Чертенок

– Ну что ж, – сказал Николас на следующее утро за завтраком. – Вот как все будет. Если ты не извинишься перед своим подопечным за то, что был ужасно груб с ним и не пригласил его на ужин вчера вечером, Джейн будет ненавидеть тебя и меня до конца нашего визита. Возможно, и дольше. – Он отправил в рот кусочек моркови. – Вероятно, дольше. И тогда мне тоже придется возненавидеть тебя за то, что ты делаешь остаток моей жизни не стоящим того, чтобы продолжать жить. Оливер вздохнул и застонал. – Я был настолько груб? Правда? Уверен, что говорил представителям высшего света вещи в сто раз хуже. – О, но высший свет процветает за счет злобы, – весело сказал Николас. – Смерть от тысячи порезов – с нами, и мы наслаждаемся каждой минутой. Но то, что у тебя есть, мой дорогой друг, – это бедный, печальный мальчик-сирота, который держал на руках щенка. Не уверен, что смогу в достаточной мере проиллюстрировать внезапную глубину чувств Джейн. Вероятно, все дело было в щенке, не так ли, Джейн? Джейн, сидевшая по другую сторону стола, закатила глаза. – Я игнорирую тебя. – Ты ужасно с этим справляешься, – прокомментировал Николас. Она сморщила нос, глядя на него. – Итак, – продолжил Николас, – будь хорошим парнем и извинись перед ним, и в мире снова все будет хорошо. – Он сбивает с толку, – сказал Оливер. – Он свирепо смотрит. Николас мгновение пристально смотрел на него, прежде чем внезапно рассмеяться. – Боже милостивый! Думаю, ты на самом деле боишься собственного подопечного! – Боюсь? – Оливер выпрямился, оскорбленный. Николас снова рассмеялся. – Так вот почему ты так ненавидишь приезжать в деревню? Не потому, что тебе скучно, а потому, что он пристально на тебя смотрит? – Я не боюсь Саймона Кавендиша! – возразил Оливер. Утверждение было смехотворным! Он покачал головой, а Николас рассмеялся и захлопал в ладоши, словно ребенок, обрадованный новым открытием. – Ник! Это смешно. Оливер не испытывал неприязни к Уэверли только потому, что здесь был Саймон. Ему не нравился Уэверли, потому что здесь было чертовски утомительно. И уж точно он не боялся Саймона. Саймон мог свирепо смотреть сколько угодно, и Оливер был более чем готов к такому испытанию. Просто в последнее время, с тех пор как мальчик подрос и пополнел, Оливер поймал себя на том, что ему не терпится встретить этот вызывающий взгляд неожиданным и совершенно неподобающим образом. Совершенно неуместно. Оливер бросил умоляющий взгляд в сторону Джейн и обнаружил, что она не слишком успешно прячет улыбку за кусочком тоста. – И ты, Джейн? – пробормотал он, вонзая вилку в яичницу. Она одарила его улыбкой – острой, как бритва, – и приподняла брови. – Кажется, Ник действительно попал в точку, Оливер. – Чушь собачья, – усмехнулся Оливер. – Абсолютная чушь!

***

Во второй половине дня Джейн поручила Саймону провести их по поместью. Саймон, как Оливер неохотно заметил, на самом деле оказался полезным. Он ехал рядом с ними, указывая на маленькие особенности поместья, о которых не знал даже Оливер. Когда они проходили мимо нескольких фермеров-арендаторов, Саймон обращался к каждому по имени. Оливер отметил, что фермеры-арендаторы относились к Саймону с гораздо большим уважением, чем ожидалось. Вероятно, более низкие стандарты. Оливер поделился этим с Николасом, когда они проехали немного вперед. Николас приподнял брови. – Серьезно, Оливер? Это все, что ты из этого извлек? – А что еще? – О, даже не представляю, – сказал Николас. – А как насчет того факта, что он не только знал их имена, но и расспрашивал об их урожае и домашнем скоте, а также спросил того парня, оправилась ли от лихорадки его маленькая дочь, которую он знал по имени? Оливер на мгновение задумался. Боже милостивый. Он действительно способен поддержать беседу. Николас закатил глаза. Когда они остановились на пикник на склоне холма к востоку от поместья, Саймон помог Джейн слезть с седла и привязал лошадей. – Красивый вид, – прокомментировал Николас, садясь и вздыхая. С такого расстояния дом казался теплым и гостеприимным. День был слишком серым, чтобы солнечный свет отражался от вод озера, но от этого все вокруг казалось еще более зеленым. Сады и поля расстилались, как лоскутное одеяло: зеленые, желтые и коричневые. Джейн присела на край коврика, протянула руку и сорвала одуванчик. Она покрутила его между большим и указательным пальцами, улыбаясь, когда зернышки стряхнулись и разлетелись по ветру. – Ты должен пригласить Саймона посидеть с нами, Оливер. Оливер взглянул на Саймона. Он притаился рядом с лошадьми, почесывая им носы и постукивая костяшками пальцев по головам. – Кажется, он счастлив там, где находится. – Мистер Кавендиш! – позвала Джейн. – Подойдите и разделите с нами несколько бутербродов. – Дождь собирается, – крикнул в ответ Саймон, глядя на облака. Затем он повернулся к ним спиной и занялся лошадьми. Брови Николаса взлетели вверх. – Боже милостивый. Он действительно упрямый малыш, да? – Очевидно, настоящий чертенок, – сказал Оливер, фыркнув. – Чертенок? – спросил Николас. – Что, черт возьми, нужно сделать, чтобы в Саффолке тебя называли чертенком. – Бегает повсюду, пугая кур, насколько я могу судить. Николас рассмеялся. – О, да. Самые последние дни Рима и прочее. Оливер откусил бутерброд и снова взглянул на Саймона. Хотя по определению города он и близко не походил на чертенка, он мог видеть, где Саймон заработал себе репутацию в Олдертоне. Его отчислили из большего количества школ, чем даже Оливер мог припомнить навскидку. Он не ходил в церковь, таскался повсюду, как бродяга, и просто отказывался вести себя как джентльмен. Возможно, Оливер бы и наслаждался подобным поведением, если бы оно не отразилось на Уэверли и, следовательно, на нем самом. Нравилось ему или нет, но он был опекуном мальчика. Ему не нравилось. Ни на йоту. – Мистер Блетчли, местный священник, по-моему, хочет, чтобы я попытался женить его на какой-нибудь бедной, несчастной девушке. Очевидно, у нового диакона целая орава дочерей. – Хм. – Джейн приподняла брови. – Все это хорошо, но есть ли у него какие-нибудь перспективы? Саймон стоял лицом к лицу с Баярдом, его пальцы запутались в гриве коня, и он что-то шептал ему. – Перспективы? Едва. Посмотри на него. Он же оборванец! Оливер заговорил громче, чем ему казалось, или у Саймона был слух летучей мыши, потому что он резко обернулся. На мгновение Оливеру показалось, что он действительно обидел сопляка, но вспышка обиды, которую, как ему показалось, он прочитал на лице мальчика, очень быстро сменилась его обычным сердитым выражением. – Саймон, – попытался он заговорить примирительным тоном. – Подойди и пообедай. – Не хочу я никакого обеда, – сказал мальчик. Оливер вздохнул. – Саймон... – Почему бы тебе просто не вернуться в Лондон, где твое место? – Саймон вскарабкался на спину Баярда, сжал поводья в кулаке и пустил лошадь в галоп. – Что, во имя Аида, на него нашло? – спросил Оливер, немного пораженный горячностью вспышки негодника. Николас приподнял брови. – О, Оливер, – сказала Джейн. – Ты действительно ужасно груб с бедным мистером Кавендишем. – Груб? – Он фыркнул. – А кто тогда сейчас уехал в раздражении? Джейн закатила глаза. Через несколько мгновений пошел дождь, и их планы на ланч-пикник были разрушены. *** – Надеюсь, мистер Кавендиш находится где-нибудь подальше от этой ужасной погоды, – сказала Джейн позже в тот же день, обеспокоенно выглядывая из окна библиотеки. Оливер перевернул страницу своей книги. – С ним все будет в порядке. Он похож на кота. Наверняка спрятался где-нибудь в сухом месте. Кстати, о кошках: Николас где-то раздобыл одну из них и в данный момент размахивал перед ней лентой для развлечения. – Похоже, ты действительно полон решимости ненавидеть его. – Я не испытываю к нему ненависти, – ответил Оливер. – Ненависть требует гораздо большей силы чувств, чем я могу потрудиться использовать из-за этого сопляка. – Он отложил книгу в сторону. – И откуда, черт возьми, вообще взялся этот кот? Джейн проигнорировала его слова. Она знала его слишком хорошо. – Его зовут Маффин, и он принадлежит твоей экономке, – сообщил ему Николас. – Маффин, – раздраженно пробормотал Оливер. – Ты действительно становишься старым ворчуном, – прокомментировала Джейн. – Мне тридцать четыре! – воскликнул он. – Я не старый! – Обрати внимание, что он не отрицает обвинения в брюзгливости, – сказал Николас Джейн с понимающим видом. – Конечно, он был таким с тех пор, как я его знаю. На самом деле ничего особо не изменилось. – Если я могу быть старой девой в двадцать три, то ты, безусловно, можешь быть старым ворчуном в тридцать четыре, – сказала Джейн. Николас рассмеялся, когда кот набросился на танцующую ленту. – Не бери в голову, Джейни, уверен, мы найдем тебе какого-нибудь сумасшедшего старика, за которого ты выйдешь замуж в следующем сезоне. Если мы этого не сделаем, у мамы наверняка случится припадок. Джейн скорчила гримасу. – Я ожидаю, что рано или поздно мне придется просто сдаться и выйти замуж за Оливера. Оливер фыркнул и снова взялся за свою книгу. – Ты слишком хороша для меня, Джейн. – Это так. – сказала она ему. – И, если бы ты был так добр и сообщил моей матери, я была бы бесконечно благодарна. Оливер фыркнул. По крайней мере его собственная семья перестала изводить его по поводу женитьбы. Как женщине Джейн не так повезло. Все ее сестры были успешно выданы замуж за мужчин с подходящими титулами и состоянием, но Джейн проявляла очень мало интереса к тому, чтобы идти по этому пути. Николас признался Оливеру, что их мать была в отчаянии, но Джейн была разборчива. Она бы не согласилась на какого-нибудь денди¹. Конечно же, она не согласится и на Оливера Фицуильяма, и удачи ей. Оливер не собирался жениться. Не только потому, что его склонности уводили его в сторону, противоположную женскому очарованию – этот конкретный порок, конечно, не был причиной для отказа от женитьбы, как могла в частном порядке подтвердить значительная часть высшего света, – но и потому, что брак никогда его не интересовал. Оливера не привлекали женщины, и, хотя он мог представить, что живет вполне счастливо с такой сообразительной и веселой женщиной, как Джейн, это определенно была не та ситуация, в которой он чувствовал необходимость. У Оливера был младший брат, у которого уже было двое сыновей, так что титул баронета должен был остаться в семье. – Тебе следует пригласить мистера Кавендиша на ужин сегодня вечером, – наконец, сказала Джейн. – Почему ты так уверена, что я должен приспосабливать его ко всему, что мы делаем? Джейн приподняла брови. – А почему ты так уверен, что не должен? Оливер сразу же передумал когда-либо жениться на такой женщине, как она. Она сведет его с ума. Наконец, Джейн извинилась, чтобы вернуться в свою комнату и написать письма домой, а Николас отправился возвращать кота миссис Форстер. Оливер попытался читать, но вскоре бросил это занятие. Он был слишком раздражен, чтобы сосредоточиться. К сумеркам гроза утихла, хотя дождь все еще шел тихо. Оливер, расхаживавший по библиотеке, увидел слабый отблеск света, исходивший из конюшни, и понял, что Саймон, должно быть, вернулся оттуда, куда его загнал приступ гнева. Он хмуро посмотрел на конюшню, а затем налил себе изрядную порцию кларета², надеясь заглушить раздражение, прежде чем он отправится отчитывать мальчика. Или извиняться, как настаивала Джейн. Но нет, мальчик больше заслуживал нотации, чем извинений. Своенравный, гордый, упрямый мальчишка, который явно не имел ни малейшего представления о том, как вести себя по-взрослому, не говоря уже о джентльмене. Оливер допил свой кларет и вышел из дома. Его волосы и плечи промокли еще до того, как он пересек двор и направился к конюшням. Он проскользнул в двери. В слабом свете тусклого фонаря лошади в стойлах ржали и фыркали. Баярд вернулся, и Оливер с удовлетворением отметил, что на нем было одеяло и носовой платок. По крайней мере, у Саймона хватило здравого смысла присмотреть за животным после того, как он проехал на нем верхом сквозь бурю. Саймон спал на узкой койке. Его мокрая одежда висела на веревке, натянутой между крюками в крыше. На столике рядом с койкой горела лампа, тени плясали на книгах и гроссбухах, сложенных там стопкой. Одна рука Саймона свисала с края койки, его пальцы касались пола. Он был голый. В чем мать родила. Ладно, возможно, одеяло, которое в данный момент валялось на полу, изначально защищало его благопристойность, но, безусловно, потерпело неудачу. Совершенно голый. И он был совершенно очарователен. Он спал на животе, слегка подтянув одну ногу, и взгляд Оливера, естественно, был прикован прямо к его заднице. И какая же это была восхитительная задница! Это был образец совершенства; такая задница подходила бы какой-нибудь статуе любимого мальчика Адриана Антиноя³, а не деревенскому мальчишке с более грубыми манерами и меньшим обаянием, чем у биллингсгейтской торговки рыбой. Полнейшая ирония. А еще настоящая трагедия в том смысле, что такая неприкасаемая задница должна была остаться нетронутой. Оливер позволил своему взгляду скользнуть вверх по спине мальчика: от узких бедер к более широким плечам. Волосы Саймона были все еще влажными, они лежали гладкими и блестящими на затылке. Темные ресницы Саймона легли на его щеки. В объятиях сна его губы были расслаблены. Угрюмых надутых губ больше не было видно. Оливер задавался вопросом, каково было бы провести большим пальцем по его полной нижней губе. Саймон был красив. Какая жалость, что мальчик так бесил, когда просыпался. Оливер тихо шагнул вперед и наклонился, чтобы поднять одеяло. И почти с сожалением накрыл им Саймона. Что ж, если он был из тех опекунов, которые будут гореть в аду за похотливые мысли о своем подопечном, то он мог бы по крайней мере оказать мальчику услугу и позаботиться о том, чтобы у него не поднялась температура. Это должно было что-то да значить. Оливер вышел из кладовки и направился обратно в дом.