Душниловка

      Разговаривать с самим собой не только не стыдно, да еще и необходимо, на мой взгляд. В этом я всегда был уверен на миллиард процентов. Беседовать, задавать вопросы, буквально брать интервью у самого себя — чем не идеальный способ самопознания? Да и полезно это, особенно в каких-то непредвиденных ситуациях. К примеру, я считаю, что спрашивать у самого себя «а не хуйню ли я сейчас делаю?» или «в какую ебалу я опять ввязался?» вообще надо ежедневно. На данный момент я задавал себе именно эти вопросы, но пока ответов на них у меня не было абсолютно никаких.       Я проснулся минуты три назад, и все это время своего бодрствования только и делал, что ахуевал. Лежа на животе, почти лицом в подушку, пошевелиться мне удавалось проблематично, но я уже чувствовал, как голова раскалывается, а все тело разрезает какая-то тупая, сильная и ранее мне не знакомая боль. Длинные волосы падали на лицо, и я не мог найти в себе сил банально отбросить их назад. Даже дышится почему-то сложнее — кажется, что от этого каждая клеточка моего организма разрывается от боли все сильнее. Но, если быть до конца честным, все это кажется каким-то несущественным в сравнении с ощущением чьей-то крепкой широкой ладони, по-хозяйски покоящейся на моей заднице. Ерзаю на месте нервно — чужая рука не исчезает, а будто только крепче сжимает пальцами мою кожу.       В попытках прикинуть, что же делать, упираю испуганный взгляд в незашторенное окно — на улице только рассветало, это понятно по персиковому кусочку закатной полоски на насыщенно-синем мартовском небе, которое я мог увидеть через мутное оконное стекло. Ветки старой липы все так же барабанили по стеклу, аккомпанируя шороху весеннего ветра и по-утреннему ленивому уличному шуму. На лестничной клетке привычно гудел своими тросами лифт, медленно опуская на первый этаж местных жильцов, спешащих на работу. Все было давно знакомым до каждой мелкой детали, кроме ситуации, в которой я сейчас пребывал. Нет, за свою, пусть и недлинную, но достаточно насыщенную на события жизнь со мной ни разу подобного не случалось. Я работал продавцом в секс-шопе, состоял в отношениях, продлившихся всего тридцать восемь часов, систематически пиздил из магазина. Я даже со Шнайдером сосался по пьяни на спор. Но, честно признаться, я ни разу не просыпался с незнакомым человеком, судя по массивной руке, мужчиной, в одной кровати с больными головой и поясницей. Ситуация сюрреализм.       Не в силах сдержать собственные эмоции, снова беспокойно ерзаю, пытаясь придумать, что же делать с подобным положением дел. Скинуть с себя чужую руку тоже не получается — она опять только крепче сжимается. Выдыхаю недовольно, решаясь, все-таки, выбраться из-под ладони менее деликатно, как вдруг слева раздается грозный, хрипловатый ото сна голос:       — Перестань так делать, а то у меня опять встанет.       Резко приподнимаюсь на локтях, поворачиваясь к источнику звука. Организм, не подготовленный к таким движениям, почти выключается, и у меня вдруг темнеет в глазах. Пытаюсь проморгаться, и по мере того, как взгляд проясняется, передо мной все отчетливее рисуется образ моего ночного спутника. Тот самый вчерашний незнакомец — светлые волосы, зеленые глаза, серебряная серьга в ухе и нагловатая улыбка на тонких губах. Смотрит на меня с вызовом и легким налетом прежней пьяной похоти — странно, неужели за ночь не протрезвел? Осматриваю его бегло и замечаю несколько синеющих пятен на шее, которые, очевидно, я и оставил. Снова ерзаю, хмуро отводя взгляд.       — Ну я же просил так не делать, — повторяет парень чуть серьезнее и легонько похлопывает меня ладонью по ягодице.       Меня всего будто кипятком обжигает, и я вскакиваю с места, игнорируя всю боль, которая вспышками пульсирует по всему телу. Поднявшись на ноги, я хватаю с пола старый вязаный плед, укутываясь в него целиком и пряча свою наготу. Незнакомец за моей спиной как-то мягко и даже ласково посмеивается, от чего еще больше не по себе становится. Отойдя к окну, на максимальное расстояние от кровати, я на пятках разворачиваюсь обратно и заглядываю парню прямо в глаза. В отличие от меня, выбираться из-под одеяла он не спешит — удобно развалившись в моей кровати и раскинув руки в стороны, незнакомец неотрывно следит за мной и как-то странно улыбается. Помолчав пару мгновений, он тихо и неожиданно проговаривает:       — А ты милый.       Трясу больной головой, выкидывая это непривычное «милый», и наконец-то подаю голос:       — Что ты тут делаешь?       — Ты сам меня привел, — посмеивается, перекатываясь на бок и укладывая голову на сгиб руки, — Забыл что ли?       Ну да, странный вопрос — я отчетливо помню, как тащил его сюда сам, лично, и меня никто не заставлял. Цели мои тоже были очевидны, но это меня ни капли не успокаивало. Я, конечно, не ханжа, но и не каждый день, все-таки, с мужиками ночую. Технически, конечно, ежедневно — Тилль же прямо за стенкой почти каждую ночь храпит, но все же. Не думал я, что все настолько запущено.       — Не забыл, — отвечаю, отворачиваясь в сторону.       — Ну, и что прячешься тогда, красавица? — это странное вчерашнее прозвище вдруг режет по ушам, и я вздрагиваю, когда слышу его из уст незнакомца, — Мне показалось, тебе все понравилось.       Вскидываю голову, упирая в него свой дикий взгляд. Вдруг его наглость стала подбешивать, хотя вчера она нехило так заводила. Я смотрел на него и чувствовал, как злюсь, хотя и сам не знаю, на что. Мне не нравилось то, что он так самоуверен даже сейчас; то, что я до сих пор не знаю его имени; и, на худой конец, то, что он все еще кажется мне привлекательным, хотя я абсолютно точно протрезвел. Кашлянув, чтобы сделать голос пожелезнее, проговариваю:       — Я думаю, тебе пора.       Не знаю, к какой его реакции себя готовить, поэтому просто замираю на месте, готовый к любым последствиям. Но даже в этой ситуации он поступает не так, как я мог от него ожидать — весело хмыкнув, он отбрасывает одеяло и бодро вскакивает на ноги.       — В душ хоть пустишь? — интересуется насмешливо. В ответ киваю коротко, и он снова произносит, хитро прищурившись: — А проводить не хочешь?       — Не потеряешься, — выплевываю, сильнее кутаясь в плед.       Парень пожимает плечами беспечно и поворачивается к двери, спеша на выход. Отвожу взгляд, смутившись — слишком уж долго и пристально пялюсь на голого мужика, расхаживающего по моей квартире. А вот он, видимо, свою наготу совершенно не замечает, даже не стыдится ни капли. Распахнув дверь, он резво выходит из комнаты, хитро подмигнув мне напоследок.       Стоит двери за ним закрыться, я расслабляюсь и скидываю с себя наконец этот колючий плед. Подцепив с пола собственные джинсы, натягиваю их прямо на голое тело. В голове как-то слишком много мыслей, и далеко не все они понятны мне до конца. Что вчера со мной произошло? Очевидно, что вчера мной, скорее, чудовищное содержание джина в крови повелевало, но как я вообще согласился на это все? Конечно, любая, до каждой мелочи выверенная система, иногда сбои дает, я это знаю. И вот, даже мой алгоритм, который я годами настраивал, вдруг проебался, а я совершенно не готов к таким последствиям. Сходил, блять, развеяться. Не знаю, реагировал бы я проще, если не пил вчера — скорее всего, нет, в любом случае я бы бесился. Только вот мое негодование меня к решению проблемы никак не приближает. А жаль. Не знаю, как собираюсь ее решать, все уже сделано. Я бы даже сказал, все уже выебаны, и ничего тут не исправишь.       Наверное, это еще сильнее и бесило. Я чувствовал себя, как обычно — нет, конечно, голова все еще трещала, мышцы ныли, поясницу тянуло, горло стягивало от боли и сухости. Я имею в виду то, что мой организм не воспринимал произошедшее, как какую-то угрозу, хотя в мозгу уже сирена верещала. Мне не хотелось выпрыгнуть из кожи, отмыть себя под кипятком с хлоркой, сходить на сеанс гипноза, чтобы мне вчерашний день из памяти стерли. Я бы с превеликим отменил все, что творилось здесь вчера, если бы мог, но не потому, что мне не понравилось. Этот незнакомец был нехарактерно для своего наглого поведения чутким, поэтому эта ночь — точно не худшая в моей жизни. Мне бы хотелось, чтобы это не происходило потому, что это событие сделало огромную дыру в моем выверенном распорядке. Почему-то казалось, что как раньше теперь ничего не будет, хотя так хотелось вернуться обратно в свою унылую, но комфортную рутину.       — Полотенчика не найдется?       Поворачиваюсь к источнику звука и вижу незнакомца — все еще голый, он застыл в дверях и ехидно улыбался. Кожа блестела от влаги, с кончиков волос капала вода, а прямо под ним на полу разрасталась лужа. Видимо, вылез из душа и пошел сюда, не вытираясь — это понятно по мокрым следам от его ступней на паркете. Хмурюсь, пытаясь не смотреть в его сторону, и торопливо вынимаю из шкафа первое попавшееся полотенце и швыряю через всю комнату прямо ему в лицо. Еле держусь, чтобы не обматерить его вслух — ну, мог же чем-то первым попавшимся вытереться, но решил лишний раз о себе напомнить и заодно наводнение устроить, сука такая. Стараясь игнорировать его насмешливый взгляд, выбегаю из комнаты и спешу в ванную. Надо вытереть весь этот пиздец с пола, пока паркет не разбух.       — Ты не один живешь? — раздается мне вдогонку настороженное.       Удивительно, как тряпка, которую я только что кинул на пол, не пробила перекрытия и не приземлилась посреди квартиры наших соседей снизу. Кинув на парня, спокойно вытирающего полотенцем волосы, уничижительный взгляд, нагибаюсь и хмуро проговариваю:       — А это имеет значение?       Стараюсь на него больше не смотреть и никак не реагировать, увлеченно водя тряпкой по мокрому паркету и надеясь, что вопрос исчерпан. Но незнакомец решает по-другому, отвечая смешливо:       — Да нет, интересно просто. Там две зубные щетки, два полотенца… две бритвы, — на последнем зачем-то делает ощутимый акцент, — Изменяешь кому-то?       Морщусь. Не знаю, что вдруг раздражает сильнее — само предположение измены или возможность моих любых отношений с Тиллем, помимо дружеских.       — Не бойся, — откликаюсь безразлично, — пиздюлей от ревнивых мужиков не получишь.       Незнакомец не отвечает, лишь многозначительно хмыкает. Наконец молчит, а я уж думал, он никогда не замолкает. Почему его это так волнует? Ну, даже если я кому-то изменил — и что с того? Мои отношения, если бы они сейчас были, касались бы только меня и моего партнера, но никак не первого встречного парня, залетевшего ко мне на огонек. Боится последствий? Ну, как минимум — уже поздно, а как максимум — отвечать за собственные поступки тоже надо уметь.       — Нет, ты все-таки, хочешь, чтобы у меня опять встал? — снова слышится хитрющий голос за моей спиной.       Выпрямляюсь и поворачиваюсь в сторону незнакомца — отчего-то только сейчас понимаю, что таким своим положением дал ему хороший угол обзора на мою жопу. Смотрю ему прямо в глаза — яркий зеленый взгляд напротив явно веселится, не стесняясь ни одного своего слова и ни одной мысли. Как же хочется запустить ему грязной половой тряпкой прямо по ебалу, но я сдерживаюсь. Хотя, по моему выражению лица явно понятны мои намерения, поэтому парень, повержено подняв руки вверх, разворачивается и заходит обратно в комнату.       Проводив его взглядом, я снова сгибаюсь пополам и продолжаю вытирать пол. Странный он, все-таки — наглый, самоуверенный, немного хамоватый. Все-таки, не думаю, что он бы меня хоть как-то зацепил, если бы я был трезвым. На таких распиздяев я обычно не западал — не знаю, как подобное поведение, максимально похуистичное и расхлябанное, может показаться кому-то сексуальным? Не сказал бы, что часто пускал слюни на мужиков раньше, конечно, но обычно мне нравился кто-то посерьезнее и уж точно помолчаливее. Нет, конечно, он симпатичный, и отрицать это глупо, но только на внешности подобное влечение не строится.       Разобравшись, наконец, с последствиями потопа, оставленного моим ночным гостем, я убираю тряпку сушиться и решаю, что и самому под душ залезть не мешало бы. Включив свет в ванной, моему вниманию сразу же предстает моя же физиономия, отражающаяся в зеркале напротив входа. Пропустим то, что я в принципе выглядел достаточно потрепано — к синякам под глазами, землистому цвету лица и осунувшемуся виду за столько времени я успел привыкнуть. Внимание привлекали багровые, изрисовавшие всю мою шею, плечи и немного грудь засосы и следы от зубов. Хмыкаю — да уж, кто-то, по ходу, ночью себя особо не сдерживал. Выглядит, скорее, так, будто он меня полночи скорее сожрать пытался, чем целовал. Касаюсь следов пальцами, совсем легонько — кожа пульсирует от тупой, тянущей боли. Заебись. И как мне теперь прятать эту всю красоту?       — …блять, я помню, не надо мне повторять об этом все время, — слышится у меня за спиной голос незнакомца, — А вот это уже точно не твое дело, где я был.       Выхожу из ванной, наблюдая, как тот резкими быстрыми шагами пересекает комнату и уже оказывается у железной входной двери. Из его голоса исчезли те самые ехидные нотки, уступая место чему-то твердому, даже немного агрессивному. Настороженно приглядываюсь и замечаю, как тот прижимает к уху телефон.       — О, боже, только не начинай, а. Я не должен перед тобой отчитываться, — почти рычит, поднимая с пола у двери свою куртку. Заметив меня, он прокашливается, и спешно прощается со своим собеседником: — Все, хватит. Я еду.       Не разрывая со мной зрительного контакта, парень убирает телефон в карман. На его губах снова растекается насмешливая полуулыбка, а в глазах пляшут озорные огоньки, будто от недавней злобы не осталось и следа. Расправив рукава своего клетчатого свитера, он надевает куртку, попутно произнося:       — Ну что, — щурится, считывая мои эмоции, — до встречи, красавица?       Киваю, чуть хмурясь от этого странного прозвища, и надеюсь, что мы с ним больше никогда не встретимся. Он в ответ улыбается, обнажая белые зубы с хищными клыками, и выходит из квартиры.       Дверь за незнакомцем захлопывается, а легче от этого мне почему-то не становится. Наоборот, что-то тяжелое вдруг накатывает — будто он с собой забрал что-то важное и нужное. Некоторое время еще стою неподвижно, слушая, как на лестничной клетке грохочет лифт, на котором парень опускается на первый этаж, потом только отмираю еле-еле, будто внутри кто-то кнопку запуска нажимает. Все, нужно выбросить из головы этот пиздец. Развеялся, забыл обо всем на вечерок — ну и достаточно, пора обратно в свою жизнь возвращаться. Надо поработать, взять пару заказов, потом побухтеть над главой еще немного — возможно, после такой разгрузки и правда легче пойдет. Еще надо бы в магазин сходить наконец и приготовить что-то плюс-минус нормальное, а то скоро должен Тилль вернуться. В общем — здравствуй, моя любимая бытовуха. Но для начала — душ.       После водных процедур энтузиазма к жизни особо не прибавилось. Волшебного исцеления не случилось, и какая-то тяжесть на душе не растворилась. Нехотя я прошелся по квартире, быстро разбираясь с остатками вчерашнего беспорядка, распахнул все окна, решив вдруг устроить сквозняк — может, это липкое ощущение вымерзнет и исчезнет само? Переодеваясь, выбрал футболку с горлом поуже, но это не спасло — ядреные синяки прямо вдоль кадыка все равно было видно. Смирившись с тем, что ближайшую неделю меня ждут разной степени пошлости насмешки, я топаю на кухню. В магазин идти лень, но, пошуршав по шкафчикам, не нахожу ничего, кроме остатков паприки на донышке пластиковой баночки и полузасушенную горбушку хлеба. Решаю пойти путем наименьшего сопротивления — нахожу свой телефон на полу в прихожей и набираю Тиллю сообщение, чтобы по дороге в супермаркет заскочил. Получив от него сухое «ок» в ответ, расслабляюсь немного — значит, самому можно никуда не ходить.       Никак не могу найти себе места в собственной же квартире, будто само помещение меня отторгает. Шатаюсь из комнаты в комнату вяло, хватаюсь мимолетно за какое-то дело и тут же его бросаю. Глубоко внутри, прямо в легких, застряло ледяное, неизвестно откуда появившееся ощущение неизбежности. Не знаю, почему и из-за чего, но я начал понимать — ничего и никогда уже не будет, как раньше. Вчерашний вечер и эта ночь разделили мою жизнь на две части, и именно с сегодняшнего дня начался абсолютно новый этап моего существования. Я ходил в бар, чтобы отвлечься и разгрузить мозги, но наоборот только усложнил все. Но ответить самому себе, откуда вдруг это ощущение взялось, я никак не мог. Оно будто само в воздухе повисло, стоило моему ночному спутнику исчезнуть из поля зрения. Конечно, он не мог забрать мое спокойствие своим уходом — я слишком мало его знаю, чтобы так привыкать к его обществу. Да и был ли повод привязываться? Ну, да, мы переспали, но это не значит ничего такого. У меня подобное, конечно, почти не случалось раньше, но эти ситуации бывают между взрослыми людьми. Ничего необычного. Тогда почему так неуютно?       Краем уха слышу, как щелкает замок входной двери. После непродолжительного шороха дверь хлопает, порог минует Тилль. Иду ему навстречу, надеясь, что хоть друг мою тоску немного разбавит. Линдеман, спешно стянув обувь, шагает вглубь помещения. В его руках шуршат пакеты из продуктового, а на лице играет довольная широкая улыбка.       — Заждался? — ухмыляется, рассматривая мою растерянную физиономию.       — Не представляешь, насколько, — бурчу еле слышно, провожая друга взглядом в сторону кухни, — Как к Лу сходил?       С грохотом опустив пакеты на тумбу, он весело смотрит на меня и отвечает:       — Да все заебись, как обычно, — замечаю, как его лицо принимает какое-то странное, шутливое выражение. Скинув с плеч пальто, Тилль посмеивается: — Я только что на лестнице Шнайдера встретил — говорит, ты вчера вечером не один был.       Замираю, стараясь не выдать самого же себя. Хотя я охуел. Что он знает? Шнайдер видел, с кем я пришел или просто догадался, что у меня кто-то есть, когда вчера заходил? Сжимаю челюсти, заставляя себя расслабиться, но вряд ли выгляжу хоть сколько-то убедительно. Судя по тому, с какой иронией на меня сейчас смотрит Тилль, выходит у меня крайне хуево.       — О, ну да, вижу, — весело хмыкнув, он кивает на засосы, предательски выглядывающие из-под футболки, — Да уж, девчонка тебе лютая попалась, конечно. Уважаю.       Хлопнув меня по плечу пару раз, Линдеманн удаляется в свою комнату, оставляя меня в гордом одиночестве и абсолютном непонимании.

***

      — Ха! — радостно восклицает Тилль, наотмашь швыряя на стол карты, — Сосать плюс лежать!       Отрываю взгляд от экрана ноутбука, бегло окидывая взглядом сложившуюся комбинацию. Несколько карт, образовавших собой стрит, доходчиво намекали — если бы мы играли на деньги, то Тилль бы уже загребал себе весь джекпот.       — Ты вкинул, рот на район ставлю, — уверенный в собственной правоте, протестует Шнайдер, — Не бывает такого везения просто.       — Как он вкинуть мог, — Флаке многозначительно поправляет очки, — если ты карты раздавал?       Линдеманн издевательски ржет, уносясь на кухню за новой порцией пива, пока Шнайдер только и может, что разводить руками и придумывать аргумент потяжелее, чем «рот на район». Кинув быстрый взгляд на меня, он вдруг находится:       — Да бля, Рих, подтверди, — требовательно пихнув меня ладонью в плечо, тараторит, — Вкинул же, ты видел?       Не знаю, что ответить. Все, что я видел последние полчаса — экран ноутбука, быстро появляющиеся на белом листе текстового редактора слова и собственные пальцы, прыгающие по клавишам и эти слова набирающие. Только приоткрываю рот, чтобы что-то сказать, как меня перебивает Флаке, снова парируя:       — Да он на свои карты не каждый раз смотрит. Зачем ему за всеми действиями Тилля следить?       Шнайдер обессилено опускает плечи, явно с трудом понимая, что же отвечать, но все равно настойчиво проговаривает:       — Ну, и как он тогда третий раз подряд победил-то?       — Элементарно! Хуй на рыло — два в уме, — Тилль возвращается в комнату, по дороге отпивая из бутылки пива щедрый глоток, — Ты только раздал — я уже знаю, что у вас за карты, — опустившись за стол, он постукивает себя пальцем по виску, приговаривая: — Потому что у меня вот здесь все. Каждую вашу мысль слышу.       — В вакууме не бывает звуков. Так, на будущее предупреждаю, — нудит Флаке, отпивая давно остывший чай из чашки. Не бухает — ему завтра в ночную.       Возвращаюсь к написанию, стараясь абстрагироваться от всего, что происходит вокруг. Где-то на фоне Тилль спорит с Шнайдером, а Флаке пытается выступать с позиции рефери, хотя выходит хуево, честно признаться. Вникать в это все у меня нет времени — пишется в последнее время до удивительного легко. Не как в старые-добрые, конечно, когда я иногда за собственным же ходом мысли с трудом успевал, но я и не сидел, пялясь часами на девственно-чистый листок. Этого удачного момента я старался не упускать даже сейчас, в выходные, когда мы по давно сложившейся традиции собрались поебланить под пиво и покер. Вылезать из писанины, конечно, иногда приходилось, прямо как сейчас, но чаще всего я был с головой погружен в текст.       — Ты, может, хоть на полсекунды от ноута отлипнешь? — строго бурчит Тилль, снова вырывая меня из написания новой главы, — Строчишь, как из пулемета, будто за тобой гонится кто-то. В выходной хоть от себя отъебись.       — Не могу, — мямлю себе под нос, набирая новое предложение.       — От творчества отгулов не бывает, так что оставь его в покое, — на мою сторону встает Шнайдер, принимаясь разглагольствовать: — Это процесс такой — порывистый, эмоциональный. Нужно погружаться в дело с головой, не отвлекаться, выстраивать нужную атмосферу вокруг. Например, нужно всегда быть немного влюбленным, чтобы результат творчества был правдоподобным.       Хмыкнув скептически, Линдеманн отзывается:       — Ага, боюсь спросить, в кого ты постоянно «немного влюблен», раз такую парашу рисуешь.       — Творца любой обидеть может, — отмахивается Шнайдер и самоуверенно поправляет воротник своего шелкового халата — сегодня серебристо-серого в мелкий черный узор, — А ты вот хоть раз делал своими руками что-то красивое?       — Ни разу, — соглашается Тилль, сразу же добавляя: — Как и ты, к слову.       Шнайдер, тут же придумав новый аргумент, даже чуть вперед наклоняется, готовясь его озвучить, но не успевает — в разговор встревает Флаке:       — Так, все, заебали. Потом свои разговоры о важном продолжите, — рявкает он, медленно тасуя колоду карт, — Еще кон играем? — в ответ на это Тилль согласно мычит, а Шнайдер несколько раз кивает, сонно потягиваясь, — Эй, Рих? — отвлекаюсь и растерянно осматриваю притихших за столом друзей, — Играешь?       — Играю, — пожимаю плечами беспечно, возвращаясь к тексту.       Вздохнув, Флаке кивает и принимается раздавать карты.       Для меня это стало открытием, но оказывается, когда задача не решается и правильного ответа не дает, то нужно всего лишь изменить решение. Раньше я на это особо внимания не обращал — тупо шел на поводу у собственной мысли, не смотря по сторонам и не задумываясь, могут ли быть какие-то иные варианты. Когда у меня настал жесткий писательский ступор, то замечать других решений проблемы я попросту не хотел. Мне казалось, что это как-то может уязвить мое раздутое творческое эго — если не получилось реализовать изначальную задумку, то и вся идея целиком нихуя не стоит. Как оказалось, это не так работает.       Главный герой текста, над которым безвылазно сижу последние несколько месяцев, никак не хотел двигаться к своей цели. Я только и мог, что охуевать от его своенравности. Я же, как-никак, автор — эту цель ему дал, все условия для этого предоставил. Да блять, я этого персонажа даже придумал, но эта сука продолжала сопротивляться своему же создателю, и идти по заданному мной пути отказывалась. Тупил я, по большей части, именно поэтому — толкать сюжет же надо было как-то. Поискав пару способов решения проблемы, я на пробу немного изменил пару действий персонажей. Просто проверить хотел — это я дурак или лыжи правда ехать не хотят? И стоило мне затолкать свою же гордость куда подальше — текст задвигался сам. Сначала медленно и лениво, потом все быстрее и быстрее. На данный момент он, конечно, не летел, как истребитель, но вполне уверенно ехал и вез с собой всех персонажей, да и меня в придачу. И сюжет у меня, оказывается, не такой скучный, каким казался неделю назад, и герои не такие уж и мрази. Удивительно только, какого хуя мой главный персонаж вдруг обзавелся мягким коричневым свитером в клетку, а в его взгляде все чаще и чаще сверкали хитрые серо-зеленые огни.       — Рих, — меня снова настырно отвлекает Шнайдер, тряся за плечо, — Ты играешь или как?       Цокнув языком и даже не глядя в сторону друга, отвечаю:       — Да играю, блять, сказал же.       — Тогда вскрываемся.       Забивая на то, что я даже не видел, что именно мне раздали, я не глядя кидаю свои карты на стол. Волноваться особо нечего — не на деньги же играем. Отмахнувшись от карт, я торопливо отпиваю немного пива из бутылки и возвращаюсь к тексту.       — Да ёпта! — возмущается Шнайдер снова. Видимо, Тилль еще раз проявил чудеса смекалки, выиграв четвертый раз, — Ну вот как вы это делаете?       — Теперь-то не будешь ныть, что «кто-то что-то вкинул»? — насмешливо отзывается Флаке.       Морщусь, силясь не обращать внимания на их разборки снова, но они будто нарочно мне в голову забираются. Удивительно, но Шнайдер не ворчит — он вообще ничего не говорит. Никакой особой реакции в принципе не следует, даже победных воплей Линдеманна не слышно.       — Эй, — меня снова пихают в плечо — на этот раз Флаке, — Прокомментируешь как-то?       — Чего? — тяну вымученно, не желая даже вникать в суть вопроса.       — Да ничего, просто у тебя две пары, — с долей какой-то отцовской гордости отвечает Тилль.       Окидываю взглядом стол напротив — на деревянной поверхности небрежно валялись два валета, две восьмерки и тройка.       — Прикольно, — хмыкаю безразлично, дергая плечами.       Не знаю, какой реакции от меня ждали — может, дикой радости, может, сожаления, но проявлять их у меня нет никакого желания и, тем более, времени.       — Искрометная реакция, конечно, — откликается Шнайдер и подливает в свой кофе еще немного рома. Хотя, там давно от кофе и следа не осталось.       Остаток вечера прошел намного спокойнее. Меня больше не отвлекали, поняв, что ничего толкового из меня сегодня не вытянешь. Карты со стола были спешно убраны, и компания передислоцировалась поближе к телевизору, оставляя меня одного за столом в приятной компании ноутбука. Краем уха я продолжал слушать их перебранки — благо, кухня-гостиная позволяла, но глубже прежнего в них не вникал. Слышал только, что они долго не могли решить, что же смотреть по телеку. Тилль ратовал за хоккей — какие-то распиздатые команды сегодня играли, Шнайдер сопротивлялся, требуя что-то более созидательное и до тупого смешное, например, какой-то глупый сериал про бандитов. Только Флаке ни за что конкретное не выступал — он сразу признался, что уснет даже под самый страшный хоррор, настолько заебался после бесконечных ночных смен в больнице. Поэтому было решено фильм ужасов и включить — чтобы проверить, реально ли Флаке уснет под такое, ну и компромисс между хоккеем и бандитским сериалом вырисовывался неплохой. Изредка до моего слуха доносились чьи-то вопли, звук бензопилы и чавканье искусственной крови в сопровождении нечастого смеха моих друзей.       — Скучно, — вдруг доносится до меня нудный голос Шнайдера.       — Разве? — посмеиваясь, отзывается Тилль, — А по-моему, весело. Вон, смотри, сейчас мужику черепушку вскроют топором.       Да уж, зрелище, наверное, и правда забавное.       — Да я и не сомневаюсь, что тебя только такое и веселит, — сквозь зевок, отвечает, — Я не об этом. Какого хуя, собственно, мы в выходные дома сидим?       — Нихера не дома, я к вам через весь город тащился, — полусонно откликается Флаке.       — А вот нехуй было от меня сваливать, — Шнайдер отмахивается обиженно, — Ну правда, мы же просто время проебываем, хотя могли бы сейчас тусить где-то, как нормальные люди.       Жмурюсь устало, отворачиваясь наконец от ноутбука. Глаза болели практически нестерпимо — казалось даже, что я моргаю со скрипом от сухости. Растираю лицо ладонями, еле сдерживаясь, чтобы не зевнуть, громко и нелицеприятно. Думаю, на сегодня достаточно. Захлопнув комп, я поднимаюсь с места и топаю в сторону дивана, слушая попутно, как Тилль смешливо проговаривает:       — Да хули ты-то ноешь, — пихнув Шнайдера в бок, он качает головой, — если ты каждый день живешь, как в выходной.       Падаю в кресло, снова прикрывая глаза и сжимая пальцами переносицу. Не знаю, как у остальных, но у меня настроения на что-то, кроме сна, сейчас нет.       — Причем тут я? — отвечает Шнайдер, — Вон, смотри — у нас перед глазами уже есть два амбассадора усталости.       Потянувшись, поднимаю взгляд и вижу, как Тилль и Шнайдер попеременно смотрят то на меня, то на Флаке. Поворачиваюсь к расположившемуся по правую руку от меня другу — тот, подперев голову ладонью и завалившись набок, давно задремал, даже очки забавно съехали с носа. И, раз уж нас с ним поставили в один ряд, я выглядел ничем ни лучше.       — Ты о чем? — спрашиваю глупо.       — Я о том, что вы меня заебали своими кислыми рожами, — Кристоф морщится, будто сам только что половину лимона сожрал, — Вы, блять, вдвоем нудите без конца, и я за вами по инерции в зануду превращаться начинаю, — он изображает, будто поправляет воображаемые очки, — Рих, может, отдохнешь для разнообразия? Работа никуда не убежит.       — Так я отдыхаю.       — Ты крайний раз отдыхал неделю назад, когда какая-то девка из тебя расписного сделала, — не без смешка буркнул Тилль.       Невольно касаюсь пальцами шеи — следы почти сошли, от них остались лишь бледные желтые пятна и смешанные воспоминания. Не желая воскрешать их в памяти, одергиваю руку — не хватало мне еще подобных мыслей.       — Не познакомишь, кстати, с ней? — вдруг проговаривает Линдеманн, хитро улыбаясь.       Хищная клыкастая улыбка вдруг сверкает перед глазами, а на коже вспыхивают ощущения прикосновения сильных и требовательных рук. Сопротивляюсь воспоминаниям, нервно вздрагивая. Желая отвлечься, спрашиваю:       — Нахуя? — хмурюсь, — А как же Лу?       — Да не, мне чисто интереса ради, — щуря глаза, будто от дыма, продолжает, — Посмотреть хочется на тигрицу эту, — пихнув локтем в бок Шнайдера, что-то увлеченно набирающего у себя в телефоне, он добавляет: — Так ведь?       В ответ Кристоф бубнит бесцветное «угу», от телефона так и не отлипая — очевидно, он и вопроса толком не слышал.       — Давно ты так моей личной жизнью заинтересовался? — возможно, этот мой вопрос звучит грубовато, но меня это мало волнует.       — Знаешь, недавно, — с сарказмом отзывается Линдеманн, — Примерно тогда, когда она у тебя появилась наконец, — и опять разражается громким веселым смехом — видимо, у Тилля сегодня хорошее настроение, — Так познакомишь или нет?       Придумать бы еще, что ему сказать. Не ответишь же, что эта «тигрица» — мужик, о котором я не знаю нихуя, даже имени. Всеми силами пытаюсь придумать максимально правдивый ответ, но надобность в этом быстро отпадает — Шнайдер, наконец что-то накопавший в своем телефоне, победно восклицает:       — Все, пляшите! — от громкости его голоса до сих пор спящий Флаке испуганно вздрагивает, но так и не просыпается, — Дядя Шнайдер сейчас вас выгуливать поведет.       — Куда? — переспрашиваю удивленно, — Если в зоопарк, то я согласен только при условии, что мы пойдем смотреть на макак — с вами, долбоебами, сравню.       — Ага, сахарную вату купить не забудь, — поддакивает Тилль, открывая, кажется, шестую по счету бутылку пива.       — Я скорее тридцатое пиво тебе оплачу, — ухмыляется Кристоф, — Макак, к слову, тоже не ожидается. Мы идем на стендап, — встретив наши недоуменные взгляды, он объясняет: — Ну, у нас на барной стендап-клуб открылся, там каждые выходные «открытые микрофоны» проходят. У меня там кореш работает, нас уже ждут.       Нихуя себе, как у него все быстро делается. Пару сообщений — и нас уже ждут.       — Откуда у тебя там кореш? — интересуется Линдеманн.       Шнайдер беспечно пожимает плечами:       — Да недавно познакомились, — говорит расслабленно, — Он у меня сигу стрельнул около падика. Ну, мы и разговорились. Рассказал, что с другом этот клуб открыл, теперь они начинающих комиков выступать приглашают, — Шнайдер довольно улыбнулся, — Я номерок взял на всякий, и вот, пригодился.       Забавно, как быстро у него просто случайные знакомые переходят в разряд «корешей». Со стороны кажется, что коммуникация с кем бы то ни было, даже со стаей диких собак, Кристофу дается невероятно легко и непринужденно. Дипломат хренов.       — Ты уверен, что это хорошая идея? — с сомнением тянет Тилль, — Все-таки, ты его не знаешь нихуя. Мало ли, что там за клуб — вдруг это вообще притон, чем хуй не шутит.       — Ой, только не надо выдавать свои тайные желания за страхи, Тилльхен, — отмахивается Шнайдер, на что Линдеманн не отвечает, лишь ухмыляется, потирая пальцами затылок, — Там норм все, я уверен. В шары не долблюсь, в людях разбираюсь — он на сутенера не похож, — увидев, что в нас эти заверения особо энтузиазма не вызвали, Крис взрывается: — Да бля, ладно вам! У вас тут уныло так — мне кажется, вы скоро крестиком вышивать начнете, ей-богу! А там бухло, люди… Стендап.       Что бы это не значило. Не знаю, как реагировать на подобные предложения — крайний раз, когда я повелся на подобные предложения, то наутро проснулся в одной кровати с незнакомым мужчиной. Поэтому любые вылазки за пределы дома теперь воспринимались мной… неоднозначно.       — И далеко идти? — задумчиво скребу тупыми ногтями подбородок.       — Ты чем слушаешь-то? — Шнайдер вскакивает с места, — Говорю же — на барной у нас, минут за десять дотопаем, наверное, — торопливо приближается к входной двери. Уже выходя на лестничную клетку, добавляет: — Надевайте портки, выдвигаемся. Отказы не принимаются.       Выходя, шумно хлопает дверью. Переглядываюсь с Тиллем — тот, поймав мой взгляд, вздыхает, проговаривая:       — Поздно рыпаться, по ходу. Нашего мнения никто не спрашивал.       Сказав это, он встает и направляется в свою комнату переодеваться. Видимо, пререкаться действительно бесполезно. Хотя я бы попытался, стоит признать, но из слушателей у меня остался только похрапывающий Флаке. Смиряюсь со своей участью и иду к себе за шмотками.       Друга решаю не будить. Вот ему сюрприз будет, как проснется.

***

      Бары, клубы и прочая подобная хуета никогда меня особо не вдохновляли. Тяги как-то не было — пусть мой возраст сильно далек от преклонного, особого энтузиазма подобная атмосфера у меня не вызывала. Шумно, многолюдно и почти никогда не комфортно — согласитесь, так себе перформанс, особенно для подобного ебнутого интроверта типа меня. Нет, конечно, я подобные заведения время от времени посещал, но все чаще чисто для галочки, а не для удовольствия. Особенно сейчас почему-то мне это с трудом давалось — ощущение какой-то липкой опасности накрыло, стоило мне только переступить порог этого пресловутого стендап-клуба. Откуда взялось это чувство — непонятно, поэтому отставать от меня оно настырно не хотело.       Удивительно, но это помещение ни капли не было похоже на то, которое я себе представлял изначально. Ни тебе красного потертого занавеса в грязных пятнах неизвестного происхождения, ни толпы полупьяных студентов, ни липкого пола под ногами, ни терпкого запаха скисшего пива. Хотя казалось, что этот флер тут просто обязан присутствовать, ибо клуб выглядел, как самая настоящая подворотня. И это не фигура речи — главный зал был оформлен под узкий и явно не самый благополучный переулок. На имитации кирпичных стен были хаотично приклеены разнообразной степени ветхости афиши каких-то глупых фильмов или квартирников малоизвестных андеграундных групп. Даже старый проржавевший байк как-то умудрились сюда затащить, и он уместно красовался у сцены. Вместо обычных сидений для публики — уличные лавочки с коваными ножками и похожие столики, вместо освещения — высокие круглые уличные фонари. Деревянная лакированная барная стойка с высокими рейками по бокам вполне отчетливо изображала старые оконные рамы. Пол, стилизованный под каменную кладку, сменялся на невысокую деревянную сцену с микрофоном, высоким барным стулом и завалом разномастных музыкальных инструментов на ней — видимо, тут не только комики-неудачники со своими хохмами выступают, но и какие-то группы иногда поют. Да и контингент собрался вполне нормальный. По крайней мере, ни одного угашенного пока не наблюдал — все вполне культурно потягивали пиво или коктейли за своими столиками, внимательно смотря стендап.       Хабалистого вида барменша с пересушенными фиолетовыми волосами приносит мне второй стакан воды и недовольно удаляется, невербально посылая меня своим выражением лица нахуй. Бутылка пива, которую она принесла мне чуть раньше, так и стояла на столике нетронутой. Бухать не хотелось, хотя, с примерно такими целями мы сюда и шли. Все, что попало в мой организм из алкоголя — это какой-то приторно-сладкий шот, который Шнайдер меня заставил выпить практически насильно, когда мы только сюда вошли. Удивительно, что я не проблевался сразу же, как его проглотил — в меня даже вода сейчас с трудом лезла. Не знаю, почему именно чувствую себя так неуютно. Вряд ли на меня так действовало незнакомое место — все-таки, до такого уровня недоверчивости я пока не дошел, да и друзья рядом. Но этот тяжелый дискомфорт нависал на меня шатром, не давая толком расслабиться. Даже Тилль, в перерывах между заливистым ржачем над очередной шуткой кого-то из выступающих комиков, спрашивал, все ли у меня в порядке. А я и не знал, что ему ответить — все было нормально, но глупое желание защититься или спрятаться меня так и не покидало.       — Ну что, — потягивая водку с соком, и тем самым забивая большой и толстый на завтрашнее дежурство, Флаке обращается к Шнайдеру, — где этот кореш хваленый твой?       Да уж, этот вопрос меня тоже не хило интересовал. У Кристофа, конечно, знакомые были где угодно — он тот еще коммуникабельный сукин сын — но хотелось бы посмотреть, с кем же именно он сошелся характерами из местного контингента. Тот, пожав плечами, небрежно отзывается:       — Сказал, скоро подойдет.       — Далековато чешет, — резюмирует Тилль после очередного глотка пива, — Хотя, может не торопиться — тут и без него весело. Пивас, как родной, залетает, — заметив на столе еще одну бутылку, к которой я так и не притронулся, он с энтузиазмом интересуется: — Ты будешь?       — Предыдущую сиську допей сначала, — хмыкаю бесцветно, складывая руки на груди.       Начинается динамичная музыкальная отбивка — очередной комик заканчивает выступление и, раскланявшись, удаляется со сцены, и его провожают не самыми жаркими овациями. Видимо, не мне одному показалось, что он выступил тухловато. Со мной во мнении сходятся Тилль и Флаке, наперебой обсуждающие, как бы они выразились на его месте. Шнайдер в обсуждении не участвует, то и дело озираясь по сторонам, очевидно, в поисках своего товарища. А тем временем на сцену поднимается здешний распорядитель — высокий сухощавый парень с густой темной бородой и блестящей, будто полиролью натертой, лысиной. Подняв микрофонную стойку на уровень своего роста, он пару раз хлопает в ладоши и, дождавшись окончания отбивки, говорит:       — Нас достаточно часто спрашивают, зачем мы открыли этот клуб и решили проводить «открытые микрофоны». Признаюсь, мы настолько ленивы, что просто искали такое место работы, где ничего бы не пришлось делать, — под волну негромкого хихиканья рассказывает он, — Но, по большей части, мы всегда считали, что юмор — это отличная терапия. Лично мне это всегда помогало бороться со своими демонами. А вот мой коллега до сих пор со своими демонами никак не справиться — в основном из-за того, что сам тот еще черт, — зрители начинают хлопать в ладоши, будто понимают, о ком именно идет речь, — Встречайте, Пауль Ландерс!       Овации становятся громче настолько, что даже заглушают начавшуюся отбивку. Слышу, как Кристоф по левую руку от меня тянет многозначительное «о-о!». Судя по реакции, сейчас на сцену выйдет даже не звезда, а целая галактика, не меньше. Цокаю языком, оборачиваясь к бару, откуда обычно и выходили все участники «открытого микрофона» — надо же хоть одним глазком взглянуть на эту сверхновую.       Застываю, не в силах пошевелиться. К сцене приближался мой недавний ночной спутник — узнаю его моментально по наглой улыбке с хищными клыками и хитрющему зеленому взгляду. Он стремительно проходит мимо нашего столика, оставляя за собой невесомый шлейф свежих духов. Провожаю его ошарашенным взглядом, не понимая, куда же себя девать. Спрятаться не хотелось, но чувство острого дискомфорта накалялось с каждой секундой все сильнее, и я не знал, как его обуздать. И причиной всему был внезапно появившийся на горизонте незнакомец. Точнее, теперь уже вполне знакомый человек. Пауль — милое имечко. Резво запрыгнув на сцену, он ставит на барный стул свой стакан с алкоголем, одергивает рукава свитера — сегодня темно-синего с небрежными рваными следами — и хватает оставленный в стойке микрофон. Вместо приветствия парень чуть склоняет голову, произнося:       — Ну что, как жизнь? Как ваша неделя прошла? — немногочисленный зал снова взрывается громкими овациями — да, он тут и правда знаменитость, — Сразу рассказываю, что у меня была сложная, но пиздатейшая неделя. Рассказать, почему? — демонстративно поднимает вверх правую руку, растопырив пальцы, — Можете поздравить меня, я наконец-то развелся!       Звуки аплодисментов сливаются в меня белый шум. Я так надеялся никогда больше не встретить этого незнакомца, что его внезапное появление вызвало у меня настоящий шок. Все в нем осталось неизменно, но я отчего-то искал какие-то изменения — может, голос стал чуть ниже, а может, во взгляде какие-то эмоции уступили место другим. Но он все такой же — наглый, самоуверенный, несерьезный. Гордо выпрямив спину, он широко улыбался и смотрел на аудиторию немного свысока. Ни следа разочарования даже после того, как рассказал о недавнем разводе. Надо же — меня пытался на измене поймать, хотя сам переспал со мной, будучи в браке. Интересненько.       — Как человек на опыте, поделюсь наблюдениями: как выяснилось, брак — это не прикольно, — все с той же хитрой улыбкой продолжает Пауль, облокачиваясь о стойку для микрофона свободной рукой, — Нет, конечно, если заебаться и разобраться — может, и норм, но лично мне не повезло. Первое время казалось, что другим парам в ЗАГСе раздали какие-то учебники по совместной жизни, а нам с ней сборник анекдотов попался. Особенно под конец жестко было. Для справки — последние полгода совместной жизни мы почти дрались. Хорошо, что почти — если бы она начала меня душить, я мог бы кончить, а этого не хотелось бы. По крайней мере, с ней.       Задумчиво закатив глаза, он делает паузу и слушает реакцию зрителей. Я же сам не могу до конца понять, как себя ощущаю сейчас. Шок отступал, сменяясь на что-то другое. По сути, сбылось то, чего я боялся — вот он, стоял прямо передо мной и мог одним своим действием рассказать всем, что между нами было, но почему-то меня это не пугало. Даже хотелось, чтобы он меня заметил. Не знаю, почему — может, думал, что наконец-то увижу на его лице какую-то новую эмоцию, помимо насмешливости, а может, надеялся, что что-то еще. Но Пауль, казалось, смотрел на меня почти в упор, но так и не замечал, слишком занятый рассказом о взаимоотношениях со своей бывшей. Морщу лоб, вспоминая, видел ли на нем в тот день обручальное кольцо, но ничего, кроме крупной серебряной печатки на тонких бледных пальцах, в моих мыслях не возникает.       — В целом, мы свои отношения как-то на отъебись выстроили и по итогу не на самой приятной ноте разошлись — она меня выгнала из дома, а я в отместку спиздил ее вибратор, — он хватает оставленный на барном стуле стакан виски-колы и делает пару коротких глотков, — Теперь не знаю, куда его девать. Нет, ну теоретически знаю… но как-то не горю желанием, — неконтролируемо прыскаю от смеха — «не горит желанием» он, конечно, — Я много рефлексировал по этому поводу — тяжело не задуматься об этом, когда длительные отношения заканчиваются. И, если честно, так и не понял, какого хуя женился именно на этой женщине. Раньше я себе по этому поводу говорил, что в жизни надо попробовать все, но сейчас я в ахуе, что из всего разнообразия выбрал брак, а не с парашютом прыгал, например, — разводит руками, — Ну, или наркоту или кинки-пати, на крайний случай — поверьте, по сравнению с моей бывшей это вполне безопасные затеи, — хмыкнув весело каким-то своим мыслям, продолжает: — Я вам по секрету признаюсь сейчас кое в чем. Своей бывшей я этого не говорил, то есть, вы первые об этом узнаете. За полтора года брака я ни разу не изменил своей жене, — Пауль укладывает широкую ладонь себе на грудь в убеждающем жесте. Слышу, как Тилль где-то сбоку посмеивается, бубня недоверчивое «ну да, попизди», — Не изменял, правда. Но пиздец как хотел.       Вот это уже больше похоже на правду. В нашу встречу все выглядело так, будто он на регулярной основе подобным промышляет. Скептически складываю руки на груди и вытягиваю шею — вот забавно будет, если он заметит меня именно в этот момент.       — Конечно, я не животное — никогда не было такого, чтобы я смотрел в окно на прохожих и думал: «нихуя себе, сколько людей неебанных», нет, — предостерегающе вскидывает руки ладонями вверх, — Но, согласитесь, когда у тебя есть какая-то преграда, например, в виде брака, то ебаться хочется больше и со всеми подряд. Моя совесть тут чиста — в этих «голодных играх» я победил, но… — снова пробегается по залу своим зеленым взглядом — мне снова кажется, что на мне задерживается на долю секунды дольше, — К примеру, давайте смоделируем ситуацию — приходите вы, предположим, в бар, и видите чувака с такой сочной задницей, что странно, почему вы ее до сих пор не оттарабанили. Ваши действия? — из зала ему активно отвечают, он как-то коротко отшучивается в ответ, а я снова зависаю — если речь обо мне, то я его своими же руками задушу. Тем временем, выслушав всех, Пауль разводит руками, восклицая: — Ну, вот я и оттарабанил! А если бы я до сих пор был в браке, то не смог бы этого сделать и мне эта жопа во снах бы снилась. Хотя, она и сейчас снится иногда…       Я наконец отвожу взгляд от сцены, чувствуя, как в горле застревает комок колючего воздуха. Ну, вот это вообще лишняя информация была. Еле сдерживаюсь, чтобы не начать озираться в поисках чужих насмешливых взглядов — казалось, будто все прекрасно знают, что речь идет именно обо мне. Конечно, это еще не факт — имени же он не называл, но я всем своим нутром чувствовал, что он рассказывает именно про меня. Не знаю, почему я так решил, я был в этом уверен — может, просто ситуацию угадывал, может, чувствовал подобное. Но ловить себя на подобных ощущениях, грязных, скользких и приставучих, мне не понравилось.       — Я покурить отойду, — буркнув это Линдеманну на ухо, я поднимаюсь с места.       Тилль лишь небрежно кивает, внимательно слушая комика на сцене и без конца подхихикивая сказанному. Вздохнув, я удаляюсь к выходу из клуба, оставляя за спиной безостановочно рассказывающего о всякой хуйне Пауля заливающейся публике. Улица обжигает холодом. После душного помещения легкий мартовский морозец и здоровая доза долгожданного никотина должны отрезвлять, приводить мысли в норму. Почему-то со мной сейчас это не работало — мозги все еще будто свинцовыми клешнями сковывало, а на душе было боязно, будто я в шаге от неминуемой гибели нахожусь. Даже странно, почему так самоуверенно чувствовал себя всего пару минут назад. Затягиваюсь сильнее, выкуривая сигарету до половины за тягу, и нервно бегаю взглядом по окрестностям барной улицы. Субботний вечер благоприятствовал — каждый закоулок тут гудел и вопил, скрывая за собой тот беспредел, который творили горожане, обрадованные начавшимся выходным. Хотел бы я их поддержать, только с эмоциями совладать никак не мог — на душе тошно, а в голове ни одной связной мысли.       Трудно сказать, почему я себя так чувствовал. Вряд ли я искренне верил, что этот Пауль представляет для меня какую-то опасность сейчас — с большой долей вероятности, он меня даже не вспомнит. Судя по всему, после развода подобного рода променады для него вошли в привычку, и героем его сегодняшнего монолога мог быть вообще кто угодно. Мои ощущения ни о чем не говорят — можно себя хоть с любимым музыкантом, хоть с чебурашкой ассоциировать, только правдой это вдруг не станет. Мое желание сквозь землю провалиться никуда так и не исчезло, будто все вокруг без исключения знали, что между нами произошло. Хотелось бы мне быть в этом уверенным, но подобные решения не только от меня зависят. Морщу нос — надеюсь, этот Пауль не пиздабол. Тогда никакой проблемы и нет, считай — мне осталось лишь переждать, когда он дочитает свой монолог, вернуться в клуб, быстренько познакомиться с этим загадочным корешем Шнайдера и смотаться домой под каким-нибудь дебильным предлогом, типа «сегодня ретроградный меркурий» или «я домашку на завтра не сделал». Повторяю сам себе это еще несколько раз, чтобы успокоиться наконец, но особого эффекта так и не наблюдаю.       — Ого, — слышится за моей спиной немного ошарашенное, — Ну, привет, красавица.       Первое мгновение я искренне верю, что этот голос мне просто мерещится. Даже глаза прикрываю в надежде, что этот морок развеется сам по себе. Но это не иллюзия и не слуховая галлюцинация — это становится очевидно, когда моего плеча касаются чьи-то цепкие пальцы, а все тот же ехидный голос вторит удивительно осторожно:       — А я уж было подумал, что ты мне там в зале привиделся снова.       Рывком оборачиваюсь назад, надеясь, что никого там не увижу, но все мои надежды быстро рассеиваются. Незнакомец — то есть, Пауль — стоял прямо у меня за спиной и внимательно наблюдал за мной. Я бы даже сказал, сканировал — жадным зеленым взглядом проходился по всей моей фигуре, будто запечатлял в памяти.       — Неужели не рад меня видеть? — удивленно спрашивает, поднимая брови домиком.       — Ну, не сказал бы, что в восторге пребываю, — отзываюсь глухо, выкидывая дотлевшую до фильтра сигарету в ближайшую лужу.       — Жаль, — отвечает Пауль бесцветно и достает из кармана идиотски-розовый айкос, — А я надеялся на жаркий засос.       — А поебаться тебе не завернуть? — выплевываю прежде, чем осознаю, что именно говорю.       — Заверни.       Пауль со смешком выпускает дым из чуть приоткрытых тонких губ и щурится, открыто веселясь. Нервно прикуриваю вторую сигарету, уводя взгляд в сторону. Слишком уж долго и открыто пялюсь.       — Как выступление? — интересуется вдруг осторожно, снова вдыхая едкий дым от айкоса.       — Я не слушал, — неприкрыто вру, всеми силами избегая зрительного контакта с Паулем.       — Разве? — снова ехидничает, делая ко мне шаг ближе, — А мне показалось…       — Тебе показалось, — перебиваю твердо, вскидывая голову.       Теряюсь на миг, понимая, насколько он близко. В данный момент не вижу ничего, кроме его лица. Даже звуки исчезли на какое-то время, оставляя вместо себя пустой безвоздушный вакуум. Он приковывал, не отпускал, заставляя повиноваться и послушно не отводить взгляда. Будь на его месте кто-то другой, я бы отпрянул раздраженно, выплевывая пару ласковых, но сейчас почему-то не хотелось. Пауль смотрел мне в глаза, не отрываясь. Внимательно настолько, что подобное внимание могло бы меня напугать, если бы не веселые огни в зеленом взгляде и поджатые в улыбке тонкие губы. Его типичная маска, как я успел заметить — беззаботная и простая, но что она за собой скрывает? Хотелось бы заглянуть за нее, но я уверен, что его истинное лицо видели единицы. Интересно, а открылся ли он мне в ту ночь? Вряд ли, если я только сегодня узнал его имя. Да и хочу ли я, чтобы он был открыт для меня? Точно нет. Все-таки, я надеюсь, что это наша последняя встреча.       Проскользив взглядом вдоль моего лица вниз, Пауль распахивает губы, собираясь что-то сказать, но так этого и не делает. Услышав негромкий скрип двери клуба где-то сбоку, я резко делаю шаг назад и прикрываю глаза, пытаясь переварить наконец, что это сейчас было такое. Парень напротив же, неоднозначно хмыкнув, вскидывает голову самоуверенно и подносит ко рту электронную сигарету.       — Рих, мы там… Ого, — слышится из-за двери голос Шнайдера, веселье в котором вдруг сменяется удивлением, — А вот и наша звездочка.       Хмурю брови вопросительно, удивляясь от нового странного обращения, но замечаю, что говорили вовсе не мне. Кристоф радостно смотрел на Пауля, улыбаясь настолько широко, что казалось, что люди физически не умеют так сильно растягивать свое лицо.       — А ты фанатка? Автограф на сиськах не оставить? — тянет Пауль в ответ, чуть склоняя голову вбок.       Следующим своим вдохом давлюсь — рассмеявшись, Кристоф тянется и приобнимает Пауля за плечи, на что тот с готовностью отвечает. Эта сцена смахивает на старую дружескую встречу, и я готов молиться, лишь бы это было не то, о чем я сейчас думаю.       — Ну ты, конечно, хорош, — отлипнув от Ландерса наконец, восклицает мой сосед, — Я-то думал, у тебя просто клубешник свой, а ты, вон, в комики заделался, оказывается.       — Нихуя себе «просто», — кряхтит Пауль чуть возмущенно, — Следующая налоговая декларация придет — я тебе ее направлю, блять.       Посмеиваясь, Шнайдер хлопает его по плечу и бегло осматривается. Наткнувшись взглядом на меня, он кивает, спрашивая после:       — А вы знакомы уже что ли?       Пауль не отвечает — поворачиваясь в мою сторону, смотрит вопросительно и насмешливо одновременно, будто его самого искренне интересует ответ на этот вопрос. Хочет посмотреть, как я выкручиваться буду, сука такая.       — Да нет, — делая голос как можно беззаботнее, отвечаю, — покурили просто вместе.       Замечаю, как Ландерс, отворачиваясь, плотно сжимает губы, будто подавляет приступ смеха. Кое-как преодолеваю желание впихнуть его локтем в бок со всей силы, лишь бы перестал выебываться.       — О, ну так я вас познакомлю, — оживляется Крис, — Итак, знакомьтесь: это Пауль, — указывает на все еще сдерживающего улыбку Ландерса, — тот самый охуенный кореш, про которого я вам так много сегодня рассказал. А это Рихард, — накрывает ладонью мое плечо, чуть сжимая, — мой хороший друг и сосед.       Кивнув коротко, Пауль протягивает мне широкую ладонь и произносит тягуче:       — Приятно познакомиться, — снова смотрит пристально, гипнотизируя. Накрываю его ладонь своей и сжимаю в приветствие, когда тот добавляет, будто пробуя мое имя на вкус: — Рихард.       — И мне, — отзываюсь максимально безразличным тоном.       Выпускаю его теплую руку, еле сдерживаясь, чтобы грязно не выругаться вслух. Чувствую себя сейчас максимально неуверенно, будто пытаюсь скрыться от ментов после совершенного преступления. Возможно, я просто усложняю — ничего же страшного и правда не произошло, но отчего-то не хотелось, чтобы о нашей с Паулем единоразовой связи кто-то узнал. Кажется, Ландерс того же мнения придерживается, раз так складно мне подыгрывает.       — Так, пойдемте во внутрь, — тянет Шнайдер, спешно хватаясь за ручку двери клуба, — С остальными тебя познакомлю, а то я так много про тебя распиздел. Тилль уже считает, что я тебя придумал.       Помещение встречает приятным полумраком, разбавленным неоновым светом светодиодных ламп, и раскатами музыки. Сцена, освободившаяся от начинающих комиков, уже была занята какой-то неизвестной мне рок-группой. Аудитория, до этого слушавшая стендап, рассредоточилась по залу: кто-то наслаждался музыкой у сцены, кто-то самозабвенно бухал у бара, а кто-то, заняв столики у стен, разговаривал о чем-то бессмысленном.       — Окей, я сейчас вас тоже кое с кем познакомлю — отзывается Пауль, перекрикивая музыку, — но чуть попозже. А пока к бару отойду. Вам что-то взять?       — Пива, — с готовностью отвечает Шнайдер, удивляя меня — такие «плебейские» напитки, как пиво, его тонкая душевная организация обычно не переваривала.       Ландерс переводит пытливый взгляд на меня. Озвучиваю единственную мысль, крутящуюся у меня сейчас в голове:       — Не пью.       Хочу добавить, что с сегодняшнего дня точно ни капли алкоголя в рот не возьму, но проглатываю это желание. Ухмыльнувшись многозначительно, он удаляется в сторону барной стойки, а мне только гадать остается, о чем этот ушлепок только что подумал. Явно ничего хорошего в его голову не пришло, слишком уж колючее выражение вдруг приобрело его лицо. Резко срываюсь с места, топая к нашему столику, боясь даже предполагать, как именно пройдет сегодняшний вечер.       — Ты когда пить-то успел бросить? — задумчиво спрашивает Крис, нагнавший меня по дороге.       — Сегодня, — буркнув это мрачным голосом, я выхватываю из рук Тилля, наверное, двадцатую по счету на сегодня бутылку пенного и делаю щедрый глоток.       Встрепенувшись, Линдеманн причитает:       — Ух ты ж блять, зачем так резко?! — смотрит на меня с укором, когда забирает из рук бутылку, — Давно стулом по хребту не получал?       — Вообще не получал, — утираю губы тыльной стороной ладони, падая за стол.       — Ну, еще раз так сделаешь — я тебе это организую, — Тилль пытается говорить строго, но в интонации сквозит мало скрываемое веселье, — Зря ушел, к слову — он самые пиздатые шутки к концу выступления травить начал как раз, — резюмирует просмотренное выступление коротко и тут же поворачивается к Шнайдеру: — Ну, и где этот твой шутник херов? Он в реальности вообще существует?       — Ага, — подхватывает Флаке, — Если что, у меня бывший одногруппник в психиатричке работает — может от галлюцинаций что-нибудь подсказать.       Шнайдер морщится недовольно:       — Бля, завалитесь, — оглядывается в сторону бара, — Можно подумать, вы куда-то торопитесь. Ждите, вам и так тут наливают бесплатно, — после этих слов хмыкаю задумчиво — нихуя себе, какое меценатство, — О, идет.       Тилль и Флаке с интересом смотрят куда-то мне за спину и вскакивают с мест, а я разве что языком от раздражения не цокаю. Встречают так, будто к нам сама английская королева топает, не меньше. И какого хуя столько внимания к человеку, которого они сегодня впервые увидели? Как бы я не пытался игнорировать эту эмоциональную сцену — приходится обернуться. Меня чрезмерно радостно окликают и представляют Оливера — того самого долговязого распорядителя. Киваю ему коротко, надеясь, что не выгляжу, как абсолютно конченное неприветливое чмо. А я таким, очевидно, выглядел, ибо не мог в себе найти сил, чтобы банально улыбнуться. Когда эта теплая сцена знакомства наконец подходит к концу и все занимают места за столом, бесконечно переговариваясь, еле сдерживаюсь, чтобы не взвыть. Пауль, визуально полностью игнорируя мое присутствие, вопреки своему поведению опускается в кресло прямо напротив меня.       И с того самого момента на этом празднике жизни я чувствую себя максимально неуютно. Максимум, на что у меня хватало самообладания сейчас — изредка односложно отвечать на какие-то вопросы и кое-как контролировать выражение лица, чтобы уж совсем кисло не выглядеть. Можно было бы, конечно, встать и уйти куда глаза глядят, как я и планировал изначально, но этого я себе просто не мог позволить. Это означало бы, что я сдаюсь, а допускать подобного я точно не хочу. Конечно, о противостоянии никто в открытую не заявлял, но с каждым новым ехидным взглядом исподлобья это становилось очевидно. Каждый раз, ловя на себе внимание зеленых глаз парня напротив, я силился смотреть в ответ столько, сколько потребуется — лишь бы не выглядеть слабым. И мне удавалось балансировать, пока к нашему столику не подошла та самая барменша с фиолетовой шевелюрой. На этот раз удивительно приветливая, она опустила на стол несколько бутылок пива и два низких стакана. Один, с виски-колой, Ландерс забрал себе, а второй молча подтолкнул мне. Хмуро смотрю на него — он снова игнорирует, будто наших недавних переглядок и не было вовсе. Нехотя подхватываю стакан, приглядываясь к содержимому. На самом дне широкой посудины бултыхалась сотка джина, разбавленная огромным количеством колотого льда. Ком, застрявший в горле, запиваю крепким содержимым стакана.       — …конечно, из такого события, как развод, столько шуток вытянуть уметь надо, — слышу краем уха, как Линдеманн рассыпается в комплиментах, — А ты недолго горевал, я смотрю.       — А у меня был повод? — Пауль открыто смеется, — Я до этого уже полгода с ней не жил, а не трахался того больше.       — О-о, ну да, — вставляет свои «три копейки» Шнайдер, ехидно щуря глаза, — Тебе не до горя, конечно. Не каждому же женатому чьи-то жопы по ночам снятся.       Возможно, кто-то где-то включил обогреватель — иначе не могу объяснить, почему у меня так вспыхивает лицо. Наверное, даже пот на лбу проступает. Замираю, всеми силами пытаясь слиться с пространством. То, что никому не известен факт нашей с Паулем связи, меня ни капли не успокаивал. Как и то, что сам Ландерс рассказывать об этом всем направо и налево особо желанием не горел — мало ли, что в его голову придет, я его совсем не знаю. Ну, только на уровне «всунул-высунул». Смотрю на него — приподняв брови домиком, он коротко стреляет взглядом на меня и подносит стакан к губам, после чего насмешливо произносит:       — Мне иногда кажется, что я даже сейчас ее прямо перед собой вижу.       За столом снова раздается хохот, а я, надеясь, что никто не заметит, со всей силы заезжаю Паулю по ногам под столом. Он почти не реагирует на это — лишь снова ухмыляется многозначительно и прячет лицо за стаканом виски-колы.       Что ж, веселый будет вечерок.