и все твои печали под черною водой

just know that if you hide, it doesn't go away

он открывает глаза, вырываясь из тяжёлого сна. голова кружится, и он чувствует голод, голод, голод. в обители нет ничего съестного, кроме оставшегося с прошлого раза мяса, и он заталкивает его в рот; практически не пережевывая, глотает; слюна капает на пол. склонившись над тарелкой, он может только отчаянно пытаться перебить свой ужас сытостью, но у него не получается. он все ещё голоден.

и он все ещё в ужасе.

вина захлестывает его с головой, как огромная ледяная волна. он знает, что что-то не так. он чувствует, что что-то не так. это очень неприятно, и от этого некуда деться. кажется, словно что-то сидит где-то внутри него, и сколько бы он не пытался спрятаться, оно никуда не денется. хэ сюань доедает мясо за несколько укусов, но в мыслях его противной, зудящей пульсацией отзывается лишь одно: цинсюань. страх захлестывает его, и поджилки его трясутся. тело демона напряжено, и с его губ бесшумно слетает одно и то же имя. ши цинсюань. ши цинсюань. это его вина. это из-за него он так себя чувствует. это из-за него ему приснился этот сон. это из-за него он больше не чувствует удовлетворения от своей мести. теперь он помнит только эти наполненные ужасом и болью глаза. море волнуется. море не спит. море повторяет каждым своим движением, каждым всплеском волн это же имя, что повторяет его хозяин. дрожащими пальцами хэ сюань подбирает кисть, макает её в полувысохшие чернила. заклинание сжатия тысячи ли. ему нужно туда сейчас. он знает, что что-то не так. за последнее время он привык совершать самые глупые ошибки. он шагает в магический круг, пока сердце его, мёртвое и холодное, отчаянно выбивает: "ши цин-сю-ань. ши цин-сю-ань." в комнате холодно, здесь настежь открыто окно. и правда: постоялец действительно любит ветер. хэ сюань помнил, что даже в небесной столице, в своём дворце, повелитель ветра всегда открывал окна, чтобы лёгкий ветерок вдыхал в помещение свежесть и приятную прохладу. — мне так лучше спится, — улыбался он, — люблю, когда ветерок. но сейчас здесь было холодно. холодно даже для князя демонов. и ши цинсюань стоял посреди комнаты, опустивший руки, и глаза его были широко раскрыты, и губы его дрожали. он смотрел так, как смотрел тогда. они стояли в полном молчании несколько секунд. он смотрел так, как смотрел тогда. он смотрел так, как смотрел... — нет! — ши цинсюань резко отпрянул, уперевшись спиной в стену, — пожалуйста, я, пожалуйста, мин-сюн... хэ сюань отшатнулся, непонимающе дернувшись. брови его изогнулись в немом вопросе.

затем он понял.

ши цинсюань голосил, опускаясь вниз по стене, закрывая рот руками, чтобы заткнуть себя, но крик все ещё вырывался из его горла. он кричал, кажется, он молил о том, чтобы его оставили в покое, называл его "мин-сюн", но хэ сюань ничего из этого не слышал. он смотрел в его глаза и ничего не мог сделать. смотрел в его глаза и ничего не мог сказать. он не знал, что ему чувствовать. не знал, что должен чувствовать. не было ненависти, не было отвращения. была другая эмоция, бившаяся где-то в глубине его разума, где-то в глубине его сердца. он смотрел в эти глаза и не мог ничего поделать. — пожалуйста, не надо, мой брат и я!... хэ сюань сделал вдох, сделал выдох, хотя ему даже не нужно было дышать. он пытался сказать что-то, но слова застряли в его горле. что здесь можно было сказать? что здесь можно было сделать? плечи его дрогнули, и он, стараясь запихнуть всю свою гордость куда-то подальше, медленно поднял руки, показывая, что он безоружен. накричи. прокляни меня. выгони меня вон. это будет заслуженно. только не смотри так. пожалуйста. но во взгляде светлых глаз не было ни ненависти, ни гнева, ни укора. в них был только страх. дикий, первобытный. только липкий, горячий страх, стекающий вниз слезами, только горький страх. и это было так больно, что все тело хэ сюаня как будто скрутилось. он постарался отдышаться, отходя к противоположной стене. он все ещё продолжал держать руки поднятыми перед собой. он старался двигаться медленно, не сводил взгляд с ши цинсюаня. что-то внутри него, какая-то часть его, возмущённо противилась тому, что он делает, но он продолжал делать это. нет, он должен бояться. он заслужил бояться. он же должен? это ведь справедливо? — ши цинсюань, — тихо произнёс он, стараясь придать своему голосу как можно более тёплое выражение. но звук получился низким и рычащим, и бывший повелитель ветра дернулся, обнимая руками колени. — я... мне жаль, мне жаль, прости! мужчина заметался, и широкие рукава его нижней рубашки взметнулись вверх и опали, как крылья подстреленной птицы. он действительно выглядел как птица сейчас. как белая голубка с подбитыми крыльями. что-то такое чистое и такое обречённое. хэ сюаня выворачивало наизнанку. — ши цинсюань, — повторил он, пытаясь совладать со своим голосом, — у меня нет плохих намерений. ши цинсюань, тише, я принесу тебе воды. лицо бывшего повелителя ветра приобрело более осмысленное выражение. он качнулся несколько раз, совершенно растерянно приоткрыв рот, затем схватился за голову и испустил протяжный вздох. он больше не выглядел настолько напуганным, и теперь, несколько раз моргнув, попытался что-то сказать. он хотел оправдаться. он хотел извиниться. хэ сюань пресёк эти попытки. — ничего. — отрезал он, — ничего не говори. это нормально. но он чувствовал, что ничего на самом деле не было нормально. это все ещё было неправильно. то, что он снова появился в жизни ши цинсюаня — это было неправильно. это было жестоко по отношению к нему. он понимал, как тот, должно быть, боится его, и это было абсолютно оправдано. абсолютно закономерно, а оттого ужасно, ужасно больно. в этой сгорбленной, несчастной, напуганной фигурке, забившейся в угол, было что-то, что заставляло сердце разрываться. он послушно молчал некоторое время, но потом все же выпалил: — прости, прости, мне просто снился сон, и я... — я понял. я понял. я думаю, мне не стоит приходить больше. ему не стоит. ему никогда и не стоило. нужно было дать этой израненной душе жить спокойно, больше никогда не появляясь в его жизни. это было неправильно. это было эгоистично. это было просто мерзко — словно прийти и посмеяться над чужим горем, в котором ты сам и виноват. хэ сюань никогда не жалел о том, что сделал с ши уду. но была одна вещь, о которой он пожалел сразу же после всего, что случилось. это о том, что он навредил ши цинсюаню. где-то в глубине души он всегда знал, что тот ни в чем не виноват. такая же пешка в игре старшего брата, как и хэ сюань. ничего не знал. ни о чем не догадывался. ни в чем не был виновен. и все равно пострадал. он развернулся, чтобы выйти за дверь. он был готов никогда больше не возвращаться сюда, никогда больше не возвращаться к ши цинсюаню. пришло время совершить хотя бы что-то правильное за последнее время. хотя бы что-то, что будет справедливым. даже если ради этого придётся похоронить в себе все оставшиеся в нем чувства. ши цинсюань всегда был вспышкой. красивым, ярким, завораживающим. он забрал все, что есть. он вторгся в его жизнь молниеносно, и так же молниеносно должен был её покинуть. ши цинсюань всегда смеялся так, словно звенит колокольчик. ши цинсюань хмурил брови, когда чего-то не понимал. ши цинсюань танцевал лучше всех на свете.

ши цинсюань был как ветер; ветер был как он.

теперь в поместье чёрных вод всегда будет тихо, ведь с ледяными волнами никогда не будет играть ветерок. может быть, теперь хэ сюань сможет обрести покой, о котором так долго мечтал. может быть, ради того, чтобы хотя бы один из них смог стать счастливым, нужно пожертвовать вторым. хэ сюань уже больше не надеялся на счастье. оно никогда не было для него возможным. он знал, что месть не принесёт счастья. он знал, что ничего не принесёт. он надеялся только на покой. а ши цинсюань ещё мог быть счастливым. для этого просто нужно, чтобы никто и ничто больше не напоминало ему о том, что случилось. он был рождён стать богом, и он обязательно станет им снова. станет своими силами. для этого ему никогда на самом деле не нужна была чужая помощь. просто для того, чтобы он снова обрёл счастье, ему нужно, чтобы в его жизни не было хэ сюаня. это нормально. это закономерно. это то, как должно быть. когда горячая ладонь хватает его запястье, чудовище чёрных вод прикусывает язык и шипит. убери руки. убери руки. не трогай меня. отстань. дай мне уйти. когда он слышит: "останься", он знает, что ни в коем случае не должен. но ноги его прирастают к полу. и над обителью чёрных вод восходит солнце. и нет на небе ни единого облачка. и воды его тихи и покойны. хэ сюань оборачивается, чтобы что-то сказать, чтобы отчаянно вырвать свою руку, но встречается с горячими-горячими руками. они обнимают. они обволакивают. они касаются аккуратно, совсем не так, как раньше. раньше ши цинсюань обнимался так, что ребра трещали. теперь объятия его осторожны и легки. раньше хэ сюаню всегда было противно. раньше он думал: "убери от меня свои грязные руки", но теперь он стоит, как вкопанный, не смея пошевелиться. он не знает, что теперь правильно. он не знает, чем он заслужил это. живот его возмущённо урчит. внутренности завязываются в узел. он стоит, не смея обнять в ответ, и руки ши цинсюаня греют его мертвенно холодное тело. ши цинсюань пахнет свежестью и прохладой. так всегда пахнет ночной ветер. должно быть, в жизни все может быть обманчивым. то, что ты любишь больше всего может оказаться тем, что заслуживает ненависти. то, что ты больше всего ненавидишь, может оказаться тем, что заслуживает любви. хэ сюань не знает, правильно ли то, что он теперь чувствует. хэ сюаню хочется лишь, чтобы эти объятия не заканчивались. если он хочет, чтобы он остался, он останется. даже если это не то, что должно было произойти. даже если это неправильно. хэ сюань стоит как вкопанный. медленно поднимает руки. у него всегда были особенные движения. словно безвольные. словно ленивые. словно совершенно незаинтересованные. кажется, он впервые за последние сто лет касается кого-то с трепетом. любовь, вина, ярость, ненависть, уважение. все это перемешивается. хэ сюань чувствует себя предателем. хэ сюань чувствует, что он пожалеет об этом. хэ сюань чувствует себя загнанным в угол сейчас, когда по неведомой причине, едва касаясь, обнимает в ответ. моряки говорят, у твари, что хозяйничает в чёрных водах, есть любовь. бедная невольница, которая давно потеряла себя. бедная невольница, что потеряла свою душу, полюбив обманчивое чудовище. моряки говорят, теперь она, словно зачарованная, ходит к нему, твердит ему о любви, а он питается её кровью. хозяин чёрных вод жесток. он забирает не только жизни. ещё и сердца. хэ сюань стоит как вкопанный, лишь ладони его осторожно перебирают чужие кудри. хэ сюань знаком с этими дурацкими сказками у моряков, и ему решительно нет до них дела. хэ сюань стоит как вкопанный. любовь и вина стекает из золота его глаз. хэ сюань стоит как вкопанный. слезы его как жемчужины.