял. — Так… так я отключился? Поэтому н-не помню, как мы здесь оказались? — на всякий случай уточнил он. Для него провалы в памяти никогда не предвещали ничего хорошего. — Мгм, я вот как раз аптечку принёс, сейчас обработаем твою царапину. Гром вздохнул, открыл флакончик перекиси и взял ватку. Пришлось пододвинуться поближе, и от него не укрылось, как пальцы Сергея дрогнули, как он нервно сглотнул и подавил порыв отпрянуть. Гром чуть замедлился, чтобы не пугать резкими движениями. Подставил кусочек ваты под подбородок, а сверху полил перекись, которая тут же зашипела и вспенилась. Парень зажмурился и шумно выдохнул носом. Игорь вытер розоватые потеки, отрезал кусочек марли и щедро налил на нее антисептик, потом вернулся к многострадальному лицу и промакивающими движениями завершил бесхитростную обработку. Между ними образовалось неловкое, нервное молчание. Всё происходило как-то сумбурно, скомкано. Гром задумчиво выдохнул «пу-пу-пу» по дороге на кухню и чуть два раза не выронил содержимое коробки, пока пытался отправить ее обратно в шкафчик. — Игорь? — неуверенно раздалось с дивана. Мужчина повернулся к Серёже, который весь подобрался, притянув колени поближе к себе. — А можно мне воды?… П-пожалуйста, — поспешно вежливо добавил он. — Слушай, ну тут как получится… — Гром решил иронично ответить, чтобы немного разрядить обстановку. — А… ничего, я… я тогда просто пока… Игорь пораженно уставился в ответ на эти лепетания. Он даже не стал дослушивать, что бы там «просто пока» делал Разумовский. Вероятно «я тогда просто пока помру от жажды»? — Ты угораешь? Можно конечно, ты чё? Я ж шучу, — Гром поспешно достал граненый стакан и налил в него из чайника остывшую воду. Стакан, кстати, раритетный! Их от отца всего два осталось. Было в его топорных формах что-то такое простое, душевное и родное. Только в такой стакан и водяру можно налить, и чай с сахаром. — Спасибо, — немного стушевавшись поблагодарил Сергей, принимая из руки Игоря воду. Только его собственная рука так нещадно дрожала, что вода немного выплеснулась, и он едва не выронил его из ослабевших пальцев. — Оп-па! — мужчина вовремя перехватил его ладонь со стаканом, стабилизируя и то, и другое. И без лишних разговоров, не дав Разумовскому пуститься в извинения, помог поднести стакан к губам. — Только не торопись, хорошо? Пей спокойно, если надо, я еще принесу, не стремайся просить. Только сейчас он обратил внимание на странные ранки в уголках губ, даже кровоподтек имелся. Но явно не сегодняшний. Игорь чуть прищурился. — Слушай, а что это у тебя? Ты как-будто рот чем-то поранил, что ли? Не пойму, тебя тупой бритвой пытались побрить или ударили? Серёжа неуютно поёжился, глухо бросив какое-то слово себе под нос. — Чего сделали? — Гром не собирался отставать так просто. — Кормили, — чуть громче ответил парень продолжая нервно теребить край рукава, натянув его до самых кончиков пальцев. — Не понял… — Ну… я отказывался есть… не хотел… было плохо, — немного волнуясь начал он. — В таких случаях… в таких случаях они кормят насильно… это, — он коснулся кончиком пальцев уголка губ, — от ложки. Лицо Игоря вытянулось, он сглотнул, растерянно глядя на рыжего. И что нужно на это сказать? Приличных слов всё равно не было. Да… ну что тут скажешь? — Ну со мной-то пообедаешь? — он попытался сделать максимально беззаботный голос и изобразил на лице косую ухмылку. — Наверняка ж голодный? Я сам жрать хочу так, что живот к спине прилип. Разумовский поднял на него несмелый взгляд, будто пытаясь определить, какой ответ будет правильным, чтобы окончательно не превратиться в Гуинплена. — Так, короче, обедаем мы однозначно, потому что вариантов-то и нет, — Игорь взял бодрый тон. — Я, конечно, не Мишлен, но суп на курице сварю. Я бы картохи с салом нажарил, но не уверен, что твой желудок сейчас такое выдержит. Ты ешь суп? Сергей осторожно кивнул. Раньше он категорически не считал приемлемым есть какой бы то ни было суп. Ненавидел их со времен детдома. Но всё это было в прошлой жизни. В больнице приходилось есть такое, что сейчас его вряд ли можно было напугать едой. Когда тебе насильно разжимают челюсти и запихивают ложку жидкой, уже остывшей каши, которую даже невозможно было идентифицировать на вкус, — просто нечто склизкое и скомковавшееся, планка привередливости снижается сама собой. — Эй, ты чего завис? Всё нормально? — Гром пощёлкал большим и указательным пальцами, заставив вздрогнуть и проморгаться. — В общем, курица недолго варится, ты пока можешь поспать, я тебя разбужу. Идет? Пока особо не забивай голову, я всё объясню за обедом. — Хорошо, спасибо, — тихо откликнулся Разумовский и в самом деле свернулся на диване, проваливаясь в сон почти моментально.