и все твои печали под черною водой

это казалось ложью. что-то, что никаким образом нельзя было понять. что-то, что казалось невозможным. это было похоже на злую шутку, и хэ сюань чувствовал, как ярость захлестывает его, словно огромная волна. это просто не могло быть правдой, это было похоже на какую-то игру, на месть, на желание уколоть, сделать больнее. хэ сюань проклинал небеса за то, что это был именно он. всегда он. всегда он. почему именно он? почему, черт возьми, именно он? почему он потерял все? почему он отомстил? почему он связался с тем, кто забрал у него все? почему теперь он чувствует к нему... так много всего? так много живых, настоящих, а оттого ужасно болезненных, чувств. его разум больше не может заменить это всё на что-то физическое. его разум не справляется с этой силой. хэ сюань уже и забыл, насколько это бывает больно. почему это всегда был он?! мир никогда не был справедлив. он даже не пытался быть справедливым. хэ сюань жил, как обычный человек. хэ сюань любил и был любимым, как обычный человек. он никогда не хотел большего. его мечты и амбиции никогда не заходили дальше смертного предела. вознестись — славно, если он достоин. прожить обычную человеческую жизнь — тоже хорошо, главное, добиться успеха в своём деле. главное — близкие рядом с ним. главное — принести миру пользу. стать кем-то, а не остаться посредственностью. хэ сюань был амбициозен, но не честолюбив. хэ сюань упорно трудился. хэ сюань учился всю свою жизнь. хэ сюань любил. хэ сюаня любили.

и всё это так быстро исчезло.

хэ сюань родился снова из ненависти и желания восстановить справедливость. ненависть — как оказалось, лучшая мотивация. взращенный на ненависти, хэ сюань прошёл через печь. ничего больше не имело значения. только справедливость. только месть. только бы они узнали, каково это. хэ сюань запер свое сердце и душу в ракушку, запер в неё всю свою доброту, расстался со всеми своими амбициями. сжигая свое смертное тело, хэ сюань сжёг и все человеческое, что было в нём. хэ сюань спрятал ракушку на самом дне мёртвого моря. вся его боль, всё его желание принести пользу, всё его горе, все стремления, мечты и цели — все они сгорели и превратились в прах. все они были замаскированы под маленькую черную жемчужину. все они больше никогда не отзывались в его сердце. хэ сюань вывел для себя одно правило: ничего теперь нельзя чувствовать. голод, тошнота и злость. больше ничего. никогда. больше возможность чувствовать ему никогда не пригодится. хэ сюань мог бы гордиться собой, если бы ему было не все равно: он следовал этому правилу очень и очень долго. единственное, что пробуждало в нем чувства — это тот, кого он должен был ненавидеть больше всего на свете. хэ сюань ненавидел. и вместе с тем проникался уважением. жалостью. привязанностью. повелитель ветров напивался, движения его становились неуравновешенными, резкими, язык развязывался. — мин-сюн, я скучал по тебе, — и его руки крепко обнимали за шею. это всегда было противно. но когда он этого не делал, хэ сюань чувствовал злость. он чувствовал себя покинутым. повелитель ветра перебирал с алкоголем и начинал признаваться в любви каждому, кто находился в поле его видимости. жестокая тварь, как ты мог? — мин-сюн, я так тебя люблю! — восклицал он, чмокая его в щеку, а затем отвлекался, отлипал и переключался на кого-нибудь случайного, — и тебя я тоже безумно люблю! десятки признаний в любви. ни одно из них ничего не стоило. бессердечная глупая дрянь, прекращай играть со мной. повелитель ветра попадал в очередную передрягу, и хэ сюань вытаскивал его из неё. так, кажется, должны вести себя друзья. он должен был выглядеть его другом. — мин-сюн, ты мой лучший друг! — улыбался бог. а потом приходил его братец, отчитывал его, обращался с ним, как с балластом. называл его "позорище". называл его "убогий". и повелитель ветра говорил ему: — ты самый лучший брат! самый глупый и узколобый дурак на свете. хотя бы раз в жизни посмотри правде в глаза. хотя бы раз в жизни выбери меня, а не его. но ничто из этого не ранило так сильно, как фраза: "но я все ещё люблю своего друга". это было неправильно. это было неправильно. не после всего. не после того, что случилось. ши цинсюань был невыносимым. хэ сюань хотел разорвать его. хотел оторвать ему голову. хотел задушить его. хотел уничтожить его, уничтожить, хотел уничтожить всех, кто когда-либо его знал и помнил о нем, чтобы в мире больше не было никого, кто мог бы о нем напомнить. почему это всегда он? почему хэ сюань не может просто получить покой? неужели он не заслужил его после всего, что перенёс? — я никогда не был твоим другом, — холодно отрезал он. ши цинсюань выдержал его взгляд. может быть, он и правда не боялся его больше. что, в действительности, хэ сюань мог сделать ему сейчас? убить его? ши цинсюань видел вещи страшнее смерти. он больше не был таким ужасно слабым, каким представлялся раньше. или, может, никогда на самом деле не был? к чему бояться того, что уже сделало с тобой все, что захотело? хэ сюань знал этот взгляд. он видел его каждый раз, когда смотрел в зеркало. — может, это я никогда не был для тебя, но для меня ты был, — миролюбиво протянул он, и хэ сюань совершил усилие, чтобы не кинуться на него и не свернуть ему шею, — теперь гораздо серьёзнее, чем раньше. потому что тебя зовут... хэ сюань. тебя всегда так звали. — кто дал тебе право называть моё имя? — но ведь люди и должны называть друг друга по имени! — он посмеялся, но выглядел сейчас абсолютно загнанно. хэ сюань помолчал. он просто развернулся, оказавшись спиной к ши цинсюаню, и побрел прочь. ши цинсюань высунулся из пещеры, он был медленным даже со своей палкой. он ринулся вперёд, и нога его подогнулась. однако он удержал равновесие, схватив хэ сюаня за рукав. ярость пронзила грудь. хэ сюань резко обернулся, водяной поток был готов сорваться с кончиков его пальцев. он замер, перевёл дух, уставился на юношу золотом своих глаз. — пожалуйста, — и в глазах ши цинсюаня застыли слезы. ещё совсем незаметные, но уже очень хорошо различимые в его голосе, — давай мы поговорим. — о чем нам говорить? — о чем угодно. о чем бы ты хотел? — я не хочу разговаривать с тобой. — но это ты предложил нам встретиться. это ты пришёл в тот раз. это ты нашёл меня. хэ сюань смотрел в светлые глаза, в уголках которых собралась влага, и где-то там чёрные воды медленно покидали его полуразрушенный замок. уходили восвояси. успокаивались. наводили порядок после себя. — это была моя ошибка, — сказал он, — мне стало жаль смертного, одинокого и бездомного калеку, и я принёс ему жемчужину, чтобы он смог прожить на неё. лицо ши цинсюаня просияло. он осторожно отстранился, и когда рука хэ сюаня, до этого придерживаемая им, упала безвольной плетью, он дернулся и сжался. инстинктивный страх читался в его глазах, и хэ сюань отступил от него подальше. он был слишком близко. это было очевидно, что ши цинсюаню будет нехорошо от этого. ярость снова закипала в его сердце. — какого черта ты пытаешься оставить меня рядом с собой, если тебе самому плохо от этого? хэ сюань чувствовал себя абсолютно жалким. глупым. жестоким. ши цинсюань всегда верил ему. всегда был беззащитен перед ним. хэ сюань знал, что на самом деле он никогда не был ни в чем виноват. признавать это было больнее всего на свете. он всегда знал это. всегда понимал. и все равно уничтожил его. разрушил его. он давал столько шансов, заведомо зная, что ши цинсюань ими не воспользуется. он пытался оправдать себя, что давал ему возможность, но на самом деле он знал, что никакой возможности никогда не было. никакого шанса. ши цинсюань любил своего брата. что можно было сделать против этой любви? можно ли было осудить его за нее? здесь никогда не было ничего, кроме любви. — пожалуйста, — голос ши цинсюаня был мягок и тих, — давай иногда будем видеться. как раньше. я знаю, что ты не сможешь простить меня... нет. просто твоей вины никогда не было. это ты не должен никогда меня прощать. хэ сюань долго молчал. молчал так долго, что ши цинсюань успел уронить наземь несколько слезинок. он вперился взглядом в белое лицо бывшего повелителя ветра, смотря на него не мигая, и тот смотрел на него в ответ. сжавшийся, напуганный, с поднятыми плечами и сузившимися зрачками. опирающийся на трость. и такой прямой и гордый. такой красивый и статный.

он был создан для того, чтобы стать богом.

— и ты хочешь, чтобы я каждый раз приходил к тебе в эту пещеру? пока не обзаведёшься домом, я не буду приходить к тебе. о боги, о небеса, почему это всегда был он? и почему он снова совершал такую непростительную, предательскую ошибку? ши цинсюань едва ли не подпрыгнул, захлопал в ладоши и захихикал. он делал так раньше, но теперь был совсем другим. искра во взгляде, та живительная, дикая искра по-прежнему отсутствовала. хэ сюань почувствовал, как желудок его скручивает от голода. снова этот голод.

и не было ему конца.

ши цинсюань улыбался так, как улыбался раньше. улыбался так, как когда был пьян. улыбался так, как когда уж слишком перебирал с алкоголем. улыбался так, как улыбался своему брату. ши цинсюаня нельзя было изменить, сколько не пытайся. хэ сюань был ничем перед ним. перед этой улыбкой. перед этой улыбкой человека, который потерял все и не сломался. он был сильнее. хэ сюань сошёл с ума и пролил много крови. ши цинсюань — стоял здесь, опираясь на трость, совершенствовался в пещере, прощал врагов и улыбался. признавать собственную слабость было так тяжело. — это такое мотивационное напутствие, правильно? — плевать, называй, как хочешь. — тогда я позову тебя, как только куплю себе жилище. — и это может случиться раньше, если ты просто используешь то, что я дал тебе, а не будешь усложнять себе жизнь. ши цинсюань гордо выпрямился, ноздри его раздулись, он самодовольно кашлянул. — вообще-то я и сам почти накопил. твою жемчужину я хочу оставить себе. зачем мне продавать такую красоту? он был невыносимым. иногда, ещё будучи под личиной мин и, хэ сюань постоянно ловил себя на мысли, что повелителя ветра хочется ударить. он смотрел на него сейчас, но больше не чувствовал к нему такой ненависти. потому что он был светел, добр и невинен. потому что то, что произошло, никогда не зависело от него. хэ сюань столько времени мучил невинную душу. прямо как ши уду. когда-то ненависть его была так сильна, что отравила целое море. его обитель была построена из его ненависти. из его слез. из его страданий. из его сожалений. единственное место, где он мог быть собой, а не кем-то ещё. морское чудовище знало, каково это, когда то, что принадлежит тебе, у тебя забирают. обителью чёрных вод он дорожил. он охранял её так сильно, как никто никогда ничего не охранял. морское чудовище чувствовало, как дрожат стены его замка. оно прекрасно знало, что чем больше ши цинсюань фигурирует в его жизни, тем нестабильнее становится чёрная вода. тогда почему он не чувствовал сейчас сожалений? ши цинсюань отказывался от помощи, так напоминая хэ сюаню себя. он больше не знал, что должен к нему испытывать. он был в растерянности, и он был ужасно голоден. но чёрные воды были покойны. но чёрные воды тихими волнами шептали: "сюань, сюань, сюань". и их хозяин проронил такое же тихое:

— ши цинсюань, мне очень жаль.