R.E.M.A.P. Четыре принца Меридиана

       — Ушла, и ушла, в чем проблема? — Пожала плечами Астрид.        — В Эльзе, — со вздохом призналась Вилл.        — В смысле? — уточнила Мерида.       Вилл замолкла, что-то прикидывая.        — Не уверена, что это стоит говорить мне, это, все-таки, ее дело, но… — осторожно начала она.       Договорить и к чему-то прийти окончательно не успела: за нее высказалась подошедшая Мулан.        — Эльза с собой вообще не дружит. Разволнуется — сила выйдет из-под контроля, и привет.        — Спасибо, — кисло улыбнулась Вилл, — ты очень тактична. Но это, правда, к сожалению. А теперь ее сила вошла в контакт с аурамером и или изменилась, или возросла, и одну ее оставлять — такое себе.        — А что, есть причины волноваться? — осторожно поинтересовалась Астрид.        — Да какая разница, если она психовала, едва вошла? — Возразила Мулан. — А после таких новостей… Тем более, что ушла. Не знаю, какие у нее там причины, а прилюдно реветь, трястись, кричать и все такое она не любит.        — Может, ее поискать? — Предложила Рапунцель.        — Да как ее теперь найдешь-то? — Возразила Мерида.        — Призови свои чудо-огоньки, — Посоветовала Астрид.        — Да можно подумать, оно на заказ работает!        — Зачем такие сложности? — Хмыкнула Вилл, кивая на сердце Кондракара. — У вас есть прекрасная поисковая система.       Астрид, сжимавшая сердце в ладони, расслабила пальцы. Амулет плавно взмыл в воздух и завис где-то на уровне ее ключиц. Несколько мгновений постояв на одном месте, кулон вдруг призывно дернулся несколько раз в сторону двери автобуса.        — Это мне за ним идти, что ли? — Настороженно спросила Астрид, указывая на сердце.        — Да уж было бы неплохо, — заметила Вилл.        — И лучше, иди одна, — добавила Мулан.

***

      Астрид брела по малознакомому проулку и судорожно прикидывала, куда ее вообще мог завести неуемный кристалл. По всему выходило, что куда-то на набережную, вероятно, в какую-то малопосещаемую ее часть. Холодало — Астрид удивилась, с какой это радости нагрянул такой дубак в конце августа, когда еще даже смеркаться не начало, а утро обещало солнечный теплый денек. Новоявленная хранительница сердца недоверчиво прищурилась на ясное небо и сияющее солнце и поежилась.       Чем дольше она шагала на поводу у кулона, тем холоднее ей становилось. Не успело пройти и двух минут, с тех пор как Астрид начала подмерзать, как ей на глаза стали попадаться заиндевелый асфальт и лужи, покрытые тонкой, хрупкой, как по весенней оттепели, корочкой льда. Отдельным лужам и подмерзлой улице еще можно было найти хоть какое-то натянутое на глобус оправдание, но когда Астрид чуть не свалилась, поскользнувшись на превратившемся в каток асфальте, вся ее рациональность испарилась.       Да что за черт?!       Холодно к этому знаменательному моменту стало зверски, улица заледенела вся: и проезжая часть, и тротуары, и даже здания на нижние сантиметров тридцать были заморожены до звона. Идти дальше не хотелось. Даже не так, последнее чего бы хотелось, так это идти дальше. Но сердце, зараза такая, было неумолимо и рвалось вперед, вглубь импровизированной морозилки размером с улицу. Коне-е-ечно, ему-то не было холодно, ему-то не приходилось скользить враскоряку в непредназначенной для таких фокусов обуви и падать каждые полторы минуты, имея для защиты, что от холодины, что от ударов, только легкие летние вещи!       Кажется, ни о чем больше Астрид не жалела так крепко, как о решении задать однокласснице вопрос о ее рисунке. Не докопайся она до Рапунцель, та бы не прицепилась, их не застукала бы Эльза, не притащила бы в автобус, никто бы не стал затирать о высшей миссии и не впарил бы навигатор с подсветкой! И искать никого б не пришлось! Сидела бы себе дома, рубилась с друзьями в видеоигры, трескала бы пиццу по случаю начала учебного года… Так нет же! Любопытно стало, блин!       А главное, что они все, отсиживаясь в автобусе, явно ж рассчитывали, что Астрид, найдя беглянку, проведет душеспасительную беседу — вот уж что никогда не относилось к числу ее сильных сторон! Она достаточно точно — в большинстве случаев — трактовала мотивы тех или иных поступков и в целом была способна распознавать чувства других людей, но вот хорошей жилеткой не была никогда: слишком рациональная и прямолинейная для того, чтобы просто быть тактичной, сочувствующей и внимательной, Астрид находила возможные решения проблемы или выходы из сложившейся ситуации, чем, как правило, только больше злила или расстраивала тех, кому требовалось сначала избавиться от ярма захлестнувших эмоций, и потом уже начинать думать в голову. Что бы там ни довело Эльзу до цугундера, а Хофферсон была последним человеком, кто бы смог вернуть ей душевное равновесие.       Сердце вывело Астрид куда-то под здоровенный мост через реку: не на набережную, но к берегу. Эльза в этом сомнительном месте действительно обнаружилась, хотя новоявленная хранительница до последнего допускала, что амулет заведет ее черт-те куда.       Эльза сидела на берегу, скукожившись, обняв колени руками, и ревела белугой. Абсолютно все вокруг нее было заморожено и покрыто толстой коркой льда. Речка еще не успела замерзнуть полностью, и можно было увидеть, как лед стремительно разрастался и вот-вот должен был достать до другого берега. Вероятно, эпицентром внезапного похолодания была именно Эльза.        — И давно с тобой… так? — Спросила Астрид.       Эльза перепугано вздрогнула и воззрилась на нее как на приведение: в круглых глазах плескался ужас, лицо стало совсем бесцветным, губы дрожали.        — С самого детства, — тихонько созналась Эльза, отворачиваясь. — И становится только хуже, — глухо добавила она, уткнувшись лицом в колени.        — И сделать ничего нельзя, что ли?        — Меня учат. Пытаются. Получается, — вздохнула Эльза, — сама видишь как. Мне даже перчатки перестают помогать.        — Они, что, волшебные?        — Нет, это… Просто… Просто для меня, так проще, мне сказали, они меня защитят, и я верила, но…        — То есть, психологический трюк, что ли? — Удивившись, ляпнула Астрид. — Так это ж не работает, если ты знаешь, что дело в этом!        — Работает, когда… Когда я не вовсе… Когда… — замямлила Эльза.        — Да подумаешь! — Преувеличенно бодро воскликнула Астрид. — Ну разволновалась разок. Было б из-за чего. Ну, то есть, да сейчас тут жуть, что такое, но до того полдня нормально ж все было.        — Ты не понимаешь! Я… Я все время себя контролирую. Постоянно. Я отвлекусь на минуту — что-нибудь замерзнет. Я пытаюсь держать это в узде каждый день, каждый час, каждую минуту. Я сплю вполглаза, я едва учусь в школе, я не позволяю себе беспечно радоваться, тем более злиться, пугаться или расстраиваться. Я постоянно на нервах. И у меня ничего не получается. А теперь мне сказали, что мои силы изменились. Возросли, возможно, или стали опаснее, а я и раньше-то не справлялась!        — Да подумаешь, — повторила Астрид, уже с меньшим энтузиазмом, — каток в августе, конечно, так себе удовольствие, но никто ж не пострадал!       Эльза отвернулась, уперевшись щекой в коленки.        — Когда я была маленькой, — начала она, не поворачиваясь; голос Эльзы дрожал, — я едва не убила свою сестру. Я не знала, что моя сила опасна, моя сестра не знала тем более, мы играли: я создавала сугробы, она прыгала, она почти упала, я постаралась поймать, но… — Эльза разрыдалась. Астрид неловко погладила ее по плечу. — Но вместе этого я навредила ей. Она упала, ударилась головой, она была такая бледная, такая холодная… Она ничего не помнит об этом, а я с тех пор пытаюсь не давать этому прорываться…        — То есть, в детстве все было нормально?        — Я чуть сестру не убила!        — Но до этого все ведь было нормально! Раз уж вы так играли. Наверное, это был не первый и не единственный раз! Поправь, если я ошибаюсь: все было океюшки, пока один раз ты не накосячила, не испугалась, и с тех пор мало того, что грызешь себя — что, как бы, ни разу никому не помогло — так еще и не даешь себе жить по-людски, помешавшись на самоконтроле. И удивляешься, что становится хуже. С каких пор фанатичные невротики хоть что-то контролируют?        — Ты не понимаешь!        — Прекрасно понимаю. Чем жестче диету навязывает мой тренер, тем больше я лопаю бургеров втихаря. Проверено.        — Это другое.        — То же самое.        — Чем рискуешь ты, и чем я? Если я отвлекаюсь, происходит это, и кто-то может пострадать, может, даже умереть.        — Ставки разные, выверты кукухи одинаковые, — хмыкнула Астрид. — Тебе не самоедствовать, а, не знаю, ванну с пеной принять надо, горячую. Выспаться там, от души прямо. Стрескать что-нибудь вкусное. Массаж сделать, не знаю. Короче, расслабиться.

***

      Каким образом Астрид уговорила Эльзу покинуть берег и добрести до автобуса, она потом не смогла бы вспомнить даже под пытками — таких чудес дипломатии ей прежде творить не доводилось, и в заботливые руки Вилл и прочих сочувствующих новая хранительница сердца Эльзу сдавала почти в состоянии аффекта.       Разумеется, душеспасительная беседа такой себе эффективности — ни согласиться с доводами гласа рассудка, ни разморозить все вокруг Эльза так и не сумела — не могла пройти бесследно, и утром следующего же дня Астрид слегла с температурой, кашлем, больным горлом и соплями. Вспоминая, как сильно вымерзла накануне, Астрид справедливо полагала, что еще легко отделалась.       Поболеть спокойно, как следовало ожидать, не дали. Даже в первые дни, когда Астрид больше походила на протоплазму, чем на человека, и питалась преимущественно парацетамолом, ее дом осаждали полчища ее отбитых друзей, то ли просто навещавших, то ли лелеявших робкую надежду заразиться и откосить от школы; заходили периодически Мерида и Покахонтас: после того, как Вилл наговорила всякого, девочки считали себя обязанными; чего именно обязанными не могла сформулировать ни одна, но привязанность из чувства долга благополучно у себя диагностировали. Рапунцель, как наябедничала Мерида, наказала строгая мать, разозлившись, что та шлялась где ни попадя после школы, вместо того, чтобы сразу идти домой, а Эльза закрылась дома и отказывалась куда-либо выходить вообще, поэтому они с Покахонтас доходили до Астрид только вдвоем, зато регулярно. Пару раз компании паломников столкнулись в дверях, и это возымело тяжелые последствия: во-первых, Забияка (урожденная Инга Торстен) ни с того, ни с сего записала Мериду в личные навсюжизненные враги, попыталась устроить драку, отхватила и легко и непринужденно зачислила ее в навсюжезненные же закадычные друзья, во-вторых, наблюдавший за баталией Сморкала (урожденный Стэн Йоргенсон), до сих пор из всех девок интересовавшийся только Астрид, неожиданно воспылал страстью к все той же Мериде. Потеря ухажера-прилипалы была бы Астрид только на руку, если бы только он не докучал ей попытками разузнать побольше об объекте своих неуклюжих симпатий, не зависал у нее дома больше чем прежде, в надежде на случайную встречу, не говоря уже о том, что Мерида совершенно точно не могла ни в чем быть провинна настолько, чтобы заслуживать такого счастья, как влюбленный, а посему особенно безмозглый Сморкала.       Словом, когда почти неделю спустя, удалось избавиться от статуса болящей бедняжки, нуждающейся во внимании и теплой компании, Астрид вздохнула полной грудью.       Увернувшись от очередной порции расспросов горемычного Сморкалы, — вот что б ему в самом деле не заразиться-то было, ну? — и ниспослав Мериде преисполненный сочувствия и женской солидарности взгляд, Астрид просочилась в класс. Перемена была короткая, и народу в кабинет набилось изрядно. За одной из парт уже сидела Рапунцель, что-то со скуки чиркавшая в тетрадке. Увидев Астрид, она оторвалась от своего увлекательного занятия, приветливо улыбнулась и помахала рукой.        — О, привет! Извини, что не заглядывала — мама не разрешает ходить куда-то, кроме школы.        — Это вообще законно?        — Не преувеличивай, — отмахнулась Рапунцель. — Не все так плохо. Раньше я вообще никуда не ходила, даже в школу. Училась дома.        — Ты сейчас серьезно?        — Ага. Для нее отпустить меня в школу уже большой шаг. Думаю, я поторопилась… со всем остальным.        — Но это же ненормально! Ты живой человек, со своими желаниями и тараканами, не говоря уже о том, что тебе как-то жить в обществе, без нее — она ж не вечная.        — Она это понимает, — Рапунцель пожала плечами. — Но к решительным действиям не готова. И у нее есть причины так делать. Не знаю какие, но знаю, что они есть.        — И тебе так, что, ничего?        — Мне не с чем сравнивать, знаешь ли. Давай о чем-то другом.        — Ладно, что я пропустила?        — Зверский, нечестный опрос на математике. Еще мы с тобой в одном классе на литературе — там ничего такого не было, и мы с тобой, Меридой и ее ухажером в художественном классе. С тобой и Эльзой на обществознании. А Покахонтас учится в классе на год старше, с ней не пересекаемся.        — Я имела ввиду всякие сплетни, и кто как начудил, ну да ладно.       Рапунцель густо покраснела.        — Я еще не умею собирать сплетни, — сконфуженно созналась она. — То, что Эльза в школе не появляется, считается за сплетню?        — Болеет, гуляет или врет, что болеет?        — Говорит, что болеет, говорят, что врет…        — Тогда считается, — заверила Астрид.       Что же. Видимо, с Эльзой придется еще потолковать.

***

      Астрид постучалась в дом Эльзы: для вторжения у нее была веская, крайне уважительная отмазка — училка по обществу искала доброхота, готового занести пропустившей все и вся однокласснице домашку. Эльза общительностью не отличалась, напротив, нарочито держала со всеми дистанцию, так что конкурентов, желающих заглянуть к ней добровольно не нашлось. Пока все шло гладко.       Вскоре, дверь открылась. На пороге стояла красивая женщина, очень похожая на Эльзу — должно быть, мать. Ее волосы были темные, глаза немного более синего темного и глубокого оттенка, но в остальном Эльза была буквально ее копией, с поправкой на возраст.        — Драсьте, — небрежно вкинула Астрид, — я к Эльзе, домашка по обществу.        — Здравствуй, Эльза нездорова и не хочет ни с кем видеться. Оставь задание мне, я передам.        — Со мной захочет, мы подруги, — нахально и самоуверенно заявила Астрид, оттесняя маму Эльзы, вынуждая пропустить ее внутрь. — Ее дверь вон та, с фотками, или соседняя?        — Соседняя, — оторопело кивнула миссис Эренделл, запоздало осознавая свои слова.       Бинго!       Конечно, Астрид ожидала, что ей будут не рады. И догадывалась, что уговорить впустить ее добром не получится. Убедительных причин, почему это могло бы быть необходимо, придумать не удалось. Способов запугать, чтобы получить желаемое и не попасть в черный список — тоже. Поэтому Астрид предпочла действовать напористо, даже немного хамски, предполагая, что родители Эльзы едва ли сталкивались с подобным поведением, и не сразу сообразят, как реагировать, и что делать. Расчет оправдался. Ну надо же.       На самый крайний случай была заготовлена честная отповедь о том, что Астрид-то знала истинную причину недуга Эльзы и догадывается, как с этим можно помочь. На самый-самый крайний случай — признание о навязанном бремени стражниц, в чем бы оно ни заключалось, и размахивание кристаллом.       К счастью, не потребовалось: мама Эльзы оказалась менее опытной, настойчивой и наученной, чем можно было ожидать. Вот с матерью Забияки этот фокус в жисть бы не прошел, а тут…       Секундного замешательства было достаточно, чтобы успеть скрыться за нужной дверью. Опять же, мать Забияки не постеснялась бы вломиться следом и утащить из комнаты за шкирятник, мама Эльзы отчего-то спасать доченьку от вторжения не спешила.       Эльза удивленно обернулась на звук: дверь ее комнаты захлопнулась. С тех пор, как она причинила вред Анне, ни родители, ни сама сестра не входили к ней без стука. Замка на двери не было — на тот случай, если все выйдет из-под контроля совсем, и помощь понадобится ей самой, — но он и не требовался: родители слишком хорошо понимали причины затворничества старшей дочери, осознавали и потребность в уединении и личном пространстве, и необходимость иллюзии изоляции от всего и ото всех. Уважение к личному пространству сумели внушить и Анне, лишь в последние годы оставившей попытки вытащить сестру из раковины, и, никогда не пытавшейся вломиться без дозволения.       Это был первый раз, когда кто-то вошел в ее комнату без разрешения. Первый раз, когда кто-то вошел, не предупреждая. Первый раз, когда в ее комнату вошли не родители.        — Астрид? — Изумленно спросила Эльза.        — Я домашку принесла: мы на общаге в одном классе. А еще я бы хотела узнать, какого черта ты заперлась дома.        — Ты же сама все видела! — Разволновалась Эльза. По письменному столу начала расползаться ледяная корка. — Ты… Ты сама пострадала от моей магии! Как ты можешь задавать такие вопросы? Зачем… вообще пришла?        — Затем, что я так и думала, что ты всю неделю сидела, самоедствовала и психовала. А это не работает. Так что, собирайся, пойдем тусить.        — Что? — Выдохнула Эльза. От ее удивления лед, распространявшийся по столу, замер.        — Собирайся, говорю, гулять идем!        — Но как же?        — Как ты уже сказала, я пострадала от твоей магии. В качестве компенсации требую выгула тебя в страшно людных местах. И сними перчатки: от них все равно никакого толку.

***

      Мама Эльзы последние минуты три оторопело рассматривала входную дверь: через нее только что вышли из дома ее старшая дочь и странная наглая девочка, назвавшаяся ее подругой.       Незваная гостья на вопрос, куда они направлялись, легкомысленно заявила, что решат по ходу дела, и клятвенно пообещала вернуть Эльзу в лоно семьи к восьми часам. Сама Эльза выглядела растерянной, возможно, не слишком хотела куда-то идти, и миссис Эренделл захотелось удержать ее дома.       Но… Это первый раз, когда за прошедшую неделю Эльза покинула свою комнату, первый раз за неделю, когда согласилась выйти из дома, первый раз вообще, когда отважилась выйти на улицу не в школу.       Неужели, все эти годы ей было нужно, чтобы пришла какая-то нахалка и силком вытащила наружу? Неужели, было нужно позволить Анне вторгнуться в приватность сестры, а не удерживать и уговаривать?       Маме Эльзы не нравилась хамоватая «подруга» дочери, но, кажется, ей, наконец, удалось — или вот-вот удастся — то, с чем не справились ни они с отцом, ни странные женщины, взявшиеся учить Эльзу управлять своей магией.