Причина моего беспокойства

      Не помню точно, как давно это началось, но меня периодически преследовало что-то подобное, стоит мне просто прикрыть глаза. Совершенно очевидно это был сон — я определял это каждый раз отчетливо, никогда реальность со своим же подсознанием не путал. Но, несмотря на частоту повторения этого сновидения, оно не переставало меня пугать.       Было темно настолько, что я не видел собственного же тела. Чернота, густая и обволакивающая, клубилась вокруг меня, налипала хлопьями на кожу, вязко цеплялась, засасывала. Я осознавал себя, осознавал, что это сон, но продолжал тонуть, а все мои попытки выкарабкаться терпели неудачу. Я барахтался, перебирал руками, но темнота только больше обтекала меня. Ужас подкатывал к горлу — неужели я не выберусь? Я проваливался в эту бездну все больше и больше, чувствуя, что своими же действиями закапываю сам себя. Дыхание учащается от испуга, когда я понимаю, что падаю — бесконечность встречает меня в свои распростертые объятия, и мне только гадать остается, приземлюсь ли я вообще хоть когда-то.       Ну, я же точно знаю, что это сон, почему же тогда так страшно?       И когда я наконец останавливаюсь, меня пронизывает робкое облегчение. Я не падаю с громким и болезненным ударом, не размазываю собственные мозги по твердой поверхности, а именно останавливаюсь — полет прекращается сам собой, и я вновь замираю в этом безвоздушном пространстве. Но на этот раз у меня появляются хоть какие-то ощущения. Я чувствую собственное тело, бьющееся в конвульсиях, я ощущаю, как по вискам скатываются морозные, как крохотные льдинки, капли пота. Отчетливее и явственнее всего этого я чувствовал только одно — катастрофическую нехватку воздуха. В попытке ухватить хоть сколько-то кислорода, я то и дело распахивал губы, но не мог сделать даже глотка воздуха — поглощающий вакуум препятствовал. В ушах эхом отдавался мой собственный же задушенный хрип. Вспышкой меня опаляет дикая потребность бежать куда угодно, лишь бы подальше отсюда, и я рывком пытаюсь сдвинуться с места, но меня не пускает какая-то неизвестная мне сила. В прямом смысле — я ощущаю, как на моих плечах тисками сжимаются чьи-то крепкие пальцы. От чужеродности этих ощущений паника накатывает сильнее, и я всеми силами вырываюсь, но прикосновения становятся только настойчивее и грубее.       — Пауль, — слышится сквозь мои же слабые стоны чей-то голос.       Он кажется настолько жгуче-пугающим, чужим, даже противным — я не узнаю его обладателя, но этого незнакомца я уже почему-то ненавижу. Будто он сделал что-то ужасное и теперь не заслуживает не только прощения, но и даже банального существования на свете. Пытаюсь собрать все силы в кулак и приготовиться драться — ощущение, что от этого образа придется отбиваться, было на данный момент очевидным. Но удушье сковывало, как и чужие руки, уже перебравшиеся на мою грудь и теперь кольцом обвивающие меня за торс.       — Пауль, — тянет хриплый голос приторно-ласково.       Я бы очень хотел вырваться, но силы постепенно покидали меня. Казалось, чужие ледяные ладони стискивают мои легкие прямо сейчас, выжимая из них жалкие остатки кислорода. Лихорадочно озираюсь, надеясь хотя бы напоследок увидеть своего мучителя, но поглощающая тьма не дает мне разглядеть хоть что-то. Будто издеваясь надо мной, все пространство вдруг заполняет отрывистый ядовитый смех. Такой медленный и настолько низкий, что он кажется нереальным, но я почти уверен, что слышал его когда-то раньше. От этого звука когда-то давно уже сжималось в страхе мое сердце. Замираю, как испуганный кролик, и крепко зажмуриваюсь — будто уже знаю, что дальше произойдет что-то страшное.       — Пауль… — снова зовет меня голос — требовательно, грозно, непоколебимо…

***

      — Эй, Пауль, — окликают меня взволнованно, для пущей убедительности чуть потряхивая за плечо, — Пауль!       Вздрогнув испуганно, я наконец распахиваю глаза. Надо мной навис обеспокоенный Рихард — в хмуром взгляде читались настороженность и тревога. Заметив, что я наконец очнулся, он разжимает пальцы, все еще покоящиеся на моем плече, но руку так и не убирает, мягко утешающе касаясь. Не в силах пошевелиться, тупо пялюсь ему в глаза еще несколько мгновений — что он делает и зачем? Может ли это быть продолжением моего сна? Мне бы опасаться — когда-то давно Круспе представлял для меня намного больше опасности, чем какой-то смутно знакомый голос из сна, пусть и почти задушивший меня минутой ранее. Но сейчас, когда я чувствовал себя настолько уязвимым, мне не хотелось прятаться от него — я верил этому волнению в сером внимательном взгляде. Сам удивляюсь своим метаморфозам, но я впервые за долгое время не чувствую от Рихарда никакой, даже надуманной мной же самим, опасности.       — Все в порядке? — спрашивает вдруг полушепотом, будто боится разбудить еще кого-то.       — Все отлично, — храбрюсь, неловко потирая заспанные глаза тыльной стороной ладони, — А что такое?       Рихард выпрямляется, возвышаясь надо мной, но уходить вовсе не собирается. Теплая ладонь покидает мое плечо, и я очень надеюсь, что проскочившее где-то глубоко внутри разочарование мне померещилось.       — Тебе кошмар приснился? — чуть склонив голову вбок, все тем же вкрадчивым тоном интересуется, — Ты ворочался, пытался кричать…       — Неужели? — перебиваю его, пытаясь сойти за идиота.       Коротко кивнув, Рихард настойчиво проговаривает:       — Что тебе снилось?       Замираю, силясь увести взгляд в сторону и уйти наконец от этого пристального наблюдения. Не знаю, почему, но спрятаться вдруг захотелось — будто на месте преступления с поличным застукали. Да и что я отвечу? Что мне снились темнота, чей-то злобный голос и по-звериному крепкие чужие ручищи на моих предплечьях? Очень смешно. Привстаю на локте, с усилием взбивая подушку, и отшучиваюсь, снова уходя от ответа:       — Голый Шнайдер после душа в общей раздевалке, — пытаюсь сделать интонацию максимально непринужденной, — Поверь — зрелище жуткое.       Отворачиваюсь к стене, не желая продолжать разговор, даже одеялом почти с головой укрываюсь демонстративно. Но Рихард моего посыла не считывает и остается статично стоять на месте, прожигая своим вниманием теперь мой затылок. Ежусь нервно — его взгляд даже спиной ощущаю. Не самое приятное из чувств. Желая вновь вырубиться, прикрываю глаза, надеясь, что Круспе скоро надоест стоять у меня над душой, и он съебет. Но тот упертый, как и все спортсмены — уходить никуда даже и не планирует. Поняв это, бормочу наигранно-сонно, лишь бы этот внешний раздражитель, а по совместительству мой сосед, наконец меня в покое оставил:       — Нормально все со мной, не подохну, — выходит немного грубовато, — Иди уже.       Круспе как-то неопределенно хмыкает, но с места все-таки сходит. Слышу, как за моей спиной шуршат его удаляющиеся шаги. Невольно прокручиваю у себя в голове недавно произошедшее — теплая рука не моем плече, беспокойство в пасмурно-серых глазах и взволнованные интонации в голосе. Выглядело так, будто он и правда искренне переживает. Я все еще не мог привыкнуть к такому Рихарду — все еще ждал подвоха, будто происходящее было лишь очередной его издевкой. Но, если он и притворялся, то делал это мастерски настолько, что я постепенно и впрямь начинал расслабляться. Страшно представить, но я и правда скоро перестану его бояться. Возможно, он этого и добивается, конечно. Но удивительнее всего тут то, что мое подсознание не било тревогу и не чувствовало ни капли опасности, хотя раньше таких сбоев не давало. Возможно, это только сейчас — все-таки, после пережитого кошмара нервы и так были перенапряжены.       Подобные кошмары мне снились не так часто — может, раз в пару месяцев. Их природы я не знал, как и не понимал и половины, что во сне со мной происходило. Возможно, это хорошая почва для обсуждения с психотерапевтом, но я такой хуетой точно заниматься не собираюсь. Во-первых, ненавижу, когда мне кто-то в душу лезет, а во-вторых, не сказал бы, что эти кошмары меня как-то беспокоят. Мне интересно узнать, что за ними стоит, не спорю, но к мозгоправу ради такого я точно не пойду.       — Да блять… — моего слуха вдруг касается недовольное шипение.       Оборачиваюсь назад, на замершего у своей койки Круспе. Он стоял спиной ко мне и нервно теребил ворот своей спортивной жилетки. Сам не знаю, зачем, спрашиваю негромко:       — Чего ты там бубнишь?       Коротко вздрогнув, он смотрит в мою сторону из-за плеча, отвлекаясь.       — Прости, если разбудил.       — Я не спал, — хмурюсь, снова мешкаясь от непривычных, виноватых интонаций в голосе Рихарда, — Чего случилось-то?       Рихард вздыхает и поворачивается ко мне целиком. Дергано вскинув руку, он указывает на собственную шею. Приглядываюсь — молния жилетки зажевала тонкую ткань горловины лонгслива, прямо под шеей. Да уж, такое самому распутать тяжело. Совершенно не думая о том, что говорю, выпаливаю:       — Помочь?       На лице Круспе мелькает легкая тень сомнения — будто не ожидал, что я предложу что-то такое. Если честно, я и сам от себя подобного не ждал — какое мне может быть дело до него и его ебучей жилетки? Но внезапно очухавшаяся ото сна сердобольность и неумение держать язык за зубами сыграли в этот раз против меня. И вот уже Рихард медленно подходит ко мне, чуть нагибаясь и снова нависая над моей кроватью.       Кашлянув неловко, я принимаю полу сидячее положение и хватаюсь вмиг задубевшими пальцами за одежду Круспе. Чувствую на себе его пристальный взгляд и еле держусь, чтобы под одеяло снова не спрятаться. Некомфортно мне такое внимание, тем более от него. А особенно когда его лицо так близко — я буквально чувствую его дыхание, легкими прерывистыми касаниями пробегающее по моей щеке. Сам понимаю, что мое дыхание учащается неимоверно. Хмурюсь все сильнее и сильнее — положение и так не из уютных, да еще и воротник и правда заело нихуево так, что он почти не поддается. Поелозив замком молнии еще пару раз вперед-назад, я кое-как вытягиваю ткань лонга из этой западни и наконец-то успокоенно выдыхаю.       — Готово, — бормочу еле слышно.       Снова падаю на подушку и прикрываю глаза, надеясь наконец отделаться от ощущения этого внимательного взгляда на себе, но Рихард, похоже, не торопиться. Слышу тихий хлопок — под закрытыми веками снова вижу тонкое бледное запястье с красной канцелярской резинкой. Распахиваю глаза в тот момент, когда Круспе медленно выпрямляется. Я часто видел его в таком положение — властно и уверенно возвышающимся надо мной, в моменты драк такое нередко бывало. Но сейчас ситуация была другой. Не только потому, что я не чувствовал опасности, исходящей от моего когда-то закадычного врага. Почему-то сейчас я видел все эмоции на его лице максимально отчетливо — их было много, но превалировала над всеми ними дикая растерянность.       Тряхнув головой, Рихард растягивает губы в кривоватой ухмылке и произносит хриплым голосом:       — Спасибо.       Он разворачивается уходить, а мне почему-то ужасно хочется его задержать. Заговорить о чем-то, разрядить обстановку, лишь бы не чувствовать себя так странно. Торопливо проговариваю первый пришедший мне на ум вопрос:       — Сколько сейчас времени?       — Половина шестого, — наигранно-безразлично отзывается Круспе.       Присвистываю удивленно:       — Нихуя себе, — наблюдаю, как Рихард отходит к двери и нагибается, собираясь обуваться, — И куда ты в такую рань намылился?       — На пробежку, — глянув на меня исподлобья смешливо, проговаривает, — Я каждый день во столько выхожу.       — Понятно, — протяжно зевая, бубню неразборчиво, — Олли там встретишь — привет передавай. Он тоже примерно в это время разминается.       Аккуратно завязывая шнурки на беговых кроссовках, Рихард откликается:       — Да, я его видел пару раз, — выпрямляется, разминая ноги, и снова хитро смотрит на меня, — Может, со мной пойдешь и сам ему все передашь?       — Ну уж нет, — потягиваюсь демонстративно и разваливаюсь на кровати еще расслабленнее, — У меня в планах спать столько, сколько выдержит организм. Это тоже своего рода тренировка.       Рихард смеется. Почему такой его смех все еще кажется мне незнакомым — будто это вовсе не Круспе смеется, а кто угодно за него. Отогнав такие странные мысли, я накрываюсь одеялом так, что из-под него виднеется лишь моя макушка, и переворачиваюсь на левый бок.       — Ну, удачи тогда, — слышится веселый голос Круспе.       — Ага, и тебе, — отвечаю из-под одеяла. Решаюсь пошутить, не зная, как Рихард отреагирует: — Смотри, на спину не падай — подняться не сможешь.       Еле держусь, чтобы не зажмуриться с опаской — все-таки, говорил эту глупую шутку я на свой страх и риск. Но, вопреки ожиданиям, Круспе мягко посмеивается, произнося перед выходом из комнаты:       — Окей, спасибо за совет.       Слышу, как дверь за ним закрывается, и я остаюсь наедине с собой. Мысли роились и клубились, как едкий, поднимающийся в небо, дым разгорающегося костра. Я перескакивал нервно с одной на другую, не в силах сосредоточиться — мозг вырубался, не желая функционировать.       В сон проваливаюсь, видя прямо перед собой глубокие взволнованные глаза цвета пасмурного неба перед дождем и с мыслью, что чувствовать на себе их внимание, не пропитанное агрессией, мне понравилось.

***

      — Почему это выглядит так, будто мне волосы кто-то обкончал? — бубнит Шнайдер себе под нос, снова проходясь рукой в краске по своей шевелюре.       Ухмыляюсь, отправляя в рот мармеладного червя в кислой обсыпке, и проговариваю:       — А ты разве не такого эффекта добивался? — в ответ на это Шнай смеряет меня злобным взглядом через зеркало, от чего я веселюсь еще больше, — Знаешь, мне кажется, все-таки гуашь для этих целей не особо подходит.       Слышу, как Шнайдер бубнит себе под нос что-то типа «а что тогда подходит?», а Олли рядом со мной ехидно хихикает. Как оказалось, его костюм на Хэллоуин оказался самым простым для исполнения — он натянул белую майку и длинный плащ, одолжил у меня джинсы, которые мне были длинными, а ему дай бог до щиколоток дотягивали. Первое время я гадал, в кого же Ридель планирует перевоплотиться, но когда он надел на свою бритую голову черную шапку-бини и спиздил из холла пластиковый фикус в горшке, образ Леона из одноименного фильма стал для меня практически очевидным. Теперь он, готовый, сидел рядом со мной и флегматично наблюдал как нервный Кристоф пытается сделать свои волосы настолько белыми, насколько это возможно — не зря же в Геральта из Ривии одеться решил. Шнайдер выкручивался, как мог — признался, костюм был придуман стихийно, поэтому ничего, кроме пачки детской гуаши и какого-то черного тряпья из местной театральной студии ему найти не удалось. Но изобретательности ему было не занимать — только что на наших глазах он сделал медальон Ведьмака, отрезав голову от игрушечного волчонка. Боюсь представить, как он планирует реализовать Плотву и чем заменит желтые линзы — лишь бы не гуашью. Интересно посмотреть, что там Тилль придумал — он минут двадцать назад загадочно удалился в сторону общей ванной с пакетом какого-то барахла и признаков жизни с тех пор так и не подавал.       Наблюдать за этой суетой, развернувшейся в тесной комнатке, было уютно — в особенности из-за того, что мне никуда собираться не надо было. Я умиротворенно хавал своих мармеладных червяков и планировал свой сегодняшний монотонный вечер. Сейчас Ландхайм гудел — здешние обитатели готовились к празднованию Хэллоуина. Пока я дошел до комнаты Шнайдера и Тилля, меня уже пару раз чуть с ног не сбили. Девчонки бегали между комнатами, ища у подружек то плойку, то подводку, то запасные колготки, а парни стоически делали вид, что не волнуются, хотя переживания на их рожах сейчас было больше, чем неумело нанесенного грима. Все чего-то ждали от этого вечера — кто-то планировал засосаться или наконец-то уединиться с понравившейся девчонкой в каком-нибудь укромном уголке школы, кто-то хотел прибухнуть и побесоебить вдоволь, чтоб предстоящий учебный год скучным не казался. Я же ждал долгожданного спокойствия и дзена и тихом помещении нашего жилого блока. Полной тишины, конечно, все равно не ожидается — музыка будет хуярить так, что Ландхайм в прямом смысле на уши и другие части тела встанет, а по корпусам начнут носиться разной степени опьянения пиздюки, но меня это не пугает. Предстоящее одиночество так радует, что я даже в таких условиях его готов провести.       — Точно пойти не хочешь? — спрашивает Олли осторожно, перебирая рукой листья искусственного фикуса.       Нервный смешок срывается с губ:       — Нет уж, спасибо, — трясу пачку мармелада, проверяя, сколько осталось, и продолжаю: — Я в это говно больше точно не полезу.       — Да уж, — ехидничает Шнайдер, сосредоточенно пытаясь нарисовать шрам на лице красной гуашью, — Интересно, какого цвета у тебя будет фингал под глазом, когда Эл об этом узнает.       — Не узнает, — отмахиваюсь, — Мне кажется, она моего отсутствия даже не заметит. Да и у меня оправдание есть — я костюм не готовил.       — Ну, это не оправдание, — Оливер смеется, — Костюм — дело нехитрое. Вон, у Шнайдера еще целая пачка гуаши свободная. Разрисуем уж ебало тебе.       — Мне кажется, Эл и без нас разрисует ему ебало куда круче, — Крис морщится — свеженарисованный шрам поплыл и больше напоминал стекающую по лицу каплю кетчупа.       Ответить не успеваю — отвлекаюсь на открывающуюся дверь в комнату. Внутрь заходит Тилль, и я проглатываю свой же язык. Оливер и Шнайдер тоже замирают, не подбирая нужных слов. На Линдеманне красовался белый поварской колпак, фартук поверх черного спецовочного костюма и рукавицы, целиком измазанные чем-то красным. Выглядело так реалистично, будто он и правда кого-то только что угандошил и измазался в кровище невинно-убиенного. Завершал картину большой, правдоподобный нож со стекающими каплями бутафорской крови, торчащий прямо из кармана на фартуке.       — А ты… это… — подает голос Шнайдер несмело, откашлявшись, — в своем домашнем будешь что ли?       — Да пошел ты, — отзывается Тилль, морща измазанный красной краской нос и проходя вглубь комнаты, — Я бы на твоем месте вообще не выебывался. Ты выглядишь так, будто тебя стая диких собак пыталась сожрать, — плюхается на свою койку, — но по каким-то причинам так и не доела.       — Если до конца честным быть — ты выглядишь примерно так же, — хихикаю негромко.       Линдеманн отмахивается, хотя в глазах читается неуверенность — очередной взволнованный кавалер. У меня в голове невольно мелькает мысль, что они с Джо вряд ли о костюмах договаривались — с трудом представляю утонченную, скромную и женственную Бьорн в чем-то подобном. На Хэллоуин у нас было принято ходить в чем-то парном, если уж ты себе спутника нашел. Мы с Элли, кажется, кем только не бывали. В прошлом году, например, Эл заморочилась особенно и попросила свою мачеху раздобыть для нас охуеть какие детализированные костюмы Алисы и Безумного Шляпника. Было красиво, не спорю, но мне примерно через час вся эта параша надоела — таскать огромных размеров шляпу и далеко не самый легкий костюм было тяжеловато, все-таки. Особенно, когда ты дрищ. А когда ты еще и пьяный, то подобное испытание становится вообще невыносимым. В каких только лужах я тогда не валялся, а потом еще год получал пиздов от Элли за испорченный костюм.       — Ты долго еще марафетиться будешь, принцесса? — Олли нетерпеливо поторапливает Шнайдера, легонько тыкая его в спину его же мечом из папье-маше, — Начало через полчаса.       — Подождете, — тянет тот небрежно, — Принцессам положено опаздывать.       Кристофа перебивает короткий стук в дверь. Стоящий у входа Ридель толкает дверь плечом, даже не спрашивая, кто за ней стоит. Увидев визитера, он растерянно озирается на меня, и я читаю по губам предостерегающее «беги».       — Привет, — слышу веселый голос Элли, чуть приглушенный на фоне развернувшейся в коридоре предпраздничной суеты, — Как у вас тут делишки?       Озираюсь испуганно, пытаясь прикинуть, куда можно спрятаться. Ощущение надвигающейся угрозы усмирить не могу, как бы не пытался — ведь Элли и правда при желании прикончить может. Невольно цепляюсь взглядом за напряженную фигуру Линдеманна напротив — тот усиленно пытался делать вид, что ни капли не волнуется, но по его роже, покрывшейся густыми красными пятнами, пусть и сливающимися с подтеками бутафорской крови, все было очевидно.       — О, привет-привет. Классно выглядите, — приторно мурлычет Шнайдер, хитрюще стреляя взглядом в сторону нас с Тиллем, — Не то, что кавалеры ваши.       — Ты тоже… ничего, — слышится тихий несмелый комментарий Бьорн.       Услышав голос своей спутницы, Линдеманн порывисто вскакивает на ноги, как пес, дождавшийся хозяйку. Невольно крякаю от смеха — выглядит он забавно, особенно в этой униформе маньяка-убийцы. Качнув головой, отворачиваюсь и окидываю взглядом прошедших в комнату девчонок. Да, выглядят обе действительно неплохо. На Джо было белое красивое платье, похожее на балетную пачку, и диадема, украшенная лебедиными перьями. Я был прав — они с Тиллем о костюмах не договаривались. Ну, либо я тупой максимально, раз даже представить себе их рядом не могу. Заметив своего спутника в дальнем углу комнаты, Бьорн замирает и окидывает его каким-то странным растерянным взглядом. После секундной заминки она все же улыбается и делает несмелый шаг ему навстречу.       Отворачиваюсь наконец и гляжу на Элли, которая о чем-то увлеченно трещала с Шнайдером и Олли. По черно-белому длинному платью, пятнистому полушубку и странному парику, наполовину черному, наполовину белому, понятно, что она сегодня в образе Круэллы де Вилль. Ей идет, стоит признать. Я бы с радостью ей об этом сказал, если бы не пытался усиленно слиться с окружающей средой. Удивительно, что у меня это вполне удачно выходило, пока Элли не прошла чуть дальше и не осмотрела помещение смеющимся взглядом. Серо-голубые глаза остановились на мне, и веселье в них вдруг растворилось, сменяясь замешательством. Чем дольше она смотрела, тем стремительнее эмоции девушки менялись, и через пару секунд на меня уже смотрела не моя Элли, а рассерженная гарпия в карнавальном костюме.       — Мармеладку будешь? — спрашиваю наивно в попытке как-то облегчить надвигающуюся бурю, и протягиваю девушке открытую пачку кислого мармелада.       — Ты охуел? — только и спрашивает Элли, разводя руками.       Очевидно, мармеладку она не хочет, она хочет набить мне ебасос. Не знаю, какие оправдания придумать, да и подействуют ли они — я был уверен, что сегодня мы с Элли не пересечемся, а уже завтра, после Хэллоуина, она отпустит ситуацию, подобреет и этот ураган меня минует. Но все сложилось против меня, как и обычно. Неудивительно, на самом деле — даже Шнайдер, все еще сосредоточенно пытающийся превратить свои волосы в седые при помощи гуаши, хихикал и приговаривал ехидное «а я предупреждал».       — А что не так? — пытаюсь сказать как можно более беззаботно.       — Ты без костюма, — истеричные нотки в ее голосе крепнут.       — Действительно, — тяну рассеянно, потирая пальцами затылок, — Ну, мы, вроде, и не договаривались ни о каких костюмах.       Элли захлебывается словами:       — Блять, — качает головой, прикрывая глаза, — Ну, это же не повод идти вот так.       — Эл, — окликает ее Шнайдер, максимально довольный от сложившейся ситуации, — Он как-бы идти и не планировал, если честно.       — А ты вообще там хлеборезку прикрой, — рявкаю на друга, вызывая у того лишь новый приступ искренней радости.       Девушка, закатывает глаза обессилено, и я почти вижу, как она недовольно топает ножкой, негодуя и злясь. Даже виноватым себя чувствовать начинаю, хотя с трудом понимаю, в чем именно. Мы же действительно ни о чем не договаривались, а по негласным законам Ландхайма, Хэллоуин — праздник для пар, прекрасная возможность лишний раз выебнуться своими девушкой или парнем. А между нами с Элли не было ничего, кроме давно закончившихся отношений и дружбы, все больше походившей на что-то братско-сестринское. Не понимаю, зачем я так понадобился Элли именно сегодня и именно на этом ебучем празднике.       — Мне похуй, ты пойдешь, — выпаливает Элли нервно после недолгого молчания.       — Чего? — хмурюсь — она говорит настолько уверенно, что меня это даже пугает, — Как ты себе это представляешь?       — Обычно, — в два длинных шага девушка приблизилась ко мне и цепко схватила за руку, — В любом случае, это уже не мои проблемы.       — Да в смысле? — пытаюсь вырваться из ее хватки, — Что вообще я там делать буду? У меня даже костюма нет, — Элли выпускает меня, но отходить не планирует — просто нависает надо мной угрожающе, упирая руки в боки, — Ну, что ты уперлась как кобыла?       — Ты меня кобылой назвал?! — возмущенно восклицает девушка.       Закатываю глаза — я просто не знаю, как с ней разговаривать. Шнайдер где-то вдалеке снова ядовито посмеивается, а Олли, задумчиво хмыкнув, проговаривает:       — Там не пустят без костюма все равно, — Элли злобно оглядывается на него, от чего Ридель опасливо вскидывает руки вверх, — Прости, Эл, но тут он победил, по ходу, — кивает на меня.       Не сказал бы, что с кем-то соревновался, но после этих слов еле подавляю довольную улыбку. Элли снова смотрит на меня — по моему лицу понимает, что я ни капли не раскаиваюсь, даже наоборот, радуюсь, хоть и пытаюсь скрывать. Ее губы подрагивают от раздражения, а глаза бегают нервно, будто она усиленно что-то обдумывает. Решаю, что мне лучше уйти от греха подальше и больше ей на глаза не попадаться — знаю же, что в голову ей еще прийти может. Стоит мне только на ноги подняться и сделать неуверенный шаг в сторону двери, Элли ухватывает меня цепкой рукой за запястье, грозно отрезая:       — Стоять, — впивается мне в кожу свежим маникюром, — Хочешь или нет, но ты пойдешь со мной, — говорит уверенно, но в глаза мне почему-то не глядит. Вместо этого отворачивается к Бьорн и окликает ее: — Джо, ты говорила, что у тебя запасной костюм есть?       Девушка, до этого о чем-то увлеченно щебетавшая с Тиллем, смотрит на свою соседку и растерянно кивает.       — А что?       Ухмыльнувшись ехидно, Элли тянет меня за руку на выход из комнаты. По инерции иду за ней под аккомпанемент громкого смеха наших друзей. Где-то глубоко в подсознании эхом отдается несмелая мысль — зря я, конечно, решил хоть в чем-то пойти против Элли.

***

      — Тебе носик попудрить отойти не надо?       — Еще раз что-то такое скажешь — я тебе яйца выкручу.       — Да ладно, не злись, — Шнайдер хихикает, не пряча своего восторга, — Сколько за час, малая?       Удивительно, как еще скрежет моих зубов не заглушает музыку на этой подростковой тусе. Отвечаю злобно:       — Малая у тебя в штанах, — прячу недовольное лицо за стаканом пунша, — И вообще, может отъебешься от меня наконец?       — Да я не могу, — сквозь радостный ржач отвечает Кристоф, — Я будто нажрался грибов и вижу тебя теперь.       Решаю никак не отвечать — понимаю же, что справедливо. Я ведь действительно больше на чью-то галлюцинацию похож. Элли отыгралась на мне за этот глупый проеб по максимуму, а сил отбиваться или как-то протестовать я найти так и не смог. Терпел всю эту экзекуцию, и терплю до сих пор. Иначе, как публичная казнь, назвать это не могу — на меня натянули женский (по обидной случайности, моего размера) костюм Уэнздей Аддамс и заставили светиться в таком виде на глазах у всего Ландхайма. Ебучий парик с двумя косичками раздражал кожу на лбу, тушь на ресницах то и дело склеивала глаза, юбка черного полупрозрачного платья задиралась, а сучьи сетчатые колготки, которые я до последнего отказывался надевать, мешали ходить настолько, что я до сих пор не мог понять, как девчонки ежедневно в них гоняют и не ненавидят весь мир после этого. Даже мои любимые кроссы на ногах ситуацию не спасали — ходить все равно сложно.       Стираю след от черной помады со своего стакана с пуншем и негодую — как еще кто-то не додумался долить в общие чаны с этой приторной хуйней чего-то алкогольного? Хоть повеселее стало бы немного. Полчаса от вечеринки прошло, а ничего, что хоть как-то разогнало мою скуку, так и не произошло. Нет, Шнайдеру, который все это время тусил рядом со мной, было весело — он то и дело придумывал разной степени похабности и тупости шуточки и пытался удивить ими меня, но в последние минуты меня это все больше раздражало, чем веселило. Нужно признать, что мое появление в таком виде фурора не произвело — все-таки, подобные перформансы были и до меня, и местную публику подобным не удивишь. Вся реакция — лишь пара растерянных смешков моих друзей, не вдупляющих, это по правде происходит или им просто мерещится. Искренне радовало это только Кристофа и отчасти Элли — ей же принципиально надо было, чтобы я пошел. От того и удивительно, что она растворилась где-то в толпе, стоило нам сюда прийти — ну, и нахуй я ей был нужен, если она сразу же смоталась? Так и приходилось пока куковать в компании раскрашенного под ведьмака Шнайдера, то и дело поправлять сползающие с жопы колготки и злиться на свою никчемную жизнь.       — Ну, и где она? — ворчу недовольно, всматриваясь в толпу и пытаясь найти среди людей черно-белую макушку своей бывшей, — Сказала, что на пять минут отойдет.       — Я бы тоже на ее месте делал вид, что не с тобой пришел, — отзывается Крис смешливо и поправляет все еще влажные от гуаши волосы.       — И хули ты еще тут тогда? — пытаюсь спрятать радость — если уйдет, отдохну от его тупых юморесок хоть немного.       Шнайдер закидывает мне руку на плечо и расплывается в широченной улыбке.       — Как я тебя бросить могу в одиночестве? — размышляет с дружеской издевкой в голосе, — Стоишь тут одна, такая хрупкая и беззащитная — оберегать надо, чтоб не обидели.       Сказав это, он снова громко ржет, а я скидываю с себя его лапищу с недовольным «бля, отъебись уже, а». Хотя, где-то глубоко в подсознании растекается что-то приятное — Крис меня не оставил, подумав, что до меня за внешний вид доебаться могут.       — Да кто там такой громкий-то? — ворчит вдруг Кристоф, разворачиваясь и смотря в сторону шумной компании.       Повторяю действия друга — в отдаленном углу актового замечаю тех самых нарушителей спокойствия. Сначала мое внимание привлекает Агата — на ней много белого грима, из-за чего кожа кажется мертвецки-бледной, на губах алая помада с имитацией стекающей капельки крови, глаза густо накрашены черным, а длинные волосы завиты в красивые локоны. На ней светло-розовая накидка и искусственные крылья. Уверен, что если она улыбнется, то во рту у нее будут накладные вампирские клыки. Напротив нее стоял Арне в ковбойском костюме со шляпой — даже лассо на поясе висело. Еще нескольких их друзей я даже не рассматриваю, сразу же переключая внимание на Рихарда. Он стоял рядом со своей девушкой — в черной рубашке с кружевным жабо и широкими рукавами, черных брюках с широким поясом и такими же искусственными крыльями, как у Агаты, только черными. Залегшие тени на его высветленной коже только подчеркивали напряженность, а глаза, подведенные черным, выглядели пустыми — будто он вовсе не хотел тут находиться. Хотя, он улыбался, участвовал в разговоре и целомудренно приобнимал свою девушку за талию. Странно, год назад он бы не постеснялся ей руку под юбку запустить и облапать.       Вообще все как-то слишком резко поменялось. Раньше, я думаю, именно Круспе с его компанией точно бы незамеченным мой внешний вид не оставили. Они и не оставляли, даже когда я был в нормальных костюмах, им же особо поводов доебаться не надо было. Удивительно, что сейчас это уже под вопросом — Рихард вел себя максимально нейтрально, отчего мне его даже опасаться не хотелось. Будто бы все эти годы издевок просто испарились, и между нами не осталось ничего, кроме погасшей детской дружбы. Не знаю, как к этому отношусь на самом деле — вроде, меня и пугает то, что я так быстро сдался, ведь подобное не забывается обычно. Но в то же время я чувствовал слабую, почти различимую радость. Неужели правда конец? Получается, Рихард делал это не потому, что хотел, а потому что не мог иначе? Проблема не во мне? Каждый раз я отмахивался от этих непрошенных наивных вопросов, как от роя мух. Все-таки, даже сейчас, когда все относительно нормально, нужно начеку оставаться.       Рассмеявшись, громко и неискренне, Рихард запрокидывает голову, и я невольно засматриваюсь на него. Стоит признаться, подобный образ ему шел, даже на аристократа какого-то походил. Очерчиваю взглядом его сильную шею, скрывающийся под черной кружевной рубашкой торс, крепкие руки, сжимающие в объятиях разомлевшую Агату. Будто почувствовав мое внимание, Круспе переводит скучающий взгляд на меня. Медленно осмотрев меня с головы до ног, он довольно ухмыляется меня и уже привычным движением коротко подмигивает. Стискиваю зубы плотнее и нервно сглатываю — до сих пор не знаю, как воспринимать от него подобное. Зачем-то неуверенно киваю ему в ответ. Отвернуться бы, но он пригвоздил меня к месту и заставил терпеливо ждать, что же он сделает дальше. Сам Круспе и не думал отворачиваться — не сводя с меня глаз, он рывком притянул свою девушку ближе в себе и коснулся губами ее виска. Его рука скользнула ниже, на бедро, а губы что-то спешно зашептали ей на ухо. Даже грим не скрывал того, каким румянцем залились щеки Агаты. В моем горле застревает какой-то колючий ком, от дискомфорта я переступаю с ноги на ногу, желая спрятаться, но сделать этого почему-то не могу. В глазах Круспе замечаю ту же растерянность, которую видел сегодня утром, но она была перемешана с чем-то еще — диким, дьявольским. Шепнув еще пару слов своей девушке, Рихард хватает ее за руку и тянет на выход из актового. Наконец-то могу отвернуться, но отчего-то не делаю этого, с обидой провожая удаляющуюся парочку взглядом.       — Интересный у Рихарда костюм, — комментирует Шнайдер задумчиво, как и я, следя за ним до самого выхода, — Он Дракула же? Или падший ангел?       — Скорее не падший, а опущенный, — откликаюсь ядовито, отпивая немного пунша.       Кристоф рядом посмеивается, а я склоняю голову повержено, до сих пор не понимая, что чувствую на данный момент. Почему мне так дискомфортно вдруг стало? Этих двоих обжимающимися видел весь Ландхайм. Я бы не удивился даже если завтра, например, пойдет слух, что Круспе выдрал свою пассию где-нибудь на фонтане, и половина школы это благополучно наблюдала. Но почему-то именно сейчас это обстоятельство меня коробило, даже чем-то задевало. Этот долгий внимательный взгляд что-то за собой прятал, но я даже не мог предположить, что именно. Фантомно ощущаю сжимающие мое бедро чужие крепкие пальцы и вздрагиваю — этого еще не хватало.       — Слушай, я отойду? — Шнайдер заглядывает мне в глаза, — Постараюсь недолго.       — Да чеши уже, — хмыкаю безразлично, — Не потеряюсь.       Кристоф весело хлопает меня по плечу и скрывается в толпе, оставляя меня в одиночестве.       Нехотя осматриваю помещение еще раз — в полутьме актового зала, где Хэллоуин и проходил, вряд ли кто-то замечал мое недовольное ебало. Пусть стробоскопы и хуярили так, что ослепляли, а народ почти на головах друг у друга толпился, за самого себя и свою сохранность я не переживал. Тут и помимо меня было, что порассматривать — например, летучих мышей из фольги, наклеенных на стены, и пластиковые тыквы-Джеки, раскиданные по углам в качестве декора, или стол с большими чанами настолько сладкого, что почти ядовитого, пунша. Свет гирлянд с желтыми фонариками разбавлял пространство своим мягким светом, но в общей какофонии он больше раздражал, чем успокаивал. Музыка, вроде, нормальная, но настолько громкая, что я периодически еле мелодию различал. Кто вообще этому диджею-уебану музыку подбирал? Если он сам, то я бы на его месте у мозгоправа проверился — такие люди редко адекватными бывают. Громкий фонк вперемешку с современной попсой, классическим роком и разной степени паршивости рейвом — ну что это, если не маразм? Да и галдели все так, что уши заткнуть хотелось. Пиздец, и нахуя я пришел вообще?              Медленно подхожу к столу, собираясь долить в стакан немного пунша. Огибаю танцующие парочки, еле сдерживаясь, чтобы локтями их не растолкать, морщась и почти плюясь. У самого стола меня кто-то обгоняет, еле-еле не сбивая с ног. Захлебываясь возмущением, выплевываю:       — Слышь, ты не попутал?       Незнакомец в полосатом костюме Битлджуса нехотя оглядывается на меня через плечо, готовясь послать нахуй, но так этого и не делает. Вместо задуманного он крякает радостное «ого» и тянется за чем-то, спрятанным у него под безразмерным пиджаком.       — Ты допил? — спрашивает Битлджус голосом Нила.       Он заглядывает в красную пластиковую тару, который я держал в руке. Приоткрываю рот, чтобы ответить, но Нил моего ответа так и не дожидается — выудив из-под одежды стеклянную бутылку чего-то алкогольного, он щедро разбавляет остатки пунша, бултыхающиеся на дне моего стакана.       — Не благодари, — брякнув это, он приближается к столу и принимается выливать остатки в общий чан с пуншем.       Подношу стакан к лицу, принюхиваясь — вроде, просто водка. Проба на вкус мою догадку подтвердила — крепкий напиток обжигает горло, и я чуть морщусь, довольно облизывая губы. Наконец-то, хоть отдохну. Равняюсь с Нилом, уже достающим вторую бутылку водки из-под пиджака, и произношу:       — Что-то вы в этом году хуево работаете, — делаю новый глоток из стакана, — Я думал, этот компот в первые полторы минуты уже был разбавлен.       — Да тут Флаке дежурил, — полушепотом отвечает, сверкая хитрым взглядом из-под очков, — а мне клизма в жопе не нужна. Да и Эрику тоже. Вот, выжидали, пока съебется.       Обвожу взглядом пространство актового — в отдаленном углу замечаю Лоренца в окровавленном врачебном халате, наблюдающего за этой картиной с усталым, немного раздосадованным, видом. Против, видимо, ничего не имеет, просто хочет, чтобы Нил был чуть аккуратнее и осмотрительнее. Встретившись взглядом со мной, он вскидывает руку и жестом показывает мне, чтобы я встал чуть правее и прикрыл собой разворачивающееся действо. Коротко кивнув, повинуюсь.       — Ну чего, как настроение? — спрашивает Нил беззаботно, пряча под одежду вторую опустошенную бутылку.       — Паршиво, — мой ответ звучит глухо от вновь поднесенного к губам стакана, — Надеюсь, после пары стаканов этого жужева станет повеселее.       — Гарантированно, — смеется, скрещивая руки на груди, — Хотя, есть у меня кое-что посущественнее, — Нил тянется за чем-то в карман полосатых брюк, — Я ее, вообще-то, изначально для себя припас, но увидел твой грустный еблет — решил сжалиться, — самодовольно проговаривает, вынимая руку из кармана и протягивая мне что-то небольшое в раскрытой ладони, — Держи, подгон тебе от меня.       На неширокой, измазанной в гриме ладони — прозрачный зип-пакетик с какой-то таблеткой внутри. Тяжело не догадаться, что это за таблетка, вряд ли же он мне обезбол решил подарить. Перевожу хмурый взгляд на товарища по команде.       — И что это? — кивком указываю на колесо.       — Да так, одна веселая таблеточка, — неспешно тянет Нил, — Да ладно тебе, не делай такое сложное лицо, один раз можно.       Он насильно вкладывает пакетик мне в руку, заглядывая в глаза. На лице Нила вижу столько уверенности, что мне и правда начинает казаться — действительно, а чего в этом плохого-то?       — Я не пробовал никогда, — сопротивляюсь опасливо.       — Ну вот, как раз попробуешь, — усмехается он, хлопая меня по плечу, — Ладно, пойду я, у меня еще дел ебучая куча. Обращайся, если добавка понадобится, готка-паленая водка.       Игриво поддев пальцем одну из косичек моего парика, он подкидывает ее вверх. Послать его по известному маршруту не успеваю — он ретируется в неизвестном мне направлении так же быстро, как и появился.       Поднимаю руку выше, рассматривая оставленный Нилом пакет. Раньше я таблами никогда не баловался — видел пару раз эффект подобной хуеты, и он как-то особого энтузиазма последовать примеру не вызвал. Подобный досуг тут пользовался спросом, поэтому возможность изучить предполагаемые побочки некоторых веществ я мог, пусть и ненамеренно. Бывало такое, что и мне предлагали попробовать, но я вежливо, или не очень, съезжал с этой темы. Сейчас же мне это колесо вручили почти победно, будто это трофей за какую-то заслугу. И почему-то возможность уйти от реальности на время казалась мне привлекательной — если правда мозг очистится, пропадут все мысли и останется только чистый дофамин, который в простонародье кайфом называют, то рискнуть и правда, я думаю, стоит. Я перестану думать о матери и ее муже, о несчастном пиздюке, которым беременна моя мать и которому выпала неудача родиться в этой семье, о приближающихся товарищеских матчах, о нервной Элли, не вылезающей с катка после сборов, о Рихарде и его странном поведении. Этих мыслей было настолько много, что я тонул в них, как в темноте из своих кошмаров — поглощаемый в вакуум и беспросветную тьму, без возможности выбраться и спастись. Может, эта пилюля на моей ладони — и есть спасение?       — Ландерс, — вздрагиваю, слыша совсем рядом знакомый гнусавый голос, — ты чего завис?       Спешно сжимаю руку в кулак, пряча таблетку, и вскидываю голову. Вижу Флаке, подошедшего к столам и наливающего себе в стакан немного свежеразбавленного водкой пунша.       — Задумался просто, герр Лоренц, — выдыхаю, стараясь как можно незаметнее спрятать пакетик под одеждой.       — Ну, понятно, — посмеивается, отхлебывая немного напитка, — Прикольный костюм, кстати.       Неловкое «спасибо» выдыхаю ему уже вслед — он уверенно движется к выходу из актового, даже не оглядываясь на разбушевавшихся пиздюков. Решаю последовать его примеру и уйти, подышать свежим воздухом. Но для начала надо тоже побольше пунша налить.       Улица встречает дождевой свежестью. Осенний ливень постепенно сходил на нет, оставляя после себя ленивую морось и усеянные лужами тротуары. Набираю воздух полной грудью, радуясь, что наконец ушел из тесной духоты актового сюда. Здесь, конечно, тоже людей было достаточно — по территории школы сновали влюбленные парочки, ищущие уголок поукромнее, подружки, обсуждающие, кто и в каком костюме пришел, и пацаны, пытающиеся как можно незаметнее раскурить очередной косяк. Ноги сами несут меня к фонтану — только надеяться остается, что там достаточно безлюдно. Решаю прикурить — все равно все преподы сейчас сами бухают по учительским, им нет до нас никакого дела. Обрадованный своей безнаказанностью, на ходу зажимаю сигарету между губ и чиркаю зажигалкой.       — Он протанцевал с ней два медляка! Не со мной, а с ней… — хнычет проходящая мимо меня девочка, жалуясь плетущейся рядом подруге.       — Плачевно, — выпускаю сигаретный дым, комментируя сам себе и пытаясь хоть как-то выразить сочувствие горю бедной девчонки.       На удачу, на фонтане никого нет. Присаживаюсь на край бетонного борта, лицом к своему жилому корпусу. Некоторое время вполоборота рассматриваю замершую гладь воды в фонтане, усеянном жухлой осенней листвой, и разворачиваюсь обратно к корпусу. В паре одиноких окон горит свет — обитатели этих комнат решили не освещать своим присутствием эту подростковую вписку. Пытаюсь задавить в себе робкую зависть — я мог бы так же сидеть сейчас в комнате, спокойно заниматься своими делами и лишний раз не отсвечивать. В данный момент подобный досуг воспринимался разве что не с вожделением, но вместо этого приходится здесь воздух коптить в униформе шлюховатой ведьмы. Нервно дергаю снова съехавшие колготки на коленях — блять, ну кто придумал это наказание?       — Где Риши? — слышу где-то сбоку девичий голос с истеричными нотками.       Вздрогнув, оглядываюсь — ко мне подошла Агата. Встрепанная, но какая-то недовольная — странно, особенно после обстоятельств, ввиду которых она из актового смоталась под ручку с благоверным. Оглядываю ее опешившим взглядом с головы до ног, крякая в ответ:       — Не знаю.       — Вы в одной комнате живете, — настырно проговаривает девушка, недовольно упирая руки в боки.       — И что? — затягиваюсь сигой снова и отворачиваюсь, демонстрируя, что разговор окончен.       — И то, — Агата, видимо, намеков не понимает, — Где Риши? Ты должен знать.       — Да схуяли я должен знать, где его царское величество шароебится? — вспыхиваю, нервно качая головой.       Оборачиваюсь на Агату — та снисходительно улыбается. Будто мое поведение ни капли ее не раздражает, а наоборот, забавляет. Хмыкнув, она решает, все-таки, оставить меня в покое и сходит с места, направляясь в сторону актового. Отойдя на пару шагов, она кидает небрежно через плечо:       — Не сиди так, когда юбку надеваешь.       Недоумевающе смотрю вниз, на свои ноги. Ну да, сидел я по-пацански, с широко раздвинутыми коленями. Морщусь, подмечая, что в этих колготках мои ноги выглядят, как перетянутые сеткой куриные голени.       — Как будто я каждый день так одеваюсь, блять, — отмахиваюсь, но ногу на ногу все-таки закидываю.       Озираюсь еще пару раз, предполагая, с какой стороны ко мне может подойти еще кто-то. Пунш с водкой никак не разбавляет мою накопившуюся нервозность. Каким только образом Агата умудрилась за такой короткий промежуток времени его потерять? Вместе же уходили. Да и, как я думал, ближайшие полчаса минимум их никто не увидит — понятно же, с какими целями сбегали. Казалось, что они вернутся счастливые, лениво улыбаясь и крепко держась за руки. Сам удивляюсь, что вдруг задумываюсь об этом — крепкие пальцы до синяков сжимают округлые бедра, губы хаотично блуждают по измазанной белым гримом мягкой коже, девушка вдруг не сдерживает жалобный стон. Вздрагиваю, стараясь выкинуть подобные размышления из головы — мне правда не похуй, как они ебутся? Сглатываю, ерзая на месте, надеясь, что кровь, прилившая вдруг к щекам, не выдает с головой всех моих грязных мыслей.       Телефон в кармане вдруг коротко пиликает, информируя меня о входящем. Путаясь в полупрозрачной черной сетке платья, достаю его, снимая с блокировки. Грабоид, 19:16 Тебе идет       Сведя брови к переносице, набираю короткое ответное сообщение.

Бубылда, 19:17

Что идет?

      Ответ не заставляет себя долго ждать, будто он ждал входящего, упорно глядя на открытое диалоговое окно. Грабоид, 19:18 Костюм Мне нравится

Бубылда, 19:19

Ты смеешься что ли?

Грабоид, 19:20 Не смеюсь, мне правда нравится Но на тебя слишком много людей пялится Вот это уже меня не очень устраивает       Чувствую, как в воздух в легких застывает, делаясь вдруг холодным, каменным. Удивительно, в какой момент наша переписка успела вдруг перейти в подобное русло. Это выглядит настолько двусмысленно, что я с трудом понимаю, что же именно мне на это ответить. Еще непонятнее моя реакция — в мозгах пульсировала требовательная мысль послать его куда подальше, но в груди разливалось приятное тепло.       Видимо, так и не дождавшись моего ответа, Грабоид решает поинтересоваться: Грабоид, 19:21 Это чулки или колготки?

Бубылда, 19:22

Зачем тебе?

Грабоид, 19:23 Просто интересно       Коротко кашлянув, на автомате набираю ответ, все еще не понимая, почему вообще продолжаю эту переписку.

Бубылда, 19:24

Второе

      Ответного сообщения, почему-то, не следует. Грабоид, прочитав сообщение, выходит из онлайна, вновь оставляя меня в растерянности. Что это только что было? Зачем он написал? Просто узнать, какие портки на мне сегодня? Одномоментно хочу задать все эти вопросы ему напрямую, но так и не решаюсь. Поежившись от дискомфорта, прячу телефон — очевидно, продолжения разговора не будет. Отчего-то все мои движения выходят дергаными. Сам не знаю, почему так — то ли от ебучего платья, в котором я запутывался при каждом своем действии, то ли от накрывшего меня волной непонимания. Ситуация странная, не спорю, но больше всего меня пугало то, что я не понимаю самого себя. Я реагирую как-то максимально странно — настолько, что мне неприятно от меня же самого. Все чаще я задумываюсь о том, о чем задумываться нельзя, все спокойнее реагирую на очевидно двусмысленные вещи, и это не может вызывать ничего, кроме отвращения.       Швыряю недокуренную сигу себе за спину, прямо в фонтан, и резким движением поднимаюсь на ноги. Хватит с меня на сегодня социальной активности. Одергиваю платье рваными движениями и топаю к своему корпусу. Думаю, Элли моего отсутствия и не заметит, а остальные прекрасно понимают, что я и до этого присутствовать тут особо не желал. Думаю, осуществлю-таки свои планы — закрою дверь на щеколду изнутри, зашторю окна, открою новую пачку кислого мармелада, целый стакан пунша с водкой у меня уже есть, и наконец-то переберу все карты памяти и отредактирую оставшиеся фотки. Давно хотел это сделать, и идеальнее момента было не придумать. Чувствую, как начинаю топать по лужам все энергичнее от одной только мысли о долгожданном спокойствии.       Подходя к воротам корпуса, замечаю вдруг какое-то шевеление в живой изгороди с торца здания. Приглядываюсь, и замечаю мелькнувшую в листве песочно-коричневую ковбойскую шляпу. Догадываться, кто же это мог быть, долго не приходится. Зачем Арне на «центр» именно сейчас? Он явно шифровался, раз пошел туда не через основной лаз, а пробирался через заросли дикого винограда. Этим путем даже не пользуется никто. Ну, или я просто чего-то не знаю. Может, с общака что-то забрать хочет, конечно, но сейчас администрация особо за учениками не следит и любой запрещенкой можно обменяться хоть прямо в центре актового. Хмурюсь, принимаясь вертеть головой из стороны в сторону и оглядываясь. Сам не отдаю отчета своим действиям, когда спешно ставлю стакан с пуншем на ступени перед корпусом, срываюсь с места и следую за Арне, только что исчезнувшим за стеной дикого винограда. Не знаю, зачем мне это и откуда во мне вдруг взыграло такое любопытство, но я, не в силах себя сдержать, повинуюсь этому минутному порыву.       Протиснуться между прутьями кованого забора труда не составило, сложно было не запутаться в лозах живой изгороди. Пришлось пару раз одернуть юбку, зацепившуюся за ветки и сдержаться, чтобы не сматериться вслух, когда мой парик покинул меня и повис на одном из отростков среди листвы. Сдергиваю свою шевелюру с лозы и оглядываюсь назад, на Арне. Тот спешно семенит сквозь заросли уже пожухлой травы к заброшенному стадиону. Бегло оцениваю ситуацию взглядом — насколько я могу остаться тут незамеченным, если пойду прямо за ним? Думаю, лучше будет, если я пройду той же тропой, но чуть подальше, через лес, например. Так мы с ним войдем через одни ворота и я смогу остаться незамеченным, если вовремя сориентируюсь и спрячусь под трибуны. Да, так и сделаю.       Ворота стадиона миную незамеченным. Всеми силами пытаюсь идти тише и осторожнее, лишь бы гравий под ногами не шуршал и трава не шелестела. Но, несмотря на все мои попытки, Арне что-то чувствует, вдруг замирая на месте. Понимаю, что пару секунд — и он заметит меня, нервно оглянувшись назад. Ничего лучше не придумываю, как торопливо сигануть под дощатые трибуны. Сквозь щель между досками вижу, что Келлер меня так и не заметил. Выдыхаю успокоенно, когда он, еще несколько раз настороженно осмотревшись, все-таки отворачивается и вновь следует к месту своего назначения. Я же остаюсь под трибунами — доски тут настолько рассохлись, что через щели между ними можно было рассмотреть все что угодно. Да и темно достаточно все-таки, а я в черном — хоть в чем-то мне этот ебучий костюм помог.       — Я так и знал, что ты тут, — слышится вдруг приглушенный голос Арне, слишком уж тихий и спокойный, даже ласковый.       Как можно осторожнее иду на звук, чтобы слышать и видеть лучше. Как только начинаю видеть между досками фигуру Келлера, останавливаюсь. А вот его собеседника рассмотреть не могу — некто стоял в тени, под крышей манежа.       — Ага, тут, — напрягаюсь, когда понимаю, кто ему отвечает — усталые интонации Рихарда не узнать просто невозможно, — Зачем искал?       Приближаюсь к кровле трибун ближе и чуть выглядываю из-под сиденья между бетонным блоком и доской. Мне удается разглядеть силуэт Круспе — плечи заебанно опущены, голова низко склонилась, а между пальцев была зажата тлеющая сигарета.       — Странный вопрос, — короткий несмелый смешок — Арне старается разрядить обстановку, — Это ты почему ушел?       — Захотел, — голос Рихарда крепнет, становясь резче и грубее, — Не надо за мной следить.       — Рихард, — вижу, как Келлер делает шаг ближе к нему, — Что с тобой происходит? Объясни наконец.       — Не буду я ничего объяснять, — по раздраженным ноткам понимаю, что Рихард недовольно морщится, — Со мной все нормально. Просто отъебись от меня уже.       Теряюсь — давно не слышал таких железных, даже злых интонаций от него. И не по отношению к кому-то, например, мне, а по отношению к его лучшему другу. Жалею, что не вижу его лица, будто бы это помогло мне понять хоть что-то.       — Хватит прогонять меня, — на это Круспе не отвечает, только устало вздыхает, — Я хочу понять, что вдруг случилось. Все же было хорошо раньше.       — Нихуя не было хорошо с самого начала, Арне, — Рихард швыряет окурок куда-то в сторону, — Хотя бы поэтому как раньше уже не будет.       — Да почему? — Келлер делает новый шаг ему навстречу.       — Да потому что меня это заебало! — выкрикивает Рихард, толкая своего друга с дороги и намереваясь уйти.       Приседаю на корточки и прислоняюсь спиной к опорному столбу трибуны — если Круспе пройдет мимо, то он вполне может заметить мою любопытную рожу между сидений. Из-за моего нового положения угол обзора меняется, и теперь я вижу лишь клочок осеннего вечернего неба, затянутого синими облаками. До моего слуха доносится только шелест торопливых шагов Рихарда, в какой-то момент резко прерывающийся, будто он останавливается. Силюсь найти удобную точку обзора, но успехом мои попытки так и не венчаются — отовсюду я рискую быть замеченным.       — Постой, — говорит вдруг Арне строго, — у тебя кто-то появился?       Вопрос звучит максимально странно, и я еле сдерживаюсь, чтобы не хмыкнуть вопросительно. В смысле «кто-то появился»? А как же Агата?       — Тебя это ебать не должно, — отмахивается Круспе безразлично.       — Ну уж нет, ты послушаешь, — Келлер начинает выходить из себя — этот его почти истеричный тон я выучил почти наизусть за эти пять лет, — Ты, блять, замену мне нашел? Я правильно понимаю?       Слышу, как Рихард едко смеется:       — Не надо только этой драмы, заебался уже, правда, — такой лед в голосе не мог не пугать даже меня, хотя я в разговоре и не участвовал, — Я ни тебе, ни ей ничего не обещал, и отчитываться не должен, — после короткого молчания восклицает: — Руку нахуй убери!       Этот разговор меня только больше и больше пугал. И как бы я не пытался вникнуть и уловить его суть — мне этого не удавалось. Видимо, Келлер удерживал его на месте силой, спрашивая какие-то совсем странные вещи, а Рихард пытался решить этот замес хоть как-то и уйти наконец, куда глаза глядят.       — И не подумаю, — отвечает Арне, цедя слова сквозь зубы.       Ругань прекращается, сменяясь какой-то еле слышной возней. Пытаюсь понять по звуку, что это может быть. На драку не похоже — слишком уж вяло и не эмоционально. Удаляющихся шагов тоже не слышу, значит, не решили распрощаться на этой ноте. Но что-то явно происходило, пусть я до сих пор и не мог понять, что.       И когда вдруг снаружи доносится тихий, какой-то обессиленный приглушенный стон, внутри меня все каменеет. Проглотив свинцовый ком, застрявший в горле, я резко выпрямляюсь и бесстрашно выглядываю между трибунной кровли. Меня накрывает новой волной ледяного ахуя, перетекающего в почти животный испуг — Арне, крепко обхватив ладонями лицо Рихарда, целовал его. Жадно, нетерпеливо, собственнически. Он прижимался к нему, безмолвно требуя что-то, наращивая темп поцелуя все быстрее и быстрее. Круспе же выглядел все так же отстраненно — его руки безвольно болтались вдоль тела, а на поцелуй он отвечал максимально вяло, незаинтересованно. И стоит только сорваться новому просящему стону с губ Келлера, Рихарда будто переключает. Коротко рыкнув, он обхватывает ладонями бедра парня и притягивает к себе. Он ему отвечает, с таким же энтузиазмом и желанием.       Крепко жмурюсь, не желая больше смотреть на это, и срываюсь с места. Хочу как можно скорее уйти отсюда — настолько, что даже не забочусь, заметят меня или нет. Выныриваю из-под трибуны и, не оглядываясь, топаю к воротам центра, прямо к гравийной дорожке. Потенциально меня могли услышать, но меня это не волновало ни капли. Мной сейчас завладели другие эмоции — страх, замешательство, отвращение и… обида? На что? Мне дико хотелось ударить кого-то, выместить всю свою злость, только бы не гонять в голове больше подслушанный разговор и развидеть подсмотренную картину. Я закрывал глаза — и вновь видел это, как наяву, и за это мне хотелось прикончить самого себя. Мысленно я уже придушил этих двоих, оставшихся у меня за спиной, и свернул самому себе шею, но в реальности я нервно миновал ворота заброшенного стадиона и топал дальше, по территории Ландхайма, но не знал, куда именно.       — Вот и ты. Ландерс, где только твою тощую жопу носило? — слышу оклик где-то сбоку, явно направленный на меня, но останавливаться даже не думаю, — Эй, Пауль!       Оборачиваюсь дерганно — охуеть, я настолько взбешен, что даже Элли по голосу не узнал. Та семенила за мной следом, пытаясь нагнать и не расплескать алкогольный пунш из стакана, который держала в руке.       — Остановись наконец! — восклицает девушка, хватая меня за руку, и я послушно замираю, — Что случилось?       Не знаю, что ей отвечать. Даже взгляда настойчиво избегаю — не хочу, чтобы она видела меня в таком бешенстве.       — Ничего, — отвечаю коротко, но по моему тону становится понятно, насколько велик уровень моей злости.       — Нет уж, рассказывай, — Элли усиленно пытается поймать мой взгляд, — Что с тобой? Ты какой-то бледный.       Да уж, удивительно, что я именно бледный, а не кроваво-красный от бешенства. Что я ей могу сказать? Что только что видел ее брата, сосавшегося с другом? Даже думать об этом противно. Брезгливо поджав нос, всеми силами пытаюсь стереть произошедшее из памяти, но безрезультатно.       — Эй, — девушка напротив ласково укладывает ладошку мне на затылок и жестом заставляет смотреть на нее, — Поговори со мной. Что произошло?       В серых глазах плещется искреннее беспокойство. Смотрю на нее долго, пытаясь наконец убежать от самого себя, но мои же мысли меня догоняют. А когда моего внимания снова касается такая очевидная схожесть Элли с ее братом-двойняшкой, не могу не зажмуриться вновь. На меня смотрели его серо-голубые глаза. Точно так же беспокойно, как сегодня утром. Горло снова сжимает ледяная рука страха и разочарования.       Открыв глаза, склоняю голову и замечаю в руке девушки стакан с пуншем. Идея посещает меня настолько быстро, что я даже не успеваю в ней усомниться. Я просто хочу ни о чем не думать.       — Можно мне? — спрашиваю тихо, указывая на красную тару в руке Элли.       Она кивает, протягивая мне стакан. Принимаю его, шаря свободной рукой в сетчатых складах платья. Найдя наконец крохотный зип-пакетик в кармане, не думая проглатываю его содержимое и запиваю водкой с химозным привкусом фруктов.

***

      — Я пить хочу.       — Обойдешься.       — Стерва. Ты никогда меня не любила.       — Ага, особенно сейчас.       Элли снова нетерпеливо дергает меня за рукав платья, заставляя покорно идти за ней и не брыкаться. Я бы, конечно, с удовольствием еще посопротивлялся, но пиздит моя бывшая, нужно признаться, достаточно больно. Не знаю, сколько времени продолжалось. Возможно, несколько часов, а может, и всего пару минут, но я не ощущал течения времени — это все для меня было одним коротким мигом, летящим безостановочно быстро и волочащим меня за собой, как мешок с говном. Примерно так же меня и Элли сейчас за собой тащила. Мне хотелось двигаться бесцельно и стремительно, хотелось бухать все больше и больше, и до остервенения хотелось трахаться. Я никогда ранее не чувствовал столько всего одновременно, любые реакции ускорились. Помнится, мне хотелось, чтобы мысли пропали, но я проебался, и они только усилились, стали гуще, как болотная топь. Теперь я вяз в них, не в силах выбраться, хотя отчаянно пытался.       Мы топали по залитому дождевой водой тротуару — Элли шла размашисто и резко, а я тащился за ней кое-как, то и дело спотыкаясь. Даже не знаю, куда именно мы направляемся — она просто схватила меня за шкирку в какой-то момент и потащила на выход. Дождевые капли барабанили по щекам, я то и дело небрежно вытирал их рукавом. Прохлада воспринималась спасительно — я весь горел, будто находился сейчас в самом пекле разбушевавшегося пожара. Непонятно даже, то ли я правда промок насквозь под дождем, то ли вспотел настолько, что выжимать можно. Сердце колотилось, пульс отдавался эхом в висках, все, что я видел перед собой, расплывалось и светилось каким-то странным синим светом.       — Пошли назад, а? — принимаюсь канючить жалобным тоном.       — Нет, ты идешь спать, — отрезает Элли, для наглядности снова дергая меня за одежду за собой.       — Я не хочу спать. А знаешь, чего я хочу? — проигнорировав грубое «мне до пизды», выкрикиваю: — Пить!       Выругавшись, девушка останавливается на месте настолько резко, что по инерции еле не падаю прямо на нее. Хихикаю, представляя, как забавно могла бы выглядеть моя расквашенная о брусчатку рожа, и снимаю с головы уже порядком заебавший парик. Пока Элли открывает бутылку воды, которую до этого несла в свободной руке, я кидаю свой черный парик с косичками прямо под ноги — вряд ли кто-то испугается, если найдет на дороге чей-то скальп, так ведь?       — Ты невыносимый, — взвыла девушка, протягивая мне бутылку и нагибаясь, чтобы поднять брошенный парик.       — Ну, ты же меня только что из актового вынесла. Значит, выносимый, — снова дебильно посмеиваюсь, от чего Элли чуть ли не хнычет досадливо.       Выпиваю всю бутылку в три глотка, так и не напившись — в горле снова пересыхает, как в вековой пустыне. Небрежно бросаю бутылку на газон, не обращая внимания на протест моей бывшей. Дико захотелось раздеться — предпринимаю пару попыток дотянуться до молнии платья на спине, но Элли грубовато хватает меня за плечи, пресекая любые попытки. Цепко ухватив меня за запястье правой руки, снова куда-то тянет. Расстроившись, возвожу усталый взгляд в небо. Из-за ночных фиолетово-серых облаков показалась полная луна. Казалось, что она так близко, что я могу коснуться ее рукой, схватить и использовать вместо футбольного мяча. Интересно, какого цвета будет фингал на ебале Шнайдера, если луной ему по лицу захуярить голевым? Точно так же, как он сам мне недавно зарядил. Хмыкаю — надо бы проверить. Представляю, как Кристоф будет охуевать от жизни в этот момент.       — Что с тобой произошло? — начинает расспрашивать Элли на ходу, — Ты при мне каким-то таблом закинулся, что это было?       — Тебе показалось, — икнув, отзываюсь.       — Я своими же глазами видела.       — А, да? — тупорыло бормочу, пытаясь изобразить удивление.       Девушка снова недовольно цокает языком, понимая, что ничего внятного я ей не скажу. Доведя меня до центральной площади, она силком усаживает меня на бетонный борт нерабочего фонтана. Предпринимаю попытку снова встать, но Элли с напором нажимает мне на плечи, вынуждая пригвоздиться к своему месту.       — Встанешь — шею сломаю, — говорит так уверенно, что складывается ощущение, что да, и правда сломает, — Ну и видок у тебя, — бормочет себе под нос, осматривая меня оценивающим взглядом, — Ты падал уже что ли? Еще и колготки умудрился порвать.       — Это не я, — отвечаю на автомате, но взгляд все же опускаю, чтобы ноги рассмотреть.       Действительно, на колене левой ноги виднелись две некрупные ссадины, выглядывающие из небрежных дыр на сетчатых колготках. Накрываю одну из дыр рукой, потирая пальцами свежую ранку, и шикаю от боли. Вообще не помню, чтобы падал где-то или ударялся. Поддеваю пальцами сетку, с хлопком отпуская, и бормочу шутливое:       — Я шлюха.       — Похож, — бормочет Элли флегматично и присаживается рядом со мной, — Но я тебя и за фантики бы не сняла.       — Ты меня никогда не любила, — снова повторяю свой главный аргумент, выдыхая горестно и склоняя голову.       — Как и ты меня.       — Справедливо, — пожимаю плечами, решаясь вдруг попытать удачу: — Поебемся?       Подавившись собственным вдохом, Элли выпаливает удивленно:       — Охуел что ли?       — Ну, нет — так нет, — киваю, признавая поражение, — И как ты только раньше со мной трахалась.       — Нормально я с тобой трахалась, — отмахивается девушка, растирая ладонями замерзшие колени, — В любом случае, я рада, что это именно ты был, — после этих ее слов вопросительно хмурюсь, и Элли поясняет: — Ну, знаешь, лучше лишиться девственности с тобой, чем с каким-то тюбиком, типа Эрика.       Пытаясь сосредоточить то и дело расплывающийся взгляд на фонарном столбе напротив, отвечаю смешливо:       — Так ему и передам, — снова пытаюсь дотянуться до застежки платья на спине.       — Перестань, умоляю, — почти хныкая, Элли ловит мои руки и вынуждает меня держать их ровно перед собой, — И да, Пауль, чтобы не было потом никаких вопросов — мне с тобой было хорошо.       — Да? — переспрашиваю глупо, — Значит, я не «хуй-подстрахуй»?       Элли хихикает, проговаривая в ответ:       — Нет, — девушка смотрит на меня с такой любовью, что я еле держусь, чтоб хотя бы не обнять ее, — Ты себя со стороны не видишь же. Я, конечно, мало с кем сравнивать могу, но знаешь, почему с тобой мне нравилось больше всего?       — Потому что я могу языком, как флагом на параде, делать, — сказав это, я высовываю язык и демонстрирую свои навыки.       — Дурак, — она легонько ударяет меня ладонью по плечу, — Не только поэтому. Ты в первую очередь думаешь не о себе, а о партнере. Иногда, конечно, это тебе и мешает, но приятно себя особенной почувствовать в такие моменты. А с тобой так и было.       — Ты просто своей турецкой хуеты, — икаю, — слишком много, — снова икаю, — смотришь.       — Может быть, — Элли хмурится, отмахиваясь, — Но не представляю, каким ты можешь быть с любимым человеком, если даже со мной таким был. Это талант даже какой-то.       Странно слышать от нее такое. Все это время я жил в уверенности, что я — хуевый партнер и отвратительный любовник, поэтому ни в отношения, ни в одноразовые связи больше не совался. Зачем еще кого-то своими потугами пугать, правильно? Лично я не мог вспомнить ни одного раза, когда мне было действительно кайфово в моменте — ну, было приятно, хотелось еще, но ничего, сверх «ну, неплохо» я не чувствовал. Не знаю, может, и правда в человеке дело, может, в моем восприятии этого человека, но никакого «таланта» за собой я точно не замечал.       В попытках сфокусироваться хоть на чем-то, настигаю взглядом свои же ноги, обтянутые черной сеткой колготок. Мысль приходит настолько поспешно, что удивительно, как в таком состоянии у меня так быстро работает мышление.       — Ну, что же, — бубню себе под нос, неуклюже выуживая из-под юбки свой телефон, — не пропадать же таланту зря.       Элли где-то слева тянет вопросительное «м-м», но я отмахиваюсь, находя в ленте «скопуса» нужный мне контакт. Пробегаюсь взглядом по нашей переписке с Грабоидом, завершившейся на такой неоднозначной ноте, и это только больше уверенности мне предает. Не знаю, почему мне вдруг захотелось именно этого, но останавливать самого себя даже не пытаюсь. Почему-то дико хотелось узнать, как это может быть. Кое-как попадая по клавишам, набираю сообщения, одно за одним.

Бубылда, 23:49

Еслм хочегш переспатт приходи а комнаиу 1041д

Я ткбя подождду

Хочеш поебкмся в темноте мее не привыкатб

      Пару секунд еще сверлю взглядом отправленные сообщения, и когда рядом с ними загораются две синие галочки, оповещающие, что адресат их прочитал, блокирую телефон, нервно убирая его снова в карман. Боюсь увидеть его ответ и пугаюсь сам себя, что в принципе об этом написал хоть кому-то, не говоря уже о том, что я предложил это именно Грабоиду. А вдруг я просто его неправильно понял, и в его словах не было и намека на сексуальность? Возможно, это просто глупый, шутливый интерес. А мое состояние а-ля «за отсос любой вопрос» так не вовремя. Отгоняю от себя мысли, что сейчас я готов и не только выебать кого угодно, но и сам лечь могу под любого — всего полчаса назад эта мысль казалась просто наитием, а сейчас это уже даже в пытку превращалось. Одежда мешала, все, что было вокруг, воспринималось вполне очевидным сексуальным объектом, а я сам был в шаге от звания «ебарь-террорист всея Ландхайма». Телефон в кармане вибрирует от входящего, а единственная мысль, что есть сейчас в моей голове — если я сейчас приложу его куда надо, то получится вполне приятно.       Трясу головой, нервно жмурясь — даже меня самого начало порядком бесить это. Тру лицо ладонями, ощущая, насколько кожа сейчас горячая. Октябрьский ночной ветер ни капли не освежал, а от моего лица разве что пар не шел. Хотя, может и шел, я же не вижу.       — Мне интересно, — начинает размышлять Элли усталым голосом, — хоть одна наша вечеринка может закончиться не тем, что я тащу тебя в комнату, насвиняченного до блева?       — Я не блевал, — отвечаю, убирая наконец руки от лица.       — Это пока, знаю я тебя.       Ничего не отвечаю, тупо обводя взглядом пространство напротив. Сосредоточиться на чем-то одном дается с трудом, и когда я вдруг упираю свое внимание в высокий кованый фонарный столб и бетонную урну под ним, то даже несколько радуюсь. Хмыкаю задумчиво, отчего Элли настороженно интересуется:       — Чего ты?       — Просто подумал, — шмыгаю носом, — вот если я правда начну блевать, то с места в урну попаду? — поворачиваюсь к девушке, искренне надеясь услышать ее ответ.       Но та лишь снова глубоко вздыхает и прикрывает глаза. Не знаю, что я опять не так сказал, но очень хочу ее успокоить, поэтому тянусь к ней, чтобы приобнять. Приближаясь к Элли, замечаю на ее волосах какой-то странный, желто-оранжево-неоновый, почти салатовый, свет. Озираюсь в поисках его источника и замечаю еще один фонарь, прямо за спиной Элли. Поднимаю голову, приглядываясь к лампам — свет и правда странный. Помимо кислотного, едкого, цвета, я почти видел, исходящие от его лучей, шипы. Такие длинные и колючие, как у кактуса. Еле сдерживаюсь, чтобы не протянуть к фонарю руку — верю же, что поранюсь об него.       — Ты видишь? — бормочу, отклоняясь дальше, чтобы лучше рассмотреть, — Какие лампы прикольные…       До моего слуха доносится, как Элли хнычет от досады, но я на это внимания уже не обращаю — всем моим интересом завладели эти ебучие фонари. Отклоняюсь все дальше и дальше назад, до тех пор, пока не теряю точку опоры окончательно. В попытках ухватиться хоть за что-то цепляюсь за искусственную шубу своей бывшей, но она меня не спасает, и я падаю спиной вперед прямо в ледяную воду фонтана. Все происходит настолько быстро, что я даже пискнуть не успеваю — вода поглощает меня стремительно, и вот я охуеваю от того, насколько она холодная. Отплевываясь от жухлой листвы, усеявшей весь фонтан, я неуклюже барахтаюсь, пытаясь хоть как-то выбраться из этого капкана. Сквозь толщу воды слышу, как Элли восклицает что-то плаксивое и пытается ухватить меня за лодыжки руками, но я, сам того не осознавая, отбиваюсь от нее. «Борьба говна с мочой», — мелькает в моей голове, и я снова начинаю глупо хихикать, на мгновение забывая, что я, вообще-то, тону. И, наверное, я бы захлебнулся в итоге, если бы не чьи-то сильные руки, ухватившие меня под плечи и одним рывком вытянувшие меня наружу. Откашливаюсь, смахивая с лица воду вместе с налипшими листьями, и мгновенно покрываюсь мурашками от холода.       — Что здесь происходит? — слышу вдруг чей-то голос, низкий и хрипловатый — не думаю, что это Элли от ахуя вдруг так заговорила.       Потерев глаза ладонями и проморгавшись, я присматриваюсь — передо мной стояли две фигуры. Одну я сразу узнал по парику и черно-белой искусственной шубе — Элли смотрела на меня с укором, деловито уперев руки в боки. А рядом с ней стоял ее брат. Рихард закатывал рукава своей черной кружевной рубашки, выжимая их от воды. Тонкими губами он зажал медленно тлеющую сигу, а в его сосредоточенном взгляде читался испуг и какое-то легкое беспокойство.       — О, Рихард, — тяну я, расплываясь в идиотской улыбке. Кивком указываю на сигу у него во рту и произношу: — Что, хуев насосался, на сигареты перешел?       После этих слов он хмурится еще сильнее. Делает вид, будто не понимает, о чем я говорю. А меня их сегодняшние остервенелые сосалки с Келлером весь остаток вечера преследовали. Смеюсь нервно — понимаю, что сейчас я не остановлюсь, даже если сильно захочу.       — Да ладно тебе, не прикидывайся, — протягиваю к нему руку, желая ухватиться прямо за ажурное жабо, но не дотягиваюсь — руки слишком короткие, — Пошли, может, перепихнемся по-быстрому? Ты же вряд ли против будешь, — хихикаю, предпринимая попытку встать на ноги, — А я, гляди, при виде тебя уже весь мокренький.       Встать, почему-то, у меня так и не выходит — наверное, потому что Элли крепко держала меня за плечо, вынуждая сидеть на месте и не рыпаться. Круспе смотрел на меня все ошарашаннее с каждым моим словом, и на секунду я вдруг поймал себя на мысли, что он может избить меня сейчас. Разве что сестры постесняется, но это вполне в его стиле. Но Рихард, еще раз смерив меня изучающим взглядом, поворачивается к Элли и спрашивает настороженно:       — Что с ним?       — Я не знаю, — восклицает девушка раздосадованно, — Последние три часа он пил, постоянно от меня убегал и домогался ко всем подряд.       Не пизди, не ко всем подряд. К Зальцманн я бы сам не пошел, а к Флаке ты меня не пустила.       — Так, а что было три часа назад? — допытывает Рихард, скрещивая руки на груди.       Хочу выкрикнуть, что три часа назад он трахался с Арне на «центре», но меня перебивает Элли, отвечая:       — Он при мне выпил какую-то таблетку, — ее рука на моем плече сжимается, впиваясь ногтями в кожу, — Я пыталась у него узнать, что это было, но он мне не отвечает.       — Да бля, как я тебе отвечу, если сам толком не знаю, что это было-то? — икнув, выпаливаю бездумно.       Элли снова устало вздыхает, отворачиваясь, а Рихард снова обращает все свое внимание на меня. Сейчас в серо-голубых глазах что-то меняется, и взгляд становится жестким, строгим. К такому его виду я уже привык, но ни капли не приспособился — невозможно не сжиматься, когда он смотрит так властно. Жмурюсь, уверенный, что сейчас мне прилетит кулак по ебалу, но удара так и не следует. Вместо этого я слышу короткий шорох ткани, после чего на мою шею ложатся чьи-то ледяные ладони. Непроизвольно распахиваю глаза — Круспе сидел на корточках напротив меня и внимательно вглядывался в мое лицо. Его ладони касались моей шеи, а большие пальцы надавливали на виски, вынуждая смотреть на него в ответ и не отворачиваться.       — То есть, ты принял что-то, даже не зная, что это? — говорит он настолько спокойно и безэмоционально, что от этого тона холодок пробегает по коже.       — Да, я принял кое-что, — отзываюсь на грани слышимости, поджимая уголки губ в новой ухмылке, — но жаль, что не на клык.       Смеюсь все громче, пытаясь не замечать, насколько непроницаемым становится лицо Рихарда с каждой секундой. Сама ситуация мне кажется донельзя забавной, поэтому остановиться ржать попросту не могу.       — Вот видишь? — вздыхает Элли, жалуясь на меня своему брату, — И так весь вечер.       Обхватываю руками свои замерзшие плечи, заливаясь смехом все сильнее. Образ Круспе передо мной вдруг начинает расплываться от подступивших от смеха слез. От все новых и новых приступов хохота начинаю задыхаться, в ушах звенит, и когда железный голос Рихарда озвучивает новый вопрос, я не сразу понимаю, что именно ему от меня нужно. Пропускаю его слова мимо ушей, хотя вопросительную интонацию в них распознаю безоговорочно. Обхватив мое лицо ладонями крепче, Круспе вынуждает меня снова сфокусироваться на нем и повторяет вопрос:       — Где ты это взял? — железным тоном спрашивает и заглядывает мне в глаза, выжидая, когда я отвечу. Смеяться не прекращаю, даже не думая над тем, что же ему ответить. Стиснув зубы и раздраженно выдохнув, Круспе вдруг отвешивает несильную, но вполне ощутимую пощечину, — Я спрашиваю, кто тебе это дал?       Щека ноет от жгучей боли, Элли где-то неподалеку выдыхает испуганно-укоряющее «Рихард», а сам Круспе неотрывно смотрит на меня в ожидании моего ответа. Удивительно, но хотя бы в подобие чувств такой его жест меня все-таки приводит. Смеяться перестаю, фокусируя рассеянное до этого внимание на его серых сосредоточенных глазах.       — Все тебе расскажи да покажи, — слабым голосом отзываюсь и вновь нагло улыбаюсь.       Круспе вздыхает, понимая, что ничего вразумительного я не отвечу. Отпустив меня, он выпрямляется и прячет руки в карманы брюк.       — Нора, — обращается он к сестре, — он таблеткой закинулся, говоришь? — на этот вопрос та положительно кивает, — Понятно.       — Что тебе понятно? — Элли обеспокоенно переводит взгляд с меня на него и обратно, — Что с ним?       — Думаю, экстази где-то достал, — хмуро всматриваясь в мое лицо, отвечает Рихард. Чуть наклонившись ко мне, он нарочито-громко спрашивает: — Что, у дружков своих купил, да?       Этот больной сарказм в его голосе меня почему-то задевает. Морщусь, отворачиваясь — стараюсь не подавать вида, насколько мне на самом деле стыдно. Не знаю даже, перед кем именно. Перед Элли? В каком виде она меня только не видела, чтобы задумываться о стыде или смущении. Перед собой? Ну, знаете ли, я сам себя прекрасно знаю, и к любым своим же выкрутасам априори готов. Перед Рихардом?..       — Что делать с ним теперь? — как-то сиротливо озираясь по сторонам, проговаривает девушка.       — Да есть у меня пара вариантов, — отзывается ее брат, снова наклоняясь ко мне.       Я бы с радостью протестовал и отбивался, но я попросту не успеваю даже осознать, что именно сейчас происходит — Круспе, обхватив меня руками за талию, поднимает меня с места и, чуть встряхнув в воздухе, закидывает себе на плечо, как какую-то мягкую игрушку.       — Э-э, — барахтаюсь, но выходит как-то вяло, да и Круспе держит в таких тисках, что брыкаться совершенно бесполезно, — На место меня верни.       — Наркоманам слова не давали, — легонько подбросив меня на плече, Круспе разворачивается и тащит меня в сторону нашего жилого корпуса.       — Рихард, — окликает его Элли, торопливо следующая за нами, — Куда ты его несешь?       — В комнату, — отвечает немногословно, спустя мгновение добавляя: — И тебе с нами лучше не ходить.       — Это почему еще? — возмущается Элли.       Замечаю, что мы уже минуем порог здания, и почему-то перестаю сопротивляться, просто безвольно повисая у своего соседа на плече. Когда меня в следующий раз на руках до комнаты донесут, так ведь?       — Потому что, — вздыхает Рихард, перебирая ногами по ступенькам, — его не самая радужная ночка ждет.       — Бля, а я как раз надеялся на самозабвенную радужную еблю, — не могу сдержаться и снова хихикаю, на что получаю от Круспе смачный шлепок по бедру, очевидно, нацеленный меня немного отрезвить, — Ай, блять! Больно! — шикаю раздосадованно, но осознаю, что где-то глубоко внутри эта боль отдается чем-то приятным, — А еще можно?       — Нора, заткни ему рот чем-то, прошу тебя, — недовольно тараторит Рихард, ускоряя шаг.       — Только если чьим-то х… — договорить не успеваю — Элли и правда зажимает мне рот ладонью, вынуждая замолчать.       Вот таким странным строем мы наш путь и продолжили: Рихард тащил меня на плече, то и дело подкидывая, будто в назидание, а Элли спешно шла за нами, придерживая меня за голову и не позволяя мне говорить. Я мало смотрел по сторонам, но очень надеялся в некоторые моменты, что нам на пути кто-то попадется и отобьет меня в бою, унося обратно в душный актовый. Душа требовала продолжения банкета, веселья и ебли, а организм постепенно прекращал свою работу. Я понимал это по сонно слипающимся векам и неслушающимся конечностям — я пытался предпринять пару вялых попыток вырваться, но мое же тело отказывалось мне повиноваться. Посему я просто безвольно болтал руками и ногами, явно мешая Круспе идти.       В какой-то момент мне даже кажется, что я задремал — ощущения пропали, а все звуки доносились, будто через слой ваты. Но когда мы переступили порог нашей комнаты, о чем меня возвестил ярко вспыхнувший свет и пропавшее ощущение миниатюрной ладошки, закрывающей мне рот, я наконец очухался. Меня почти наотмашь швырнули на кровать, и мне приходится неловко цепляться пальцами за матрас, лишь бы не свалиться на пол.       — Тебе правда лучше уйти к себе, — осторожно начинает Рихард, указывая своей сестре на дверь.       — Ну уж нет, — протестует Элли, разве что не задыхаясь от возмущения, — Можешь не прогонять, я все равно не уйду.       Неуклюже сажусь на кровати, пытаясь кое-как стянуть порядком заебавшие колготки. Сетчатая ткань с трудом поддается, я еле стягиваю их до колен, матеря бедный предмет одежды на чем свет стоит. Рихард устало оглядывается на меня, смеряя каким-то нечитаемым взглядом, и проговаривает:       — Не думаю, что тебе понравится все, что будет дальше, Нора.       — Тем более, — девушка не отступает, — Думаешь, я оставлю его в таком состоянии?       — С ним буду я.       — Это-то и страшно, — отзываюсь со своей койки, бросая затею снять колготки до конца и оставляя их болтаться на щиколотках.       Круспе тяжело вздыхает, отворачиваясь, а Элли хмуро смотрит на своего брата, ожидая его вердикта. Тянусь за спину, пытаясь расстегнуть платье, но у меня снова нихуя не выходит. Элли, недовольно хмыкнув, подходит ко мне и довольно грубо расстегивает молнию платья в одно быстрое движение.       — Дай тебе бог здоровья, — бубню еле слышно, ухватывая девушку за руку и звонко целуя ее ладонь.       Элли, выругавшись, вырывается и отходит от меня на пару шагов назад. Улыбнувшись ей ядовито, я падаю обратно на подушки и прикрываю глаза.       — Что делать надо? — настырно спрашивает Элли у подозрительно затихшего Рихарда.       До моего слуха доносится, как тот усмехается:       — Я так понимаю, ты все равно не послушаешься?       — Какой догадливый, — иронизирует девушка, — Так что от меня требуется?       Рихард отвечает не сразу — не видя его лица, уже могу предположить, что он устало опускает плечи, чуть прикрывает глаза и поджимает губы, сдерживая эмоции.       — Ему сейчас нужно как можно больше пить, — отзывается наконец глухо и бесцветно, — Посидишь с ним, пока я за водой схожу?       — Ну уж нет, — отнекивается девушка, — Если этот опездол решит снова куда-то съебаться, то я его точно не смогу удержать. Лучше уж ты за ним пока смотри, а я схожу и возьму воду.       — Окей, — отзывается Рихард, неожиданно сговорчивый, — Бери как можно больше и желательно соленую, — после пары тихих «угу» со стороны Элли слышу скрип нашей входной двери, — И, Нора, — голос Круспе раздается как-то совсем близко, — не ищи в актовом, сразу к Флаке иди. Не объясняй, для кого и зачем — он поймет.       Элли бормочет на ходу сосредоточенное «хорошо» и хлопает дверью, выбегая из комнаты.       В помещении воцаряется давящая тишина. Напрягаю слух на максимум, лишь бы не пропустить ни одного следующего действия Круспе. Открывать глаза настойчиво отказываюсь. Не хочу подавать вида, что вообще в сознании нахожусь — тогда придется о чем-то говорить. А Рихард одним своим присутствием заставляет меня сжаться. В груди болезненно тянет, пульс стучит как-то слишком быстро, стоит мне только вспомнить о его наличии рядом. Пытаясь абстрагироваться от окружающей среды, почти взвизгиваю от испуга, когда ощущаю прикосновение чьих то холодных пальцев к моей лодыжке. Уняв прошедшую по всему телу дрожь, я осторожно приоткрываю сначала один глаз, чтобы проверить, что происходит, но, охуев от увиденного, вытаращиваюсь во все глазищи. Рихард сидел перед моей кроватью на корточках и аккуратно снимал с меня оставленные болтаться у самых ступней колготки.       — Что ты делаешь? — сиплю удивленно.       — А ты хочешь в них остаться? — Круспе едко усмехается.       Ничего не отвечаю, с замиранием сердца наблюдая, как он медленно освобождает меня от этой порядком настоебавшей сетки. Сняв их наконец, Рихард небрежно бросает колготки на пол рядом с моей кроватью и поднимается. Снова осматривает меня как-то абсолютно непонятно — не безэмоционально, нет, эмоции в этом его взгляде точно есть, просто я их не понимаю.       — Все хорошо? — спрашивает вдруг, присаживаясь на край моей койки.       В серо-голубых глазах — снова беспокойство, которое я видел в них сегодня утром, на этом же самом месте. Само наличие этой эмоции в базовой комплектации Круспе меня удивляло, не говоря уже о том, что пиздец как странно, что это самое беспокойство направлено на меня. Удивительно, но меня это даже немного трогает. Отмахиваюсь от этого некомфортного чувства и, откашлявшись, решаюсь перевести тему:       — Откуда ты столько про это знаешь? — на это Рихард только вопросительно хмурится, и я поясняю: — Ну, про… наркоту и как от этого избавляться.       Круспе улыбается, ехидно щурясь:       — Наконец-то адекватные вопросы? — смеется, когда я немного стыдливо отвожу взгляд, — На опыте и не такое уметь будешь, Пауль.       — Любишь ты загадками поговорить, — хриплым от сухости голосом говорю сам себе.       — Расскажу как-нибудь, — неотрывно наблюдая за мной, хмыкает Рихард, — если хочешь.       Смотрю в ледяные глаза, не в силах отвести взгляда. Голова тяжелела, а внимание рассеивалось, и я был уверен, что Круспе меня гипнотизировал. Заставлял расплываться лужей от одного только взгляда.       — Хочу, — отзываюсь полушепотом.       Не знаю, как долго еще смотрю на него, но явно не минуту и не две, а намного больше. Он глядит в ответ, и мне кажется, что Рихард сейчас видит всего меня насквозь, с каждой гаденькой мыслью считывает. Но странно, что у меня даже нет желания спрятаться — зрительный контакт не казался мне каким-то опасным, не вызывал страха или раздражения. Я просто хотел чувствовать на себе его внимание и отдавать его в ответ.       Предпринимаю попытку привстать, чувствуя, как мой мозг наливается металлом, тело становится ватным, а горло сковывает пока еще легкий, но вполне понятный своим происхождением спазм.       — Что-то мне нехорошо, — бормочу на грани слышимости, — Я сейчас буду блевать.       Тяжело вздохнув, Круспе резким движением встает на ноги и рывком поднимает меня, снова закидывая на плечо.       — Началось, блять, — проговаривает он себе под нос, таща меня на выход из комнаты.