Золушка из Рио

— Итак, ластоногие все-таки различают цвета, — подытожила я. Мы с Куртом сидели на скамейке напротив бассейна с моими подопечными и пили чай из бумажных стаканчиков, который притащил Курту и заодно мне парень со странным именем, его телохранитель. Только ради племянника я делала вид, что мне доставляет удовольствие пить подкрашенную пакетиком горячую воду — родители Курта считали, что детям кофе не полезно. — Барри такой молодец! Как ты ухитрилась приручить его так, чтобы он играл с тобой? Вот, например, Щипчика интересует только еда. В остальное время он не обращает на меня внимания, — вздохнул Курт. — Щипчика? — Это мой голубой омар. — Морские котики все же побольше омаров, и мозгов у них побольше, — предположила я. — Объем мозга и уровень умственных способностей не связаны, это доказано учеными! — возмутился Курт. Это смотрелось забавно. — Так уж совсем и не связаны? — ухмыльнулась я. — Хочешь сказать, что этот нахал, — я кивнула на воробья, которых бесстрашно скакал вокруг наших ног, надеясь найти что-то съедобное, — может соображать лучше тебя? Курт с сомнением посмотрел на воробья, а тот — на него. — Вряд ли. Ему не приходится делать за братьев домашку по математике, а это развивает мозги, — важно сказал племянник. — Они тебя заставляют делать за них уроки? — тихо спросила я. — Заставляют? — искренне удивился он. — Нет. Мне самому интересно. И потом, они мои братья. Иногда они бывают придурками, но защищают меня, если надо. Братья должны держаться вместе и помогать друг другу, так говорил Фридрих. А Фридриха слушались и отец, и папа. Он помрачнел и замолчал, уставившись на свои ботинки. Де Морнэ не упоминал никакого Фридриха. Я заинтригованно спросила: — Фридрих это твой дедушка? — Вроде того. Он со мной занимался, когда папа не хотел меня записывать в школу. Он… — тут Курт вскочил со скамейки и завопил: — Папа! Ты опоздал, Барри объелся рыбы и не хочет больше доставать мячи! Жаль, ты не видел, он такой умный! — Верю. Но как бы ни был он умен, в любом случае, Барри останется здесь, — строго сказал светловолосый молодой мужчина в легком пальто, поразительно похожий на моего отца. Хотя де Морнэ и показывал мне фотографию Гунтрама, при виде него я задохнулась и на несколько секунд потеряла связь с реальностью. Хорошо хоть, что голос у него был другой. — Угу, — грустно кивнул Курт. — Лин и Феликс всё равно его не отдадут. Пап, знакомься, это Лин, она присматривает за Барри и его друзьями. — Очень приятно. Гунтрам де Лиль. Вы в порядке, мисс…? — Миссис Штайнер. Да, спасибо, — пролепетала я. — Всего лишь голова закружилась… Мы с вашим сыном проверяли предположение насчет цветового зрения морских котиков. — Да, он упоминал о вас и Барри. Три раза позавчера, четыре — вчера, и один раз сегодня за завтраком, — усмехнулся Гунтрам, и во рту у меня сделалось сухо: улыбались они с моим отцом почти одинаково. — Вот как? Наверное, мы с Барри показались вам слишком навязчивыми, — через силу пошутила я. — Вовсе нет, миссис Штайнер. Я очень признателен вам, что вы пошли навстречу любопытству Курта. — Какие пустяки. Просто я надеялась, что когда-нибудь он станет знаменитым биологом вроде Даррела или Кусто, напишет книгу о животных и упомянет меня в разделе благодарностей. А я получу возможность хвастаться знакомством с известным человеком, — улыбнулась я. Гунтрам слегка наклонил голову и задумчиво сказал: — Думаете, он станет биологом? Его отец видел Курта инженером. — Я еще не решил, — вмешался в наш разговор Курт. — Но грифоном я точно не буду. Это скучно и Клаус сказал, что… Гунтрам бросил предупреждающий взгляд на сына, и тот осёкся. — Так вы из Бразилии, миссис Штайнер? — спросил он меня, резко меняя тему. — Не могли бы вы называть меня Линн? Да, в Цюрихе я всего два месяца. До этого жила в Рио де Жанейро. А родилась в Париже, — ответила я и тут же вспомнила, что по документам-то я родилась в заштатном Бананале. По легкому удивлению, промелькнувшему по лицу Гунтрама, я поняла, что вопрос про Бразилию был задан всего лишь из вежливости и развернутого ответа он не ждал. — Интересная судьба, — ровно заметил он. В голосе сквозило вежливое безразличие. — Курт, нам пора идти. Меня захлестнула досада на собственную глупость. Ну вот, я его наконец встретила, и что дальше? Не думала же я, что Гунтрам де Лиль мгновенно почувствует расположение к незнакомой женщине, ухаживающей за тюленями в зоопарке? Понадеялась на то, что он, как и я, любит поболтать с новым для него человеком и посмотреть, на что тот может сгодиться? Ошиблась. Гунтраму я явно неинтересна. Сейчас он уйдет и когда мне снова выпадет шанс с ним поговорить? Может быть, никогда. И я решила рискнуть. Воспользовавшись тем, что Курт пошел прощаться с Барри, я сказала: — Бывают судьбы еще интереснее. Например, когда ты наполовину француз, наполовину немец, появляешься на свет в Нью-Йорке, до девятнадцати лет живешь в частной школе в Аргентине, а потом вдруг переезжаешь в Швейцарию, женишься и обзаводишься детьми. — Чего вы рассчитываете добиться, излагая общеизвестные факты моей биографии? — холодно сказал Гунтрам, рассматривая что-то на экране своего телефона. — Чтобы вы вспомнили ту часть своей родни, которой не так повезло в жизни как вам! — резко сказала я. — Не понимаю, о ком вы говорите, — надменно сказал он, но отослал прочь подбежавшего к нему сына. — Курт, погуляй еще. А, значит, я тебя всё-таки зацепила, братец. — О вдове и дочери вашего дяди, — сказала я тише. Он молчал. Секунды тянулись как резиновые. Кажется, я сделала самую большую ошибку в своей жизни. Гунтрам де Лиль вычеркнул из памяти свою родную кровь, чтобы без угрызений совести жить с этим монстром Линторффом. — Что вы о них знаете? — наконец спросил он. — Всё. Ну или почти всё. — Как вас прикажете понимать, миссис Штайнер? Вместо ответа я достала из-под одежды маленький зубчатый крестик. — Уберите, — Гунтрам быстро шагнул в сторону, заслоняя меня от стоявшего неподалеку телохранителя, который, к счастью, в это время следил за перемещениями Курта. — Откуда это у вас? — Мама дала. Остался от отца, — я опустила крестик за вырез джемпера. — Он погиб в автокатастрофе в 2006 году. А потом в сходных обстоятельствах погиб его старший брат… Гунтрам глубоко вздохнул. — Мне хотелось бы взглянуть на ваших зверей поближе, — объявил он, и мы пошли к сетке, огораживающей бассейн с моими подопечными. — Меня много лет учили никому не доверять, и в конце концов я этому выучился. У вас есть какие-нибудь доказательства, кроме креста, миссис Штайнер? Да уж, не так я представляла себе встречу с двоюродным братом. Немного обнадеживало лишь то, что Гунтрам явно не хотел, чтобы его телохранитель что-то заподозрил. — Доказательства? Например, мне известно, что ваш отец в 1989 году инсценировал самоубийство, какое-то время жил в Южной Америке, затем вернулся в Европу под именем Мишель Лакруа и работал в юридической компании. — Разумеется, эта информация не общеизвестная, однако я могу сходу назвать нескольких людей, которые знают об этом. — А мой бойничный крест? — …легко подделать, — невозмутимо парировал Гунтрам. — Да зачем мне это?! — Вам лучше знать. Мы замолчали, сердито уставившись друг на друга. Надо сказать, что под его холодным взглядом мне стало очень неуютно. Тут к вольеру с бассейном подошла семья — мама, папа и дочка. Видимо, девочка возвращалась с какого-то школьного праздника, потому что на ней был старинный швейцарский костюм: юбка с передником, белая блузка и черный жилетик. В голове у меня что-то перещелкнуло. Хайди! — Вообще-то у меня есть еще одно доказательство. Проблема в том, что оно предназначалось для другого человека. И потребуются некоторые усилия, чтобы вы сочли его убедительным. Но захотите ли вы, чтобы я вас в чем-то убеждала… — Не уверен, — глухо сказал Гунтрам. — В прошлом семейные тайны принесли мне много боли. Я считал, что наконец всё оставил позади. И вдруг появляетесь вы. — Пожалуйста, Гунтрам. Дайте мне шанс. Вы не понимаете, что значит жить отверженной от всего, на что имеешь право по рождению! Он вздохнул. — Хорошо. Рассказывайте. — Чтобы предъявить вам свое доказательство, мне надо найти одного человека. Это женщина, голландская родственница цу Лёвенштайнов, а стало быть, моей матери и вашего… мужа, если не ошибаюсь. Поэтому я думаю, что это не безнадежная затея. Но без вашей помощи я, если и найду ее, то очень нескоро. Наконец-то я увидела на лице кузена интерес. — Родственница Лёвенштайнов? С некоторыми членами их семьи я знаком, но не особо близок. Конрад, разумеется, помнит их всех, но… Так как ее имя? — Моника ван дер Лейден. Она училась в пансионе в Гштаде одновременно с моей мамой. Но, возможно, она взяла фамилию мужа. Понимаю, прошло много лет, но я готова ездить по всей Европе, чтобы найти ее, если вы дадите мне хотя бы какие-то ориентиры! Наверняка нынешний князь цу Лёвенштейн поддерживает с ней хотя бы минимальные контакты. Брови Гунтрама удивленно приподнялись. Я замолчала, ожидая, что он скажет, но вместо ответа он достал телефон и вызвав номер, стал ждать ответа. — Миссис Дэлер, добрый день. Простите, что отвлекаю от работы, но мне нужно задать вам один вопрос, немного личный, но… Видимо, эта миссис Дэлер ничуть не обиделась, что ее отвлекли, потому что, выслушав ее ответ, Гунтрам улыбнулся. Не так, как мне при знакомстве, а тепло. — …Моника, подскажите, пожалуйста, в какой школе вы учились до университета? Моника?! Сегодня прямо таки удачный день! Я затаила дыхание, впитывая каждое его слово. — В Гштаде? Очень хорошо. В ближайшее время я бы хотел с вами поговорить. Предмет разговора не имеет отношения к банку, поэтому я бы предпочел, чтобы… О, спасибо! Я всегда восхищался вашим тактом, миссис Дэлер, надеюсь, вам это известно, — вкрадчиво сказал он, потом некоторое время слушал собеседницу. — Нет, это чистая правда! Еще раз спасибо, до встречи. Михаэлю тоже не обязательно знать, что я вам звонил… Спасибо, Моника. Гунтрам убрал телефон в карман и повернулся ко мне. — Ну вот, миссис Штайнер, я нашел вам Монику ван дер Лейден. Она уже много лет работает секретарем Конрада и замужем за одним из топ-служащих нашего банка, Михаэлем Дэлером. — Наверное, вы очень хорошо ее знаете, если можете вот так просто попросить ее никому не говорить о вашем звонке, — задумчиво сказала я. — Я знаком с ней уже почти пятнадцать лет, это верно, но молчать она будет, пока сама считает нужным. Она хорошо ко мне относится, но ее преданность принадлежит Конраду, имейте в виду. Так что еще раз подумайте, хотите ли рисковать, настаивая на разговоре с ней. Сейчас она лишь удивилась моему вопросу, но после вашей встречи всё станет намного серьезнее. И мы (главным образом, вы) будем зависеть от ее доброй воли — меня это мало коснется, но какими будут последствия для вас, трудно предсказать. — И вы никак не защитите свою сестру? Кровь для вас водица?! — мой голос дрогнул, а кулаки сами собой сжались. Я заметила, как телохранитель Курта задержал на мне взгляд. Со своего места он, конечно, не слышал, о чем мы говорим, но все равно мне стоит вести себя спокойнее. — Во-первых, это зависит от ваших целей, во-вторых, я не всесилен, — невозмутимо ответил Гунтрам. В кого он такой холодный? В нашего деда? Мама рассказывала, что ее свёкр был очень строг с детьми и папа в приступе откровенности как-то пожаловался ей, что в детстве не слышал от своего отца ни единого ласкового слова. — Вы выжили, проведя с ними пятнадцать лет, — возразила я. — И не раз бывал на волосок от смерти, — пробормотал Гунтрам, отвернувшись к ограде. — Пап, я есть хочу! — Курту надоело переглядываться с тюленями, и он вернулся к нам. — Сейчас поедем домой. Ты взял телефон у миссис Штайнер? Если вдруг потребуется уточнить что-нибудь для доклада… Вы не против? — обратился он ко мне. — Ничуть, — улыбнулась я и продиктовала свой номер. — Еще раз спасибо, миссис Штайнер, — чинно сказал Гунтрам. — Ведран, мы уходим, вызови машину, пожалуйста, — окликнул он телохранителя. — Спасибо, Лин! До свидания! — Курт побежал вперед за Ведраном, который на ходу говорил по телефону. Перед тем, как уйти, Гунтрам сказал мне тихо: — Если вы передумаете, я пойму и забуду о нашем разговоре, миссис Штайнер. Только потому, что вы понравились моему сыну. *** Как вы можете догадаться, единственное, о чем я была способна думать в тот вечер, это разговор с Гунтрамом. По дороге домой я злилась на него; его недоверие и отстраненность были обидны. Не то чтобы я никогда не сталкивалась с подобным отношением к себе, но получить такой холодный прием от двоюродного брата я не ожидала. Но чем дальше я думала, тем очевиднее мне становилось, что Гунтрам все-таки мне поверил, или, по крайней мере, не исключал возможности, что мои слова могут оказаться правдой, иначе бы не стал звонить миссис ван дер Лейден. Мало того, он оставил мне возможность безболезненно отступить и пояснил свои опасения. Каким бы надменным он ни был, он беспокоился обо мне, даже сомневаясь, что я та, кем себя ему объявила. Но то, что мамина подруга предана Линторффу, оказалось очень неприятной неожиданностью. Как, оказывается, тесен Старый свет. Хотя, если подумать, поскольку князья Лёвенштайны имеют непосредственное отношение к Ордену, то их родственники могут вращаться в том же кругу. А если эта женщина сразу после встречи со мной побежит докладывать Линторффу о том, что дочь Роже де Лиля пробралась на запретную территорию? Что она выберет — преданность подруге, которую не видела тридцать лет, или преданность влиятельному человеку, на которого работает? Не зная, как поступить, я набрала номер Оливера: мы с ним договорились, что если мне понадобится экстренно связаться с матерью, я буду делать через него. Из-за пятичасовой разницы во времени поговорить с мамой удалось только глубокой ночью, когда Оливер наконец добрался до нашей квартирки в фавеле. — Доченька, как я рада тебя слышать! — сказала мама. — Надеюсь, все в порядке? — Да, я нашла постоянную работу. И даже встретилась с кузеном. — И что он? — Сомневается, что я это я. Проблема в том, что дядя Жером, видимо, опять скрывается и связи с ним нет, как я понимаю, даже у Гунтрама, во всяком случае он не упоминал отца, — соврала я, не желая сейчас расстраивать маму. — Чтобы убедить его, мне нужна помощь твоей подруги, она здесь, в Цюрихе, но, как оказалось, она работает секретарем у того человека в банке и души в нем не чает. Мам, я боюсь к ней обращаться — не сделать бы хуже. — Она работает на Ли… — начала спрашивать мама, но я ее поспешно перебила: — Да, у него. Она снова замужем. За кем-то из них, — добавила я. — Закономерно — наш круг не так уж велик… — заметила мама. — Я лишь отчасти объяснила тебе, почему посоветовала обратиться к Монике. Когда нам пришлось уехать из Европы, Моника несколько лет переводила мне деньги. Потом, видимо, что-то произошло, и переводы стали меньше, а потом и вовсе прекратились. Но ты к тому времени начала зарабатывать, и стало легче… Жером ведь нас помощью не баловал; я никогда тебе не говорила, но он дал мне понять, чтобы мы на него в этом плане не рассчитывали. А Моника помогала, видимо, пока могла. Я ей очень благодарна. — Так ты думаешь, что мне все-таки стоит с ней поговорить? — Мое глубокое убеждение, что стоит. Она хороший, порядочный человек — иначе бы не помогала нам столько лет. — Да, остается лишь надеяться на ее порядочность… — вздохнула я. — Почему у тебя такой голос? — сразу насторожилась мама. — На тебя давит де Морнэ? Или что-то еще? От матери ничего не скроешь. Особенно если это Мари-Августа де Лиль, врач по профессии и по призванию, а значит, внимательный и чуткий наблюдатель. — Гунтрам пятнадцать лет живет с герцогом, он, по словам де Морнэ, имеет определенный вес в Ор… в организации… Что если он выдаст меня? — Де Лили всегда стояли друг за друга, даже если не сходились во взглядах на жизнь. Еще когда мы жили во Франции, в первые годы нашего брака, Жером часто делал выговоры твоему отцу за его образ жизни (не при мне, конечно, но я замечала напряжение между ними), иногда они даже переставали разговаривать друг с другом, однако Жером любил его без памяти, как только старший брат может любить младшего. Старые семьи… у всех нас свои скелеты в шкафах, но привычка поддерживать друг друга въелась в нас на уровне безусловного рефлекса. Пока она говорила, мне невольно вспомнилась та мерзкая статейка с дурацким названием. «Поворот винта». Если на миг допустить, что сказанное там — правда, то в те годы, о которых говорит мама, у отца были близкие отношения с Линторффом, и, возможно, именно это и не нравилось дяде. Думать о собственном отце в таком ключе было как-то странно… — Ладно. Раз уж я уже здесь, надо делать то, ради чего приехала, а не трястись, как мышь под веником, — с деланной бодростью сказала я. — Мари-Элен… Если ты увидишь Монику, скажи ей, что у меня никогда не было подруги лучше нее. Боюсь, мне не представится случая сказать ей это лично. — Хорошо, мам, — у меня защипало в глазах. *** Следующие несколько дней прошли без каких-либо событий, и это означало, что Гунтрам не стал рассказывать своим орденским друзьям о нашей встрече в зоопарке. Я немного расслабилась и даже ухитрилась на время забыть о де Морнэ. Но он обо мне не забыл и позвонил сам, ворчлив поинтересовавшись, помню ли я о своих обязательствах перед ним. Пришлось рассказать ему о встрече с Куртом и Гунтрамом. Я сказала, что мальчик заинтересовался моими подопечными и мы с ним провели эксперимент. — Это прекрасно! — воскликнул он. — Я впервые услышала от де Морнэ что-то отличное от упреков и наставлений. — Не упустите ребенка с крючка. Линторфф к нему очень привязан. Если умело разыграете карты, то рано или поздно получите приглашение в замок. Услышав про крючок, я поморщилась. — Так вас интересует Линторфф, а не мои кузен и дядя? — Меня интересует всё, — холодно сказал Морнэ, снова напомнив мне паука. — Ваше дело внедряться в эту семью, а не допрашивать меня. Не забывайте, кто за вас платит. — Вы не даете мне забыть, — усмехнулась я. — Если я не буду знать, какую цель вы преследуете, как я смогу отработать ваши деньги? — Довольно, Мари-Элен! Вы согласились на мои условия, к чему сейчас эта оскорбленная поза? Вы взрослая женщина, знали, на что шли. Вот как, оказывается! — Давайте называть вещи своими именами, месье де Морнэ. Вы шантажом заставили меня сюда приехать. Поэтому ваши упреки по поводу того, что я живу за ваш счет, звучат нелепо. Я всего лишь хочу знать, что именно должна сделать. — И вы обязательно это узнаете, когда придет время, — де Морнэ предпочел проигнорировать обвинение в шантаже. — И когда же оно придет, разрешите полюбопытствовать? — Когда я решу, что оно пришло, — спокойно ответил де Морнэ. — Вы достигли определенных успехов, но пока еще не вхожи в интересующую нас семью… Какое впечатление на вас произвел ваш кузен? — вдруг спросил он. На секунду я испугалась. Неужели он каким-то образом догадался, что я уже призналась Гунтраму, кем ему прихожусь? Нет, вряд ли… — Довольно-таки высокомерного человека, — пару секунд подумав, ответила я и не соврала. — И отстраненного. — Да, это в нем есть, — проворчал де Морнэ. — Будьте осторожны. Ни одного лишнего слова. Он не должен узнать, что мы с вами знакомы. Иначе все сорвется, и в первую очередь пострадаете вы. — Честно говоря, меня начинает утомлять то, что буквально при каждом разговоре рано или поздно вы начинаете меня запугивать. Я прекрасно помню, чем рискую. Нет нужды постоянно напоминать мне об этом! — Вижу, вы сегодня не в лучшем настроении, Мари-Элен. Научитесь держать себя в руках. Когда-нибудь это спасет вам жизнь. Выдав эту сентенцию, он отключился. Спасибо за совет! В наибольшей безопасности моя жизнь была бы, если бы мы с тобой не познакомились, противный старикашка! *** …В оперу мы в тот вечер не пошли. У Горана был такой усталый вид, что я, поглядев на него, предложила остаться дома и посмотреть старый фильм по телевизору. Кажется, он был слегка удивлен, но я сказала, что он должен снисходительно относится к вкусам простого народа, то есть моим. По второму каналу шел «Пленник Зенды». Горан снял пиджак, аккуратно повесил его на спинку стула, я осталась в платье, в котором собиралась в театр — не надевать же при нем футболку и леггинсы. Мы удобно устроились на диване, я просунула руку ему под спину, и прижалась щекой к его груди, потом подняла голову и спросила: — Если я буду плакать над фильмом, то твоя сорочка уже не будет такой белой, как сейчас. Ты не возражаешь? Вместо ответа он осторожно привлек мою голову назад. Под стук его сердца я лениво следила за приключениями персонажа Стюарта Грейнджера. — А ты мог бы так? — спросила я Горана, когда на экране Грейнджер сделал эффектный выпад шпагой. — Я предпочитаю другой вид оружия, посовременнее, — я не видела его лица, но в голосе слышалась улыбка. — Но если потренироваться, то смог бы. У меня неплохая реакция. — Я почему-то думала, что безопасность банка это цифры, анализ, специальные программы и все такое… Но ты скорее похож на бывшего военного, чем на программиста или математика. Мне показалось, или он напрягся и чуть сильнее сжал пальцы на моем плече?.. — Да, это основное, но далеко не единственное направление нашей работы. Высшие должностные лица банков и крупных компаний часто становятся мишенью для конкурентов. И вот тут в ход могут пойти какие угодно средства. Вплоть до насильственных. — И тогда в игру вступаешь ты… — полувопросительно сказала я. — Да, я имею опыт решения подобных задач, — сухо сказал он. — Довольно об этом. Но не отодвинулся, и то хорошо. В конце фильма у меня перехватило горло, и я всхлипнула. Да, знаю, это глупо, но я ненавижу, когда влюбленным приходится расставаться ради долга. Ожидая насмешек, я взглянула на Горана и обнаружила, что он спит. Но стоило мне попытаться встать, как он крепко схватил меня за запястье и открыл глаза. — Куда ты? — Постелить нам постель. Ты же останешься, да? Он взглянул на часы и нахмурился. Потом достал мобильный и что-то написал. — Отпустил своих людей, — пояснил он. — Придется теперь ге… моему работодателю оплатить им сверхурочные. — А ты неплохо устроился, — рассмеялась я. Он сказал «людей», во множественном числе? То есть не только водителя. Видимо, Горан был далеко не рядовым сотрудником… Окончательно я укрепилась в своих выводах, когда увидела его запонки. Такая благородная простота наверняка стоит немалых денег. Много позже, уже почти засыпая, я сквозь полуприкрытые веки смотрела на луну, краешек которой виднелся сквозь неплотно задернутые шторы. Меня неудержимо клонило в сон, но хотелось еще хоть немного пободрствовать, чтобы получше запомнить ощущение покоя. В эти минуты я с трудом могла вспомнить, о чем волновалась сегодня утром. Сейчас, сквозь полудрему, все казалось незначительным. — В понедельник я на неделю уезжаю в командировку и хочу быть уверен, что когда вернусь, застану тебя в Цюрихе, — тихо, но серьезно проговорил Горан мне на ухо. Я-то думала, он давно заснул. Как все мужчины после хорошего секса. — Наверное, застанешь, — расслабленно пробормотала я. Глаза слипались, от Горана шло приятное тепло. — Наверное? — голос его зазвучал напряженнее. Я вздохнула и повернулась к нему лицом. — Застанешь, — улыбнулась я и погладила его по щеке. — Скажи-ка лучше, завтра же ты свободен? У меня предложение. — Какое? — Давай сходим на блошиный рынок. Изабель, моя шефиня в риелторском бюро, говорила, что там интересно побродить и попадаются самые неожиданные вещи. Могу поспорить, ты никогда там не бывал, хотя и живешь в Цюрихе много лет. — И выиграешь. Мне действительно никогда не приходило в голову делать покупки на блошином рынке. Не люблю лишний хлам в квартире, особенно тот, что сменил несколько хозяев. — Я и не предлагаю ничего покупать. Просто посмотреть, погулять, потом где-нибудь перекусить. Что скажешь? — Что ж, если тебе так этого хочется, почему бы и нет. *** Было около шести утра, когда я с неохотой выбралась из теплой постели, чтобы закрыть форточку — по ночам температура до сих пор опускалась (будто и не весна!), и к утру комната основательно простыла. Вздрагивая от соприкосновения пяток с ледяными половицами, я осторожно, чтобы не разбудить Горана, прокралась к окну и закрыла его. Между домами из-за горизонта показалось солнце, и на отвороте пиджака, висевшего на спинке стула, что-то блеснуло. Я подошла ближе и, присмотревшись, увидела, что к лацкану прикреплен золотой зубчатый крестик. Совсем как тот, что достался мне от папы. Я оторопела. Горан из Ордена?! Не может быть! Но внутренний голос говорил, что вполне может и это многое бы объяснило. Пальцы сами потянулись к внутреннему карману пиджака, чтобы проверить, нет ли там документов или визитных карточек с его фамилией, но Горан заворочался, и я отдернула руку. Боже мой, что же мне делать?! — Иди сюда, — хриплым от сна голоса позвал он, словно отвечая на мой мысленный вопрос, и я послушалась, отчаянно надеясь, что Горан не видел моих манипуляций с его пиджаком. К счастью, нет. Я скользнула под одеяло и прижалась к нему. — Холодные пятки, — недовольно пробормотал он, впрочем, не делая попытки отодвинуться. Вскоре я услышала, как он задышал ровнее — заснул. А вот мне заснуть больше не удалось. Как бы выяснить, какое положение Горан занимает в Ордене? К Шарлю де Морнэ с этим не пойдешь. Он может и не знать всех его членов, все-таки это закрытая организация. Да и в том, что старик скажет мне правду, я уверена не была. Спросить Гунтрама? «Не знаешь ли ты симпатичного мужчину лет сорока пяти из Сербии по имени Горан, состоящего в Ордене?» Скорее всего, знает, но я боялась спугнуть кузена. Мы только что с ним познакомились (это уже большая удача), и моя основная цель — добиться, чтобы Гунтрам поверил в то, что я его кузина, дочь Роже де Лиля, и попытался отменить наше с мамой изгнание. Любопытство по поводу Ордена только повредит мне в его глазах. Спросить как бы между прочим у Феликса: а не встречал ли ты дома у герцога человека по имени Горан? Такой вопрос прозвучал бы, мягко говоря, странно. У меня сложилось впечатление, что Феликс и не подозревает о существовании Ордена. Для него Линторфф — всего лишь очень богатый человек с обширными связями. Ничего важного Феликс всё равно не знает. Я лишь насторожу его своими расспросами. Лишиться его дружбы ради незначительной информации мне не хотелось. Значит, остается только мама. Возможно, она что-нибудь помнит… Сколько лет было Горану в 1987 году? Лет двадцать? Вряд ли он занимал тогда сколь-нибудь значительную позицию в Ордене… Но попробовать стоит. В любом случае, я должна вести себя с Гораном как прежде. Надеюсь, у меня получится. *** Чего тут только не было! Разрозненная фарфоровая посуда, старые кулинарные книги, бюсты Вольтера и Сократа, украшения с выпавшими из оправы камешками, механические пишущие машинки, марионетки с печальными облупившимися лицами, слесарные инструменты, мутноватые зеркала, порыжевшие от времени фетровые охотничьи шляпы с пером, жилеты и короткие швейцарские штаны на бретелях, аляповатые пейзажи с Юнгфрау и Шильонским замком, велосипеды с погнутым рулем, выцветшие вышивки крестиком и искусственные цветы. Казалось, что весь Цюрих распотрошил свои чердаки и кладовки и выложил их содержимое на продажу. У меня просто глаза разбегались! Утреннее открытие на время ушло на задний план. Если бы не мой спутник, я, наверно, застревала бы у каждого прилавка. Я почти уже купила черный страусиный веер с прелестной гравировкой на ручке, но Горан спас меня от ненужного приобретения, заявив, что никогда больше не пойдет со мной в оперу, если я намерена брать туда этот жуткий веник. Заметив, что я расстроилась (веер был такой красивый!), Горан купил букет фиалок, и у меня позорно защипало в глазах. К счастью, он отвлекся на какую-то книгу, и не заметил выражения моего лица. А у меня не осталось никаких сомнений, что я влюбилась в него — фиалки просто стали последней каплей. Очень некстати. Особенно теперь. Мы прошли дальше, мимо прилавков, на которых были разложены мелкие музыкальные инструменты, вроде губных гармошек и дудочек, винил и нотные альбомы. Горан бросил заинтересованный взгляд на пластинки и неосознанно замедлил шаг. Я сделала вид, что мне самой любопытно рассмотреть музыкальный товар, и потянула его к прилавку. Он стал перебирать конверты с пластинками, а я смотрела на соседний прилавок, где рядом с нотами лежали гагатовые четки. Похожие когда-то были у мамы, пока их не украли у нее прямо в церкви. Наверное, это был бы неплохой подарок для нее... — Линн, смотри, что я нашел! — громко позвал меня Горан, и, поворачиваясь к нему, я заметила, что одна из покупательниц, стоявшая в нескольких метрах от нас, вздрогнула, резко подняла голову и с непонятным выражением лица посмотрела на него, а потом на меня и быстро отвела глаза. Горан показывал мне конверт с пластинкой. — Это редкая запись «Вольного стрелка» с Карлосом Клайбером. После него осталось не так уж много записей. — Круто! — с преувеличенным энтузиазмом отозвалась я, не зная, что еще сказать — до этой минуты я никогда не слышала ни о каком Карлосе Клайбере. Горан с усмешкой покосился на меня (его трудно обмануть), потом спросил цену у продавца и расплатился. Когда мы отходили от прилавка, я взглянула в ту сторону, где раньше стояла странная женщина, но там никого не было. *** В тот же день поздно ночью я поговорила с мамой. Услышав мой вопрос, она вздохнула. — Как ты понимаешь, всё, что мне было известно, устарело почти на тридцать лет. Да и знала я мало — женщин к делам организации не подпускали (не думаю, что сейчас что-то изменилось). Конечно, я была шапочно знакома с теми, кто регулярно бывал на ужинах у дяди и тети Лёвенштайнов, но не более того. Выйдя замуж за Роже, я переехала во Францию. Де Лили тоже устраивали приемы, но у них был другой круг общения. Разумеется, так как старый виконт в организации отвечал за французскую территорию, изредка его посещали и люди, приближенные к герцогу. Вот их я совсем плохо знала. Что же касается сербов, как мне как-то намекнул твой отец, то они в основном занимались «силовым решением вопросов». Все их опасались, а старый виконт называл «личной сворой герцога». Фамилий я почти не помню — все-таки тридцать лет прошло. Вроде бы были какие-то братья Пашиевичи (не уверена, что точно воспроизвожу фамилию), которые командовали это сворой. Одного из них застрелили во время восстания. — Это были молодые люди? — спросила я. — Да нет, средних лет — у одного из них, кажется, имелся взрослый сын. А, может, и у обоих… — Имя Горан тебе ничего не говорит? Она задумалась. — Нет, их звали… ммм… кажется, одного — Младик, второго — как-то на «С»... Боюсь, что я больше ничего не вспомню. — Спасибо, мам. Немного, но хоть что-то… — Мари-Элен, что случилось? Почему ты заинтересовалась сербами? «Я сплю с одним из них». Нет, такой ответ не подходит. — Старик упомянул какого-то Горана. Случайно сболтнул, видимо, — он ведь мне ничего не рассказывает про тех людей. Вот, думала узнать у тебя, — не очень удачно соврала я. — В этом я с ним согласна. Чем меньше ты знаешь, тем лучше — безопасней. Я так не думала. Но возражать ей не стала.