Киса

Шах. Мат. Апперкот. Острым каблучком по его пальцам и холодным дулом к виску. Он готов ей поаплодировать, заодно и прихлопнуть эту мерзавку - можно несколько раз и по заднице. - Браво, Катя, я восхищён, - ещё за ворот рубашки словно льда насыпали, но это мелочи, даже освежает. А то с кондиционерами в "Mouette" что-то не то... - Вы хотели узнать, как выиграть в этой игре? Он развёл руки, охватывая воздух вокруг себя, их стола, пушкарёвской шеи. От неё можно было ожидать стремительного побега - зря, что ли, в стенах компании тренировалась, пользуясь Александром как тараном для дверей? Праведной отповеди, чтобы косички наэлектризованно искрились - правда, сегодня она заплела волосы в сложный узел на затылке, оставив у лица лёгкие прядки, которые так по-дурацки хочется сдуть с её лба, чтобы Екатерина морщила нос и хихикала. Но никак не ответного выпада, равного по силе, а то и превосходящего. - Могу я услышать ваши условия? - Умная девочка. Очень хорошая плохая девочка, боже, настоящий алмаз в шелухе устаревших правил приличия, успешно попранных на тёмно-синих простынях, и стиля в одежде. Алмаз самый дорогой - красный, ибо начинка у Пушкарёвой такая: глянцевая, кроваво-алая, густая, сладкая. То ли кровь, которую хочется вкусить подобно вампиру, то ли вишнёвый сироп. Малиновый пирог. Клубничная тарталетка с пышной шапкой взбитых сливок - её фальшивая слабость, поверхностная безыскусность. Что взять с простых сливок? Белых, как её кожа, зубы, что вгрызаются в морских гадов и Воропаева. К морю его никогда особо не тянуло, но гад он абсолютно конкретный. - Разумеется, куда же без них... Но сначала хотелось бы узнать, что на это скажет ваш жених... как его там?... Кажется, Николай Зорькин? За хвост он её не поймал и врасплох не застал, ведь Екатерина удивилась искренне, словно он сморозил величайшую глупость. - Коля? Он, наверное, будет меня предостерегать, - Пушкарёва нахмурила тонкие брови, задумчиво прижимая повторённый бокал белого вина к щеке, - в конце концов, он мой лучший друг и беспокоится обо мне. Но он мне не жених и точно не имеет права голоса относительно моей личной жизни... Почему вас это волнует? Потому что места жительства этих двоих и офиса загадочной Никамоды совпадают. Госпожа Пушкарёва и господин Зорькин учились в одних и тех же школе и вузе, живут в соседних подъездах, адрес непонятной фирмы повторял пушкарёвский домашний. Потому что детище родителей - отец иногда шутил, что ЗимаЛетто его четвёртый ребёнок, - по документам находится в залоге у Никамоды. На бумагах, впрочем, мотивы и цели не прописаны, на лбу у настоящей владелицы ЗимаЛетто - тоже. Пушкарёва странная, но захват компаний? Воропаев, побойся бога, её пасть не распахивается настолько широко, аппетиты таких барышень редко лежат в сторону поглощения чужих фирм. Андрю-ю-юшеньку с Романом больше волновала персона этого самого Николая и его отношений с Екатериной. Каналы связи и добычи информации Воропаева редко подводили, а собственные слух и память - никогда. Александр в деталях помнил, как Екатерина исступлённо стонала под ним, целовала и впивалась ногтями в кожу спины. Какой смешной была с утра - растрёпанная, со следом от подушки на щеке, сонная. Как яростно защищала Жданова и его план, расфасовывала по папкам копии отчётов с подозрительно сказочными цифрами. Ювелирная работа, потрясающая самоотверженность - так подставляться, этим приёмом Пушкарёва владеет в совершенстве: берёт ответственность, аскезу, Воропаева - на понт и за рога. Последние она отчаянно искала, зарываясь пальцами в его волосы, дёргая, царапая скальп, притягивая к себе - к губам, к груди, промежности. Проливаясь криками, мольбами, своим удовольствием ему в рот и на руки, царапинами по плечам и ощущением отчаянно колотящегося сердца. Пьяня похлеще элитного подарочного коньяка за баснословные суммы. Екатерина Валерьевна - это удовольствие подороже. - Не в моих правилах вступать в отношения с несвободными женщинами. - Александр коснулся пальцами подрезанной розочки в вазе. Её щека нежнее, её аромат притягательнее. - Я тоже предпочитаю свободных мужчин, - поддев алый лепесток, Пушкарёва позволила украсть свои пальцы, увлечь свою ладонь к губам, которые жжёт: поцеловать, втянуть мягкую кожу, вгрызться до начинки винного цвета и вкуса. - Отчасти поэтому я отказала Андрею... Палычу. Жданов - идиот. В целом, по жизни, но ещё и потому, что просрал такой великолепный шанс. Будь он умнее, сильнее, расстанься с Кирой окончательно, кто знает, может, в какой-то момент Андрей и сидел бы вот так же с Екатериной. Целуя её пальцы, провоцируя, дразня, напоминая, что могут эти губы и где они недавно были. - Но речь сейчас не о нём, да и не о моих друзьях, - храбрая мышка изучающе разглядывает его пальцы, очерчивает ноготь на безымянном, гладит шрамик на мизинце. Она его не видит - травма старая, зажившая, оставшаяся тонкой полоской от кончика через три фаланги до основания тонкой белой линией, - скорее чувствует, прожимает там, где уже давно не болит, только изредка противно ноет. - То, что я согласна, не означает, что вопросов у меня нет. Это всё... странно. - Зато нескучно, - он сам-то слабо верил в успешность этой затеи. Кто бы знал... Пушкарёва кивает в мобильный телефон, пока Александр выруливает на дорогу. Лепечет что-то своей матери, бодро рапортует и врёт: про чай, про картошку, про Зорькина. Дёргается, потому её отвлекает его рука на бедре: - Н-нет, мам, просто устала... Да, тёте Наде тоже привет! Екатерине не нравится врать, по недовольному личику видно - брови хмурятся, уголки рта плывут вниз, в глазах сожаление вперемешку с усталостью. Гиперопека неприятна даже косвенно - Александра раздражает необходимость Пушкарёвой отчитываться перед родителями. Свои его отпустили в самостоятельную жизнь, не обрывая телефон ненужными звонками, не поучая, не нуждаясь в отчёте о каждом шаге... - Извините, - бурчит недовольно и швыряет мобильник в бездонную топь, именуемую женской сумочкой. Такая умная, решительная, смелая, и никак не допетрит, что в её - Воропаев подсмотрел в личном деле - почти-двадцать-четыре можно жить самостоятельно. - Ну что вы, я понимаю, - обманчиво дружелюбно кивнул он, поглаживая тёплое бедро под тканью пальто. - Нашу ночь мамочке во всех подробностях пересказали? Пушкарёва смешно возмущается, бесится просто уморительно, гневно выпячивая пухлую нижнюю губу. Шлёпает его по ладони, забравшейся под платье, впрочем, безуспешно: ему хочется и можется вцепиться в капрон, продвинуться дальше - в возбуждающее тепло, там, где она пульсирует и пачкает нижнее бельё смазкой. Где старательно делает вид, что ей совсем не хочется направить его руку в нужном направлении. - Конечно, Александр Юрьевич, сдала вас с потрохами. Какой кофе вы любите, насколько вас хватает и с каким выражением лица вы конч-... Шины истошно скрипнули, затормозив в метре от пешеходного перехода, Воропаев повернулся к девушке, что от резкой остановки примолкла. Промокла. Господи, какая же она горячая! Страстная, острая на язык, изысканная на вкус, н.у.ж.н.а.я - за каким-то хером очень сильно. На годы, на завтрак и ужин, на кровати и столе - рабочем и обеденном. - Осторожнее, Ка-а-атя, - в нос бьёт её запах, стоит только отстегнуть ремень безопасности и ткнуться носом в русый висок, - у вас есть возможность никогда не вернуться домой. Впрочем, вы туда и так не сильно рвётесь? Бархатная щёчка мажет по кончику его носа, дыхание обжигает губы: - Я... Мои родители сегодня ночуют в другом городе и думают, что я дома... Александр Юрь-... Саша, я... Я не знаю. - Чего ты опять не знаешь? - Ёбаный светофор сигналит зелёным, другие участники дорожного движения гудят. Приходится двинуться дальше, пристёгиваясь и следя за дорогой. - Что происходит? Екатерина мотает головой, отчего тонкие прядки вылетают из пучка. Растрёпанная, разгорячённая хватается за ручки своей сумки, закрывается ею как щитом: - Я всё ещё не настолько трепетная и невинная. Нет, просто это слишком, это всё слишком, понимае-...шь? Слишком быстро, слишком непонятно... - У тебя есть все основания не доверять мне и мужчинам в принципе, - он цитирует сам себя, словно сраный попугай, и послушно кивает. - Сколько времени тебе понадобится? У таких, как она, всё правильно: замуж - по любви, дети - вовремя, карьерное продвижение - не обходными путями, не лизоблюдством и взятками, а трудом и упорством. Пол деревянный, лавка и свечка... У таких, как - да. У Пушкарёвой - нет. Внезапно, железная леди - нежный персик. Неожиданно, синий чулок - игрок и делец не хуже Воропаева. Несмотря ни на что, Екатерина Валерьевна - женщина от русой макушки до ногтей на мизинчиках ног - розовеньких, напрашивающихся на укус или поцелуй (можно одновременно). Таких женщин берут под руку и замуж. Пушкарёву Александр берёт за ворот пальто, запахивает его плотнее, потому что к ночи стало прохладнее, поправляет шарф, что ощущается поводком в руке, ведёт до двери подъезда. В ночи блестят стёкла её очков - отражают свет фонарей - и глаза за ними. Огромные, грустные глаза, на каждом веке которого поместится поцелуй, в чём себе Воропаев не отказывает: пока Екатерина задумчиво молчит, переминаясь с ноги на ногу, можно коснуться губами кожи под правым глазом, мазнуть ими под бровью. Почувствовать, как она судорожно выдыхает ему в шею, пока на гениальном лбу Александр оставляет короткий чмок. Суррогат, конечно, сублимация, вообще не то, что зацеловывать её коленки, лапать за бёдра, закидывать розовые пяточки за уши, чтобы войти глубже, острее. - Если я пожелаю тебе спокойной ночи... - ...не усну до утра просто назло, - заканчивает за ним, подставляя лицо под поцелуи, морщится, потому что он колет её щетиной. Мотает головой, отпирает подъездную дверь впопыхах, прячется за ней. Какая же ты дурацкая, Пушкарёва.

***

- Кофе, значит, пили, Катенька, - мурчит Жданов, застыв посреди её каморки, - фальшивые отчёты читали... Глаза Андрея блестят за очками, и блеск этот нехороший. - О чём вы, Андрей Палыч? - Последнее, что хочется делать, это вникать в его обиженные речи. Катядура2005, но всё понимает - история с их посиделками в кладовке так и не вышла у шефа из головы. Не отвлекли его ни потоп в офисе, ни выходные - с Кирой или с какой-нибудь бабочкой. Так что, как только Жданов появился в компании, тут же затопал в сторону катиного "кабинета". Упёр руки в боки, поразглядывал Пушкарёву из-под насупленных бровей, а потом... - О ваших весёлых выходных, Катюш! - Андрей присел на краешек стола, сминая президентским задом свежераспечатанные документы. - Не хотите мне о них поведать? Да ради бога, Андрей Палыч! Сначала Катя мирно отдыхала дома и с рассеянной улыбкой поглаживала следы воропаевской страсти у себя на груди, затем - с виновником сего торжества - смотрела спектакль, чинно держала его под локоть в буфете, случайно тёрлась своими коленками об его, когда они сидели рядом в полной темноте и смотрели на сцену. Потом умеренно пили вино (а не хлестали литры виски) в красивом ресторане (а не в душной забегаловке на окраине Москвы), наслаждались ужином и компанией друг друга. О, это было приятно. Волнительно, смущающе, неловко, но - Господи! - оно того стоило: видеть, как шоколадные глаза напротив едва заметно распахиваются в удивлении в ответ на её тихое: - Вы будете моим. Губы криво ухмыляются, руки отрезают кусочек мяса, щедро топят его в соусе и протягивают ей, даже настаивают. Кажется, Воропаев признал в ней хищника. Кису стоило угостить нежным гребешком в сливочном соусе, мазнуть им по губам, понаблюдать, как острый кончик языка слизывает белую капельку. Особым гурманом Пушкарёва себя никогда не считала, но Александр определённо подталкивал её в сторону разборчивости в еде, трёхразового питания и торта - с конфитюром из маракуйи, муссом из манго, консервированной вишней и хрустящей подложкой из песочного теста. Це́лую коробку Воропаев взял на вынос и вручил девушке у подъезда. А потом целовал её глаза и щёки - непривычно легко, нежно, как-то совсем не по-воропаевски... - Замечтались, Катюш? Есть, о чём... или о ком? - Встрял в поток воспоминаний начальник, поигрывая с её любимым розовым карандашиком, уже порядочно сточенным. Грифель указал ей в лоб. - Мои мечты, как и мои выходные вас не касаются. - Перехватив письменную принадлежность, Катя спрятала её в ящик стола. Андрей выдернул из стаканчика гелевую красную ручку - такой обычно Катя делала записи о любви в дневнике. - Надеюсь, вам тоже удалось отдохнуть, а теперь давайте... - Не давайте. Голос его ушёл в низы, секундой позже Пушкарёву накрыло облако парфюма: зажатая на своём стуле между его рук - одна упёрлась в стол и документы, вторая - в подлокотник, всё, что она могла - сохранять спокойствие и стараться дышать через раз. С духа́ми Андрей сегодня переборщил. - Что же это выходит, а, Катенька? По будням вы клянётесь, что не выдадите Воропаеву информацию об истинном положении дел в ЗимаЛетто, а по выходным он подвозит вас домой? А что ваши родители думают по поводу ваших поздних возвращений? Подлокотник жалобно скрипнул, стискиваемый мужскими пальцами. Главное, чтобы они не сомкнулись на катиной шее, остальное... Нет, не мелочи! Ибо оправдываться перед этим мужчиной можно было за опоздание на работу, за несделанный отчёт или остывший кофе, но никак не за собственный культурный досуг! - Даже интересно, откуда у вас эта информация. Вы что, следили за мной?... Да и раньше вас мои возвращения не волновали, Андрей Палыч. Я бы даже сказала, вы были против них, когда приказывали мне сидеть здесь... - не дрожать, Пушкарёва! - ...и слушать, как вы милуетесь с любовницами. Что же поменялось? У Воропаева получается выгибать бровь куда эффектнее, да и зажать подобным образом он бы себя не дал. Но у Кати другой путь - ей нужна экспозиционная терапия, двойная доза вакцины, нужно найти в себе гриффиндорскую храбрость в момент, когда над ней нависает герой её детских грёз, гроза мудаков и причина девчачьих слёз. - Раньше домой отвозил вас я, а не Сашенька! - Ещё один гриффиндорец. Лев с чёрной гривой и большими лапами, что умеют обнимать, трясти, давать "пять" Малиновскому и лапать верхние "девяносто" у милкиных рыбок. - Катя... Он вас запугал? Шантажирует? Наверное, наплёл какую-нибудь чушь, но поймите... - Что вы, Андрей Палыч! - По языку ползёт едкая горечь, кажется, ещё чуть-чуть и завтрак в виде кофе и оставшегося кусочка торта попросится наружу. С утра Пушкарёва с таким наслаждением вгрызлась в глянцевую глазурь, даже слегка измазала лицо в креме и мысленно поставила зарубку хотя бы написать Александру смс-ку с благодарностью. - Плетение чуши - это по вашей части. Хотя... Нет. Специалист тут у нас Роман Дмитрич, а вы так - узелки вяжете, да лапшу развешиваете! Горло всё же выдало писклявое карканье вместо гневной и серьёзной отповеди, но зато появился шанс вскочить на ноги, чтобы Жданов отпрянул на автомате. Выйти из загнанного положения, вырваться в светлое пространство президентского кабинета. Пусть свет противно режет по глазам, пусть шеф дышит в спину, а за дверью притихла Клочкова, пусть! Зато Катя может дышать. - Это была дурацкая шутка, - стянув очки и неосмотрительно швырнув их на стол, он с силой потёр глаза, - просто клоунада Малиновского, понимаете? Мы... Я не... Не увиливайте, Екатерина Валерьевна! Что у вас с Воропаевым? Секс, торты и кошки-мышки. Кроме своего дневника, Катя ещё не готова ни с кем делиться странным, хрупким, обоюдоострым, что образовалось у них с Александром. Потому как сложно облечь это в складную человеческую речь, объяснить, оправдаться, защитить себя и, отчасти, его. Ведь... - У нас с Воропаевым абсолютно точно нет реальных отчётов и правильных цифр, - как минимум, давать нужно на третьем свидании, а не на первом, так что где-то Пушкарёва обсчиталась. - Это вас успокоит? - Да... Нет! - Метнувшись раненым зверем за свой стол, Андрей отодвинул стул рывком. Глянул на него, задвинул обратно. Дёрнулся в сторону окна, в сторону графина с водой, шкафчика, где стояла бутылка коньяка. Сунув руки в карманы джинс, обошёл красные кресла, стукнул пяткой по двери - за ней раздался шорох и стук каблучков, вероятно, Виктория наслаждалась шоу. - Это же Сашка! Он хочет меня подсидеть и с помощью вас... Да чёрт с ним! Катя, я ждал вас у дома, потому что я не могу допустить, чтобы он вам как-то навредил! Громко. Эмоционально, ярко. Даже можно было бы поверить, если бы не жирное "но" в виде пьяного поцелуя через силу, когда Катя отчаянно выставляла щитом между собой и шефом сумочку и рассчитывала, как бы ей убежать, а на следующий день оправиться от стыда. И куда более солидное "но" в форме воропаевских губ - наглых, быстрых, прихватывающих кожу на её шее до всхлипов, рвущихся из груди. Поцелуй трезвый, поцелуй напористый, да, она совсем этого не ожидала, испугалась собственного бездействия, покорности. Воз-буж-де-ни-я. Но такого противного осадка, как после лобызания со Ждановым, не было - ни в офисе, ни в машине, ни тем более в квартире Александра, где можно было стонать в голос и самой въедаться в ядовитый рот. Рот, которому не нужно будет через несколько месяцев целовать давно заждавшуюся невесту. - Андрей Палыч, при всём уважении, - выплюнув э.т.о слово, она схватилась за ручку двери, внутреннее собираясь бежать - быстрым шагом, дабы не снести какой-нибудь фикус, - это не ваша забота, я вас телохранителем не нанимала, а моя личная жизнь вас тем более не касается. Раз-два, за дверь и по коридору, пока Жданов переваривает пассаж про "личную жизнь" местной страшилки - тот ещё оксюморон, Малиновский будет ухохатываться, когда дорогой друг и президент ему донесёт - а он обязательно! - под бокальчик сорокаградусного. Минут через пять. - Кать, ты куда? - О замершую посреди коридора Амуру она чуть не затормозила, но неожиданно ловко для себя отошла от курса и лишь мазнула длинной юбкой по цветастым шароварам Буйо. - Где пожар? - Пожара нет, - сипло бросила девушка, невежливо отмахиваясь от коллеги. Главное, чтобы Жданов не пустился в погоню. - Я... Мне просто... надо. Подальше от кабинета, желательно - из офиса, но рабочий день только начался, у Шурочки вон даже кофе не успел остыть. А возникший из-за поворота Александр не успел избежать столкновения, но ему не привыкать. В конце концов, если он согласен быть её, придётся служить подушкой безопасности. Просто подушкой, когда Катя дрыхла самым сладким сном у него на плече за считанные минуты до звонка Андрея. - Екатерина Валерьевна, - уголок язвительного рта пополз вверх, а рука вниз, чтобы поправить задравшуюся вязаную жилетку в изумрудный ромбик. В целом, с мужской мятной рубашкой мамино творение даже сочеталось. - Чтобы утро было добрым, решили начать его с членовредительства? - Ничего подобного, Александр Юрьевич! - Демонстративно фыркнув, она выпуталась из его рук. Под пристальным взглядом тёмных глаз одёрнула рукава рубашки и перешла на шёпот: - Ч-членам я не врежу́, а... Гонору не хватило, чтобы парировать достойно - всё же требовались годы практики, вот как у этой наглой рыжей морды, но обладатель последней расхохотался, вызывая приступ неуклюжести уже у Кривенцовой. Под звон упавшей керамики, мужчина утянул Катю под локоток в сторону комнаты отдыха - в такое время там точно никого не было, а момент наедине оказался необходимым, ибо карамельные искорки снова дали о себе знать. Он явно недавно курил, а ещё его челюсть пахнет бергамотом и амброй, кажется, это лосьон после бритья или что-то вроде того... Что заставляет встать на цыпочки, потереться носом о его гладко выбритый подбородок, запомнить запах на весь оставшийся день. - Как ваши дела, Екатерина Валерьевна? - Сквозь довольную улыбку его голос течёт горячим воском, терпкой от специй патокой, шумом прибоя. На такое отвечать жалобами не хочется, но... - Нас видели. В субботу у моего дома. - Осторожным серьёзным шёпотом, ибо стены в компании картонные. - ...Жданов. Рука с длинными пальцами забралась под жилетку и огладила ткань рубашки на талии. Предмет гардероба Катя планировала Воропаеву вернуть, однако с каждой минутой всё меньше и меньше хотелось расставаться с ним. - Уже успел вынести вам мозг, м? - Ладонь прошлась между её лопаток и подтолкнула, чтобы Катя, запнувшись о собственную ногу, ухватилась за лацканы воропаевского чёрного пиджака. - Мой мозг попробуй вынеси! - Нихрена не смешно, на самом деле, Пушкарёва понятия не имеет, как вернуться в кабинет и работать с Андреем. Особенно, когда Александр так приятно чешет ей спинку, задумчиво глядя поверх её макушки. - Видел и видел, - когда Воропаев звучит так миролюбиво, это подозрительно. Сложно не тонуть в патоке, не нырять в успокаивающую волну его голоса, но Кате н.у.ж.н.о оставаться собранной. - Меня больше интересует, с чего это Андрюша решил поиграть в шпиона? - Ну как же! - Пушкарёва отпустила пиджак и аккуратно разгладила чёрную ткань. Поправила галстук, завязанный мудрёным узлом, оглядела мужчину перед ней. Красивый, зараза. - Сначала его личная помощница пьёт кофе... Катя согнула пальцы в воздушные кавычки. - ...в закрытом помещении со всякими подозрительными личностями, - личность ухмыльнулась, явно припоминая то знаменательное кофепитие, - а потом не падает в ноги и не просит снова свозить её в пивнушку за МКАДом. Непорядок! С Малиновского спросу никакого и никаких завышенных ожиданий, действительно клоун, а Андрей себя виноватым как будто не считал: настаивал на шутливом тоне того разговора, старался сменить тему, словно и не было признаний в симпатии, клятв небесными телами, поцелуя... Да, не очень приятного со всех сторон, но сам факт! Словно его божественному сиятельству позволено попробовать страшилку, посмеяться и ожидать, что она не обидится. Катя не гордая... была. - А после этого имеет наглость возвращаться к себе домой с подозрительными личностями и тортом, - продолжил Воропаев, ответно поправляя воротник мятной, своей рубашки, - ни стыда, ни совести у вас, Екатерина Валерьевна! Торт доели? - Да, я хотела сказать спасибо, он был очень... - Его дыхание обожгло ей губы, а в нос снова ударил аромат амбры и бергамота. На краю сознания мелькнула мысль, что дверь в комнату отдыха не запирается, а скучающий и не желающий работать Женсовет бродит где-то рядом - после аварии с трубами, женская уборная была закрыта, так что созывать 911 было негде. Но губы, но родинка под правым глазом, но бергамот. - ...вкусным, даже было жалко делиться. Воропаев склонился ещё ниже, кончиком носа проходясь по её щеке, виску, уху. Щекоча кожу своим дыханием, он обманчиво мягко шепнул: - С кем же вы делились, Ка-а-тенька? Наивное "с мамочкой и папочкой" так и осталось где-то в горле. - Уж не с вашим ли дорогим соседом, финансовым директором Никамоды?... Сердце под мятной рубашкой и клетчатой жилеткой стукнуло совсем не в ритм. Он знает.