Я с тобой

      — Стоп!       Танец брейкеров несуразно развалился от резкого окрика Дани — самого старшего и матёрого в команде. Ребята остановились с непониманием, подошли к лидеру, на ходу пытаясь отдышаться. Мирон последовал за всеми, уже понимая, что тренировку снова прервали из-за него.       — Перекур, лады? Мирох… — позвал Даня и кивнул в сторону, мол «отойдём».       Мирон послушался. Проскользнул в раздевалку, подошёл к кулеру с водой у окна. Выхлебал там сразу несколько стаканов и плюхнулся прямо на пол, между чугунной батареей и колонной несущей стены.       Даня присел рядом. Молча просканировал его взглядом и заговорил.       — У тебя всё нормально?       — Так себе.       — Снова мать?       — Нет, она без изменений.       — Что тогда?       — Есть один… человечек. Там не очень всё хорошо.       — Расскажешь?       Мирон вздохнул и прижался затылком к стене. Даня был его другом, но не знал всего. Есть вещи, которые даже другу не всегда скажешь, особенно если дружба не один на один, а сразу группой. Как в команде «Феникс», например.       Об ориентации Мирона Даня не знал, и сейчас был явно не тот момент, чтобы говорить об этом. А вдруг он отвернётся? А вдруг отвернутся все они? Мирон не готов был оставаться в одиночестве. Слишком много он отдал танцам, слишком много общего было у него с командой и ребятами. Слишком сроднился с ними, и всё равно не верил, что его поймут. Но держать всё в себе тоже было тяжело.       Сколько он уже пребывал в таком расстроенном состоянии? Трудно сказать точно. Дни мелькали, может и недели.       Он плохо спал всё это время. Косячил на работе, за что ему справедливо прилетало от шеф-повара.       Новостей о Филе не было. Мирон звонил в больницу, но ему твердили одно: пациент ещё нестабилен, а вы, мол, не родственник. Мирон ездил туда. Его не пускали. Утешало только, что Фил живой, и рано или поздно они смогут встретиться. Об этом дико хотелось рассказать кому-нибудь, излить душу, чтобы хоть немного стало легче.       — Не могу, Дань. Если в общих чертах, то, может быть, мне придётся пропасть на время с танцпола. Или насовсем. Я не знаю пока.       — Не спрашивать?       — Не надо. Я очень много хочу сказать тебе, Дань. Просто не знаю, как ты отнесёшься, так что… В общем, танцуйте без меня пока.       Даня шумно выдохнул и грубовато, по-братски обнял Мирона за плечи.       — Если хочешь, так расскажи. Почему нет? — тихо спросил он.       — Сейчас не время. Может, когда-нибудь потом. Просто… танцуйте. Не бросайте команду, ладно?       — Это ты тут собираешься её бросать.       — Блин, Дань, не рви душу. Просто не хочу подвести вас однажды. Я и сегодня не в форме, ты видел же.       — Видел, — кивнул Даня. — Но место твоё будет за тобой. Возвращайся, как только сможешь. И знаешь что? Это, мать твою, обидно… эта твоя секретность. Как будто мы чужие тебе.       — Не чужие. Извини. Дань, правда, прости. Я… Боюсь остаться один. Боюсь, что ты не поймёшь меня, а если ты поймёшь, то остальные пацаны — нет… Когда-нибудь точно расскажу. Сейчас не могу. Я…       — Кто из них? — перебил вдруг Даня. Его голос звучал глухо, даже как-то трагично.       — Что…? — не понял Мирон.       — На кого из них ты запал?       Мирон замер и немного загнано посмотрел на друга. Тот был серьёзен и абсолютно спокоен, и от этого стало немного не по себе, потому что не спишешь на шутку.       — На кого? Только не говори, что на меня… — продолжал Даня.       — Ты с ума сошёл что ли? Нет, конечно!       Даня грустно усмехнулся и покачал головой.       — И на наших тоже нет! — возмутился Мирон.       — Ну, ладно, — Даня пожал плечами. — Хоть в команде всё спокойно будет.       — Тебя только это волнует?       — Сейчас — только это.       — А то, что я…       — Вообще насрать. Я давно подозревал. Не замечал за тобой любезностей с девчонками в клубах. Ты несколько раз уходил с парнями. Если бы я ошибся, ты сейчас дал бы мне в лицо, а так… видишь, значит так оно и есть.       — Чёрт… Дико неловко, — вздохнул Мирон, опустив голову.       — Зато честно. Ну? Теперь не будешь нагонять интригу? Так что у тебя случилось?       — Я встретил очень хорошего человека, но он пострадал от одного отморозка… — говорить дальше было тяжело и Мирон с усилием растёр ладонями лицо, прежде чем продолжить. — Он сейчас в больнице. Меня к нему не пускают, а я места себе не нахожу, потому что… Короче, он инвалид. Теперь.       Даня расцепил объятие, но всё так же сидел рядом, касаясь плеча Мирона своим. Мирон же чувствовал, как его немного отпустило от признания. В целом ситуация не поменялась, но ему полегчало. Даня от него не отвернулся. Даня теперь в курсе, а это дорогого стоит, когда есть кому излить душу.       — И что будешь делать? — спросил Даня, когда в зале послышались грохочущие басы музыки и смех остальных парней из команды.       — Буду с ним.       — Жаль, что ты заднеприводный, Мирох. Такого бы, как ты, да моей сестре… Я был бы до конца жизни спокоен за неё.       — Уж прости…       Даня кивнул, похлопал Мирона по плечу и легко встал, уходя из раздевалки. За стенкой сменилась музыка. Ребята из команды продолжили тренировку, а Мирону оставалось только переодеться и уйти.       Уже на улице телефон булькнул принятым сообщением.       Ваня:       15:37 Филю перевели в другую палату.       15:37 Иди к нему сейчас же.       15:37 Пожалуйста.       15:38 Ты ему очень нужен.       Мирон чуть не бегом рванул к автобусной остановке и запрыгнул в первый попавшийся автобус, идущий в сторону больницы. Уже почти у входа вспомнил, что больному стоило бы купить чего-то полезного и забежал в ближайший магазин, где взял дежурный набор — мандарины, бананы, яблоки, йогурт, печенье.       «Потом блинов испеку, если разрешат принести. Или сырников. Нет, сырники — плохая идея. Наверное, после всего этого он и смотреть на них не сможет… А вот чайник можно принести. Кофе в пакетиках. И что-то из развлечений — книжки, сканворды, ноутбук…» — размышлял по пути Мирон и при этом бежал со всех ног, прижимая к себе пакет из «Пятёрочки».       К регистратуре он буквально подлетел с уже привычным вопросом «Можно к Филату Соколову?», но теперь ему не дали отворот поворот, а буднично сообщили этаж, номер палаты и правила посещения.       И вот под стук сердца, взволнованный, тревожный и всё же радостный, Мирон подошёл к нужной палате и нетерпеливо открыл дверь.       — Фил, — позвал он с улыбкой, оглядывая обитателей шестиместной палаты в поисках того одного больного, к которому пришёл.       На его окрик поднял голову дедуля со гипсом на ступне и мужчина помоложе, травма которого была неясна, зато в руках имелась большая чашка чая и шуршащая пачка конфет. На третьей койке лежал кто-то, скрытый большой газетой с кроссвордами, а на четвёртой — спящий пенсионер. Пятая — пустая, а у окна…       — Филя… — снова позвал Мирон.       Он прошёл туда, узнав в силуэте лежащего на койке человека Филата. Узнал его торчащие во все стороны русые волосы и контур подбородка. Плечи его. Да всё его, кроме выражения лица, с которым он встретил Мирона: холодного, отстранённого, даже враждебного.       — Уходи, — коротко сказал он и отвернулся.       Пакет с гостинцами упал на пол. Мандарины покатились по полу, а вместе с ним, как казалось Мирону, и его сердце. Покатилось и замерло где-то под металлической пружиной кровати.       — Филя, — прошептал Мирон умоляюще, приблизившись к койке парня с той стороны, куда тот смотрел. Осторожно присел на корточки, взглянул в его глаза… Ведь не может быть, чтобы он так возненавидел его. Не может?       Филат закрыл глаза и отвернулся в другую сторону. Мирон сглотнул ком в горле.       «А если всё это из-за меня? Тот подонок… Ваня говорил, что он ревновал Филю ко всем подряд. А вдруг он не тронул бы его, если бы не я? Выходит, из-за меня Фил остался инвалидом?»       От этой мысли стало дурно.       — Фил. Прости меня. Что мне сделать, чтобы ты меня простил? Я знаю, я подвёл тебя, не успел…       — Уходи, — сипло повторил Филат. — Считай, что мы незнакомы.       Мирон поднялся на ноги и долго смотрел на впалые щёки и дрожащие влажные ресницы Филата. Только через минуту, когда его плеча коснулась чья-то ладонь, он понял, что всё тело бьёт мелкий озноб.       Дедуля с соседней койки снова потрогал Мирона за плечо и, добившись внимания, поманил к себе крючковатым пальцем.       — Что?       Старичок кивнул на мандарины. Мирон вздохнул и стал послушно собирать рассыпанные фрукты по полу. Один молча подарил дедушке. После пары секунд раздумий вручил ему ещё и йогурт, чтобы он не испортился, а пакет с остальными гостинцами положил на тумбочку Фили.       — Поешь, Филь, тебе надо сейчас. Там фрукты и… Филь?       Филат не ответил. Тогда Мирон медленно вышел из палаты и уже в коридоре привалился к стене, закусив кулак, чтобы не заорать на всю больницу.

***

      Филат сжал губы и зажмурился, но это всё равно не помогло сдержать плач. Он попытался хотя бы плакать бесшумно, отвернувшись к окну. За последние дни он часто плакал, и каждый раз было стыдно за себя в эти моменты: жалкого, бесполезного, ущербного.       Зачем он Мирону нужен такой? Пусть забудет лучше. На это не уйдёт много времени, зато у него будет будущее вдали от инвалида. Найдёт кого-то здорового. Может, поймёт, что и парни ему не так уж нужны, найдёт девушку, женится и всё у него будет хорошо. Он и так намучился в детстве. Хватит с него.       А Филат потерпит. Сам виноват — дураком был, когда связался с этим Леваном. Мирон вообще не обязан разгребать последствия. Пусть живёт в своё удовольствие. Он молодой, у него всё впереди. К тому же вечной любви и верности они друг другу не успели и пообещать. Так… мимолётное увлечение.       Нежное. Очень проникновенное и чувственное увлечение, которое казалось судьбой, не иначе. Филат мог признаться себе, что уже любит Мирона. И всё же… зачем тешить себя иллюзиями, что это большое и светлое чувство? Может и большое. Может и светлое, но оно не должно рушить жизнь такого прекрасного и доброго парня, как Мирон.       Фил попытался заснуть. Он мало чем мог развлечь себя сейчас, поэтому старался спать в любую тихую минуту. К тому же он чувствовал себя вымотанным, опустошённым.       «Я же инвалид. Я и должен так себя чувствовать»       Дрёма скосила его на некоторое время. Когда Фил открыл глаза, за окном уже было темно. Соседи по палате занимались кто чем, но в основном скучали. Было тихо. На тумбочке так и лежал зелёный пакет из магазина, из которого торчали бананы и просматривались мандарины. Торчал угол упаковки печенья. Шоколадного, как Филат и любил. Он не говорил об этом Мирону, тот сам заметил.       От трогательной заботы Мирона опять защипало глаза. Фил почувствовал, как под рукой на белой больничной простыни завибрировал смартфон. Скосил мутный взгляд в сторону экрана и сморгнул слёзы.       Два непринятых вызова и надпись о входящем звонке — «Араб».       Юноша взял трубку и поднял смартфон к уху.       — Что?       — Он приходил? — с нетерпеливым восторгом раздался голос Вани. На заднем плане звучали радостные голоса маленьких девчонок и песенка Водяного из мультфильма «Летучий корабль».       «Никто не водится со мной…»       — Да.       — Уже ушёл?       «Ну что с таким водиться? Противно!»       — Да.       Собственный голос показался Филу чужим. Глухим, старым и немощным. Он всхлипнул, не сдержавшись.       «Эх! Жизнь моя — жестянка!»       — Филя, ты плачешь? Что такое? Я же говорил, что придёт! Он очень волновался о тебе.       — Именно поэтому я его прогнал.       «Да ну её в болото!»       — Что? Ты с ума сошёл? Тебе же он нравится!       — Извини, Вань. Мне плохо. Потом позвоню.       «Живу я, как поганка…»       — Он любит тебя, придурок!       — Именно поэтому я его прогнал, — повторил Филат уже твёрже, срываясь в немного истеричные нотки. Неужели Ваня его не понимает?!       — Идиот! Я сейчас же позвоню ему! Филь, какой же ты дебил, а?       Фил положил трубку и зарыдал в голос. Дедушка на соседней койке, который всё это время жалостливо поглядывал на него и сжимал в руках мандарин, тоже не сдержал скупую слезу.       Соседи по палате, которые уже поняли тщетность попыток утешить парня-колясочника, опустили глаза.

***

      Мирон сидел один в танцевальной студии. Ноги принесли его сюда сами - сам не понял, как.       Он включил только один ряд ламп из трёх. Темноту в студии сменил приятный полумрак.       Мирон некоторое время просто смотрел в стену напротив. Рассматривал вдоль и поперёк уже изученный рисунок стилизованного феникса. Оранжевые перья с белыми бликами и чёрным контуром напоминали ножи. Орлиный клюв открыт в крике. Раньше казалось, что это клич победителя, сейчас же, при таком освещении, Мирон видел в этом крик боли.       Он протянул руку и нажал на кнопку "ON" на музыкальном центре. Музыка запустилась с того трека, на котором пацаны сегодня закончили тренировку. Put your loving hand out, baby... I'm beggin!       Мирон грустно улыбнулся этой нестареющей песне и вышел на танцпол в полном одиночестве. Телефон в сумке разрывался звонками, но за громкой музыкой его было не слышно.