и все твои печали под черною водой

and i am the idiot with the painted face in the corner, taking up space but when he walks in, i am loved, i am loved

рассвет застал их двоих тогда, когда они оба расслабились и оба погрузились в сон. демонический сон отличался от человеческого. он был намного более чутким и намного более контролируемым. хэ сюань не думал, что будет спать, но усталость навалилась на его тело, придавив тяжеловесной своей громадой, и он закрыл глаза, погружаясь в сон. ши цинсюань давно заснул тоже. сразу после второго маленького поцелуя, оставленного на уголке губ хозяина чёрных вод... хэ сюаню ничего не снилось. хэ сюань не слышал в своём сне ни криков, ни причитаний, коими сопровождались его сны постоянно, не чувствовал боли или голода. он будто бы просто перестал существовать на несколько часов, и это не-существование оказалось таким сладким и тянучим, оно обнимало его и грело в своих объятиях. ши цинсюань был им. это ши цинсюань обнимал его всю ночь, тёплый, такой по-чужому и странному родной... солнце скользнуло языком луча по сомкнутым векам, и хэ сюань очнулся ото сна. вздохнул полной грудью, как если бы был живым, сморгнул пелену с глаз... ши цинсюань все ещё спал, тихо посапывая и изредка подергивая здоровой ногой. хэ сюань повернулся к нему, склонился над ним, сдул легонько волну волос с его щеки. хэ сюань коснулся её губами, и в этом жесте выплеснул все, что не мог выплеснуть раньше. один крохотный, маленький поцелуй. он не знал, действительно ли ему можно было это сделать. стыдно стало только за то, что губы его наверняка холодны, стыдно стало, что он мог этим разбудить бывшего повелителя ветра...

но тот по-прежнему спал.

хэ сюань чувствовал себя грязно после этого жеста. хотелось уйти на дно, залечь на него, погрузиться в самую тёмную пучину, он чувствовал неправильность во всем этом. ему было страшно, что он мог разрушить. что он мог навредить, сделать больно. что-то такое светлое и невинное, хрупкое и прекрасное как цветок — вот чем был цинсюань. что-то, похожее на дуновение лёгкого ветра, колышащего зелёную молодую листву, эфемерное и неуловимое. и чёрный, чёрный, пугающий, холодный, потому что он — мертвец, страшный хэ сюань. чудовище чёрных вод. то, что портит своими загребущими лапами, то, что в кровь царапает чёрными когтями, то, что разрывает плоть острыми зубами, то, что щетинит иссиня-черную чешую. хэ сюань не знал, куда это зайдёт дальше. хэ сюань не имел на это права. вся его жизнь после смерти была ненавистью и местью, и он запретил себе чувствовать что-то ещё. сейчас, когда чувства лились из него неудержимым потоком, ему казалось, что он так слаб и негоден, до одури слаб и негоден. разрушил своими руками, чтобы теперь пытаться построить заново. как жалко. как страшно. и как хочется защищать и любить. не хотелось загладить вину — хотелось просто позволить стать счастливым. сделать его счастливым. потому что он этого заслужил. хэ сюань встал с кровати, поправил длинные прямые копны чёрных волос. ушёл в другую комнату, чтобы сменить одно чёрное одеяние на другое. потом вернулся к ши цинсюаню, поправил ему одеяло, зашторил окно, чтобы тому не мешал свет, и вышел снова. нужно было чем-то заняться, и он нашёл себе занятие в том, чтобы привести обитель, наконец, в порядок. он долго убирался, долго расставлял все, снесенное ненасытными волнами, по местам. остановился в комнате, в которой все началось и в которой все закончилось, поклонился четырём урнам на постаменте. он больше не говорил с ними. он знал, что они и так понимали его без слов. когда он вернулся обратно в комнату к ши цинсюаню, тот уже не спал. он сидел в кровати, по привычке приводя себя в порядок. хэ сюань кивнул ему. — доброе утро. — доброе утро, хэ-сюн! — и он снова улыбался, и снова он был словно правда ему рад. хэ сюань оступился. поднял на него взгляд. повисла недолгая пауза, которую он не мог найти, чем заглушить. — как твоя нога? — наконец спросил он, — голодный? — болит, — честно признался он, — голодный... тот вышел за дверь, чтобы вернуться с купленными вчера цзяоцзы и куриным супом, поставил их на тумбу и осторожно сел на край кровати. — после еды нужно будет выпить ещё лекарства. цинсюань счастливо захлопал в ладоши, принимаясь за еду. он ел с таким аппетитом, будто голодал несколько дней, и это почему-то очень позабавило демона. он тоже был голоден. он всегда был голоден. ши цинсюань оставил половину тарелки супа и протянул ему. хэ сюань удивлённо отпрянул, отстранив тарелку от себя рукой. — это твоё. — но ты тоже голодный. — у меня есть своя порция. — а я уже наелся, поэтому и делюсь! хэ сюань не стал отказываться дальше. он принял тарелку и расправился с супом за две минуты. ши цинсюань поделился с ним и цзяоцзы, и их он тоже съел в два счета. — мне всегда очень нравилось водить тебя в рестораны. я, если честно, чувствовал себя таким полезным! я всегда знал, что ты любишь поесть, и поэтому всегда старался тебя накормить... я думал, может быть, хотя бы из-за этого ты станешь считать меня своим другом. если бы я только знал! но сейчас я надеюсь что это правда может помочь... хотя это еда, купленная даже не на мои деньги. хэ сюань позволил себе слабую усмешку. — и не на мои тоже. это деньги собирателя цветов под кровавым дождём. не обеднеет. ши цинсюань засмеялся, неожиданно икнул и засмеялся от этого ещё сильнее. — интересно, как они там сейчас с его высочеством... они очень помогали мне, — он отставил посуду обратно на тумбу и выпил горький отвар, протянутый хэ сюанем, — кажется, вы с хуа чэнжу друзья? хэ сюань отрицательно помотал головой. — не друзья. просто сотрудничаем. с такими, как он, невозможно дружить. он самодовольный и напыщенный, а все, что его интересует — это его высочество и серебряные побрякушки. ши цинсюань, не сдержавшись, захихикал, прикрывая лицо рукой. — я и не думал, что с тобой можно посплетничать! ты удивительно точно подметил, ха-ха-ха! но он так нежно относится к наследному принцу... я очень рад за них. они через столько прошли! и они так друг друга любят! хэ сюань почувствовал, как съеденная еда неприятно встала в горле. хотелось задать один вопрос. только один, но он никак не мог решиться на него. он не посмел бы его задать, поэтому постарался перевести мысли на что-то другое... — как ты думаешь, — серьёзно и мягко спросил ши цинсюань, — у нас бы могло так получиться? опередил. хэ сюань дрогнул. дрогнули его пальцы, дрогнула нижняя губа, дрогнули плечи. он замер, молча вперившись взглядом в лицо ши цинсюаня, замер и не знал, что сказать. — ха-ха, — бывший повелитель ветра отпрянул и усмехнулся, опустил взгляд, растрепал волосы, чтобы они скрыли покрасневшие кончики ушей, откинулся на кровать и закрыл глаза, — извини, это просто так, ради интереса. демон все ещё не сводил с него глаз. золото в глазах его блестело и сверкало, оно было живым и плескалось, переливаясь. он был и холодным, и тёплым, и в груди его билось так много всего. — скажи, ты правда думаешь, что это может быть тебе полезным? он спросил это бесстрастно. тихо. безэмоционально и совершенно нейтрально. ши цинсюань встрепенулся, открыл глаза, и взгляд его согрел за одно мгновение. — я так думаю. потому что ты всегда... всегда мне нравился, ты был единственным моим настоящим другом среди всех. даже если я никогда не был им для тебя, ты для меня был. и я всегда думал, что, может быть, я мог бы когда-нибудь поцеловать тебя, или ещё что-нибудь... — но я разрушил твою жизнь. но я заставил тебя бояться. — одно моё рождение разрушило твою. и ты сказал, что боишься тоже. так что мы можем быть квиты. хэ сюань не знал, что ему ответить. слова надолго застряли на языке, повисли немой паузой. — но ты так светел и прекрасен. — произнёс он. ши цинсюань улыбнулся. ши цинсюань приблизился к нему, заглянул ему в глаза, ища в них разрешения. ши цинсюань накрыл его губы своими, и все вокруг перестало существовать. хэ сюань вцепился в простынь. все вокруг померкло. волны отчаянно забились, и сам он забился как израненная птица. хэ сюань боялся, что это когда-нибудь закончится. он осторожно ответил на поцелуй, он не целовался черт знает сколько. он чувствовал себя так глупо, так хорошо, так страшно, так вознесенно... он словно опустился в пучину и вознесся на небеса. это был невинный и мягкий поцелуй. трепетный и преисполненный нежности. хэ сюань чувствовал себя одним огромным скоплением нежности. он коснулся плечей ши цинсюаня, перевёл руку на его лопатки, слегка придерживая. оторвался от его губ ошалело, перебито, в непонимании, и тут же облек себя в свой привычный равнодушный вид. только дышал полной грудью, совсем как живой, и только сердце его билось, совсем как живое. он порывался сказать что-то — слова не шли, а голова была пуста. он смотрел и был готов умереть под взглядом лазурных глаз, был готов отдать все, что у него было. — ты тоже прекрасен! — заявил ему ши цинсюань с такой явной уверенностью, будто не терпел никаких возражений. внутри что-то заворочалось, заворчало, но голода не было. всего пару секунд не было, — а потом он снова вернулся, — но эта пара секунд была самой сладкой за последние столетия. хэ сюань потянулся обессиленно, потянулся так будто от этого зависела его жизнь, положил руки на плечи бывшему богу, притянул к себе, заключая в осторожные, бережные объятия. он был холоден, но пытался согреть. он казался равнодушным, но чувствовал себя таким окрыленным и разбитым одновременно. — я сделаю все, чтобы только тебе не было больно, — прошептал он, поглаживая цинсюаня по голове, — я клянусь. и вся боль его, накопленная за века, утонула в его любви. и волны дрожали и плакали, но это не было слезами горечи. он цеплялся за цинсюаня, как будто он был его спасением. его наказанием. его судом. его самой страшной и самой правильной казнью. цинсюань улыбался в его объятиях, обнимал в ответ крепко и тепло. — я верю, — ответил он, — я тебе верю, хэ-сюн! золотая серёжка-кисточка зацепилась за волосы бывшего бога, хэ сюань попытался выпутать её. они засмеялись, покатились по кровати.

и все казалось таким правильным.

хэ сюань отстранился, когда, наконец, выпутал серёжку. он накинул на цинсюаня одеяло. пришло время двигаться дальше. начался дождь, принялся стучать в окно, пузыриться на бесконечной толще воды. пришло время двигаться дальше. впервые он чувствовал, что хочет двигаться дальше. — я был обречён с самого начала. я увидел тебя в небесной столице, узнал, что ты — это ты, и уже тогда меня нельзя было спасти. жизнь никогда не бывала справедлива. она лишала меня самого чистого, доброго и красивого. она сделала тебя моим врагом. я думал: почему из всех именно ты? почему из всех бесполезных богов небесной столицы именно ши цинсюань? почему именно тот, кого всегда хотелось поцеловать, был тем, кто забрал его судьбу? почему именно тот, кто так оглушительно и звонко смеялся, был тем, кто забрал его судьбу? почему именно тот, кому было до него дело, был тем, кто забрал его судьбу? почему именно тот, кто был ему рад, был тем, кто забрал его судьбу? хэ сюань никогда бы не отыскал ответа на этот вопрос. — больше жизнь не сможет. — я хочу похоронить их. хочу вернуться в родной город и похоронить их там. я хочу отпустить их. — ты можешь сделать это. — я хочу сделать это вместе с тобой. когда твоя нога срастётся. там будет середина зимы.

чудовище чёрных вод — так прозвали непревзойденного демона, занявшего в свою территорию целое море. чудовище чёрных вод — оно было слепо и жило на самой глубине. оно было с тысячью щупалец и с чёрной чешуей. чудовище чёрных вод — то был человек, сломанный, разбитый и потерянный. чудовище чёрных вод — это была легенда. всего лишь легенда. чудовища чёрных вод никогда не существовало.

— я люблю тебя, хэ-сюн.

черновод погибель кораблей — всего лишь погибший когда-то давно юноша.

волны повторяли его имя. волны вторили их общее имя, одно на двоих имя. черновод достал из складок ханьфу ту самую ракушку с ненастоящим жемчугом и осторожно вложил её в ладонь ши цинсюаня. это тоже было признанием. самым искренним и настоящим. погибель кораблей вверял себя в чужие руки.

ненастоящая жемчужина сверкала так ярко, что способна была затмить собой весь свет.