Тридцать и Одна Вселенная

Антон никогда не думал, что умрёт именно вот так. Не сказать, что Антон вообще часто представлял свою смерть, но временами бывало, не мог не. В каком-то плане это тоже своего рода “излишки профессии”, ведь он не был человеком честных правил, он врал, он воровал, порой и грабил, убивал, когда того заставляла делать сложившаяся ситуация. Антон всегда был жестким реалистом, от того и собственную кончину представлял “на всякий случай”, но безо всяких лишних деталей. Быть готовым к любому исходу — вот одно из самых главных правил всех пиратов. И тем не менее даже в самом страшном сне он и представить себе не мог, что падёт от рук своей же некогда преданной команды. — Ну что, Шастун, — голос Стаса донельзя приторный, до жути сладкий, а на лице красуется такая отвратительно довольная улыбка, что его хочется скорее со всей силы ударить, чем испугаться и молить о пощаде. — Какие-нибудь последние слова перед тем, как пойдёшь на корм рыбам, м? Да, нет? Давай, пользуйся возможностью, пока ещё можно. Антон одаривает его хмурым взглядом. — А смысл? Своё всё я уже сказал аж целых три раза, что же изменится от того, если я повторю это в четвёртый? Неужто отпустишь? Не верю. — Ты прав. Ничего не изменится. Мы тебя всё так же казним, но ты хотя бы отправишься в тот мир с чистой совестью. — С чистой совестью? — Антон вдруг искренне и заливисто смеётся. — С чистой совестью никто из нас никуда не отправится, и ты это прекрасно знаешь, все тут присутствующие это знают. Ни одна молитва, ни единое признание или раскаянье не изменит наших поступков, не очистит ничью здесь совесть. Так что хватит отчаянно примерять доблесть к лицу, Стас, она тебе совершенно не идёт. Стас поджимает губы. Антон по глазам видит, как тот силится сказать что-то в ответ, но то ли сам себя останавливает, то ли попросту не может найти подходящих ядовитых слов. В любом случае это уже неважно. Спорить с ним нет смысла, а со своей участью Антон давно смирился. Кандалы на ногах и руках неприятно холодят кожу и сильно усложняют всякие движения. Даже если бы Антон решился вдруг бежать, то у него всё равно ничего не получилось бы: без чужой помощи он не в состоянии даже шага ступить от тяжести прикованного к нему чугунного шара. — И всё-таки, — не унимается Стас. — Последние слова? Антон смотрит вниз, на воду. Солнечные блики переливаются по всей её поверхности, греют, пускают в глаза свои ослепляющие блики. Сегодня ветра нет, и море как никогда спокойное, едва заметные волны слабо ударяются о судно, легко покачивая то из стороны в сторону. Ещё когда-то такой расклад дел Антона сильно обрадовал бы. Сейчас же подобная погода кажется некой насмешкой. — Гори в аду, — всё, что говорит в ответ Антон. — Гори в аду ты и все твои приспешники вместе с тобой, ибо я верю, что за подобное предательство вас всех ожидает расплата. Уж я-то на том свете об этом позабочусь. — Тогда будем смиренно ждать. — Стас снова притворно улыбается и поворачивается к двум своим шавкам, что стоят рядом по правую руку от него. — Сбрасывайте. Давно уже пора. Полёт заканчивается даже быстрее, чем Антон того ожидает. Внезапный удар тела о воду ощущается резко, больно и неприятно — возможно, дело даже и не так в самой воде, как в ситуации в целом. Воздух из лёгких выбивает моментально. Как бы долго Антон не готовил себя к своей печальной участи, паника всё равно тут же накрывает с головой. Само понимание того, что он тонет, что он постепенно задыхается, заставляет его в ужасе брыкаться, дёргать руками и ногами во все стороны в надежде, что получится выбраться, освободиться от того груза, что так стремительно тянет его ко дну с каждой новой секундой. Ожидаемо ничего не происходит. Антон опускается всё ниже и ниже, а грудь начинает сдавливать от недостатка кислорода. Неконтролируемая тревога заставляет вдруг открыть рот, дабы хоть так вдохнуть наконец воздух, но от этого очевидно становится только хуже. Силы покидают Антона, не оставляют ему никакого выбора. Он одновременно и рад, что Арсения нет в этот момент рядом, что он не видит его смерти, не плачет горестно над его не дышащим телом, и в то же время глубоко опечален, ведь Антон даже не успел с ним проститься, не сумел поцеловать в самый последний раз, напоследок зарыться пальцами в мягкие волосы, поймать губами такую родную улыбку. Антону хочется верить, что тот в безопасности, далеко отсюда. Что сам Антон сможет защищать его с того света от всех возможных проблем и врагов, что он обязательно сделает всё в своих силах, чтобы Арсению никто не посмел причинить никакого зла. Не зря же церкви так славно поют о детях Божьих, об ангелах. Антон искренне надеется, что они не соврали. Грудь горит огнём. Голова кружится, в висках пульсирует кровь, а сам Антон понимает, что конец уже близок. Он умирает. Именно с этой мыслью он окончательно теряет сознание.

***

Антон резко втягивает воздух и заходится в невообразимом кашле. Живот скручивает в болезненном спазме, горло жжёт, когда вода вперемешку со всем содержимым желудка за последние долгие сутки вдруг покидают его организм. — Слава Нептуну, — доносится откуда-то со стороны чей-то сиплый голос. — О, слава Нептуну, Господу Нашему морскому, Отцу-прародителю, защитнику нашему и Великому Владыке. Антон! Чужие руки беспорядочно бродят по его телу, пока сам Антон жадно вдыхает ртом воздух и старается успокоить яро бьющееся под рёбрами сердце. Его всего трясёт, он толком не уверен от чего именно: от холода или же от страха, что ему пришлось пережить, — и даже накинутое сверху какое-то покрывало совсем ему не помогает. — Тише, мой хороший, тише, — снова лепечет всё тот же голос, но уже намного ближе, горячее дыхание обжигает ухо, и Антон вздрагивает. — О Боги, Антон. Солнце моё, всё хорошо, ты в порядке, ты жив. Слышишь? Ты жив, ты в порядке, всё хорошо, всё с тобой хорошо, ты жив, ты здесь, со мной, всё хорошо… Арсений, — а Антон уже на тысячу процентов уверен, что рядом с ним именно Арсений, — продолжает отчаянно бормотать одни и те же фразы, будто бы не так пытаясь ими убедить Антона, как самого себя. Он обхватывает Антона руками, прижимается к нему со спины и держит настолько крепко, что не будь сейчас Антон в шоке, то точно стал бы переживать за целостность своих костей и органов. Антон не знает, сколько точно времени проходит, не понимает. В пещере, в которую его притащил Арсений, мокро и темно, даже намёка на солнце не видно — единственными источниками света служат голубоватого цвета сферы, что Арсений сотворил своей магией и поместил на стены. От них же и исходит жаркое тепло. Оно постепенно пробирается в каждую клеточку тела вместе с теплом, что источает сам Арсений, который так плотно захватил Антона в свои объятья. Каждый новый вдох отзывается неприятной болью, но Антон старается не обращать на неё внимания и фокусируется исключительно на том, что происходит вокруг: на жёстком камне под боком, на эхе, что разносится по всей пещере от падающих с потолка капель воды, на голосе Арсения, который так и продолжает что-то шептать, уткнувшись губами в кожу. На то, что не смотря ни на что, Антон жив. Осознание последнего приходит быстро. События прошлого часа — пары часов? полусуток? дня? — всё так же свежи в памяти, и Антон натурально боится закрыть глаза, чтобы снова не вернуться в тот момент. — Как ты меня нашёл? — вместо этого спрашивает он Арсения. Вернее, пытается: голос совершенно отказывается его слушаться и хрипит, свистит, кряхтит, но никак не озвучивает слова так, как надо. — Тебя никто не видел? — Не видел, — тихо отвечает ему Арсений и только крепче сжимает его тело в своих руках, пряча лицо в изгибе Антоновой шеи. — Никого не видел. Хотя я, если честно, даже и не искал никого другого, только тебя. — И ты меня нашёл, Арс. Нашёл. — Нашёл, конечно, я тебя нашёл. Я тебя всегда найду и везде, можешь в этом не сомневаться. — Если бы я не был так слаб, то обязательно пошутил бы о том, что это звучит как угроза, — и всё равно слабо улыбается. Арсений фыркает, и его смех щекочет кожу на затылке. — Мне кажется, порой ты забываешь, что у русалов есть магия, к тому же довольно-таки сильная. — Как же такое забудешь? Ты меня ею каждый раз по новой удивляешь. — Ну вот, значит, тебе очередное удивление. Я следовал за вашим кораблём всё это время, но держался всегда на приличном расстоянии, чтобы случайно не угодить в сети или того хуже. А затем… В какой-то момент я так отчётливо ощутил в себе твой страх и ужас, будто это вовсе не твои эмоции были, а мои собственные. Я не знал, что произошло, не было времени заглядывать к тебе в голову и искать ответы, поэтому я просто рванул туда, где чувствовал тебя. Увидел, как ты падаешь на дно с этим проклятым шаром, что тянул тебя вниз. А потом всё резко прекратилось. По телу снова пробегает липкий холодок. — Я отключился, — говорит Антон. Арсений дёрганно кивает. — Да, ты потерял сознание. Я разорвал магией твои оковы и поддерживал в тебе силы, как только мог, пока искал куда нам можно спрятаться на время. Мне кажется, я в тот момент вообще не думал о том, насколько близко плавал к людям и как они наверняка могли бы меня с лёгкостью поймать тогда. Я думал только о тебе и молился Нептуну, чтобы тот нам помог. И он помог. Ты выжил и ты сейчас со мной. Под конец его речи голос Арсения становится едва слышным, и когда Антон к нему поворачивается, то замечает красные глаза и слёзы, что ручьём катятся по такому любимому лицу. — Арсений. — Антон выскальзывает из чужой хватки настолько, чтобы можно было с лёгкостью обхватить ладонями Арсеньевы щёки. — Я… Не в Богах дело, а в тебе самом. Если бы ты не хотел бы так отчаянно меня спасти, то никакая магия помочь не смогла бы, никакие Боги не пришли бы на помощь, уж поверь мне. Я навеки в долгу тебе. — Не будь ты при смерти пару часов ранее, то я бы точно тебя сейчас ударил бы, — Арсений смеётся, хоть и смех его выходит скорее нервным, чем радостным. — Глупостей не говори. Какой долг? Не нужен мне твой долг. Мне ты нужен в целости и сохранности, и здоровый, и чтобы со всеми конечностями был, и при разуме чистом, потому что люблю тебя я сильно и ни за что никому вот так не отдам. Ни за что. — И не отдавай, — шепчет Антон. — Не отдавай. И я тебя тоже не отдам, солнце моё. А кто посмеет на тебя руку поднять, тот сразу пожалеет. Арсений тут же меняется в лице. Страх и боль уходят, и на их месте появляются гнев и решительность. — Твоя бывшая команда уже первая в моём списке. В особенности тот предатель, что тебя подставил и к казне приговорил. — Стас? Да, он точно пожалеет о своём поступке, я это гарантирую. — Отдашь его мне или сам хочешь расквитаться? Антон качает головой. — Сейчас это неважно, не могу о нём думать. Да и вообще думать ни о чём, если честно, не могу. Эмоции Арсения вновь сменяются с одних на другие. — Нужно тебя умыть и накормить, а после этого я тебе зелье выпить дам, оно должно снять боли и заживить любые травмы изнутри. Сесть можешь? Арсений подползает на руках поближе к стене пещеры и помогает Антону на ту опереться. Ловкие пальцы легко справляются с пуговицами на рубашке, — в конце концов, они это уже не раз делали, правда, в совершенно иных условиях, — распахивают широко подолы, а глаза тут же загораются давно привычным золотым свечением. Арсений неслышно шевелит губами, произнося различные заклинания, проводит неспеша руками по всему телу: от живота к плечам, к ключицам, к шее, уделяет особое внимание груди и снова хмурится. Антону хочется поскорее с этим всем закончить, чтобы убрать такую неподходящую Арсению больную эмоцию. Чуть позже Арсений помогает ему привести себя в порядок — снова магией. Изо рта пропадает противный привкус морской воды с отголосками рвоты, кожа перестаёт зудеть от количества прилипшей к ней соли, одежда тоже больше не кажется несвежей и дурно пахнущей от того количества дней, что Антону довелось провести в ней в тюрьме. И как только Арсений вытерпел прижиматься к нему такому столько времени? — Не волнуйся, — хмыкает Арсений и смотрит с некой хитринкой во взгляде. Опять мысли читает, ну засранец. — Мне доводилось нюхать людей и похуже. — Спасибо, очень успокаивает. — Пожалуйста. А про засранца я запомнил. — Будешь мстить? — губы дёргаются в кокетливой улыбке. Знает Антон способы мести своего русала, знает, проходили уже и совсем не один раз. Арсений очевидно снова читает его мысли, потому что выражение лица тоже приобретает игривые нотки, а касания будто становятся ещё нежнее. — Когда придёшь обратно в форму, обязательно. — С таким талантливым лекарем, как ты, так это точно будет уже завтра. В ответ Арсений его целует.