Родители своих друзей

***

Большая тарелка походит на отсечённый от прогрессивного мира клочок земли – походит на одинокий остров, обитаемый только маслянистым заливом, стекающим с куска запечённой рыбы, и чёрно-белым песком из гречневой крупы. Морковный салат, то есть ярко-красную лаву вулкана, Сфинкс проглотил ещё пару минут назад, как сел на своё место. В зажиме протеза подрагивает стакан с ягодным киселем. Сфинкс раздражён, но причину этой раздражительности понять ему не удаётся. Сегодня всё так же, как и вчера: вот здесь тихо, а вот тут – разошлись во всю. Сегодня всё так же, как и вчера. Как было и в этот четверг, и в прошлую субботу; и в том месяце, и год назад. Как было всегда. За их столом, считай, никого: Лэри и общество Бандерлогов расположились на лестнице на третий этаж – караулят девушек. Нет и Слепого, который предпочёл охоту на мышей и штукатурку холодной каше на обед, что, конечно, не удивительно. Табаки, отвернувшись к Сфинксу спиной, гадает влюблённому Филину по руке, разбросав на коленях кучку камней и мешочек с рунами. Лорд за соседним столом договаривается с Валетом о вечерней игре в карты – именно с Валетом, а не Стервятником. Это как-то подозрительно. Сфинкс окидывает взглядом стол Третьей группы, и точно – Птичьего Папы за ним нет. Зная Стервятника, который оставляет своих Птенцов без присмотра разве что на попечение Дракона и долгий уговор «Не ходите за мной по пятам», то, наверное, у него действительно появилось срочное и важное дело. – Что-то подать? Наблюдательность Сфинкса усмиряет Македонский, скромно вжавшийся в свой стул с обеденной тарелкой Толстого. Горбач настойчиво уговаривает того есть кашу «по-человечески»: не руками, а ложкой, однако Толстый выражает капризный протест. Горбач и Македонский синхронно вздыхают, отряхивая со штанов хлебные крошки. – Нет, спасибо. – мотает головой Сфинкс, – Только помоги опустить граблю, пожалуйста. Македонский освобождает ручной протез, и в эту же секунду ничейный стакан с киселём перехватывает Шакал и, пролепетав учтивое «Не будешь?», выпивает в один глоток. Сфинкс поочерёдно обменивается улыбкой с Македонским и Горбачом, после чего встаёт, обещая понянчить Толстого немного позже, чтобы те, наконец, отдохнули. Табаки чрезвычайно занят, а в беседу Лорда и других картёжников вклиниваться не хочется, поэтому Сфинкс решает спросить у Третьей напрямую, далеко ли улетела Старая Птица. Невзначай задев кресло Курильщика и его самого, Сфинкс замечает раскрытую тетрадь с рисунками. – Ты знаешь, где Стервятник? – спрашивает он. Курильщик, недолго думая, начинает листать тетрадь и показывает незаконченный набросок. – Нет, не этот, а настоящий. – хмурится Сфинкс и шагает к Третьему столу. – Зачем он тебе? – окликает его Чёрный, который теперь вместе с Курильщиком пристально разглядывает портрет искомого Стервятника. – Поговорить, – едва слышно отвечает Сфинкс, ведь приближается к месту Дракона. Заместитель вожака ничуть не веселее общего траура, он кажется даже мрачнее Большой Птицы, потому что зарос чёрной бородой и гнездом на голове вместо волос. Дракон приветствует Сфинкса и безвольно расслабляется в своей коляске, поглядывая на него из-под кустистых бровей. – Ищешь? – Ищу. Дракон чешет себя за ухом и уважительно кивает на смекалистость Сфинкса: не произносить кодовое слово «Папа», чтобы о существовании Стервятника внезапно не вспомнили забывчивые неразумные. – Мы ушли, а он остался в классе, весь слишком возмущённый и перепуганный, как будто затаил на кого-то обиду. – Дракон зажмурился и сорвал с шеи платок, служивший у всех Птиц названным слюнявчиком. – Он теперь не в духе, имей это в виду. – Не в духе? – Ну… – покачал головой Дракон, – Это мягко сказано. Если у тебя несрочный разговор, то лучше подожди до завтра. Сфинкс почувствовал щекочущую дрожь от ступней до колкости в глазах, выпрямился и, не прощаясь, вышел из столовой. Идя по коридору, он бдительно смотрел себе под ноги, точно переходил на скользкий берег по шаткому мосту, отсчитывая мнимые дощечки развязавшимся шнурком. Сфинкс был спокоен и взволнован одновременно. Ощущение какой-то неправильности, нереальности происходящего схватило за глотку, выгнуло хребет дугой и оставило на груди глубокие порезы. В голове было пусто. Сфинкс не знал, куда несутся собственные ноги, но понимал, что именно туда, куда ему необходимо было прийти. И они остановили его у лестницы. Почёсывая спину о перила, Сфинкс смотрел на Логов, играющих в нарды прямо на полу. Когда ему надоело, он прикрыл глаза, вслушиваясь в Дом: в его стены и гул от сквозняков, пробирающихся внутрь. Сфинкс стоял, как часовой на посту, застыв в сонливом утешении, пока знакомый голос не шепнул над ухом изумлённое «Идёт!» Бандерлоги убрали с прохода доску и взгромоздились на перила, перетолкав Сфинкса с обоих боков. Тот лениво разлепил веки, но в мгновение взбодрился, уловив на периферии зрения чью-то светлую макушку. Сгорбленная фигура Стервятника удалялась от Сфинкса с каждым искривлённым шагом, неся за спиной могильный холод. Пропрыгав, как мальчишка, несколько ступеней вниз, Сфинкс уверенно достиг своей цели, перегородив дорогу Птичьему Папе. – Стой, подожди! – воскликнул Сфинкс. Стервятник, вынырнув из пучины мыслей, недоумённо таращился на него, глаза в глаза. – Привет… Что случилось? – Ничего не случилось, просто мне нужно было найти тебя. Сфинкс подошёл ближе и оказался за спиной Большой Птицы, предлагая ему следовать за ним. Стервятник обернулся и захромал в обратном направлении. – Хорошо, ты меня нашёл. – улыбнулся он, – Что теперь? – Перекурим на подоконнике? – спросил Сфинкс, периодически озираясь на Папу Птиц, чтобы тот не отставал. – Давай, – пожал плечами Стервятник. Уже запрыгнув на подоконник, Сфинкс рассматривал надвигающиеся сумерки, сгущающиеся на горизонте оттенками серого и синего. Большая Птица любезно достал из кармана Сфинкса пачку сигарет и спички. Они закурили. Стряхивая сигаретный окурок в банку из-под растворимого кофе, покрывшуюся коррозией, Сфинкс не дожидался, пока ему подадут эту самую банку, и ронял пепел на свой изношенный свитер. Стервятник, заметив пачкающую гарь на чужой одежде, быстро сдул эти остатки прочь. – Осторожнее, Сфинкс. Нитки не из железа, потом придётся накладывать заплатки… – Ты был на третьем этаже, потому что у тебя появилась подружка? Птичий Папа наморщил лоб и, вопрошающе приподняв брови, выпустил дым из приоткрытого рта. Взгляд Сфинкса был тяжёлым и напористым, но не для него – для такого же непростого человека. – Сфинкс… – засмеялся Стервятник и вскарабкался на подоконник. – Не шути так, бога ради. – Разве я пошутил? – серьёзным тоном произнёс Сфинкс. – Но ты прав, может, я лезу не в своё дело. – Да ничего, всё в порядке, – отмахнулся Папа Птиц. – К родственнице наведался, чтобы жизнь подпортить. Это у нас взаимно. – Есть повод? – Сфинкс наклонился почти вплотную, ведь сплетни о Крёстной он слышит не часто. – Зачем ты к ней ходил? Стервятник перекручивал кольца, искоса наблюдая безлюдность коридора. – Поскандалить, – невозмутимо ответил он. – Я не любитель ссор и громких возгласов, ты же знаешь. Удовольствия от этого, в общем, никакого. Но я уверен… уверен в своих ответах, я же не недоумок. – Погоди, – замотал головой Сфинкс. – Ты хочешь сказать, что она подделала твои ответы? – Не совсем, – усмехнулся Стервятник. – Подделала – вряд ли, а вот заплатить «кому-то», чтобы те снижали мои оценки – она могла. Подговорила, вероятно, тем, что это будет моим стимулом учиться лучше и не плевать на остальные предметы из школьной программы. Сфинкс осел назад, как будто спустился с небес на землю. На душе стало легче, потому что Большая Птица открылся ему, однако вместе с этим навалилось явственное переживание из-за его конфликта. Сфинкс знал, что его друг не выдумает причину от банальной скуки. – «Здесь вам не колледж, молодой человек!» – пригрозил Сфинксу указательным пальцем Стервятник, пародируя учительскую манеру. – «Поступите – будут предметы по специальности, а пока что учите забытые теоремы и следствия.» Пара запоздалых птиц пролетела за окном и скрылась в вечерней мгле. Хотелось бы и Сфинксу ощутить себя таким же независимым и свободным, как они. Сбросить тяжёлые оковы Дома, напоминающие ему об ужасных событиях, в какой угол ни загляни… Это было внезапное и дикое желание – очутиться в Наружности, среди незнакомых людей и однотипных построек. Укрыться, неведомо от чего, бежать сломя голову и ни в коем случае не оборачиваться. Скрыться. Пропасть без вести. Исчезнуть. Но потеряться в том бардаке взрослой жизни – страшно. Особенно, если ты один. – Честно? Я просто тешу этим своё эго, что я не настолько пустоголовый и бесполезный, каким кажусь себе. Голос Большой Птицы раздался как гром среди ясного неба, однако в случае Сфинкса ясное небо ему заменяли лишь солнечные глаза, и он невольно засмотрелся. – Верно, ты совсем не такой. – Премного благодарен, – хмыкнул Стервятник. Сфинкс дёрнулся, почувствовав мурашки на коже, и сбросил окурок в банку. После чего деликатно толкнул Птицу в колено и протянул на него свои ноги. – Ну ты чересчур развалился, – сказал Стервятник, почтительно завязывая ему шнурок. – Расскажи, о чём ты думаешь. И сейчас, и вообще. …Пожалуйста. Теперь и Большая Птица смотрела на невидимый путь, который пролетели его сородичи. Зажёгся уличный фонарь, осветив снежный участок с вытоптанными тропинками. Стервятник достал вторую сигарету и вновь закурил. – Что же там – за дымом моей сигареты и горизонтом нового дня? То самое бессмертие, нетленность души?.. Или всё это чушь, и только звёзды способны прожить несколько миллионов световых лет, озаряя над нами космос? Знаешь, может, я бы и хотел прожить столько, сколько живут они, но будь я так же далеко от своих друзей, как одна звезда от другой… я бы не выдержал и разорвал самого себя на миллиарды межгалактических осколков, разнося вокруг звёздную пыль, как невесомый прах. – Мне кажется, я начинаю тебя понимать. – едва ли не шёпотом перебил его Сфинкс. – Когда есть солнце и море... Когда что-то невозможно горячее касается такого же невозможно холодного – это больно. Им было бы… очень больно, умей они чувствовать её – истязающую боль – хотя бы мизерной долей оживших нейронов. Стервятник обернулся к Сфинксу: мягкая улыбка тронула его губы, прищурила глаза и растопила ядра двух жёлтых комет, сделав из них тягучую магму. – Но самое интересное то, что они бы не перестали. – Не перестали бы что? – с тихим, испуганным вздохом спросил Сфинкс. – Стремиться друг к другу изо дня в день. Не ради себя, а ради других, чтобы мы увидели восход солнца ещё раз. И чтобы кто-то другой, если не мы, увидел его в первый или последний раз. Они не заметили, как коридор наполнился шумом из голосов и вонью от непрошеных сигарет; как под их подоконником затеснились матрасы и подушки, хозяева которых не обращали на Старую Птицу и Мудрого Сфинкса никакого внимания. – Ты меня нашёл, ведь так? А если нашёл, значит искал. – напомнил Стервятник, поправив низ своей вязанной жилетки. Сфинкс кивнул, и скорее не потому, что согласился с вожаком Третьей, а потому, что отметил и одобрил на нём тёплый предмет одежды. И это, почему-то, заставило улыбнуться обоих. – Я расскажу тебе завтра. Ночью я буду думать, а ты спи спокойно.

***