и все твои печали под черною водой

прежде чем испробовать морской соли, я хочу увидеть, как взойдет солнце, как сверкает в солнечных лучах город, бешено колотится в груди кто-то. выпусти меня отсюда, выпусти меня отсюда, выпусти меня отсюда, выпусти меня отсюда.

поселение, в котором они остановились, было правда не слишком большим по площади, однако людей в нем было достаточно. рынок был на удивление внушительных размеров. здесь пахло морской рыбой и водорослями — этих товаров здесь было в достатке. хэ сюань стоял посреди этого рынка. было шумно, — он раздражённо сложил руки на груди, — под ногами вечно мешались дети, — приходилось опустить голову и смотреть вниз, чтобы в него никто не врезался. обстановка здесь не нравилась ему, он никогда не был большим поклонником подобных столпотворений, а сейчас уж точно постарался бы всеми силами избежать его, если бы не ши цинсюань. тот... улыбался, переговариваясь с назойливыми торговцами. криво пританцовывал, уворачиваясь от бегающих детей. его взгляд был словно растопленный мед — мягкий, тёплый...

"тогда будем друзьями, хэ-сюн."

это было незаслуженно. это было обидно. неправильно. ненавидь меня, проклинай меня, только не это. я убил твоего брата, только не это. скажи, что ты думаешь на самом деле. не называй меня своим другом. будь честен. будь честен в первую очередь с самим собой — какой я для тебя друг?

"тогда будем друзьями, хэ-сюн."

чем дольше стоял хэ сюань, безразлично и холодно смотря в сторону бывшего повелителя ветра, тем сильнее чувство вины и неправильности происходящего захлестывало его. если бы он имел чуть меньше выдержки, он бы уже опустился вниз, упал бы на колени. ему хотелось кричать. ему хотелось расцарапать себе горло, ему хотелось откусить себе язык. он ощущал себя попавшим в ловушку зверем, которому теперь остаётся только отгрызть себе лапу, чтобы выбраться. но даже так он бы не выбрался. он уже не мог выбраться. словно наглотался воды, и она застыла у него в лёгких. словно прыгнул в море с камнем, привязанным к шее. хэ сюань тонул, и хэ сюань был обречён. он сам выбрал это, и теперь ему оставалось лишь смириться со своей участью.

"тогда будем друзьями, хэ-сюн."

глаза, словно топленый мед. искренняя улыбка. тонкие пальцы, колечки кудрявых волос. в каждом жесте, в каждом движении, даже израненном, даже неправильном, даже ломаном из-за покалеченной ноги, — божественность.

ши цинсюань был рождён, чтобы вознестись.

— старина фэн, давно тебя не было! я уж подумал, не случилось ли чего... ты опять за бобами? — торговец, мужчина лет сорока, выглядел немного неопрятно. он протягивал цинсюаню мешок с бобами, которые явно выглядели не очень хорошо, и тот немного смущённо попятился, разводя руками, когда поймал на себе взгляд хэ сюаня. он выглядел так, будто ему было неудобно признавать, что он покупал что-то... такое. — нет-нет, спасибо! сегодня я здесь за другим. и он поспешил скрыться за поворотом, у других палаток. хэ сюань тенью последовал за ним, огибая очередных бегающих детей. — это, ха-ха... — ши цинсюань хотел было объясниться, но хэ сюань поднял руку, жестом прося его остановиться. — это все ещё съедобно. — но выглядит отвратительно, ещё и воняет! — грех жаловаться, пока съедобно. — просто это... дёшево. раньше я бы ни за что такое не купил, но теперь... — это все ещё съедобно, — устало повторил хэ сюань, — а ты больше не живёшь в огромном дворце на небесах. с этим сложно было поспорить. ши цинсюань опустил плечи и вздохнул. было слишком шумно, чтобы кто-то услышал их разговор, но хэ сюань на всякий случай все-таки огляделся по сторонам. у ши цинсюаня всегда была одна черта, которая жутко раздражала его "друга" — это брезгливость. когда ты живёшь в роскоши, быстро можешь забыть о том, что на свете существуют те, кому повезло меньше, чем тебе. ши цинсюань почти никогда не выполнял никакой работы, и его руки были белы и нежны, как у молодой госпожи, ел он только искусно приготовленные особенные блюда и носил только что-то, достойное его внешности. от всего, что не подходило под это, он обычно воротил нос. в какой-то мере хэ сюаню пришёлся по душе тот факт, что теперь он покупал себе несвежие бобы, чтобы прокормиться. с другой стороны, хэ сюань поймал себя на ужасной, неподходящей ему мысли: ему не хотелось, чтобы тот ещё хоть когда-нибудь их покупал. взгляд его зацепился за лавку одежды, и он кивнул ши цинсюаню, указывая на неё. — если там есть что-то, что тебе приглянется. — так пойдём со мной, посмотришь на меня! — мне нет дела до твоих украшательств. ши цинсюань обиженно насупился, прямо как когда-то давно, когда повелитель земли говорил ему какую-то обидную вещь. — тогда зачем ты вообще со мной пошёл? — чтобы ты не споткнулся и не упал в канаву по дороге. этот их диалог звучал прямо как когда-то давно. как в те времена, которые демон теперь старательно пытался забыть. как в те времена, когда неугомонный повелитель ветра всюду таскал за собой своего уставшего, грубого "друга", доверчиво хлопал глазами, неискренне обижался на него, подходил слишком близко к нему и делился с ним всеми своими глупыми, абсолютно глупыми секретами. как в те времена, в которые хозяин чёрных вод, скрывающийся под личиной небожителя, почему-то шёл на поводу у этого шумного, непоседливого дурака и даже пропитался к нему чем-то вроде... сочувствия. оглядываясь назад, хэ сюань не может сказать точно, в какой момент все пошло не так. оглядываясь назад, он может сказать лишь, что в какой-то момент ему стоило понять, что он обречён. он обречён, его месть обречена. ши цинсюань забрал у него победу, забрал торжество, забрал месть, забрал все, что только можно было забрать. и хэ сюань идёт вслед за ним к лавке с одеждой, и хэ сюань выбирает вместе с ним ханьфу. и хэ сюань отлучается от просмотра примериваемых нарядов только для того, чтобы выбрать заколку в соседней лавке. молодому ученому хэ всегда казалось, что он мало что смыслит в красоте. есть люди, которые чувствуют её и знают, как сделать себя красивее. точный и цепкий разум хэ сюаня всегда ухватывал что-то более жёсткое и фактическое, нежели чувственное. он носил чёрное, потому что все говорили, что чёрный красит мужчину, (со временем что-то более яркое носить вообще расхотелось), собирал волосы так, как собирали их все. он мог замечать красоту в других, но создавать ее самому всегда было тяжело... даже стыдно. сотни сотен дней он провел с несносным богом, который часами крутился у зеркала, перемеривая кучи нарядов. сотни сотен дней он провел с несносным богом, который мог трижды просить слуг переделать его причёску. ши цинсюань всегда выглядел потрясающе. это раздражало. это восхищало. взгляд зацепился за тонкую, изящную заколку, что была украшена зелёными листочками, вырезанными из ракушек. хэ сюань прежде не видел, чтобы ракушки использовали подобным образом... это была, на его взгляд, настоящая диковинка. некоторое время подумав, он все же купил её у приветливого хозяина соседней лавки. — молодая госпожа будет в восторге от вашего подарка! — старательно улыбался он, заворачивая заколку в шелковую ткань.

хэ сюань взглянул на него так, что улыбка тут же сползла с его лица.

ши цинсюань крутился в очередном ханьфу. оно было белым с лазурными элементами, и удивительно напоминало те наряды, которые тот носил раньше, разве что немного попроще. оно было из тёплой ткани — самое то для осенней погоды. оно было расшито серебряными нитями, составляющими мелкие, изящные узоры на краях рукавов и подоле. хэ сюань пошатнулся. образ теперь выглядел слишком знакомым, слишком правильным, слишком привычным, слишком... потребовалось усилие, чтобы остаться на ногах. хромой, с растрепанными волосами, без искорок во взгляде, с печальной улыбкой, с грязью под ногтями и синяками под глазами,

это все ещё был ши цинсюань.

лазурные вставки на ханьфу повторяли цвет его глаз. его кожа, сейчас немного загоревшая, но все ещё прекрасно бледная, гармонировала с белой тканью. — я, пожалуй, возьму вот это, если ты согласен... — сказал он, посмотрев на демона. точно такой же, как раньше. правильный, прекрасный, изящный образ, лёгкий и приятный, словно сотканный из ветра. ши цинсюань будто весь и полностью состоял из ветра. будто сам и был ветром. хозяину чёрных вод всегда было тяжело творить красоту. даже... стыдно. однако сейчас, сглатывая вязкую, противную слюну, он удивительно низким, хриплым голосом произносит: — кое-чего не хватает, — и протягивает ему купленную заколку, — если она тебе нравится. ши цинсюань сначала замирает, несколько раз хлопая глазами. потом губы его подергивает улыбка. потом он смеётся. смеётся так, как всегда смеялся раньше, когда "мин и" сделает какую-то глупость. ши цинсюаню всегда нравились глупости. он находил их милыми. почувствовать себя глупым хэ сюаню несколько унизительно, но сейчас ему совершенно не до этого. тонкая рука без страха забирает заколку, и они соприкасаются кончиками пальцев. ши цинсюань продолжает смеяться, закалывая безделушкой свои мягкие волосы, — хэ сюань точно знает, знает лучше всех, какие они на ощупь, — а потом неловко крутится в своём новом ханьфу, и полы его криво разлетаются, потому что он хромает на одну ногу, и маленькие ракушки блестят в заколке, и крошка драгоценного нефрита в заколке блестит тоже. хэ сюань прекрасно помнит, как невероятно повелитель ветра танцевал. несмотря на его травму, это все ещё очень похоже. он очень похож на себя. сейчас он выглядит почти так, как должен выглядеть. — красота, хэ-сюн! скажи-ка, я выгляжу хорошо? мне кажется, да! спасибо тебе большое! хэ сюань останавливает его, осторожно коснувшись его плеча. весь поражённый, побежденный им, чувствующий себя прибитым к земле, чувствующий себя жалким, неправильным, неправильным, неправильным.... хэ сюань вкладывает в его ладони ракушку с жемчужиной. — можешь покупать все, что тебе понравится. хэ сюань разворачивается и бредет прочь. ноги едва держат его. ши цинсюань удивлённо задерживается, подняв брови, потом хватает его за руку и, склонив голову, спрашивает: — куда ты? хэ сюань вырывает руку из цепкой хватки. хэ сюань не смеет поднять взгляда. чёрные волны беснуются, пляшут свой дикий, первобытный танец, сметая все на своём пути, проглатывая заблудшие корабли и перемалывая человеческие кости. хэ сюань не смеет поднять взгляда. в чёрном, безжизненном, мёртвом сердце болезненно бьётся только одно — только одно, то, что убивает его, режет его на куски, разрывает, не даёт покоя. он боится, что если ещё раз посмотрит на это живое воплощение красоты, его прах рассеется. может, это к лучшему. может, так будет правильно. но хэ сюань слишком труслив. покуда чёрные воды пожирают зубастыми пастями корабли, покуда есть хозяин чёрных вод, покуда есть понятие мести, покуда есть сам хэ сюань, он не может себе этого позволить. грешно. предательски. неправильно. неправильно по отношению к ши цинсюаню. страшное, страшное осознание, с которым никак не смириться. чувство, на которое он не имеет права. чёрные воды ревут, размазывая слезы. хэ сюань уходит прочь, прочь, прочь отсюда. он не имеет на это права. не имеет никакого права. не имеет никакого права. грязно, грязно, эгоистично, предательски, больно, больно, больно, больно. от голода подкашиваются ноги. от голода изо рта капает слюна. слезы бегут по впалым щекам, и дно его моря полнится новыми жемчужинами. он рисует заклинание сокращения тысячи ли и оказывается в своей обители. волны беснуются. волны злятся. волны напуганы. волны в ужасе. четыре урны стоят в полном безмолвии. хэ сюань никогда не имел на это права. не после всего, что он сделал. не после всего, что сделал ши уду. не после того, как они оба превратили жизнь ши цинсюаня в кошмар. это эгоистичное чувство. неправильное. что-то красивое, чистое, светлое и невинное никогда не должно было сталкиваться с тёмным, убийственным и жестоким. хэ сюань растерял свою способность любить правильно. любить нормально. его любовь несла вред. его любовь не должна была быть. он не должен был чувствовать свою любовь. не имел на это права. не после того, как растоптал ши цинсюаня, не после того, как сделал с ним то, что сделал. почему он не умер до сих пор? почему он не умер? он думал, что совершив свою месть, он, наконец, обретёт покой! он думал, что... хэ сюань глотал без разбора водоросли со дна, запихивал в рот песок, пытался заполнить пустоту в желудке хоть чем-то. это было несправедливо. это было неправильно. любовь хэ сюаня была другой. сотканной из черноты и ненависти. сначала сделать больно, потом разжалобиться и приласкать. он не хотел быть таким. он не хотел быть таким. он не хотел быть таким. втаптывать в грязь, высасывая жизнь, чтобы потом посмеяться и прижать к себе. он не хотел быть таким. он не хотел быть таким.

он не хотел.

чёрные воды с ненавистью обрушились на чудовище, которое, сгорбившись, рвало на себе волосы.

чёрные воды топили его, не давая ему выплыть.

чёрные воды всунули ему в руки его собственный прах.

у чудовища чёрных вод, моряки говорят, никогда не было души. чудовище чёрных вод держало ракушку в своих когтистых лапах. одно движение — и жемчужина в ней расколется.

чудовище чёрных вод ненавидело. всегда это была ненависть к кому-то другому, к кому-то ещё.

на самом деле это всегда была ненависть к себе.

чудовище чёрных вод любило. и это было хуже, чем ненавидеть.