Змеи просто так не кусаются

Временные трудности. Так он говорил. Когда Дрим впервые проснулся в тюремной камере, он думал, что это пустяк. Нет в мире места, откуда он не нашёл бы выхода. Гнев в те дни стал почти перманентным. Он злился на Томми, на Сэма, на самого себя. И эта злость так сильно поглощала его мысли, что не оставалось места ни для чего другого. Дрим даже не думал о том, как будет выбираться — существование лазейки казалось почти очевидным. Только на третий день ему удалось привести собственное сознание в порядок. Дрим очнулся и поначалу даже не понял, где он находится. В новинку было просыпаться не в своей теплой постели, а здесь, на твердой, словно бетон, койке. Сразу же стало тоскливо и совсем немного страшно. Он встал, умылся, сделал несколько физических упражнений — так, из привычки. В тот момент Тейкен впервые задумался — придет ли кто-нибудь навестить его? То есть, кто-то, конечно же, должен? Дрим не сомневался, что скоро Томми придет позлорадствовать, а Сапнап или Джордж захотят просто поговорить. Убедиться, что он жив, как минимум. Больше всего хотелось увидеть Панза, но Дрим знал, что тот не придет — по заранее оговоренному плану (который, к сожалению, не предполагал никакого тюремного заключения) он не должен был привлекать к себе внимания некоторое время. Дрим настолько привык к обществу наемника, что теперь впервые за долгое время почувствовал потребность в разговоре с кем-то. Пустые записные книжки на столе вызывали только отвращение; Тейкен не хотел начинать выплескивать мысли на бумагу. Будто это доказало бы безнадежность его положения. Это пугало. Он свернулся калачиком на кровати, обнимая себя руками. Раньше Дрим часто задавался вопросом: можно ли умереть от опустошающего одиночества, которое он порой чувствовал? Через несколько минут Тейкен все же заставил себя встать. Лежа в постели и хандря, он ничего не добьется. В тот день дали о себе знать первые тревожные звоночки. Дрим обошел всю камеру по периметру по меньшей мере сорок раз. Он искал все: любую трещинку, любую недоработку, словом, что угодно, что могло бы дать хотя бы намек на способ побега. Затем он оглядел каждый метр плачущего и обычного обсидиана, проверяя, нет ли варианта сделать портал в ад, если кто-то из будущих посетителей пронесет для него зажигалку. Но ничего не было. Ни одного изъяна — камера была совершенной. Сэм потрудился на славу. Однако Дрим не собирался отчаиваться. Всегда есть вариант с Техноблейдом, за которым висел должок — думал он. Даже если на первый взгляд выхода нет, это было только началом. Первое время у него действительно получалось убеждать себя в этом. Но неважно, какую ложь он шептал себе под нос. Правда заключалась в том, что Дрим совершенно не знал, как добиться большего. А дни шли, но никто так и не приходил. Даже Томми, которого он ожидал увидеть в первую же неделю. Неделя сменилась месяцем — Иннита не было видно. Дрим сам не заметил, в какой момент по утрам стал думать что-то в духе: «Готов поспорить, сегодня точно кто-то заявится» И это звучало так самоуверенно, так обнадеживающе. Но после целого месяца немого ожидания, надежда сменилась обреченностью. Сырая картошка уже приелась. Это было самым настоящим унижением. Дрим не мог вспомнить: это он наказал Сэму такой рацион для заключенных, или тот сам решил сделать тюрьму настолько невыносимой? Самого Сэма, к слову, Дрим так и не видел со дня своего заключения. Решил бы, что про него забыли, но еда, чистая одежда и туалетные принадлежности продолжали поступать через специально подведенный для этого туннель под потолком. Поначалу Тейкен пробовал всеми силами привлечь внимание надзирателя: скидывал вещи в лаву, тарабанил по решеткам… Через несколько минут на пол падали новые вещи, и сколько бы раз Дрим не повторял все это, Сэм так и не приходил. «Не стоит недооценивать отчаяние» — однажды сказал ему Панз. Кажется, Тейкен впервые всерьез задумался над этими словами, когда первый гость появился на пороге. Квакити выглядел зловеще. Лава освещала его со спины, из-за чего тени придавали его лицу какой-то пугающий, даже мистический вид. — Не ожидал увидеть здесь тебя, Большой Кью, — голос Дрима звучал напыщенно. — Забавно. Я могу сказать тебе то же самое, — тут же ответил Квакити. — Как поживаешь? Он критично оглядел помещение. На лице угадывалось нескрываемое отвращение. — Впрочем, можешь не отвечать, — продолжил мексиканец. — Ты и сам понимаешь, что мне насрать. Дрим усмехнулся. — Спасибо за честность. Ненадолго воцарилась тишина. Тейкен ждал, когда Квакити раскроет истинный мотив своего визита. — В общем, — лукаво начал он. — Мне нужна книга возрождения. Квакити смотрел прямо ему в глаза и выглядел до того самоуверенно, что Дрим не сдержал смеха. — Поздравляю, Большой Кью, — оскалился он. — И что мне делать с этой информацией? Мексиканец усмехнулся и вздохнул. Дрим не понимал, откуда в нем столько пафоса. — Эх, Мечтатель, ты не понял, — пробормотал он. — Мне нужна книга возрождения. И в тот же момент Квакити достал из-за спины топор. — Ситуация проясняется? — улыбнулся он. — Это нарушение правил. Сэм убьет тебя за это, — равнодушно ответил Дрим. — Да неужели? Ты правда так думаешь? Думаешь, что кому-то есть дело до тебя? Да все будут рады, когда узнают, что тебя наконец прибили. — Убьешь меня — потеряешь все знания о книге. Квакити усмехнулся и подошёл ближе. — Тут ты прав. Вот только что мешает мне, ну, к примеру, превратить твою жизнь здесь в персональный ад, мм? Он замахнулся, чтобы дать Тейкену пощечину, но тот перехвалил его руку и притянул к себе, смотря прямо в глаза исподлобья. — Ты забываешься, Большой Кью. Кем ты себя возомнил? Угрожаешь мне? Это нелепо. Иди домой, занимайся своей ничтожной жизнью и не лезь в дела взрослых. Ты не готов к последствиям. Его голос был пропитан холодом, а взгляд, казалось, пожирал изнутри. Рука, вцепившаяся в предплечье, держала так крепко, что у самого Дрима побелели костяшки пальцев. Квакити выглядел испуганным — этого Тейкен и добивался. Но стоило ему только решить, что он справился, как мексиканец начал смеяться. — Боже, Дрим, ты… ты такой… Кем ТЫ себя возомнил? Тейкен даже не успел нахмуриться — Квакити врезал ему по лицу плоской стороной топора. Дрим тут же ударил в ответ. Несмотря на то, что он сильно превосходил Квакити в технике боя, тот обладал более весомым козырем. Вскоре Тейкен был прижат к стене с острием у глотки. — Дрим, я собираюсь превратить каждый твой день в самый настоящий ад. Как ты там сказал Томми? — Квакити поджал губы, будто пытаясь вспомнить точную цитату. — Ты будешь умолять перерезать тебе глотку, чтобы избавиться от страданий. Он развернулся на каблуке и сделал пару шагов в сторону решеток. — И выход будет только один — сказать мне, где сраная книжка.

***

Дрим старался. Дрим правда старался. После каждого визита Квакити он сплевывал кровь и вставал. Было бы просто стыдно перед самим собой не делать этого. Одиночество вспороло грудь, голыми руками вырвало сердце. Счет времени потерялся. Жизнь превратилась в калейдоскоп боли. Бессилье выкрутило суставы, сломало кости, не оставив после себя ни намека на хороший исход. Дрим не был готов остаться наедине со всем этим. Он пытался держать себя в форме — ментальной и физической. Делал упражнения. Отжимался, имитировал фехтование. Мысленно повторял рецепты зелий. Вспоминал цитаты из прочитанных много лет назад книг. Даже детские стишки. Занимался вычитанием простых чисел от тысячи с последующим увеличением каждого числа в два раза. Это помогало ему отвлечься. Постоянный счет. Дисциплина и тренировки. Когда его руки и ноги превращались в желе, Дрим забивался в угол и проваливался в сон без последующих мыслей. Но чем чаще приходил Квакити, тем хуже ему становилось. В один из дней Дрим не смог сделать свою привычную тренировку. Он не смог даже встать. Иной раз он рассматривал свои руки, не в силах перестать пытаться оттереть с них несуществующую кровь. Дрим чувствовал на себе пленку. Липкую. Она мешала дышать. Возможно, ему стоило умереть в тот день. Дрим всегда вставал, когда слышал, что Квакити идет. Стоял перед решетками и смотрел на него с наигранной гордостью. С ничем не оправданным бесстрашием. На сей раз он остался в постели. — Утречка, — вяло сказал Квакити, делая два шага от решеток. — Ты сегодня без настроения, Мечтатель? Дрим промолчал. Даже глаз не открыл. Мексиканец подошел ближе, нависая над Тейкеном. — Мертвым решил прикинуться? — в голосе угадывалась насмешка. — Пошел ты… — пробормотал Дрим на грани слышимости. Квакити замер на мгновение, а затем резким движением скинул Тейкена с постели и прижал к полу ботинком. — Повтори, — сказал-отрезал он. И Дрим, хоть и знал, чем это закончится, не смог сдержать запальчивости собственного характера. — Я сказал, — медленно, проговаривая каждую букву, начал он, — Пошел ты нахер. И тут же пожалел об этом. Квакити бил без разбору. По ребрам, лицу, ногам… И Дрим пугался своим мыслям в такие моменты. Он был… рад. Поначалу мексиканец был более изобретательным в этом деле. Использовал скальпель, ножницы, плеть, даже однажды оставил ему ожог с помощью заранее принесенного факела. Но теперь в ход шли только удары кулаками и пинки. А боль все та же. — Давай научим тебя хорошим манерам, — лукаво начал Квакити. — Как насчет «сэр»? Сжав кулаки, Дрим нашел в себе силы рассмеяться. — Как насчет пошел нахер? — просипел он. И снова получил несколько сильных пинков в челюсть. Квакити ненадолго остановился, тяжело дыша, а потом начал бить так быстро, что Тейкен не успевал считать удары. Лицо уже превратилось в нечто кровавое, а на теле стали открываться незажившие после прошлых визитов глубокие раны. Когда Квакити остановился, и Дрим начал приходить в сознание, он обнаружил себя в луже из собственной крови. — Что теперь скажешь? — тихо протянул парень. — Тебе нужно произнести всего одно слово, чтобы я ушел. Давай, Мечтатель, это не так сложно. Дрим поджал губы и зажмурил глаза, будто думая, что так боль станет незаметней. И вдруг Квакити сел на корточки рядом с ним, схватил его за ворот рубашки и вжал лицом в пол. — Хочешь попробовать собственную кровь на вкус? — сказал он. — Может быть, это сделает тебя более разговорчивым. Тейкен правда не думал, что Квакити ждет, будто он действительно сделает это. Дрим молчал и не шевелился. — Давай же, — уже серьезнее сказал Квакити. — Слижи это. Значит, он не шутил. Дрим резко вдохнул и тут же пожалел об этом. Сильный запах крови тут же вызвал рвотный рефлекс. Из последних сил он подскочил на ноги и добежал до туалета. Его вывернуло желчью, и этот вкус на языке только ухудшил состояние. Упираясь руками о стульчак, он думал, что никогда еще не чувствовал себя настолько отвратительно. Кончики отросших волос были перемазаны кровью и желчью. Дрим чувствовал себя грязным и жалким. — Ну нет уж, — прорычал Квакити, напоминая о себе. Он схватил его за волосы, со всей силы впечатал в стену, а затем, ни мгновения не мешкая, окунул с головой в унитаз, задерживая там на некоторое время. Дрим схватил его за предплечья, пытаясь вырваться. Квакити с поистине садистским удовольствием наблюдал за тем, как тот бьется в панике. Наконец он скучающе вздохнул и поднял его, давая мученику отдышаться. — Как думаешь, есть ли в этом мире что-то более жалкое, чем ты? — с улыбкой спросил он. И тогда Дрим впервые поступился собственной гордостью. — Н-нет… — услышав неодобрительное цоканье, он добавил: — Нет, сэр. Квакити рассмеялся. Он явно был доволен собой. — Вот и я так думаю. Он отпустил его. Дрим упал на пол в лужу из собственной крови и рвоты и лежал, словно сломанная кукла. Квакити позволил себе потратить несколько секунд на то, чтобы оценить свою работу. Напоследок он пнул его в челюсть и, наконец, ушел. По всему телу прокатилась болезненная дрожь, пронзая каждый уголок его тела. Горло пережало спазмом, и Дрим не мог даже вздохнуть. Каждое движение отдавалось болью и слабостью. Он не знал, как много времени прошло, но в какой-то момент кровь, в которой он лежал, остыла и стала отдавать противным, пронизывающим, парализующим холодом. Перед глазами все еще мелькали черные круги. На лбу испарина, все тело сотрясала нервная дрожь. Дрим не знал, что можно испытывать настолько сильное отвращение к собственному существу. Он раньше даже представить себе не мог, что у отчаяния есть точка невозврата. Черта, которую можно перейти всего раз, а в следующий момент тебя попросту заполнит водой и утащит ко дну, как чугунный чайник. Хотелось плакать. На то, чтобы встать, сил не хватало. Дрим попытался, но тут же упал обратно наземь. Опираясь руками о пол, он пополз к душевой кабине. Сил не было даже злиться на самого себя за эту слабость. Тейкен потянулся к крану и с ужасом обнаружил, что его рука по самый локоть перепачкана кровью. Холодная вода заставила поежиться. Он даже не попытался оттереть с себя всю эту грязь. Просто сидел, зажав в руках кусочек мыла, и не находил в себе сил шелохнуться. В мокром обсидиане он вдруг разглядел собственное отражение. На него смотрело изможденное, абсолютно белое лицо с резкой складкой меж бровей, с тенями, залегшими у опущенных уголков губ и с совершенно жуткими мешками под глазами отвратительно сине-желтого болезненного цвета. Он встал, опираясь обеими руками о стенки и критически оглядел свое худое, с ярко выделяющимися косточками, тело. Ребра выпирали так, что казалось, будто кожа натянута непосредственно на них и никакой прослойки нет. Есть в этом определенный шарм — когда самочувствие совпадает с отражением. И тогда Дрим позволил себе быть честным. Он разрыдался, снова опускаясь на колени. И так и сидел, обхватив себя руками, точно убаюкивая. И плакал, пока в голове не стало пусто. Это было началом конца.