и все твои печали под черною водой

the ringing of your laughter it sounds like a melody to once forbidden places we'll go for a while

чувство, которое приходит к тебе, когда, продрогший и промокший до нитки, ты возвращаешься в тёплый дом и делаешь глоток горячего чая. чувство, которое приходит к тебе, когда, голодный до безумия, ты отправляешь в рот кусочек сладкой булочки. чувство, которое приходит к тебе, когда, усталый и обессиленный, ты падаешь в мягкую и удобную кровать. чувство, которое приходит к тебе, когда, нервный и яростный, ты, наконец, находишь решение одной из сложнейших математических задач. чувство приятного и прекрасного, медленно растекающееся по всему твоему нутру и наполняющее удовлетворением и теплотой — вот, чем был ши цинсюань. в комнате было двое, и смех одного из них заполнял всю эту комнату. мелодичный и звонкий, похожий не то на колокольчик, не то на брошенную золотую монетку, не то на трели птиц в весеннем лесу. ши цинсюань весь состоял из света, тепла и своего волшебного смеха. хэ сюань позволяет уронить себя на кровать, лишь непонимающе моргая глазами. он чувствует, как голод разгорается в нем страшным пожаром, голод испуганный, голод, который отчаянно бьётся где-то под самым сердцем. он пытается вернуть его в привычное состояние, пытается вразумить его. этого не может быть, этого не может быть, это неправильно, неправильно, ты не можешь, не после всего. он кричит, он взывает к хэ сюаню, вернись ко мне, вернись к тому, с чего ты начал, что с тобой стало, ты забыл, кто ты такой? хэ сюань чувствует, что в лёгких его нет воздуха, и все внутри него заполнено ледяной водой и бушующим голодом, он кривится, пальцы его напряжённо хватаются за воздух, скрюченные и дрожащие, а поцелуи все не заканчиваются, они такие тёплые и такие мягкие, такие ласковые и восторженные, и в них собрана вся любовь мира. эта любовь пугает. эта любовь убивает его. это не та любовь, которую он должен ощущать. он, страшное чудовище с морских глубин, сделавшее смыслом своего существования месть и ненависть, не должен чувствовать этой всепоглощающей и всепрощающей любви от того, кого он когда-то ненавидел больше всего. у него нет права на это. он этого не заслуживает. но поцелуи все сыплются и сыплются на его холодное лицо, и он позволяет себе один раз, один-единственный раз сделать вид, что все в порядке. позволяет себе единственный раз согреться в лучах солнца, вырвавшийся из вечной темноты на пару вздохов. может быть один раз мне можно? может быть один раз? всего один раз? он закрывает лицо руками, защищаясь, отворачивает голову в сторону. ши цинсюань останавливается. — прости, я, наверное, слишком... — нет, — это вырывается из его горла, сухое, ледяное слово, и оно такое уверенное и честное, — нет, нисколько, это не ты. бывший повелитель ветра садится, поджав здоровую ногу под себя, кровать тихо поскрипывает. — я делаю это, потому что мне хочется это сделать! мне хочется тебя поцеловать! ты дал мне столько духовной силы... ах, хэ-сюн, может, тебя смущает, что я мужчина? теперь я бы мог... — нет, — обессиленно повторяет демон, наконец, убирая руки от лица, — мне без разницы. снова промах. снова сказал не так, как нужно. "ты прекрасен в любом обличье". "ты нравишься мне и девушкой, и мужчиной". "я люблю тебя вне зависимости от того, как ты сегодня выглядишь". вместо этого — "мне без разницы". должно быть, это звучит обидно. однако ши цинсюань смеётся и все понимает. — хорошо, я тебя понял, — он нежно касается чёрных прядей демона, нежно проводит по ним тонкими, изящными пальцами, — я пока останусь так... вдруг с непривычки я превращусь не в красавицу, как раньше, а в какую-то дурную девицу? хэ сюань плохо его слушает, он только убирает руки от своего лица и поворачивает голову на него, смотрит в его глаза, скользит взглядом по его губам, потом снова поднимает его вверх и замирает, позволяя продолжать трогать свои волосы... ши цинсюань невероятно красив и нежен, в его чертах угадывается доброта и гордость, несломленность, и все они поражающе правильны. он молчит, смотрит на него, как завороженный, ему хочется обнять его, зацеловать его мягкие губы, хочется почувствовать его тёплое дыхание... хэ сюаню страшно, что это когда-нибудь кончится, этот момент когда-нибудь кончится, и ему страшно нарушить воцарившуюся между ними атмосферу. цинсюань чист и невинен как весенний цветок. страшно испортить его своей темнотой и грязью. — могу я?... — тихо спрашивает он, голос его не слушается. он пытается звучать ненавязчиво и ласково, а слова отдают рычащей грубостью. ши цинсюань накручивает его волосы на палец и кивает. — конечно, хэ-сюн. все что угодно. демон подаётся вверх, вперёд, накрывает его губы своими, поцелуй его едва ощутим. он боится разбить его, разрушить его, больше всего боится увидеть в его оживших глазах что-то, хотя бы отдалённо напоминающее то, что он уже однажды видел в них... пропащая, обреченная нежность раскатывается по всему телу хэ сюаня. каждая, даже самая страшная и кровожадная тварь тянется к свету, хочет хотя бы немного, хотя бы чуть-чуть согреться в лучах солнца. — могу я ещё раз? он отрывается от его губ, ему не хочется утруждать бывшего бога, не хочется принуждать к чему-то... ши цинсюань смеётся, и тогда его хочется прижать к себе, пригладить растрепанные кудри... — конечно! ты можешь не спрашивать, ты... хэ сюань снова целует его, на этот раз чуть смелее, но все ещё крайне осторожно, проникает языком в его рот, вскидывает вверх руки — я не причиню вреда, пожалуйста, не думай, я не прикоснусь, если ты не хочешь, — ши цинсюань сам берет его руки и кладёт на свою грудь, там, где под рёбрами бьётся живое и яркое сердце, там, где оно стучит, там, где чувствуется чуть сбитое дыхание... хэ сюань продолжает целовать его, отчаянно хватаясь за ткань его одеяний, поднимается руками чуть выше, даёт ему духовную энергию, сколько угодно, пускай заберёт всю, его это не волнует, он тянется к свету, тянется к свету; что-то такое недостижимое и такое желанное... ши цинсюань отзывается на поцелуй, отвечает на него, смеётся в холодные губы, он соткан из смеха и света, из смеха и света, он гладит по плечам своими тёплыми, живыми руками, он согревает промерзшее насквозь тело, он соткан из смеха и света, и он был рождён для того, чтобы стать богом. хэ сюань отрывается от него ошалело, утирает уголки губ, дикость в его разуме тщательно контролируется им снаружи, он не делает ни одного лишнего движения. плечи ши цинсюаня медленно дрожат и расправляются — он получил так много духовной энергии сейчас, он буквально расцветает на глазах, набирается сил... — если я сделаю что-то, что тебе не нравится, — демон осторожно отстраняет его от себя, внимательно вперившись взглядом, в котором плещется плавленое золото, — просто оттолкни. у тебя есть на это силы. ши цинсюань отвечает ему таким же серьёзным взором. — прекрати заботиться о том, чего нет, хэ-сюн. я уже дал разрешение на все, и я не думаю, что ты можешь сделать что-то не так... — я не понимаю, почему, — хэ сюань бессильно отпускает его, и бывший повелитель ветра снова опускается прямо к его лицу, — я не понимаю, почему. — потому что я люблю тебя. потому что я тебе верю. это сказано так просто, что не может вызвать сомнений. — я тоже люблю тебя, — едва слышным шёпотом отзывается хэ сюань, — я тоже тебе верю. одеяния медленно распахиваются, демон быстро проскальзывает по линии ключиц и фарфоровой нежной коже, ши цинсюань бледен и потрясающе красив, в нем нет ни единого изъяна... он сам опускает свою одежду, сам обнажает плечи — хэ сюань не посмел бы сделать этого. хэ сюань не смеет даже слишком много смотреть. — а ты? хочешь, я помогу тебе снять? или ты сам? или хочешь остаться в этом? хэ сюань не помнил, когда показывал кому-то последний раз то, что скрыто под его одеждой в истинной форме. он худой, кожа его смертельно бледна, на ней есть несколько уродливых шрамов... но это будет честно. это будет честнее всего. когда он сбрасывает с плеч чёрное ханьфу, ши цинсюань смотрит несколько секунд, а потом припадает губами к его груди. хэ сюаня прошибает озноб, все мысли смешиваются в голове... он кладёт руки на талию бывшего бога, потом гладит его по голове, потом гладит его по спине, потом убирает ему волосы со лба, потом аккуратно прижимает к себе, медленно переворачивая и укладывая на кровать тоже... — ши цинсюань, — его голос вкрадчив и глубок, и он едва-едва сдерживает его подрагивание, — я люблю тебя.

ветер играется с волнами, и волны играются с ветром. они танцуют вместе, и танец этот рассыпает кристально-прозрачные брызги, и танец этот уносит и кружит, кружит, кружит...

пальцы переплетаются, закрываются глаза, подрагивают ресницы; ши цинсюань тихо смеётся как колокольчик; кожа такая тёплая и молочно-белая, а на щеках играет румянец; он обнимает его, прижимает к себе, к своей груди; их одеяния соскальзывают до конца; он так красив, так красив, так красив, он весь — переплетенье света, тепла и смеха, брови его остры, губы его мягки и слаще мёда, волосы его вьются и вьются, и весь мир сейчас состоит из него, из одного только него, из нежности и милости, из ласки и любви. — сжимай крепче, если ты хочешь. я хочу, — руки послушно сжимают талию, обнаруживая, что та удивительно тонкая, — ты такой красивый, ты такой чудесный, хэ-сюн! демон ластится к нему и жмется как бездомная побитая кошка, демон греется в его свете, демон целует его губы, его плечи, его грудь, его живот... чёрные волосы спадают на его тело, цинсюань улыбается и заправляет их ему за острые уши, мажет губами по шее, руки его гуляют по широкой, но худой спине... ши цинсюань собирает в себе все тепло и свет мира, делится ими с хэ сюанем своим смехом... хэ сюань смеётся тоже, по-дурацки, как ему кажется, глупо, неприятно, но он смеётся, смеётся, смеётся, выпуская из своей груди всю тупую ноющую боль, весь тупой ноющий голод из желудка, всю противную тошноту из горла...

ветер играется с волнами, и волны играются с ветром.

рука опускается вниз, взгляды встречаются, затем — встречаются губы, и все кажется таким правильным и свободным, правильным и свободным, и нет в эти моменты горя, и нет в эти моменты страха, и нет в эти моменты ненависти и жажды мести... они тихо смеются, и ши цинсюань тихо ахает, уткнувшись носом в изгиб плеча хэ сюаня, и тихо стонет, и расслабляется в его руках так же тихо, и так же продолжает тихо смеяться... каждая клеточка его тела невероятна нежна и тепла.

и волны играются с ветром, и ветер играется с волнами.

и волны играются с ветром, и ветер играется с волнами!

когда тела их становятся единым целым, корабль с заплутавшими моряками пересекает границу территории морского чудовища и не тонет.

и каждый из них жив.

и жемчуг зовет и зовет.

и волны играются с ветром, а ветер играется с волнами.