и все твои печали под черною водой

в последнюю неделю дни выдались довольно однообразными, но однообразие — это то, на что хэ сюань никогда не жаловался. однообразие походило обычно на покой. сейчас, может быть, это однообразие было гораздо более беспокойным, чем обычно. хэ сюань приходил по утрам. пару раз остался на ночь — лежал в соседней от ши цинсюаня комнате и по восемь часов пялился в деревянный потемневший от старости потолок. в одну из таких ночей ши цинсюаню снова приснился кошмар, и он снова кричал, и снова плакал, и снова пришлось зайти к нему и разговаривать максимально спокойным, даже чуть тёплым голосом. не хотелось думать о том, сколько раз за эту неделю тому ещё снились кошмары, пока хэ сюань был не в соседней от него комнате, а в своей обители. не хотелось думать о том, что причина этим кошмарам — он сам. в этот раз он тоже стоял на достаточном расстоянии, не смея подойти ближе, чтобы не заставить испугаться ещё сильнее. это было бы справедливо и закономерно, если бы ши цинсюань увидел в нем угрозу. он имел на это право. очень сложно было признать это самому себе, но это резало хуже ножа. до обеда они обычно шли на рынок, покупали себе что-то поесть, а потом шли самосовершенствоваться в ту самую пещеру у моря. точнее, ши цинсюань самосовершенствовался, или делал вид, что самосовершенствуется, пока демон сидел на берегу снаружи и так же, как и ночью в потолок, часами смотрел в море. из раза в раз всю эту неделю хэ сюань задавался вопросом, зачем он вообще ходит с бывшим повелителем ветра. но тот, кажется, был ему рад. они мало разговаривали, а если разговаривали, то о чем-то общем и простом, но тот почему-то выглядел так, словно рад ему. это травило. это так чертовски больно кромсало его безжизненное сердце. он чувствовал себя незаслуженно прощенным. есть вещи, за которые нельзя простить, но он будто бы был прощен. в конце-концов хэ сюань смирился с тем, что ему хочется обеспечивать этому непутевому хромому бывшему небожителю безопасность. охранять его, когда он самосовершенствуется. охранять его, когда он выбирает еду на рынке. быть рядом с ним, способным поддержать его, если тот споткнется, или отогнать разбойников. на исходе седьмого дня хэ сюань почувствовал себя самым бесполезным существом во всем мире, потому что ши цинсюаню ещё ни разу на самом деле не понадобилась его помощь. восемь раз за эту неделю он спотыкался. три раза он падал, в один из которых очень страшно скатился кубарем вниз по каменистому склону. но он всегда поднимался сам, прежде, чем хэ сюань успеет протянуть ему руку. разбойников за эту неделю тоже встречено не было. хэ сюань повсюду следовал за ним словно тень, но ничего хорошего и полезного так и не сделал. наверняка даже подарил ему ощущение дискомфорта своим постоянным присутствием. хэ сюаню казалось, что он не тот, кого бы цинсюань хотел постоянно видеть с собой. поэтому на исходе седьмого дня, когда солнце закатилось рыжим шаром за горизонт, он поднял на ши цинсюаня, сидящего на кровати и напевающего себе под нос какую-то глупую песенку, пока расчесывал волосы, взгляд, и спросил: — мне нужно приходить завтра? ши цинсюань ответил ему удивлённо изогнутой бровью и перекинул кудри через плечо. — а почему ты спрашиваешь? — а почему я не должен спрашивать? — приходи, конечно. — ты сам этого хочешь или просто пытаешься быть вежливым? ши цинсюань хмыкнул, откладывая гребень на столик. — разве я когда-то отказывался от твоей компании? это ты всегда отказывался от моей! хэ сюань закатил глаза и отвернулся. похоже, теперь ему нечего было сказать. может быть и было, но так же было и множество причин, почему он не может. — спасибо, что теперь ходишь со мной везде. это донеслось до его ушей тогда, когда он уже собирался выйти из комнаты и вернуться обратно в свою обитель. — было бы за что благодарить. — за то, что ты всегда готов помочь? — но никогда не успеваю. ты и сам себе прекрасно помогаешь. будучи богом, ши цинсюань постоянно рассчитывал на помощь своего друга. в самых мелких, самых смешных вещах, вроде: "руки устали, заплети мне, пожалуйста, волосы" или "дай, пожалуйста, воды, мне лень тянуться за кувшином". это было одной из самых раздражающих его черт. он был совершенно несамостоятелен, более того, выглядел в этом так невинно и очаровательно, что хэ сюань каждый раз прикладывал усилие, чтобы не убить его, и, прикусив язык, выполнял его просьбы. ши цинсюань привык, что все в этой жизни делали за него. ему никогда не было стыдно просить о помощи... это не давало хэ сюаню спокойно жить. теперь он был совсем другим человеком. — мне нравится решать проблемы самому! я раньше не знал, что это может быть увлекательным. но я ценю то, что ты всегда готов помочь. — мне кажется, что ты должен чувствовать скорее напряжение, чем благодарность. — но ты ведь не навязчив, — он просто пожимает плечами, — почему я должен быть напряжен? хэ сюань вздыхает и закатывает глаза снова. у него есть ответ, но говорить это ши цинсюаню кажется чем-то бессмысленным. — хорошо, просто могу ли я сделать для тебя что-то? — сдавшись, спрашивает он. ши цинсюань пожимает плечами, только что расчесанные волосы спадают на плечи. — не знаю. ты и так сделал достаточно. хэ сюань и не рассчитывал на другой ответ. он прекрасно понимал, что бывший повелитель ветра ответит что-то в этом роде. — пожалуйста, дай мне помочь тебе с твоей ногой. я мог бы отвести тебя к лекарю. ши цинсюань посмеивается и ворчит: — хэ-сюн, ты никогда не отстанешь от меня с этой ногой, так? — выходит, что да. — ладно. она мне тоже уже надоела! я просто думаю, что я должен вылечиться сам. и все сделать сам. я бы хотел вознестись однажды снова, но только честным путем, не прибегая ни к чьей помощи. хэ сюань садится на стул в двух метрах от собеседника и вздыхает. это было правильно, то, что он хочет вознестись без чьей-либо помощи. но то, что теперь ши цинсюань не желал принимать никакой помощи вовсе... — когда я оставил тебя в столице, почему ты не связался с каким-нибудь небожителем в его храме? — потому что я не хотел быть небожителем. я остался среди нищих, это то место, в котором мне было предназначено быть судьбой. хэ сюань вздыхает, сохраняя с ши цинсюанем зрительный контакт. это даётся ему нелегко. по какой-то причине мурашки бегут по его спине, и он не может от этого избавиться. он словно чувствует страх. словно ему хочется признать, что ши цинсюань сильнее. что ши цинсюань сильнее, но заблуждается. и это демон заставил его заблуждаться. это демон заставил его поверить, что его место — на улице в лохмотьях. — тебе не стоит волноваться по этому поводу. вряд ли принятие у демона помощи как-то повлияет на твоё вознесение и его честность. ши цинсюань кивает и улыбается. улыбка его лучезарна и светла. словно он рад ему. словно они друзья. — была среди нищих в столице одна девчонка лет четырнадцати, и однажды она своровала у торговца хлеб. тот погнался за ней вместе со своими друзьями, и я почувствовал, что должен её защитить. в общем-то, тогда пострадала моя нога, хаха! вообще-то ещё была и рука тоже, но с ней мне повезло, и она правильно срослась! защитил какую-то девчонку, которая украла хлеб, и его избили из-за этого. это было очень на него похоже. он всегда был таким. он любил совершать какую-то глупость для кого-то, и сам расхлебывать последствия этой совершенной глупости. ши цинсюань был добр, до смешного добр, и это чрезвычайно раздражало, раздражало до скрипа зубов, всегда жутко бесило. теперь восхищало. они долго молчат, затем хэ сюань подвигает стул немного ближе и тихо, с большим трудом, проговаривает: — я знал, что там история в таком духе. ши цинсюань не удерживается и начинает хохотать. его смех, звучный, яркий и звонкий, почему-то дёргает что-то в сердце хэ сюаня. — верно, хэ-сюн, ты слишком хорошо меня знаешь! хэ сюань поднимает руки вверх, медленно вставая со стула. каждое его движение нарочно заторможенное и осторожное. — твоя нога сильно болит? — ну, она просто постоянно ноет. это такая боль, которая не слишком заметна, но она есть всегда. я уже к ней привык, и она мне не мешает. — ты позволишь мне её осмотреть? в смысле, мне нужно будет её коснуться. ши цинсюань опускает взгляд, его плечи слегка подрагивают. — да. хэ сюань опускается на кровать, на которой сидит бывший повелитель ветра. он пытается согреть свои привычно ледяные руки, чтобы они не были такими холодными, аккуратно приподнимает покалеченную ногу к себе на колени. ши цинсюань тёплый. по-человечески, приятно тёплый. кожа его гладкая и нежная, и хэ сюань старается изо всех сил, чтобы не ранить её своими острыми когтями. лодыжка опухла сбоку, и нет сомнений, что нога была сломана именно в этом месте. хэ сюань едва ощутимо поглаживает там, осматривает это место, затем поднимает взгляд на ши цинсюаня. тот наблюдает за его действиями внимательно, его брови чуть нахмурены, а тело напряжено. хэ сюань успевает провести по белоснежной коже ещё раз, прежде чем быстро поставить ногу на пол и отсесть обратно на стул. он чувствует себя плохо. эта реакция ши цинсюаня — это то, что пугает его. то, что заставляет болезненно сворачиваться внутренности. то, что вызывает голод. — извини, наверное... — все прекрасно, хэ-сюн! — перебивает его извинения он и снова улыбается, теперь опять расслабленный и солнечный. — сходим завтра к лекарю. я домой. он чувствовал себя мерзко. он не должен был пугать его, не должен был заставлять его чувствовать напряжение. он точно сделал что-то не так сейчас. хэ сюань никогда не любил, когда его трогают, и так же не любил трогать других людей. коснуться ши цинсюаня — это вообще было что-то, чего не могло случиться. он был уверен, что его прикосновения только заставят его испугаться, так оно и вышло. — а ты не хочешь остаться сегодня здесь? — думаю, будет лучше, если я проведу ночь в обители. ши цинсюань поджимает губы, затем внезапно говорит: — пожалуйста, можешь ли ты остаться здесь? хэ сюань замирает, смотрит на него, и в голове его нет ни одной мысли. он просто кивает и останавливается. ночью он снова слышит душераздирающий крик в соседней комнате, и к горлу его подступает тошнота. он стучит в комнату к ши цинсюаню, затем проходит туда. тот мечется в кровати, ворочается, но все ещё спит, все ещё не открывает глаза, и слезы катятся по его щекам. хэ сюань касается его плеча, хотя до последнего ему не хотелось этого делать. ши цинсюань просыпается. ши цинсюань стряхивает с себя липкость кошмарного сна. они оба знают, что именно ему снилось. то, что снится из раза в раз. глаза его расширяются, он отталкивает хэ сюаня от себя, однако в эту же секунду осознает, кто он и где находится, поэтому прежде, чем тот успел среагировать, наоборот цепляется за его ладонь. всё ещё плачет. всё ещё шмыгает носом. всё ещё тяжело дышит, но теперь крепко держит его за руку. хэ сюань ошеломленно пытается отмахнуться, пытается высвободиться, ему хочется уйти, уйти, уйти отсюда, но ему не хочется с силой выдергивать свою руку из чужой хватки, это только сильнее напугает. он открывает рот, чтобы сказать что-то, но ши цинсюань опережает его: — останься здесь, пожалуйста. — что? — останься со мной. мне страшно спать одному. "тебе ещё страшнее будет спать со мной!" он уязвленно, болезненно выдыхает, ему хочется протестовать и кричать, но он согласно кивает и осторожно устраивается на самом краю кровати. больно, как это больно, как это больно! тело его холодное, и он постепенно нагревает его. он боится пошелевиться лишний раз. ши цинсюань все ещё стискивает его руку, не давая выбраться. ши цинсюань, такой тёплый, такой мягкий, и пускай хэ сюань всеми силами старается не касаться его, тот прижимается к его груди щекой. — я не люблю спать один с детства. я постоянно оставался один дома, и божок-пустослов... хэ сюань не даёт ему закончить. он медленно кладёт руку на его голову и несколько раз проводит пальцами по затылку. — я понимаю. спи. это самая страшная оказанная ему милость. самая невозможная. самая несправедливая. это то, что не должно было случиться. так или иначе, все, чего он хочет сейчас — это чтобы дрожащее тело ши цинсюаня успокоилось, и чтобы он уснул. и чтобы ему за эту ночь больше ничего не приснилось. ши цинсюань утыкается носом в его грудь, и где-то там, у сердца, болезненно щемит. хэ сюаню хочется сбежать отсюда. это все неправильно.

неправильно.

неправильно.

хэ сюаню больно и страшно. вина убивает его, высасывает из него все силы. почему ши цинсюань ведёт себя так?

почему он ведёт себя так?

почему?

тошнота стоит комом в горле. хэ сюань уже согретой ладонью гладит бывшего повелителя ветра по голове. самое последнее, что сейчас нужно ши цинсюаню — это почувствовать исходящее от хэ сюаня напряжение, поэтому он старается успокоиться. ши цинсюань тёплый. он приятно пахнет. сейчас он дрожит, и его хочется успокоить... хэ сюань очень, очень давно не испытывал этого чувства.

нежности.

рука его медленно опускается на лопатки, чуть прижимая к себе. он не ведает, что творит, просто надеется, что так станет лучше. он гладит его по спине и роняет тихое-тихое: — тш-ш, все позади.

волны в обители чёрных вод поют свою тихую колыбельную. если чудовище чёрных вод все же существует, такое ли оно чудовище?