Киса

- Я не понимаю, что происходит, - цитирует Пушкарёва свою дневниковую запись от вчерашнего дня, прямо глядя на Александра по ту сторону стола. Не то чтобы приходится прилагать усилия - столик на двоих, в интимном отдалении от основного зала ресторана. Красная розочка в тонкой изящной вазе и свечка по центру. - Это правда весёлая игра, только до меня никак не дойдёт, как в ней победить? Воропаев до боли при-выч-но выгибает тёмную бровь, улыбаясь, и отрезает ещё один кусочек своего кровавого стейка, чтобы макнуть его в такой же кровавый - по цвету - соус и подтвердить катину теорию про Бэтмобили и гробы. Пушкарёвское ризотто с морепродуктами ей в горло не лезет, хотя желудок начал издавать рёв умирающего кита как только опустился плотный театральный занавес, а аплодисменты зрителей стихли... Каморочная мышка планировала ограничиться вечерним чаепитием, возможно, подбить на него появившегося под её окнами как чёрт из табакерки Александра, но у того изначально были другие планы. И самым первым пунктом в них было не посвящать в детали Катю. Вторым пунктом был взлом (пушкарёвского рассудка) с проникновением (к сожалению, только в квартиру...): едва переступив порог, этот гад оглядел прихожую как музейную экспозицию - выставка называлась "Если бы престарелая девственность была стилем интерьера", - и бросил лаконичное: - Собирайтесь. Чашка жгла руку, но эта боль отрезвляла и напоминала Катюше, что подозрительных взрослых дядечек не стоит слушаться беспрекословно. - Раздевайтесь, нагибайтесь... Да, Александр Юрьевич, ваши методы мне знакомы. Потрудитесь объяснить, куда я должна собраться и... с какой стати? Серьёзный тон его не пронял, расстегнув пальто, Александр присел на мягкую банкетку. Закинул ногу на ногу и оценивающе оглядел хозяйку квартиры. - Екатерина Валерьевна, вы даже дома такая занудная? Расслабьтесь хоть на минуту, откройте форточку... - Веселится за её счёт, засранец. Умыть бы его чаем. - Вы, кажется, хотели "ещё"? Просили меня, умоляли. Как я могу вам отказать! Зеркало отразило Кате её стремительно краснеющие щёки. От стыда, от неловкости, от волнительного, щекочущего ожидания чего-то... нового. Хорошего, приятного, необычного, но желанного. Желание это Пушкарёву пугало. На уровне дурацких фантазий - ещё ладно, после такой ночи грех не предаться романтическим бредням. Но вот так, очно, лицом к лицу, тет-а-тет в пустой квартире, где пройти пару шагов - и катина детская спальня с мягкими игрушками, ломящимися от книг полками, допотопным компьютером и компроматом в виде личного дневника... Только этой книжице она сумела признаться, что не сможет забыть ту ночь, даже если попытается. На белые страницы красными чернилами легла исповедь - о предательстве... друга. За несколько месяцев её работы в ЗимаЛетто Жданов сумел стать ей кем-то близким, у них выстроились тёплые приятельские отношения, а потом... О сомнениях, о страхах - Воропаев издевается. Смеётся, унижает её, использует. О страхе снова поверить, и кому? О предвкушении, о желаниях и их исполнении - в самом лучшем виде. Приятное свидание с самым, казалось бы, неприятным человеком, интересная беседа, шутки, флирт, какой только возможен между ними, вкусная еда и вино, сладкие поцелуи в машине, а затем... Затем Кате хорошо. Затем Катя наполненная, цельная, сплошная - эрогенная зона и горячая точка. Одна большая мурашка, эпицентр взрыва. Об этом мужчине. Сначала Пушкарёва порывалась записать туда всё, что она о нём думает, включая нецензурные варианты, но ограничилась лишь "я его не понимаю", закольцовывая запись. Воропаев не стал понятнее, когда указал Кате вглубь квартиры: - Если вам нужно конкретизировать ТЗ, оденьтесь для культурного досуга, во что вы там обычно... Ладонь с длинными пальцами помахала в воздухе. В отношении пушкарёвского гардероба отлично подошёл бы жест из одного пальца. Культурный досуг, мать его. Закрывшись в спальне, можно было буркнуть матом уже вслух, зарываясь вглубь шифоньера. Именно в такие моменты явственно ощущалась необходимость обновить гардероб, вынести винтажно-нафталиновое кружево на помойку, а шкаф сжечь - мало ли, какая там моль завелась... Одну такую, черноволосую и мускулистую мошку с брутально-волосатой грудью и издевательски украшающим её крестиком, Катя уже выгоняла. Видел бы Андрей, для кого его помощница выбирает из вороха пыльно-шерстяных мешков что-то приличное. Впрочем, у Пушкарёвой к нему всё так же н.и.ч.е.г.о. - Досуг, - блузка? Нет, в такой только хоронить. Свитер? К чёрту этот тип одежды как явление! Юбка раз, юбка два-три-пять, и все похожи на оберег от секса. - ...досуг, до-суг, до-сук... С-сука, да что ж так сложно? Взвыла бы громче, Воропаева она этим вряд ли удивит, но даже в отсутствие папочки его дух всё равно незримо витал где-то за спиной и бдил. Мама бы такие разговорчики тоже не оценила, зато посоветовала бы надеть вон ту "чудесную" вязаную жилеточку...

***

- Я готова. - Она вышла из комнаты спустя пятнадцать минут шуршания и причитаний, доносившихся сквозь выкрашенную в белый дверь. На контрасте с последней фигурка в слегка старомодном бордовом платье... выделялась. V-образным вырезом, прикрытым кружевом в цвет, поясом с бантом на восхитительной пушкарёвской талии - в неё так и тянулись вцепиться руки, до жжения в кончиках пальцев. Или в лодыжку, скрытую тонкой капроновой тканью - порвать колготки к чертям, укусить за косточку. В прошлый раз Екатерина Валерьевна от этого смешно взвизгнула и чуть не зарядила ему пяткой в челюсть, но стоило приласкать укушенную кожу губами и прочертить ими влажную дорожку сначала к розовой коленочке, затем к мягкому бедру и... - Теперь вы скажете, куда мы едем? - Старательно строя из себя непокорённую вершину и неприступный за́мок, принялась застёгивать сапожки на приличном каблуке. С ними она будет выше, а значит, целовать пухлые губы будет удобнее. Хотя их естественная разница в росте будила в Воропаеве нечто особенно собственническое, жадное - желание нависнуть над Екатериной Валерьевной и всем её миром, закрыть от чужих любопытных взглядов. Только его эксклюзивная добыча. Впрочем, попробовать покуситься на эту мышку уже успел Андрю-ю-юшенька, хорошо, что обломал зубы о катенькины принципы. Вопрос только в том, на кой хер вообще полез к своей помощнице? Трахал бы дальше милкиных бабочек и не трахал мозги Кире, но это в идеале... А на деле у Жданова как всегда миллион проблем, в появлении половины которых виноват он сам, и примерно такое же количество он приносит в жизни других людей. Ладно в свою. Ладно своему дружку-подпевале и даже ладно - сестрёнке. Большая уже девочка, любит прыгать по граблям - пожалуйста!... Но с подачи Романа этот придурок решил попортить жизнь, пожалуй, одному из немногих адекватных и действительно работающих людей в компании. Да хрен с ней, с работой - Воропаев, ты первый поднесёшь спичку, чтобы полыхало оно к чертям собачьим! Главное сперва вывести оттуда деньги и Екатерину. Пушкарёва бесила. Пушкарёва вызывала недоумение, раздражение и возбуждение, иногда одновременно: тогда воропаевские руки тянулись к тонкой шейке - прихватить за загривок эту деви́цу и направить в нужную сторону. К себе. В воропаевском рту скапливалась голодная слюна - прервать поток настырного и отчаянного лепета и заткнуть этот ротик поцелуем, чтобы лёгкие горели, а голова кружилась. Чтобы Екатерина Валерьевна выплёвывала ответные остроты, храбрилась и делала вид, что её совсем не возбуждают жадные, напористые поцелуи и крепкая хватка на талии. Чудесная талия - с бантиком, без него, под шерстяными доспехами с рюшками и брошками, под одеялом, под его губами - белая нежная кожа так и манила куснуть за бочок с утра, когда лень вылезать из кровати и подушка манит к себе вместе с тёпленькой Пушкарёвой. И под вечер - когда на широкой лестнице театра стоит придержать эту дикую мышь, чтобы она не раскидала по мраморным ступенькам свои конечности. Как минимум, безымянные пальцы на руках ей ещё пригодятся...

- "Бесприданница"? - Выгнула брови Екатерина, разглядывая билеты, вытянутые Воропаевым из внутреннего кармана пиджака. - А почему же не "Гроза"? - Ассоциируете себя с "лучом света в тёмном царстве"? - Досуг у них культурный, но один бокал шампанского не повредит, чтобы его спутница расслабилась и оттаяла. Вероятно, не стоило так стремительно вытаскивать её из дома, но, с другой стороны, долгие размусоливания, пустая болтовня и сомнения - это не к Воропаеву. - Надеюсь, в реке топиться не побежите? Девушка улыбнулась, разглядывая золотистые пузырьки в бокале: - Если топиться, то исключительно в шампанском... В таком случае, встречный вопрос: не собираетесь ли вы меня пристрелить? Иногда очень хотелось, до дрожи в руках - прихлопнуть её, как назойливую мушку, поймать в клетку как шуструю мышку, чтобы не носилась и не сбивала его с ног. Прижать - к столу, к стене, к себе - и н.е о.т.п.у.с.к.а.т.ь, потому что Екатерина Валерьевна, оказывается, может быть необходимой как воздух, как вода и солнечный свет, как изысканный десерт для удовлетворения гедонистических потребностей. А в последнем Александр себе отказывать не привык. - Не дождётесь, - хмыкнул он, салютуя ей своим бокалом, - вам ещё смотреть пьесу, вкусно ужинать и быть моей. Такое вот у вас плотное расписание, Екатерина Валерьевна, на расстрел времени нет. Её, набравшую воздуха в грудь - о, эта грудь! - перебил театральный звонок.

- ...выходит, я ваши умственные способности переоценил? - Усмехнулся мужчина, промакивая рот бумажной салфеткой. - Мы с вами ужинаем, Екатерина Валерьевна, вам нужно взять вилку и... - Применить её не по назначению, - буркнула Катя, но ризотто всё же попробовала. На голодный желудок спорить с Воропаевым было сложно, на полный - невозможно, ибо вкусная еда и компания этого человека морили её моментально, вынуждая некуртуазно ставить локти на стол, воровать цветы и глупо хихикать. Хищно наколов осьминожку на зубья вилки, она откусила одну скрюченную фиолетовую лапку, глядя в шоколадные глаза напротив. Вдруг этого наглого спрута какие фантомные боли разберут? Ему полезно. Но Воропаев лишь кивнул. - Об альтернативных способах использования столовых приборов я предлагаю поговорить позже. А пока... - Выдерживая паузу, за которую Кате хочется наколоть на вилку уже его филейную часть, он пригубил кроваво-красного вина. На контрасте Катя свой совиньон блан глотает жадно, как воду, совсем не различая расписанные официантом "цитрусовые нотки, которые будут отлично сочетаться с нежным сливочным ризотто и свежайшими морепродуктами". Выделываться и смаковать можно было позавчера, а сейчас ставки возросли - на кону пушкарёвский рассудок. - Вам интересно, что происходит между нами? Кроме похоти и чревоугодия. О, в этих двух грехах Катю никто и никогда не смог бы обвинить... до определённого момента, после которого довольствоваться чашкой кофе на обед и унылой мастурбацией под одеялом уже не прельщает. Ставки растут, стандарты повышаются, да больно резкий скачок - после такого обычно несутся головой вниз, пробивая полы, потолки и круги ада. Пушкарёва почти наяву видит, как в полёте ручкой помашет Люциферу. - Просветите меня. Только учтите, что быть вашей вы меня уже просили. Люцифер помахал ей в ответ раньше, чем планировалось: - И каково же ваше решение по данному вопросу, Ка-а-тенька? Он как всегда красив, самоуверен и нагл. Непредсказуем, искушающе-горяч - пышет на неё медным пламенем, чадит кожано-древесным дымом, обжигает угольно-внимательным взглядом. За-ра-за. Врать плохо, но даже если Пушкарёва соврёт, что совсем не думала об этом, ни Александр, ни она сама в это не поверят, ведь ещё тогда, стоило двери президентского кабинета закрыться за его спиной, а Жданову и Малиновскому уставиться на неё как на второе пришествие - Железной Клавы по их грешные души, - в голове мелькнула дурная, шальная мысль: "Вот бы... повторить". Не залить во второй раз пиджак кофе, не выслушать генитальные задумки Романа - в этом-то удовольствия нет, кроме того, какое Катя теперь может испытывать, видя дергающуюся щёку маркетолога. Осознал своё незавидное положение, падла. Нет. Снова оказаться с Александром Юрьевичем в замкнутом пространстве - хоть в лифте, хоть в очереди за отвратительным кофе в обеденный час пик. Узнать, действительно ли его поцелуи такие вкусные, или это Кате от шока почудилось?... Дальнейшее расследование показало, что не показалось: целовался Воропаев как дьявол, отравляя организм грехом, соблазняя, прогибая под себя, заставляя желать прикосновений, объятий, ласки - пальцами, что так изящно держат ножи и катин подбородок. Губами, что выплёвывают комплименты, мат, степень прожарки стейка и пушкарёвской задницы. Телом, всем телом об её, вжимающимся до спёртого дыхания и одного сердцебиения на двоих. Александра хотелось безумно-бездумно, по-животному, Катя была готова поспорить с утверждением, что инстинктов у людей нет. Как так, вот же он, буквально основной инстинкт: выгнуться в спине, подставиться, подчиниться, держа наготове когти и зубы, чтобы не зарывался. Образовать пару, слипнуться, сцепиться, потому что вшитая в подкорку программа намекает - этот мужчина генетически выгоден, пусть и ядовит - словами и яркими рубашками, что сигналят из-под пиджаков тёмных расцветок: "смертельная опасность". Летальный исход, полный облом - никакая ты, Пушкарёва, не высокодуховная тургеневская барышня! Такая же, как и все, с поправкой на гриффиндорское безрассудство и не менее гриффиндорские очки. Пальнуть бы зелёнкой в висок, да за колдовство среди магглов отберут волшебную палочку, права и лицензию на лабораторные исследования. А последняя Кате очень нужна, у неё тут эксперимент в самом разгаре. И чего в исследовании не было обнаружено, так это показателей воропаевской очевидности, понятности - по нулям. Человек-загадка, какими бы прямолинейными ни звучали его предложения. Человек-подвох, ебучий сейф из сплава вибраниума и адамантия с паролем: "катядура2005". - Розы! - От её вскрика Александр не донёс мясо до рта и слегка завис, разглядывая её лицо, вероятно, прикидывая: совсем спятила Екатерина Валерьевна или не очень. - А... где они? След букета, что преподнёс ей Воропаев два дня назад, терялся после выхода из "Пушкинъ"а: вот он пихает Кате в лицо кремовые бутоны, она вдыхает их аромат в машине, губы так и растягиваются в улыбке от ощущения нежных лепестков на коже. Вот услужливая официантка приносит для них большую хрустальную вазу, пока подают блюда, Пушкарёва очерчивает кончиками пальцев стебель с острыми шипами - под стать ситуации, никогда не знаешь, откуда уколет. А потом?... Александр всё же закинул кусочек розовой говядины в рот и глянул на неё как-то устало. - До́ма у меня вянут, - удивительно, что не рассыпались пеплом в атмосфере воропаевской Бэт-пещеры, - не умеете вы ухаживания принимать, Ка-а-тенька. - Почему это? - Да и с чего бы ей уметь, если подобные жесты внимания от мужчин ограничивались одинокой розочкой в целофане от Дениса, безликим и потрёпанным букетом, который Жданов подобрал в зале для показов и оставил в катиной каморке, всунув туда даже не какую-то захудалую открыточку, а список дел для крайне смышлёной, но весьма непривлекательной секретарши? Ладно, ещё папа с Колькой на восьмое марта дарили цветы, но это не то!... Воропаев вздохнул. - Вы забыли цветы в моей машине... Ладно, мы забыли, - когда, старательно сдерживаясь, поднимались до квартиры. Гладили собаку, метали друг в друга взгляды, как подростки в гормональной буре. - Но вы наутро о них не вспомнили! Катя забросила в рот жирную креветку в ароматных травах и сливочном соусе, наблюдая за всполохами пламени свечи в тёмных глазах. Какая же вы противная язва, Александр Юрьевич, и как же с вами... хорошо. Особенно хорошо улавливать, как нервно дёргается его кадык, стоит ей перейти на интимный шёпот: - Конечно, не вспомнила. Их вытеснили воспоминания поинтереснее. - Воспоминания имеют свойство угасать, - когда глаза Александра презрительно щурятся или мечут молнии, это ещё нормально. Замечательно, если в них смешливые искорки или вожделение. Но вот когда в разводах шоколада с девяносто девятипроцентным содержанием какао не прочитать ни эмоции, ни намерения... Это страшно. Когда его верхняя губа дёргается и кажется, что из-под неё сейчас вылезет блестящий клык, это нервно-будоражаще, кровеподжигающе. Желудок колотится где-то в горле по соседству с сердцем, пока глаза сохнут и болят, но моргнуть и упустить момент, когда когти прочертят рваные борозды на скатерти, нельзя. Опасно для жизни. - Если их не освежать, - кивает Катя и даёт: очки на протянутой ладошке, остатки своих сомнений в виде поглаживания по его пальцам - мазком, на пробу, откусит или нет? - и ответ. - Я соглашусь, но с одним условием. Киса довольно мурчит почти вслух и дёргает невидимым рыжим хвостом. Обвивает им ножку стула, склоняется к Пушкарёвой, пока узкие щели кошачьих зрачков расплываются в бездонные, затягивающие омуты. Ставки сделаны, ставок больше нет. - И что же это за условие? - Невидимые вибриссы щекочут Кате лицо, аромат воропаевского парфюма - нос. Котоловка захлопнулась. - Вы будете моим.