и все твои печали под черною водой

трепетные прикосновения, мягкие вздохи, в чернилах души разливается белая краска, её так много, что она вытесняет всю боль и весь ужас, который на десятилетия поселился внутри. хэ сюань слушает голос — он сладок и прекрасен, хэ сюань чувствует где-то там, внизу, обволакивающее тепло, хэ сюань покрывает поцелуями податливое тело, хэ сюань ласково улыбается, он готов на все, он хочет подарить ему все, что у него есть, отдать всего себя. сладкой негой по телу разливается удовольствие, давно забытое, удивительно острое и яркое удовольствие, но самое главное удовольствие сейчас в его сердце, и оно заполняет его разум без остатка; он придерживает белые хрупкие плечи — не хрупкие на самом деле, но для него сейчас хрупче фарфора; утыкается носом в тонкую шею со вздрагивающим кадыком. прекрасный, чудесный, невероятный, яркий-яркий и живой. — так хорошо? — тихо спрашивает он. ши цинсюань улыбается, хватает ртом воздух, дыхание его тёплое и учащенное, и ветер из распахнутого окна тоже тёплый. — лучше всего на свете. и все вокруг сжимается до точки, и движения становятся быстрее и чувственнее, и он издаёт несдержанный вздох, и волны движутся в такт, и звезды перед глазами, и отчаяние сменяется спокойствием. так правильно. так хорошо. лучше всего на свете. и когда они лежат, обнимаясь, и хэ сюань накидывает на обнажённые плечи одеяло, все ещё как-то неверяще прижимаясь к груди бывшего бога, тот смеётся, и смех вибрирует под его рёбрами. он не знал, что так можно. он не знал, что достоин. он не знал, что имел право. он до сих пор не понимает, почему, но любовь застилает глаза, и сейчас он может сказать, что почти-почти не боится этого чувства. сегодня все хорошо. сегодня все хорошо. он опускается головой вниз, осторожно целуя колено сломанной ноги, аккуратно поглаживает подушечками пальцев. — не болит? — нет, хэ-сюн, ничего не болит. цинсюань берет его лицо в свои ладони, цинсюань покрывает его поцелуями, — демон позволяюще закрывает глаза и чуть потирается о его ладонь щекой, — цинсюань восторженно охает и жмется к нему так, словно мечтал об этом всю жизнь.

море изменилось сегодня.

хэ сюань это знает. он не управляет морем, не управляет его волнами, но есть одна вещь, которую он контролирует, и сегодня он отказался от неё. странно, что ши цинсюань до сих пор не божество, странно, что его не вознесли после этого, ведь безобидность чёрных вод — полностью его заслуга. обезвредить одного из самых сильных демонов — это достаточная причина для того, чтобы вознестись на небеса. хэ сюань лишь тщательнее закутывает его в одеяло, осторожно целует его в лоб. у повелителя чёрных вод вместо сердца густая чудовищная топь, и только он один знает, кто там, за непроглядным слоем чёрной воды, спрятан. спустя время он позволяет почти полностью здоровому цинсюаню ходить по комнатам, разгуливать по песку, но тот все ещё не подходит слишком близко к воде. ши цинсюань снова превращается в то, что шумит, блестит и маячит перед глазами. он все ещё ходит с тростью, но опирается на неё все меньше, он все ещё худой и чуть уставший, но уже почти похож на повелителя ветра, и в один из дней, получивший сполна духовной энергии, превращается в девушку, как он всегда любил. цинсюань — прекрасна и молода, ростом чуть ниже, чем в истинной форме, ресницы длиннее и гуще, полнее губы... ши цинсюань всегда знал толк в женской красоте. он радуется и носится по обители десяток минут, заглядывает в каждое зеркало, потом — напрыгивает с объятиями и едва ли не душит в них. хэ сюань стоически переносит все удушающие объятия, хэ сюань обнимает в ответ. вместо сердца у него чёрная топь, и в этой топи, скрытый от всего мира, взлелеян лишь один образ... у демона чёрных вод, по его собственной клятве самому себе, не должно быть слабых мест, в которые можно ударить. он старается прятать свою любовь так глубоко, как только может. он знает, все, что ему дорого, однажды придут и отберут, если ты не сможешь это защитить. море больше не топит корабли, море больше не смертоносно, и его хозяин больше не смертоносен. его территория свободна, только все сокровища тщательно спрятаны, а обитель замаскирована от чужих глаз.

море изменилось. хэ сюань это знает.

дни становятся наполненными и свежими, и энергии в ши цинсюане с каждым разом все больше. он словно расцветает, словно готовится расцвести, как самый красивый на свете цветок... удел повелителя чёрных вод в этом случае — только обеспечить ему комфорт для цветения. кошмаров больше не снится. ночи спокойны и просты, и они проводят их в объятиях друг друга. хэ сюань заглядывает в его глаза и видит тот самый давно потерянный блеск. взгляд лазурных глаз сияет и радуется, и есть в нем то, что было всегда, пока ши цинсюань был повелителем ветра. его радость не такая наполненная и не такая наивная, как раньше, но в остальном именно такая. и улыбка такая же — светлая и чудесная. даже в таком страшном и неприветливом месте могут расцвести самые красивые цветы. даже самые грубые и не умеющие приласкать руки могут научиться это делать. хэ сюань плохо соображает в ухаживаниях и проявлении заботы. ему всегда легче и проще промолчать или ответить язвительно, всегда легче и проще не касаться и отвернуться, однако все то время, пока ши цинсюань живёт с ним, он выбирает сказать что-то доброе, сделать комплимент, ободряюще погладить по плечу, поймать взгляд... если это хоть на секунду, хотя бы на миг делает жизнь бывшего бога лучше, то это уже все, о чем демон мог мечтать. он мало оставляет его одного: он знает, цинсюаню нелегко в одиночестве, но иногда приходит в столицу, выкупая там самые красивые украшения и наряды, и приносит их ему. выбирать красивое тоже трудно. он никогда и не думал, что ему придётся заниматься чем-то таким. ши цинсюань расцветает и становится похож на прежнего себя. как будто все может быть хорошо. как будто у них все может быть хорошо. как будто... сердце хэ сюаня похоже на черную топь. ши цинсюань все-таки ступает в воду. ноги его щекочут холодные волны, но он даже не обращает внимания на их холод... должно быть, он привык к холоду от хэ сюаня. он по-прежнему просит не согревать руки и обнимать его так... чудной! ши цинсюань прогуливается по кромке воды, и хозяин чёрных вод держится на почтительном расстоянии, не зная, стоит ему подойти или, напротив, оставить бывшего повелителя ветра в одиночестве. сегодня он выбрал мужскую форму, хотя вчера весь день пробыл в женской. сегодня он прибрал волосы той заколкой, что хэ сюань подарил ему в первый раз. сегодня он в самом красивом белом ханьфу с лазурными вставками, сегодня глаза его слегка подведены, а на губах играет яркая улыбка. если не обращать внимание на лёгкую, остаточную хромоту да худобу, он выглядит именно так, как выглядел раньше. как небожитель. как божество. он выглядит лучше всех на свете, невероятно красиво, и хэ сюаню хочется покрыть поцелуями каждый сантиметр его лица. ши цинсюаня ничто и никогда не изменит. ничья месть, ничья ложь, ничей гнев. силы в нем столько, сколько ни в ком и никогда не было. он управляет слабым ветерком и хихикает, как ребёнок, у которого, наконец, получилось сделать какую-то шалость. ветер играется с прямыми чёрными волосами хэ сюаня, ветер раздувает его широкие чёрные рукава и полы ханьфу. хэ сюань улыбается, слегка взмахнув рукой, и одна из волн легко подталкивает ши цинсюаня. огромный, выбеленный морской водой скелет рыбы выныривает на поверхность, и хозяин не успевает ничего ему крикнуть, когда он подныривает под бывшего бога и забирает его к себе на спину. — э-э-эй, я промо-о-окну, как бездомная собака! — ши цинсюань вопит, но лишь сильнее цепляется за белые косточки. хэ сюань хмурится, хочет крикнуть рыбе, чтобы та поставила гостя на место, однако потом останавливается, складывая руки на груди, и с совершенно спокойным видом наблюдает за происходящим. бедного ши цинсюаня мотает из стороны в сторону, рыба плавает достаточно быстро для того, чтобы у её наездника закружилась голова. наконец она аккуратно спихивает его с себя и, дождавшись, пока он устойчиво встанет на ноги, тыкается носом в его руки, хочет, чтобы её погладили. ши цинсюань смеётся взахлёб, делая это. он гладит её и гладит, и рыба радостно плещет хвостом по чёрной поверхности воды. когда хэ сюань наблюдает за этим, он чувствует, как что-то приятно ворочается где-то в его сердце. как будто оно снова бьётся. как будто оно снова живо. сердце повелителя чёрных вод — что чёрная топь.

наверное, в солнечном сердце у ши цинсюаня найдётся место и для костяной рыбы, и для её хмурого и такого же костяного хозяина.

— я хочу похоронить их, — тихо говорит он, одним взмахом руки избавляя одежду ши цинсюаня от влаги, — я приглашаю тебя пойти со мной. это должно было случиться рано или поздно. для того, чтобы создавать новое, всегда нужно было сперва закончить со старым. ши цинсюань растерянно улыбается, после долгой паузы кивает. — если ты считаешь, что я могу быть там. — я считаю, что ты можешь. — а могу ли я прийти туда, где ты похоронил моего брата? хэ сюань вздыхает. — конечно. это середина зимы. хэ сюань всегда любил зиму за её холодность, белизну и безмятежность, а вот ши цинсюаню зима никогда не нравилась — он был влюблен в яркое лето. хорошо, что это была середина зимы. снег стлался им под ноги, когда они в полном безмолвии стояли пред четырьмя надгробиями. хэ сюань поклонился в пол каждому, ши цинсюань сделал то же самое. это была опушка леса рядом с его родным посёлком. это было место, где они с матушкой собирали ягоды, когда он был маленьким; это было место, через которое они возвращались вместе с отцом, когда ходили за покупками в ближайший город; это было место, где он учил маленькую сестрёнку различать разные виды трав и где она плела ему венки; это было место, где он впервые поцеловался с соседской девчонкой, когда им было по пятнадцать, и это было место, где та же самая девчонка и спустя несколько лет сказала ему, что хочет быть с ним.

это было хорошее место.

хорошо, что сейчас была середина зимы. было прохладно. расставаться с ними, с теми, кто всегда был с ним, было оглушительно, удивительно легко, хотя и было в этом что-то тоскливо-тянущее где-то внутри. хэ сюань знал, что так будет лучше всем. что они наконец обретут покой. что он сможет построить то, что не мог. что он сам обретёт свободу. что он сможет жить, и сможет любить, и сможет быть... просто человеком. хорошо, что была середина зимы. снежинки падали на его лицо и не таяли.

в море родилось несколько новых жемчужин.

хорошо, что была середина зимы. ши цинсюань звал его с собой. туда, в то место, где хэ сюань оставил его брата. но это не то место, куда ему можно было прийти. он остался стоять неподалеку, пока ши цинсюань прощался со своим братом. он вернулся спустя полчаса, бледный и с покрасневшими глазами. он улыбался, а изо рта его шёл пар. — хорошо, что сейчас середина зимы. — сказал он, мимолетно утирая остатки слез в уголках своих глаз. хэ сюань обнял его так крепко, как только мог обнять. сердце повелителя чёрных вод — что чёрная топь. сейчас оно было живым. сейчас оно билось. и не было голода, и боли не было.

хорошо, что была середина зимы.

— теперь мы можем начать все с чистого листа. если ты хочешь быть со мной, я... бывший повелитель ветра рассмеялся. — конечно я хочу. я буду с тобой, хэ-сюн! что-то было не так, только сейчас было совсем не до этого. что-то было не так, но он растворился в благодарной, неверящей ласке, растворился в признаниях в любви, растворился в ощущении, что ему позволительно быть таким, чувствовать, греться в свете...

что-то было не так. волны вопили и звали своего хозяина. что-то было не так. ветер кричал и свистел.

что-то было не так: но хэ сюань покрывал поцелуями прекрасное лицо, и голода не было, и боли не было, и ничего не было, и была лишь свобода и любовь. он захлебнулся тревожной, трепетной нежностью. впервые он мог поверить в то, что мир справедлив. впервые он мог поверить в то, что может быть счастлив.

а в море было так много жемчужин, и каждая из них отчаянно звала теперь его.

хорошо, что сейчас была середина зимы. черноты в сердце повелителя вод больше не было.