R.E.M.A.P. Четыре принца Меридиана

      В воздухе закружились разноцветные листья. Взмыли вверх широкими черными лентами подхваченные ветром волосы — девушка, высокая, ладная, крепкая как камень, гибкая как ива, с характерными чертами лица коренного населения, любовалась разлетающейся листвой. Ей нравилось это: смотреть, как ветер рисует яркими красками. Листва закружилась лихим виражем, смешались, переплелись алый и розовый, желтый и оранжевый, подернулись зелеными искрами маленькие листочки — художник-ветер умело и непревзойденно раставил акценты.        — Красиво вышло! — бодро сказал кто-то сзади.       Покахонтас обернулась. Школьный двор был обыкновенно немноголюден: мало кому выпало окно третьим уроком во вторник, да и редкий школьник предпочтет драгоценные минуты свободы и вседозволенности провести на школьном дворе, когда есть возможность улизнуть из школы в соседнее кафе, недорогой компьютерный клуб (кто б мог подумать, что они еще остались!), позажиматься в переулках или узких проходах какого-нибудь магазинчика — вокруг Шеффилда, школы со скудным бюджетом, одной из немногих государственных школ в городе, хватало очаровательных маленьких частных лавочек со всякими безделушками. Когда она выходила, ответив отказом на дежурные приглашения посидеть в кафе, во дворе было пусто. Сейчас же позади нее стояла девочка, помладше — лет эдак двенадцати, невысокая, немного нескладная (среди двенадцатилеток такое не редкость) с круглым азиатским личиком, раскосыми узкими глазами и черными волосами, остриженными до плеч. По ней еще не было понятно, вырастет ли она красавицей, или так и останется посредственной нескладехой.        — О чем ты? — спросила старшеклассница.        — Ну, — азиатка замялась, — все эти листья. Красиво закружила.        — Это не я, — доброжелательно рассмеялась девочка постарше. — Я ничего не делаю. Просто смотрю. И вижу. Здорово, что это нравится не только мне!        — Не-а, — упрямо мотнула головой та, которая помладше. — Листья кружишь именно ты. Сегодня безветренный день. Ты уйдешь — и листья упадут, ни один даже не шелохнется. Я уже много раз видела такое: у меня мама такая же, как и ты.       Лицо Покахонтас выражало целую гамму эмоций: тут тебе и смущение, и недоумение, и любопытство, что-то сродни снисходительности, но не совсем, и неловкая полувиноватая улыбочка. Азиатка быстро сообразила, что ее так и не поняли, и продолжила:        — Гарри, ты волшебник! — обличающе процитировала она. — Стой-стой-стой. Знаю я, что ты мне сейчас скажешь. Можешь не верить мне на слово — дело твое. Можешь кричать, что волшебства не существует — твое право. Но если тебе интересно, и если в тебе есть хоть капелька авантюризма, — девочка вдруг замолчала, выдрала из тетради лист и что-то наскоро там нацарапала, — приходи вот по этому адресу. Сегодня, ну, или когда дозреешь. Увидишь розовый автобус в неположенном месте, попробуй почитать, что на нем написано, в двери постучаться, войти туда… В общем, сообразишь.       Девочка всучила спонтанной собеседнице записку, весело помахала на прощание и отчалила. Старшеклассница, поколебавшись, вскоре пошла на поводу у своего любопытства и развернула записку. Адрес ей был смутно знаком, но припомнить, видела ли она хоть раз в этом месте автобус, да еще и розовый, не получалось.       Кажется, сегодня будет сделана большущая глупость.       Ведь пресловутого авантюризма Покахонтас отстегнули совсем не «капельку».

***

      Астрид и Рапунцель неспешно шагали за нервной и дерганой Эльзой. Что послужило поводом для нервяка, сминания в кашу ни в чем не повинных рукавов блузки и параноидального озирания по сторонам, ни одна, ни другая не знали. Астрид подмывало по этому поводу позубоскалить, но, во-первых, не хотелось выставить себя конченой стервой перед Эльзой, которая так-то ничего ей не сделала, а, во-вторых, Рапунцель завороженно глазела на все на свете, радостно считала метафизических ворон и была явно не в состоянии воспринимать какие-то там сплетни.       В какой-то момент Астрид показалось, что эта Эльза и сама не слишком-то представляла, куда их тащит, а когда та остановилась и объявила о завершении маршрута, Хофферсон пожалела, что это не так. Позади паршивой забегаловки стоял совершенно по-идиотски припаркованный здоровущий ядовито-розовый автобус, на боку которого какой-то граффитист-умелец наваял надпись «обучение волшебству». Эльза мялась и смущенно и будто бы виновато хлопала ресницами. Рапунцель задыхалась от восторга.        — Это нам, — Астрид с трудом сдержалась, чтобы не подпустить яду в голос, но не смогла воздержаться от скепсиса, — туда, что ли?       Эльза кивнула.        — Вы… вы ведь видите, что на нем написано?        — Я — да, — сухо сказала Астрид.       Рапунцель завороженно кивнула.        — Тогда все правильно. Вы сможете войти.       Изнутри автобус оказался на автобус не похож. Слишком просторно, слишком светло и ярко, сияюще-чисто, ни сидений рядами у окон — строго говоря самих окон, какие обычно бывают в автобусах, там тоже не обнаружилось. Весь, с позволения сказать, салон, был или выкрашен в небесно-голубой, или выложен округлыми голубыми же плитками. К каждой плитке на покатом потолке крепилось по шарообразной лампе, источающей мягкий белый свет. Где-то лежали пушистые ковры, где-то стояли крутящиеся белые кресла, висели зеркала, стояли книжные полки, встречались двери, которых в автобусе не могло быть, а если бы и были, то не смогли бы никуда привести, кроме как наружу, однако они открывались и за ними обнаруживались новые помещения: кухня, например. Несмотря на вопиющую непохожесть на нормальный обычный автобус, в этом чуде транспорта, тем не менее, был свой водительский закуток, а рядом с ним — валидатор, староватый, в такой полагалось проездной вставлять, а не прикладывать, но валидатор. Почему-то этот архаичный прибор вселял некоторую уверенность в реальности происходящего.       Одно из белоснежных кресел круто повернулось, и с него соскочила на ноги невысокая азиатская девочка.        — О! Привет, Эльза, — весело сказала она.        — Привет, Мулан. Миссис Лин уже на месте?        — Не-а. Мамы нет. А ты чего хотела-то?        — Нет, ничего. Просто подумала, что раз ты здесь, то и она тоже…        — Не-а. Я могу войти и сама. Волшебники видят надпись, а зайти сюда может кто угодно, — хмыкнула Мулан.        — Ладно… А миссис Олсен здесь?        — Не, Корнелия сказала, что Вилл будет где-то через час: сын что-то отчебучил.        — Понятно, — кивнула Эльза и повернулась к девочкам. — Придется здесь поскучать часок.        — Это еще зачем? — спросила Астрид.        — Тот предмет, который нарисовала твоя подруга, и который снился нам всем, я видела у миссис Олсен. Едва ли мы узнаем что-то без нее.       Астрид набрала полну грудь воздуха дабы возмутиться и заявить, что никакие они не подруги, и вообще и дня толком не знакомы, но, посмотрев на излишне восторженную по непонятным причинам Рапунцель, осеклась и смолчала. Набранный для громкого заявления воздух надо было срочно куда-то применить, и Астрид спросила:        — Это вообще что такое? Кто такая эта твоя миссис Олсен? И что, черт возьми, происходит?       Мулан хмыкнула, скрестив руки на животе, и лукаво улыбнулась.        — Да никакая она не «миссис Олсен», — заявила девочка. — Она просто «Вилл». Просто Эльза не может общаться с людьми без реверансов. А так, она «Вилл». И терпеть не может, когда ее зовут «миссис Олсен»: она уже давно Олсен, и не настолько старая, чтобы быть «миссис» для кого бы то ни было. Вы говорили о какой-то штуке, которая снилась, так? — Вспомнила Мулан. Эльза и Рапунцель, переглянувшись, неуверенно кивнули. — Рассказывайте. Давайте-давайте. Вы все равно пришли сюда, спросили Вилл и мою маму. А они придут, когда тут будет полно народу. Все все равно все узнают. Рассказывайте.       Рапунцель закопалась по локоть в сумке, выудила тетрадь и, развернув ее на нужной странице, бережно передала Мулан. Та удивленно вскинула брови и просияла.        — Вы даже не представляете, что это значит! — Восторженно выдохнула она.        — И что же? — Осторожно спросила Эльза. Астрид кивнула, нехотя показывая и свою заинтересованность.        — А не мне вам это рассказывать, — отмахнулась Мулан. — Без шуток, не мне. Знак хороший, но если расскажу я, будет неправильно. Не так как положено. И очень обидно для тех, кому полагается это объяснить. Просто подождите — вы пришли по нужному адресу.       Примерно в этот момент терпение Астрид лопнуло. Она не горела желанием сюда приходить, ее раздражало обилие ярко-голубого вокруг, она не получила толкового ответа ни на один из своих и не только своих вопросов, которые, если по совести, были не такими уж и животрепещущими. И вот теперь ей предлагалось просидеть в этом голубом ужасе, от которого уже глаза начинали болеть, неопределенное время в ожидании, что ловушка для призраков все же захлопнется. Да сдался ей этот злосчастный кулон! Нужны ей все эти тайны мадридского двора! Астрид хватило самообладания и воспитанности не высказать все, что подумалось, вслух. Вместо этого она вознамерилась тихо уйти, что называется, по английски.       Не успела.       Стоило Астрид увериться в правильности своего решения, как автобус разразился оглушительным грохотом. Разумеется, ни в какие плохие знаки Хофферсон сроду не верила: поди решил вломиться какой-то пьяный придурок, вот и колотит во все двери, чем только может… Но выходить и сразу попадаться под руку сферическому в вакууме пьяному кретину представлялось удовольствием более, чем сомнительным. И выбирая между небесно-голубым спонсором мигрени и подзаборной пьянью, Астрид предпочитала мигрень.       Грохот не унимался. Ни за пять минут, ни за десять: видать у условного пьянчуги были крепкие кулаки и некислое седалищное шило. Периодически снаружи слышались какие-то прокляться — отчего-то женским голосом, очень юным, совершенно не соответствующим ударам по ни в чем не повинному автобусу.       Рапунцель ощутимо нервничала, Мулан и Эльза сидели со скучающим видом: вероятно им такие представления в новинку не были.       Минут через двадцать стук прекратился. Передние двери с осуждающим скрипом отворились, и в автобус не то ворвалась, не то ввалилась всколоченная рыжеволосая девица. На мгновение она остановилась, скрючившись, повиснув на поручне, пытаясь противостоять чудовищной инерции. Ее лицо весьма качественно пряталось в волосах, но ей бы не потребовалось выпрямиться и поднять голову, чтобы быть узнанной: и Эльза, и Астрид угадали в ней Мериду Данброх, известную на всю школу своим буйным нравом, по одним только растрепанным пламенеющим кудрям — этакой ее визитной карточке.       Словно подтверждая их догадки, Мерида выпрямилась во весь рост. И хотя была она маленькая, круглолицая и круглоглазая, выглядела девочка очень грозно.        — Это вы тут волшебству учите, что ли? — Страшно сверкнув глазами, вопросила она.        — Не, — отмахнулась Мулан. — Не мы. Тут другие для этого. Ты в другой раз сразу в переднюю дверь залетай, она одна нормально открывается.        — Ты чего тут забыла вообще? — Прикрякнула Астрид.        — Так как же? Ну так это… волшебству же…        — Да это ладно. Ты как нашла вообще этот автобус?       Мерида отвела взгляд. Совсем не по-меридовски густо покраснела.        — Огонек меня привел, — буркнула она, наконец.        — Огонек? — переспросила Рапунцель.        — Блуждающий, — с нажимом сказала Мерида. — У нас есть поверье, что блуждающие огни могут привести к своей судьбе. Если вижу такие — всегда срываюсь и бегу за ними.       Астрид очень захотелось спросить, что такого она курила, чтобы начать видеть судьбоносные путеводные огни, но воздержалась: едва ли благовоспитанная Эльза и одуванчик-Рапунцель были способны оценить по достоинству такого рода шутку, а от Мериды за это вполне можно было и схлопотать по морде — ну и чего, собственно, провоцировать конфликт на ровном месте?       Мулан явно что-то сосредоточенно обдумывала: бросала взгляды на Мериду, что-то бухтела под нос. Наконец, она спросила, помахивая изрисованной тетрадкой Рапунцель:        — А тебе, случайно, отакая штука не снилась в последние дни?        — Ну, снилась, — проворчала Мерида, без всякого пиетета отбирая тетрадку. — А чего?        — Узнаешь, — кивнула Мулан. — Ты только не уходи никуда. И скоро все узнаешь. Тебе понравится.       Явление Мериды отсекло все возможности слинять незаметно: ей было свойственно все видеть, все замечать и во все совать свой любопытный нос. Откланяться по-человечески Астрид не хотелось — Рапунцель стала бы останавливать, Эльза, с некоторой вероятностью, — тоже, а там, включились бы и Мулан, изрядно напустившая тумана, и Мерида, не пропускавшая никакой движухи вообще. Повода уйти демонстративно еще не представилось, и Астрид плюхнулась в крутящееся кресло, мысленно прощаясь с планами на вечер.       Постепенно стал подгребать остальной народ, и уже через полчаса автобус заполонили дети всех возрастов разного уровня шумности и шилопопости, встречались старшеклассники и студенты, реже взрослые люди, чудом сбежавшие из офисов, чинно восседала в кресле пожилая дама.       Одна из старшеклассниц, высокая девочка с индейскими корнями, показалась Астрид смутно знакомой. Вероятнее всего, училась в Шеффилде. Мулан ей кивнула, значит, знала ее. Знакомых и полузнакомых людей в автобусе оказалось больше, чем Хофферсон смела ожидать: пришел плечистый парень из секции гребли, затесалась в толпе давняя знакомая, белокурая девица из одной параллели с Астрид, отметилась грузная ростовщица, по совместительству владелица ломбарда…       Одной из последних в автобус ввалилась всколоченная и запыхавшаяся женщина с ребятенком лет трех на вид на руках. Она плюхнулась в одно из кресел, практически растекшись по нему, и, обмахиваясь ладошкой, выпустила дитятю бегать по автобусу. Она была не единственной замотанной матерью с малышом, и детеныш, почуяв сладкий запах свободы, потрусил к другим дошколятам, сбившимся в кучу, и, что-то там увлеченно вытворявшим.       Астрид отвлеклась на мальца, врезавшегося в нее во время своего променада, и не сразу заметила, что с явлением той запыханной женщины в автобусе стало существенно тише.        — Щас, народ, — продолжая обмахиваться, зачем-то сказала она. — Щас, дайте пять минут, дух переведу…       В иных обстоятельствах Астрид бы не обратила на нее внимания вообще: ну мало ли, ну решила какая-то левая тетка пооправдываться, что с того? Но к ней шустро подгребла Мулан и вкрадчиво поинтересовалась:        — Ну, Вилл, и что стряслось в этот раз?       Кажется, именно этим именем Мулан называла кого-то, кто ляпнет что-то важное и все разъяснит. Возможно, конечно, это не та Вилл — на лбу не написано, но на всякий случай, Астрид прислушалась.        — Коннор стрясся! Как в сад пошел, совсем от рук отбился. Я думала, с братцем моим было тяжко. Думала, все прошла. Думала, точно знаю, что надо делать с волшебной мелюзгой. Все, как же! Да оборжаться, блин! В первый же день просьба наколдовать печеньку, если очень колдовать припечет, перевыполнена: завалил гребаным печеньем ВСЮ группу, потому что не хотел есть кашу, ну, я рассказывала. Отбрехалась, откуда все это дурацкое печенье вообще там взялось. В другой раз не захотел спать в сончас, превратил все кроватки в паровозик. Уже не помню, что я тогда плела, чтобы ни меня, ни воспиталку не забирали в дурдом… Потом, подрался с какой-то девочкой, обиделся, сделал ее куклы какими-то страхолюдинами. Девочке это почему-то понравилось, и они подружились, а родители девочки возмущались, что дочь пришла с красивыми новыми куклами, а ушла с какой-то неведомой страхотой, да еще и довольная. Угрожали небесными карами и судом. Судом почти испугали, но все равно ничего не докажут, ну их. А сегодня мне позвонили, с двух рук, так сказать: и на мобильный, и на работу. Дрожащим голосом умоляли пощадить, не обращаться в суд и прочие инстанции. Полчаса морозились, что такого стряслось, что б мне захотелось удариться в судебный геморрой — оказалось, потеряли моего ребенка. Я все бросила, прилетела в сад, тоже то еще приключение: там ж поставили на уши всех патрульных, до кого дотянулись, где-то улицы перекрыли, сам сад тоже на все замки заперт — еле убедила трех копов, на которых нарвалась, и охранника в саду, что я не левая тетка, а мама того ребенка, который потерялся. Поистерила, вызверилась, пошла наудачу искать чадушку по саду, а вдруг не ушел никуда, не похитили, а просто не доглядели. Оказалось, и правда: поросенок не захотел гулять, стал себе невидимым и заныкался в группе. Пришлось учить становиться видимым и экственно соображать, как он сумел — и где — так спрятаться, что его не нашли ни воспитатели, ни копы с собакой. Я не могу уже так! Уильям в его годы колдовал со скуки, и потому что волшебство — это прикольно! А Коннор, в отличие от дядьки, решает магией свои проблемы. И чем дальше в лес, тем больше дров. Недели в сад не ходил — уже поставил на уши полицию! Господи-боже, а мне ж в субботу вести мамский семинар, чо, мол, правильно делать с мелким-волшебником! Я им в глаза смотреть как буду теперь?        — Да уж как-нибудь, — хмыкнула Мулан.       Вилл со свистом выдохнула и выдала звуки, промежуточные между скулежом и хныканьем.        — Ладно! — Зычно заявила она, вскочив с кресла. — Кто уже приходил раньше, располагайтесь в моем зале, отрабатывайте, что вам там было надо, через полчасика подойду. Новички, оставайтесь тут, побеседуем. Эльза, брысь, ты не новичок.        — Не, — возразила Мулан, — пусть останется.        — Чего это вдруг? — Возмутилась Вилл. — Не покрывай ее, ей полезно, пусть не сачкует.       Мулан молча показала тетрадку с рисунком Рапунцель.        — И?        — И ей это снилось. И не только ей.        — Принимается, — кивнула Вилл, выуживая из-за пазухи кулон, подозрительно похожий на рисунок Рапунцель, но настоящий, куда более красивый и завораживающий, и поднимая его над головой, — кому снилась такая штуковина, поднимайте руки.       Руку подняли Рапунцель, забравшая свою тетрадку, Астрид, которой отмолчаться не дала новая знакомая, буквально выдернув ее кисть наверх, Мерида — с большим энтузиазмом, Эльза и смутно знакомая девочка индейской наружности. Вилл странным образом воодушевилась.        — Надо ж, — прикрякнула она, — полный набор. Целую вечность ждала этот момент. Вы пятеро сейчас ничего не понимаете, но скоро кааак поймете — мало не покажется. Останьтесь тут, потолкуем, остальные, добредите до моего зальчика, Мулан проводит. Проводит, я сказала, а не зависнет в джунглях Корни.       Дождавшись, пока в комнате не останется никого, кроме нее и девочек, поднявших руки, Вилл продолжила:        — Это сердце Кондракара, — сказала она, потрясая кулоном.        — То самое? — Робко спросила Эльза.        — То самое, — охотно кивнула Вилл.        — Какое — «то самое»? — Переспросила Мерида.        — Оно наделяет, — Эльза, задумавшись, сделала паузу, — особыми силами. С ними можно… всякое.        — Не наделяет! — Замахала руками Вилл. — Катализирует имеющиеся. И с ним не «можно» делать «всякое», а нужно, и порой даже приходится!        — Чего? — Возмутилась Астрид. — Что наделяет, что катализирует, что можно, и кому нужно?        — Ща, — отмахнулась Вилл. — Не перебивайте больше, я все объясню. По порядку. У вас пятерых, — она обвела рукой сидящих перед ней девочек, — есть особые силы. Они разные, проявляются по-разному, у кого-то проявились давно, и вы с этим как-то живете, у кого-то проявились, но вы не больно-то в курсе, или не замечаете закономерностей, или не хотите признавать очевидное, потому что считаете это бредом, или еще что, у кого-то силы спят, но должны вот-вот проклюнуться. Вот у тебя например, — Вилл бесцеремонно указала на Астрид, — на лице написано, что ты в это все не веришь. И не хочешь верить. Мне это знакомо, поэтому советую смириться как можно скорее, все равно придется. Вот ты, — Вилл кивнула на девушку индейской наружности, — явно сомневаешься. Совет тот же. В общем, как бы то ни было, силы у вас есть, и конкретно вам они даны не просто так. Вас выбрало сердце бесконечности, вот эта штучка, оно же сердце Кондракара. А это значит, где-то что-то случилось, и миру, наврядли этому — я бы знала, нужна помощь стражниц завесы. Это будете теперь вы. Мы: я с подругами, были стражницами где-то в ваши годы, потом в нас нужды, вроде как не стало. Нам довелось пережить… многое. Вам, скорее всего, достанется не меньше. Ну, и с большой ответственностью бонусом идет большая сила. Сердце Кондракара усиливает ваши имеющиеся возможности, развивает их в определенных направлениях: четверо из вас будут повелевать стихиями воды, огня, земли и воздуха, пятая заведует энергией и является связующим звеном. Ну и, сердце, усиливая вас, дает вам временное обличье, в котором вы не так, чтобы вовсе неуязвимы, но куда менее хрупкие, более зрелые и вас в облике стражниц не будут связывать с вашим обычным обличьем.        — То есть, — подытожила Астрид, — нам даны некие силы, которыми мы будем в свободное от нормальной жизни время спасать кого ни попадя? И в качестве компенсации — взрослое менее уязвимое тело, в котором нас не узнают? А отказаться никак?        — Не ко мне, — открестилась Вилл. — Мое дело маленькое: сохранить сердце для нового поколения стражниц и ввести их в курс дела. Я не кондракаровский отдел кадров, увольняться — без посредников, прямо туда. Но вообще, как бы это сказать, мы, в свое время, не так чтобы отказывались, но в какой-то момент нам дали понять, что откажись мы, нас бы вынудили согласиться обстоятельства. А когда одна из нас обиделась на весь Кондракар оптом и в розницу, и ей даже нашли замену, в конечном итоге, все равно сложилось так, что она вернулась. Вы связаны, нравится вам это или нет, и если вы отнесетесь к этой связи небрежно, последствия вам не понравятся.        — Ну и как связаться с этим Кондракаром?        — Пока никак, это уметь надо. Из вас пятерых сознательно магией занимается только Эльза, но и ей этого рановато, да и не получится в одно лицо такой портал открыть. У нас получалось только всем вместе, ну или с той заменной девочкой, не припомню, чтобы мы хоть раз появлялись там не в полном составе. Но вас в любом случае, найдут, когда надо будет. Нужно ж вам будет как-то узнать, из-за чего вообще весь сыр-бор. Возможно, конечно, через меня передадут, или через кого-то из моих подруг, или другого гонца отправят, но рано или поздно вы будете общаться с кондракаровскими без посредников.        — То есть, мы должны принимать решения до того, как сможем прийти и отказаться?        — Выходит, так.        — А если мы не согласны? — Осторожно спросила Эльза.        — А вас не спрашивают, — хмыкнула Вилл. — Если от этого станет легче, нас в начале тоже не спрашивали.        — И почему именно мы? — спросила Мерида. — Тут народу пруд-пруди, все с магией, я так понимаю, и колдуют побольше нашего. Чего в нас такого?        — Без понятия, — легкомысленно пожала плечами Вилл. — Возможно, сердце посчитало, что в вас достаточно альтруизма и тяги к приключениям, чтобы в это ввязаться. Возможно, вы достаточно легко сойдетесь характерами. Возможно, ваши имеющиеся силы больше всего подходили к заданному шаблону, и их было проще всего трансформировать в нужные. Я не знаю. В любом случае, вас выбирала не я. Так что этот вопрос, опять же не ко мне.        — А вы, что, уже не стражница? — Поинтересовалась Рапунцель.        — Уже нет. Как я говорила, в какой-то момент острая нужна в нас отпала. Мы теперь, типа, на почетной пенсии. Силы при нас, даже в некотором роде, больше чем когда либо, но нужды их применять нет. Все, что мы сейчас можем делать, и, собственно делаем, это вот это мракобесие в автобусе, передача опыта тем, кому нужнее. Так и живем. Видимо, и с вами как-то так оно и будет. Эльзу я знаю. Остальных звать как?        — Мерида.        — Астрид.        — Рапунцель.        — Покахонтас.        — Ага. Ясненько, — хмыкнула Вилл и зачем-то состроила очень пафосное — аж до смеха — выражение лица, — тебе, Мерида, дарована сила огня, — торжественно объявила Вилл, махнув сердцем около лица названной девочки; кулон засиял теплым, насыщенно-оранжевым цветом, — ты, Эльза, — продолжала Вилл, — повелеваешь силами воды, — сердце Кондракара засветилось синим, — тебе, Рапунцель, подвластны силы земли, — свечение стало салатово-зеленым, — ты, Покахонтас — покорительница воздуха, — свет, источаемый кулоном, перекрасился в близкий к белому светло-голубой. — И, наконец, ты, Астрид — хранительница сердца Кондракара, — амулет вспыхнул ярко-розовым, — твоя задача объединять и преумножать силы остальных, — пояснила Вилл, вкладывая кулон в ладонь растерянной Астрид.        — Оно теплое! — Удивленно вскрикнула новоявленная хранительница сердца.        — Конечно. Оно же сердце, — улыбнулась Вилл преемнице. — Такие перемены могут пугать, я понимаю, и я уже говорила, это большая ответственность, но поверьте, связанные с этим перемены вам скорее понравятся. Стражницами не назначают тех, кому нравится сидеть на одном месте. Черт! — Воскликнула она. — Подруги мне не простят, когда узнают, что я все рассказала одна.        — Почему? — улыбнулась Рапунцель.        — Ну, мы же знали, что рано или поздно надо будет передать эстафету, готовились. Обсуждали, как это сделать правильно и торжественно, но не слишком. Хай Лин, вот, вообще под свою бабулю закосить собиралась, типа, удвоить элемент преемственности: нам ж ее бабушка обо всем рассказала, речь сочиняла, за все годы ее переписала трижды. А я тут, понимаешь, все сама, потому что вы собрались вместе именно в тот день, когда никто из моих больше не смог прийти.        — А в другой день — никак? — Ухмыльнулась Мерида.        — Не-не-не! — Замахала руками Вилл. — Ждать было нельзя, черта б с два вы сюда пришли еще хоть раз в полном составе. А просто в городе я бы ни кого из вас не выцепила. Силы Астрид дремали, пока я не всучила ей сердце, и в чем заключается их пробуждения ни она, ни я, ни весь совет Кондракара в полном составе пока казать не можем. По ней с самого начала было понятно, что ей тут неуютно, и хочется уйти, она бы не пришла снова. Покахонтас все еще сомневается, ее я тоже могла бы не увидеть здесь. Про Рапунцель не угадаю, Мериду бы увидела тут не раз. Эльза ходит через раз на пятый, и поймать ее тут одновременно с кем-то еще очень сложно… А кстати, когда она смыться-то успела?        — Ушла, и ушла, в чем проблема? — Пожала плечами Астрид.        — В Эльзе, — со вздохом призналась Вилл.