и все твои печали под черною водой

ах, вот и кто меня сможет обогреть, ах, вот и кто приготовит ложе, где те двери, что открыты для меня, кто ждет меня за ними, кто же? вечен ли ветра пронзительный вой, бесконечен неба стремительный бег, мрачен лес в ожиданьи дождя холодным ноябрем. он выходит к черным кругам, ворон кружит над его головой, иссиня-черные перья обоих иссечены дождем ах, вот и кто меня сможет обогреть...

солнце почти полностью утонуло в чёрной глади воды. хэ сюань собирался было встать, чтобы протянуть ши цинсюаню руку и помочь подняться. буря закончилась, и теперь оба чувствовали себя абсолютно выжатыми и уставшими. хэ сюаню хотелось провалиться в спячку и не размыкать глаз целый год. он слишком отвык от этого — от человеческих эмоций, от чувств ши цинсюаня, его слишком утомило двойственное его положение, непонимание правильного и неправильного. хотелось спать. хотелось закончить этот день. к тому же ему было просто стыдно: стыдно и тяжело находиться рядом с бывшим повелителем ветра. так близко, так непозволительно близко, и что-то щемило в груди, и что-то сосало под ложечкой. ши цинсюань отряхнул руки, прежде чем протянуть их демону. он смотрел снизу-вверх, и заплаканные глаза его теперь были что два блюдца, широко распахнутые, круглые, блестящие словно драгоценные камни, и такие светлые-светлые-светлые, и больше не кажущиеся такими отчаянными и безнадежными... будто ещё чуть-чуть, ещё немного, и в них блеснет что-то давно утерянное им и так болезненно знакомое хэ сюаню. и тонкие губы бывшего повелителя ветра были сомкнуты в прямую линию, и он лишь чуть приподнял их уголки. в его выражении лица была лёгкая горечь, такой слабый налёт грусти сквозь шутки, будто он не кричал и не плакал ещё двадцать минут назад, а лишь немного расстроился. — вода тебя слушается? — спросил он, — это ты приказал ей быть спокойной? он, наконец, встал, неустойчиво пошатнулся — хэ сюань едва-едва не подхватил его, чтобы он не упал. но, как и всегда, он удержал равновесие сам. скривился: видимо, заныла и отозвалась болью сломанная нога, рвано набрал в грудь воздух, но удержался. — не совсем так, — ответил хэ сюань, лишь слегка придерживая цинсюаня за руку, — она может послушаться, может и нет. обычно она делает, что захочет. не хотелось вдаваться в подробности. не хотелось рассказывать, что вода показывает гораздо больше, чем показывает сам хозяин чёрных вод. он не хотел, чтобы ши цинсюань извлёк для себя что-то из этого. не хотел, чтобы тот узнал о том запретном, что хэ сюаню нужно было сохранить в строгой тайне. поэтому он добавил: — пошли в дом. — я... — цинсюань продолжал колебаться. на красивом лице отразилась тень сомнения, он чуть сгорбился. — я знаю. я не поведу тебя в ту комнату, у меня есть кровать в другой. там есть большое окно, может, тебе будет больше по нраву смотреть в него, раз уж ты заинтересован моим морем. ши цинсюань вымученно улыбнулся. — рано или поздно мне нужно будет туда зайти. — необязательно. — но я хочу туда зайти! они вошли в дом. ши цинсюань сжался на секунду, но постарался расправить плечи. руки его мелко дрожали, но он напустил на себя беззаботный вид. не прячься от меня. я пытаюсь быть честным с тобой, ты знаешь, как тяжело мне это даётся?! а ты прячешься, дурак. — зачем тебе это? я не возвращался туда, где случилось что-то плохое в моей жизни. я бы до сих пор не смог туда вернуться. зачем нужно ворошить это? ши цинсюань позволял вести себя и направлять. они повернули в коридоре и оказались в небольшой комнате с действительно большим окном и деревянной просторной кроватью, заправленной холщовой тканью. хэ сюань не особо представлял себе, зачем в доме ещё одна кровать, но на всякий случай все же приобрёл её. он сомневался, что у него могут быть гости, но все-таки сделал это. теперь это оказалось полезным. — это, наверное, глупо и непозволительно, ха-ха. — ши цинсюань сконфуженно улыбнулся, на что демон непонимающе прищурился. — что именно? — я хотел просить тебя о том, чтобы я мог зажечь для твоих родных благовония. я не знаю, могу ли я, и правильно ли это... если ты не позволишь, я не обижусь! но это просто та причина, по которой я снова хочу оказаться в той комнате... ну и, наверное, ты знаешь, мне хотелось бы взглянуть своим страхам в глаза, и... эту комнату я помню наизусть, я все в ней знаю, я видел её во сне сотни раз, и я просто хочу убедиться, что это — всего лишь комната. может, мне станет легче жить с этим. может, я что-то смогу изменить в себе, когда смирюсь с существованием этой комнаты, — он хихикнул, присаживаясь на край кровати, — извини, я больше не могу назвать причин. хэ сюань остановился, и в грудной клетке что-то пронзило иглой. он поднял плечи, опустил их, поднёс ладонь ко рту, прикусил язык так, что почувствовал во рту металлический привкус. первой его внутренней реакцией было резкое и категоричное "нет". второй реакцией стало: — если ты хочешь зажечь для них благовония, я не буду препятствовать. если ты захочешь зайти в эту комнату, я не буду препятствовать. делай в этом дворце что тебе захочется. и это была самая честная реакция, которую он мог почувствовать. потому что цинсюань не был виноват в их гибели. потому что он заслуживал, чтобы ему стало лучше. он заслуживал исцеления. ши цинсюань будто бы засиял изнутри. он улыбнулся, улыбка была ослепительна, и на секунду, на самую крохотную секунду, когда он перевёл на хэ сюаня взгляд, тому показалось, что во взгляде его мелькнула та самая искра, которую он потерял. прежде, чем бывший бог что-то сказал, хэ сюань добавил: — я похоронил его в его храме. то, что осталось от него у меня. ши цинсюань смотрел на него долго, а потом улыбнулся ещё чуть шире и кивнул. — хорошо. спасибо. — я сделал это не ради него. — я знаю. но все равно спасибо. казалось, дышать стало немного легче. хэ сюаню не нужно было дышать, но так или иначе сейчас он зачем-то продолжал имитировать дыхание, словно ему обязательно было контролировать то, как дышит его гость. сейчас, когда они поговорили, тяжёлый груз будто бы спал с плеч. хэ сюань покопался на полках и кинул цинсюаню простое чистое чёрное ханьфу из чуть грубой ткани. — голоден? если пообещаешь, что не разгромишь мою обитель, я схожу и принесу что-нибудь поесть. бывший повелитель ветра хмыкнул, согласно кивнув. — я все равно хочу сейчас только лежать! так что ты можешь быть спокоен. хэ сюаню не потребовалось много времени, чтобы сходить за едой. вернувшись, он принёс с собой несколько булочек, куриный суп и цзяоцзы. если записать все на счёт собирателя цветов под кровавым дождём, он, кажется, даже не заметит. ши цинсюань, кое-как переодетый, — нужно было остаться и помочь ему это сделать, очевидно, что с его ногой ему сложно, — лежал на боку, закрыв глаза. дыхание его было мерным и спокойным, и в нерешительности шагнув в его сторону, хэ сюань разрешил себе слегка наклониться к нему, только не так, чтобы угрожающе нависать. он смотрел в спящее лицо, рассматривал чуть подрагивающие чёрные реснички, чуть выраженные высокие скулы, строгие, прямо как у его брата, губы, только чуть изогнутые в постоянном смешке, даже сейчас. его белое лицо обрамляли тёмные шёлковые волосы, и хозяин чёрных вод аккуратно заправил прядь ему за ухо. ши цинсюань перевернулся во сне и лёг на спину, раскинув руки. хэ сюань почувствовал, как сознание его помутилось. стало больно, жалко и стыдно, он подоткнул ему одеяло, поморщившись, и собирался убрать от него свои руки, оставив в покое. наваждение все ещё не сходило, в голову лезли странные мысли. он никогда бы не смог обидеть его, но его губ так предательски сейчас хотелось коснуться. желание его ощущалось тёмным, тяжёлым и неправильным. он хотел лишь осторожного поцелуя, но в их ситуации это было бы с его стороны просто мерзким. хэ сюань чувствовал себя порочным, чужим и запятнавшим себя. он не имел права касаться цинсюаня, даже просто держать его за руку, и не могло быть и речи ни о каких поцелуях. не в характере хэ сюаня трогать тех, кто беззащитен. ши цинсюань распахнул глаза. — если честно, нога очень болит, — он скривился, садясь в кровати. хэ сюань вздрогнул, резко отстранившись, разгладил полы ханьфу, опустив взор. — лекарь дал отвар, который снимает боль. сейчас. он достал его из складок одеяния — небольшой бутылек с коричневой жидкостью, протянул его ши цинсюаню. тот выпил и тут же закашлялся, прикрывая рот рукой и высовывая язык — видимо, отвар оказался очень горьким. на лице хэ сюаня промелькнула тень ухмылки, и он тут же спрятал её. — я так понимаю, ты не будешь сегодня ужинать? — уже нет, спасибо. можешь съесть сам. демон покачал головой. — тогда спокойной ночи. ши цинсюань возмущённо фыркнул и вскинул руки. — ты хочешь одного оставить меня в моем кошмаре?! ты думаешь, я могу заснуть нормально в твоей обители? хэ сюаня не нужно было уговаривать вернуться, но он все равно поколебался для вида, чтобы изобразить, что ему не очень этого хочется. в этом доме было очень тихо. он лёг в кровать, на самый край, но цинсюань тут же прилип к нему, заставляя лишь закатить глаза. — когда-то, когда я был маленьким, я сильно заболел. это воспоминание из детства не нравится мне больше всего! потому что мой брат был занят тем, что вечно работал, чтобы прокормить нас, и со мной рядом никого не было. никого, кроме божка-пустослова. это был тот период, в который нам удалось спрятаться от него, но в бреду и температуре он виделся мне и угрожал, смеялся и говорил, что завтра мы умрём. стандартные вещи, ха-ха! это было просто ужасно: почти две недели я пролежал в лихорадке, слушая демона, который мне чудился, и никого вокруг. и, ты знаешь, хэ-сюн, теперь я рад, что я лежу со сломанной ногой, и есть тот, с кем можно поговорить и кто может помочь мне о себе позаботиться... хэ сюань стиснул зубы: это все казалось неправильным, это все так больно щемило сердце, и он представлял себе маленького больного мальчика, брошенного одного в доме, и разум подсовывал ему ощущение пустоты и страха, которые наверняка испытывал тогда этот мальчик. можно было сказать, что у ши уду была причина. это ни в коем случае не оправдывало его, но причина у него была. и теперь, когда ши цинсюань... благодарил демона и был рад ему, что-то казалось ужасно неправильным в этой ситуации. хэ сюань чувствовал себя ужасно слабым перед ним. — это нормально. всегда должен быть кто-то, кто позаботится. — хэ-сюн, я только одного не понимаю, — ши цинсюань чуть сильнее прижался к плечу хэ сюаня, ища удобное положение, — ты ведь с самого начала планировал все то, что сделал. просто... ты столько раз защищал меня, столько раз делал то, что я хочу, как-то радовал меня... это для того, чтобы втереться в доверие? да, понимаю! это, наверное, сделало ситуацию проще. хэ сюань замер, уставившись в потолок и не моргая. не спрашивай.

не спрашивай, я не знаю ответ.

не спрашивай, я знаю ответ, и я боюсь, что он не понравится тебе.

хэ сюань устало вздохнул. — ты должен спать и набираться сил, а не вести бессмысленные разговоры. ши цинсюань посмеялся, продвинувшись ближе и привстав. между их лицами было теперь совсем маленькое расстояние. хэ сюань постарался смотреть бесстрастно и равнодушно. когда у уголка его губ расцвел мягкий, непозволительно мягкий и трогательный лёгкий, почти эфемерный поцелуй, он хватанул ртом воздух и остался таким же бесстрастным и равнодушным. сердце его разорвалось на мелкие части, казалось, сейчас жемчужина с его прахом треснет сама. это было то, о чем ему страшно было и мечтать, это было то, о чем мечтать он даже не смел. а ши цинсюань улыбался, и щеки его залились румянцем. ши цинсюань посмотрел на него ещё некоторое время, и, не получив отклика в золотых глазах, немного смущённо отодвинулся на самый угол кровати и улыбнулся, обнимая себя руками и свернувшись калачиком. — извини, спокойной ночи.

чудовище чёрных вод отчаянно ревело, выло и пыталось выбраться из рыболовных сетей, но они затягивались лишь сильнее.

это было ловушкой.

волны чёрных вод собирали из себя водоворот.

это было ловушкой, в которую хэ сюань уже попался. это было ловушкой, самой бесчестной и страшной, самой ужасной и злой.

это было ловушкой, в которой он навсегда застрял.

он подтянулся к ши цинсюаню. осторожно, не напугав, положил руку на его плечо. затем, ещё помедлив, бережно обнял за талию... ему казалось, что цинсюань сейчас — хрупкий невинный цветок, и каждое прикосновение к этому цветку может испортить его, может сделать ему больно... хэ сюаню было страшнее всего на свете сейчас навредить. он коснулся одной рукой уголка губ, где был оставлен поцелуй. потом снова обнял бывшего бога.

чудовище чёрных вод было при смерти. чудовище чёрных вод проиграло. оно било хвостом и ворочалось, но дни его были сочтены.

это не должно было быть никогда. этого не должно было случиться. и больше всего хэ сюань не понимал одного: чем он это заслужил. но он только продолжал обнимать тонкую талию и молчать. и все в этом мире становилось постепенно ясным. и небо было наверху, а земля была внизу. может, это было мимолетное дурачество, может, бывший повелитель ветра не закладывал в этот жест ничего, кроме шутки. хэ сюаню было все равно сейчас. он чувствовал, словно вознесся на небеса. давняя, далёкая и недостижимая мечта была так близко. — захочешь сделать так ещё — ладно. спокойной ночи. и стоило ему закрыть глаза, он почувствовал на уголке губ ещё один маленький поцелуй.

чудовище чёрных вод сдалось.